Маленькая смерть

 
Теперь обесценилось все, и одна жизнь словно песчинка в пустыне. Мы привыкли  смотреть на смерть. Снова и снова я вижу истерзанное тело Муамара Каддафи и разъяренную орду, которая скачет вокруг этого бездыханного тела, орет и пинает его. Толпа дрожит от возбуждения. И от напряженной ярости этой толпы дрожит воздух и дрожит камера, снимающая тело Каддафи. Я смотрю на бедное тело, поруганное и оскверненное, униженное человеческое существо, из которого насильно изъяли душу, провозгласив: «теперь ты только мясо!»   

Первобытная ярость льется на меня с экрана, я переключаю канал за каналом, но вновь и  вновь тело Каддафи возникает у меня перед глазами, терзаемое толпой. Ее ликующая ярость отравляет мне душу. И на каждом канале одни и те же новости. Бесконечность…Тысячи тысяч лет цивилизованные сообщества покоряют природу и  разгадывают тайны вселенной, строят амбициозные планы  разнообразной модернизации, интеграции, глобализации, и тысячи лет первобытная толпа терзает бедное человеческое тело, как стая хищников, загнавшая дичь. Бесконечность. Мы по-прежнему ждем новостей. Мы мечтаем покорить мир, но не знаем, как покорить  свою ярость.

Валька смотрит, как мертвое тело,  уже равнодушное  к побоям, истекает кровью и превращается в мясо. И тушь течет по ее лицу. Она чувствует каждый удар своим телом и плачет.

Вот Валька идет с санками по лунной улице. В варежках,  пушистой вязаной шапке и  сером пальтишке. Снег хрумкает под ногами. Снежинки кружатся, искрясь в свете фонарей, повсюду сугробы, и словно сверкают разноцветными огнями крошечные бриллианты. Мы  вечером возвращаемся с горки, две пятиклассницы.   

- Я юбку-резинку порвала, помнишь, салатовая была у меня, - сообщает Валька.
- Зачем? – спрашиваю я.
- Украла деньги у отца, сначала купила юбку. Потом купила барби. А одежка к ней только одна. Ну, я порвала юбку и сшила ей из юбки платье.

Отец Вальки грузчик. Он пьет горькую. Он долго пил,  а потом повесился. Мать Вальки работает в овощном. Мы  как-то покупали там капусту, продавщица взвешивала, а я украдкой глядела на Валькину мать,  как она сортирует свеклу. Широкая женщина, просторная. Все широкое, и грудь, и зад, и лицо. Лицо смытое, с широкими скулами. Выцветшие, словно слепые, голубые глаза, блондинистые волосы, затянутые на затылке в пучок. Славянка. Родина-мать. В овощном пахло сыростью, и на всех полках стояли трехлитровые банки с березовым соком.
 
Снег идет…

- Я вчера накурилась, - задумчиво констатирует Валька.
- Зачем?
- Не знаю, - раздумывает Валя, - Сижу на математике, в голове все плывет…помнишь, меня подняли на уроке, а я молчу… это из-за сигарет… и  так нифига в ней не понимаю, в математике этой долбанной… Представляешь. Вообще все плывет. Сигарету взатяг…гадость…
- Ну а зачем ты тогда накурилась? Тебе же надо двойки исправить!
- Не знаю…Я вообще не буду ходить  на математику, ну не понимаю…
- А давай, ты ко мне  придешь, мы с тобой порешаем, я тебе помогу!
- Да?.. Давай, - неопределенно соглашается Валька.
 Мы молчим. Снег скрипит под ногами. Мы глядим, как кружатся снежинки,   Валька  снова молчит, а потом вдруг спрашивает:
- Знаешь, что такое залупа?

Снег кружится, мы бредем по дороге как два снеговика с санками. Кто мы…где мы…С неба, наверное, две маленькие черные точки на снегу. Имеет ли ценность жизнь отдельного человека? Такая как моя? Или как у Вальки? И сколько стоит эта жизнь? Зависит ли цена жизни от ее качества? Жизнь  Муамара Каддафи и Валькина жизнь – какая из них ценнее?

Седьмой класс. Я учусь в другом городе и приехала сюда на лето. У меня фигура молодого лося. Я абсолютно  плоская с длинными ногами. Одеваюсь с барахолки и донашиваю джинсы брата. Режу к чертовой матери и преображаю джинсы в шорты. Гоняю на велосипеде в шортах. И мне орут:

- Ладка, ну и ноги ты себе отрастила! Скоро будешь ездить на велике как на горшке, коленки уши будут закладывать!

Я несусь мимо Клинской. Навстречу яркая блондинка в джинсовой мини и джинсовой куртке. Валька!
- Валька! Привет!! – поражаюсь я.
- Привет, - надменно как-то произносит Валька.
Она натуральная блондинка под каре, а ресницы накрашены ярко-черной тушью. Высокий выпуклый лоб как у мадонны Леонарда да Винчи, - Какая ты  красивая стала, Валька! 
- Я знаю, - Валька взмахивает ресницами с таким видом, мол, странная ты, конечно, я красивая, а как иначе…
- Как твои дела?
- Нормально.

И я не знаю, что сказать.

- Ну пока.
- Пока.

И я еду к в гости к Поле.

- Она за вещи дает дальнобойщикам, ты че, не знала? – поражается Поля, - Это она с Людкой связалась. С Людкой-проституткой. Напротив моего дома живет. Родители алкаши. Пятеро детей. Все в интернате для умственно-отсталых, одна Людка нормальная. Но проститутка.

Мы гуляем. Садится солнце. Мы с Полей едим мороженное и все время в кого-то влюблены. Любовью мы дышим. И сочиняем о ней стихи. Мы мечтаем, как вырастем очень красивые. И будем ходить в кожаных шортах и  в кожаных черных лифчиках. У нас будет грудь пятого размера. И парни на харлеях. Сидим мы у меня дома, на четвертом этаже, пьем чай. Вдруг звук тормозов. Мы выглядываем в окно. А это наши парни на харлеях, свистят, мол, выходите, мы приехали за вами! И мы мееееееедленно так выходим…Такие крутые. В коже. Длинные волосы развеваются на ветру. И соседские пацаны готовы выпрыгнуть вслед за нами из окон…Вот тогда они, наконец, поймут, кого упустили и горько заплачут…Но поздно пить боржом… Крутые парни увозят  нас на харлеях. На самом деле это Полькина мечта. Но я поддакиваю, потому что мы там в мечте вдвоем. Ладно, поношу ради нее кожаный лифчик. На самом деле я мечтаю, чтоб у меня был сразу муж, и чтоб этот мой муж был дирижер. Не спрашивайте, почему. Откуда я знаю. Дирижер и все. Когда он взмахивает палочкой – музыка играет. Волшебство. Я никогда не была на  концерте симфонического оркестра, но видела по телевизору. Круто.

Восьмой класс. Ура! У меня отросла грудь!  Какая-никакая, но вся моя! Я вернулась сюда насовсем через три года. В моду вошли юбки-трапеции. Мы ходим в трапециях и красим ногти в дикие цвета. Все так волнительно. Объятье и поцелуй. Посмотрит ли на меня сегодня мальчик, в которого я влюблена. А когда он пройдет мимо - что я ему скажу? Я сделаю вид, что мне все равно. Нет, лучше улыбнусь и скажу «привет». А он скажет тоже «привет» и пойдет дальше. Что мне сказать такое, чтобы он остановился и заговорил со мной?..

Валька стоит на перекрестке и ловит тачку. Валька проститутка со стажем. Мы только учимся, а она работает. Школу она бросила. Мы с подружкой проходим мимо, стараясь не смотреть ей в глаза. Валька отворачивается. Как будто мы незнакомы.

- В воинской части рядом с домом учения, стоят палатки. Мелкие сегодня там шарахались. Вичка подбежала к палатке, посмотреть, что там делают матросы. Вон с фенгалом бегает. Ей  матросы в глаз дали. Грит, видела, как  они  пустили Вальку с Людкой по кругу. 

Жестокость живет во мне, пережитая, услышанная или подсмотренная. Жестокость жжет меня изнутри.
Я не могу забыть о ней, и я не могу ее принять. Я не знаю, как к ней относиться. Когда случается нечто, что кажется несправедливым – как дальше жить? Чтобы жить, нужно любить и принимать мир и осознавать справедливость того, что происходит. Но как принимать этот мир с его жестокостью? Говорят, религиозные люди дольше живут, потому что принимают мир как божественную милость. Но как же так изощриться и увидеть высшую справедливость в жестокости? Жестокость всегда несправедлива. Такой мир может создать или терпеть лишь тот, кто не ощущает его боли. Может, Бог никогда не чувствует боли..? Может, боль это лишь  иллюзия, и в божественном масштабе она не   не ощутима, а чья-то маленькая смерть  незаметна? Что такое маленькая смерть по сравнению с бесконечностью? 

Тело Муамара Каддафи истекает кровью и покоряется судьбе в новостях на всех  телевизионных каналах. Мне все равно, кем он был, мне жаль смотреть  на его бесприютное тело, как топчут и пинают его чужие жестокие сапоги.

Тушь течет по лицу Вальки. Она вышла-таки замуж.  За матроса. Муж пьет горькую.  Пьет самозабвенно, как пил ее отец. И избивает ее. Бесконечность…
Она  включила телевизор и смотрит, как тело Каддафи валяется у кого-то под ногами. Каддафи бьют. Вальку тоже бьют.  Она вообще не знает, кто это - Каддафи, но смутно она ощущает, что этот  кусок мяса  - ее  истерзанная судьба.
Они так похожи, ливийский диктатор Муамар Каддафи и русская Валька. Он уже мясо. А когда ее черед? Когда наступит конец ее бесконечности?