Асе Хотног
Сто сантиметров в секунду. Осталось совсем немного до конца, до последней минуты, каких-то несчастных семь часов до выхода на долгожданную свободу, до побега от всех, окружавших ее. Но этот своеобразный побег, скорее всего, был от самой себя, а не от чего-то неизведанного и непонятного.
Пальцы уверенно и устало стучали по клавиатуре, набивая давно заученный текст, который должен был завтра решить ее дальнейшую судьбу: непростую, но имеющую свой тайный смысл. Обрывки воспоминаний преследовали ее уже давно, но теперь они принимали более реальные черты, желая завладеть ее душой, не оставить ее равнодушной к происходящему. Жалкие клочки, которые никто никогда уже не склеит в единое целое. Конечно, если только вдруг попадется фанатик пазлов и начнет ломать голову над тем, как же сложить все в одно такое большое и необъятное. Но таких сумасшедших мало на нашей земле, поэтому девушка даже не надеялась все восстановить, вернуть обратно, в свое распоряжение.
Голова кругом от всей этой ерунды, как же хотелось спать, но она крепилась и думала о победе.
Когда-нибудь все это закончится, точно закончится.
***
-Итак, вы в этом абсолютно уверены?
-Да.
Она смело и нагло глянула в коричневатые глаза главному профессору университета, проще: ректору, и ухмыльнулась.
Комиссия с минуту молча рассматривала предложенный материал, а потом начала тихо перешептываться. Ректор украдкой поглядывал на экзаменуемую и улыбался. «Огонь юной души, желание везде поспеть и все увидеть, если бы все врачи по выходе из нашего университета жаждали именно того, чего хочет эта девушка, если бы они горели таким же рвением и стремлением всем помогать, если бы они были готовыми отдавать свою жизнь за жизни других…Может быть, мир бы изменился к лучшему.»
Перебив своих коллег, он сказал:
-Вы - большая молодец. Зачет. Поздравляю с успешным окончанием университета.
-...а военный билет выдадут? - с затаенной надеждой спросила девушка.
Декан клинической психологии удивленно вскинула брови.
-Да, - последовал ответ.
Девушка собрала свои бумаги и, попрощавшись, вышла из аудитории. На душе было как-то легко и свободно.
***
Сначала удивление, потом ужас и страх, а затем дикие слезы, которые не кончались уже третий день. Это все мама. Она пыталась переубедить свою дочь в обратном, но девушка отворачивалась и упрямо качала головой: ей казалось, что она правильно делает. Отец ходил понурый и немножко расстроенный. Он понимал, что это риск, что существует возможность не вернуться или остаться калекой на всю жизнь. Брат учился. Он ничего не знал. Просто жил и наслаждался теми драгоценными минутами независимости от обстоятельств.
***
Наконец-то, настал тот день, которого так она ждала. Но его так боялась ее мать, которого не мог осознать ее отец. Все было похоже на мираж, расплывающийся и неясный, манящий и таинственный.
«Почему же так долго едет машина? Неужели она не может ускориться? А, это же папа за рулем, наверное, его мама попросила не торопиться. Как же я хочу забыться.»
Вот и аэропорт, самолеты, люди, спешащие на свой рейс, маленькие голосящие дети: они боялись столпотворения, непонятного им шума, а она пустыми глазами смотрела впереди себя, не стараясь чего-то понимать. Родители шли рядом. Объявили ее рейс. Девушка остановилась, повернулась к родным и сказала:
-Не поминайте лихом.
Мама заплакала. Отец пожал дочери руку и незаметно перекрестил...
***
"Какой же долгий перелет, но теперь я чувствую себя по-настоящему свободной, никому ничем не обязанной", - облегченно вздохнула она.
Ее окружали люди, которые добровольно рисковали своими жизнями ради других, более нуждающихся. Справа от нее сидела миниатюрная шатенка с небольшим шрамом на внешней стороне ладони. Глаза ее, большие и серые, светились теплом и добротой. Около окна - мужчина, лет сорока-сорока пяти. Он забавно хмурил брови, читая газету "КомерсатЪ". Когда самолет выровнял свой полет, девушка откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
«Осталось три часа до опасности. Каких-то жалких три часа, чтобы ступить на незнакомую землю и сразу же ее полюбить и навсегда поместить ее в своем сердце. Кем же надо быть, чтобы все это произошло. Всегда все повторяется, ничего просто так не проходит. «Весь мир – театр, и люди в нем – актеры!» Неужели нужна еще какая-то правда? Мы приходим и уходим, кто-то из нас оставляет свой след на страницах истории, кто-то просто проживает тихонько свою жизнь, никого не трогает и его тоже не трогают, и он этому рад. А мне всегда было мало, я хотела больше получить, но не получала, а отдавала, дарила саму себя и теперь что от меня самой осталось? Что-то хрупкое и дрожащее, не могущее позаботиться о своей душе и внутреннем состоянии. Я никогда никому не обещала говорить и думать красиво, поэтому я не сужу себя строго. Я такая, какая я есть. Наверное, так оно и будет до конца, а он уже совсем скоро. Пасмурные мысли, но не могу думать о чем-то более возвышенном. Это же я, а это мои мысли.»
***
Приземление было отвратительным: самолет трясло, кидало из стороны в сторону, но люли как-то особенно спокойно и серьезно восприняли это. Каждый готовился: прощался со своей старой размеренной жизнью.
А она спала и видела последний раз в своей жизни яркий красочный сон.
***
Бомбежка началась в 4:37 по Москве. Страшный взрыв раздался совсем рядом. Она вздрогнула и нечаянно, сильнее, чем нужно, перетянула рану стонущей женщине. Последняя вскрикнула.
-Извините.
Больная тяжело дышала, издавая хриплые звуки. Она жалобно смотрела на молодого врача, которая пыталась безболезненно перевязать руку. Эти глаза стонали, просили о помощи, умоляли, метались от бешеной агонии. Женщине было не выжить: слишком слаба, ранение серьезное. Организм был изнурен голодом, жаждой, недостатком тепла и света. Война - это беспощадное существо, которое уничтожает все на своем пути, убивает, съедает изнутри, высасывает последние жизненные силы, изнуряет и выматывает своими бессонными ночами, проведенными начеку, уносит близких и чужих тебе людей. Огромная мусорная яма, готовая поглотить всех и вся. Она никого не жалеет. Остаются лишь выжженные поля и города, пустые дома и голодные беженцы.
"Когда-нибудь это закончится и больше уже не повторится..." - донесся женский голос из коридора. Мимо палаты, в которой находилась девушка и больная, прошли хирург и его молоденькая напарница. Оба были чем-то очень встревожены. Их мысли тоже были заняты основной темой, бушевавшей уже почти год, - войной.
Девушка передернула плечами и вздрогнула. Ей было не страшно, но как-то дико, может даже противно. От чего? Она сама не могла понять. Ей просто хотелось взять автомат и перестрелять всех противников, чтобы никого не осталось. Она не понимала, как человек может приносить столько боли и несчастий другому человеку. Что же это за мир такой? Что происходит? Неужели нельзя спокойно и мирно все решить и обсудить? Наверное, нет.
Дверь потихоньку открылась, и в палату зашел пожилой врач. Он был таким светлым и большим, что от него исходило тепло, как от весеннего солнца. Стоило только взглянуть на этого человека, как сразу же все тревоги и сомнения куда-то исчезали, и в душе растворялось спокойствие и безмятежность.
-Как ты здесь? – спросил он, медленно подходя к девушке. В голосе звучали нотки сочувствия и понимания.
Мила подумала, что ему ответить, и сказала:
-Вроде, нормально, но разве так может быть на войне?
-Когда ты помогаешь людям – да, когда употребляешь время на себя – нет. Это как девиз по жизни. Понимаешь?
Девушка кивнула. Она чувствовала необыкновенную привязанность к этому человеку, который с первых же дней заменил ей и отца, и мать.
-Душа русского человека неисповедима и глубока. Никогда не знаешь, что она может выкинуть в любую минуту. Изучать каждый закуток и уголок может только очень проницательный человек. Тот, который имеет веру, надежную, непоколебимую. Веру в то, что все вершиться наверху, что все идет так, как скажет Создатель, и не более, и не менее. Хочешь насмешить Бога – распланируй свою жизнь.
Мила взглянула на заведующего и улыбнулась. Иногда он ей что-нибудь рассказывал, иногда просто говорил какие-то отдельные вещи, которые отвлекали и давали пищу для размышлений.
Его звали Виктор Николаевич.
Неожиданно дверь распахнулась, и в палату влетел парнишка лет двенадцати.
-Там это, вообщем, мальчик и девочка остались в одном из домов, подвергшихся бомбежке. Надо ехать спасать.
-А как же наши солдаты?
-Все на боевых точках.
Врачи переглянулись.
-Я поеду.
Мила как-то странно дрожащим голосам сказала это и отошла к грязному пыльному окну, выходящему на полуразрушенный внутренний дворик, на котором возились маленькие дети. Она пристально разглядывала их личики, покрытые пылью, маленькие ручонки, трепетно державшие какую-нибудь игрушку или гнилое яблоко, глазенки, испуганно смотревшие на происходящее.
«Почему они должны страдать?!»
***
Гнать по пустынной трассе было весело и жутковато. Ветер бил в лицо. Соринки залетали в глаза. Пыль забивала нос. Хотелось чихать. Но она отмахивалась от этого и вспоминала: вспоминала свое беззаботное отрочество, своих товарищей, свою любимую учительницу, свои сомнения и метания, попытки и провалы, конфликты и радости. Каждая частичка ее самой была там, каждый кусочек счастья был выращен ее заботливыми руками. А теперь это было так далеко, невесомо и невозвратимо, что иногда возникали сомнения: а было ли вообще? Еще немного, совсем чуть-чуть до цели. Она[цель] как невидимый призрак маячила на горизонте, то приближаясь, то исчезая из поля зрения. Через десять минут девушка затормозила около полуразрушенного здания и слезла с мотоцикла. Уверенность толкала вперед, не оставляя место сомнениям. Тихо взбежав по ступенькам, она зашла в колоннаду и огляделась. Не самое приятное место на свете, но тут уже ничего нельзя было сказать. Тут до нее донеслись голоса: надсмехающиеся, грубые, мужские и два тоненьких, детских, жалобных, режущих тонкий слух бывшей пианистки.
Не помня себя, она кинулась на звук голосов, легко ступая по мраморному полу. Метров через пятьдесят она остановилась, стараясь унять бешено стучащее сердце. Каждый удар отдавался в ушах, заставляя останавливаться, чтобы прислушаться и попытаться унять скачущие чувства. Они были совсем рядом. Выглянув из-за статуи, у которой отвалились голова и рука, она застыла от ужаса, сковавшего все ее существо, трепещущее и боящееся смерти.
Мужчины ее не заметили, продолжая издеваться над двумя малышами, которые испуганно жались к друг дружке и смотрели на незнакомцев.
Один из военных направил дуло пистолета в лоб малышке красавице. Рядов валялись ее отрезанные косы рыжеватого цвета. Эти глазенки были распахнуты так сильно, что достаточно было заглянуть в них, чтобы понять весь страх, всю боль, все страдания, которые накинулись на этих несчастных детей.
Она не стала дожидаться, чем это все кончится, а с диким рыком бросилась на мужчину, держащего пистолет. Он, видимо, такого не ожидал и был ошарашен внезапным нападением. Девушка немедля вытащила нож из-за пояса своих штанов и полоснула им по шее изверга. Брызги алой крови потоками хлынул из открытой раны, заливая все вокруг. Резко обернувшись, Мила закричала малышам:
-Бегите, бегите, куда подальше, по направлению к лесу, не оборачивайтесь.
Дети успели вскочить и убежать. Маленькая девочка обернулась и посмотрела своими небесно голубыми глазами на свою спасительницу.
Внезапно резкий удар пришелся Миле прямо по скуле, и она, охнув, тяжело осела на землю. Перед глазами запрыгали маленькие огоньки. Еще один удар в живот. Перехватило дыхание. Она потеряла сознание: третий удар пришелся по виску. Темнота, блаженное забытье, такое приятное и холодное.
***
Очнулась она от сильного жжения в спине. Медленно раскрыв глаза, она увидела только серый закоптелый потолок, слабо освещенный светом. Приглушенные голоса в углу комнаты, запах чего-то знакомого, но все еще неясного.
Она попыталась приподняться, но почувствовала, что связано по рукам и ногам.
«В плену, всегда мечтала закончить так свою жизнь», - подумала она и облегченно закрыла уставшие глаза.
Тут раздались приближавшиеся шаги. Девушка решила притвориться спящей, но ничего не получилось.
«Замечательно».
-Кто вы? – раздался голос у нее над самым ухом.
«Будь, что будет, но ни слова не скажу!»
-Кто вы? – повторили через минуту вопрос. – Молчит, товарищ командир.
-Ничего, сейчас она у нас быстро разболтается.
Мурашки пробежали по коже, но она не шелохнулась.
Кто обошел ее и встал с правой стороны. Повторили вопрос. Она не ответила. Скорее всего, один из солдат присел на корточки рядом со скамьей, перерезал веревки, опутывавшие ее руки, и больно схватил ее за правую руку. Левую кто-то тоже предусмотрительно держал.
Это не описать словами, это не передать телепатическим путем, это нужно пережить. Такая боль, что пронзает насквозь, парализует, уничтожает. Она вскрикнула.
-На кого ты работаешь? – прозвучало издали.
Она промолчала, хотя очень хотелось все сказать, лишь бы не было больше так больно.
Треснули кости левой руки. Еще раз тот же самый огонь сковал ее тело.
-Будешь продолжать молчать?
Секунда.
-Молчит, зараза. Продолжай.
Что-то невероятно тяжелое ударило ее по левой ноге. Она закусила губу до крови, но ни произнесла ни одного слова, даже ни вскрикнула. Кости правой ноги раздробили тем же методом. Сердце – живучий механизм, что ни делай с телом, оно будет биться.
И совершенно неожиданно девушка вспомнила свои шестнадцать лет, когда она стояла в туалете на четвертом этаже школы и ломала стебли необыкновенно красивых роз. Она нещадно обрывала лепестки, бросая их на пол, откидывала оторванные стебли от себя, выдергивала из каждого бутона по лепестку. Цветы плакали. Может, они молили о пощаде, может, они просили ее остановиться, но она не могла. Злость, ненависть, обида, - все это сжирало ее изнутри, не давало ей задуматься на минуту, закончить этот извращенный танец убийства. Как стервятник склонилась она тогда над своей жертвой, как сейчас над ней склонились эти бездушные люди.
«Наверное, теперь я расплачиваюсь за то, что когда-то, девять лет назад, я сделала, совершила, не подумав, убила живое, то, которое имела все права на существование. Я была тогда убийцей. Я совершила преступление. Сегодня я зарезала одного из тех, кто теперь издевается надо мной. Все вернулось на круги своя. Все так и должно было быть. Осталось только ждать».
Перевернув пленную на живот, два солдата стали избивать ее плеткой и какой-то дубинкой. Она терпела. Потом удар по шее. Она начала медленно терять сознание, понимание того, где она находится.
Но она еще что-то чувствовала: ее перевернули опять на спину, дышать было уже нечем, кости были сломаны практически все, боль съедала, забирая последние остатки сил.
Лезвие по обнаженной груди.
«Вот, значит, как…»
Яркая вспышка: руки с наслаждением раздирают основание бутона, «вгрызаются» в него, если можно так сказать, уничтожают, лишают жизни, забирают все.
Последние минуты.
-Может, у тебя есть последнее желание? – прозвучал ехидный и насмешливый голос над ее воспаленным ухом.
-Положи…те…на…мою моги…лу се..мь…роз с…остры…ми…ми кра…я…я…ми.
Смех. Лезвие стального клинка глубоко вошло в кожу.
Она закричала нечеловеческим голосом. Душераздирающий вопль пронзил комнату. Это был крик погибающего человека, который умирает за что-то, за кого-то, зачем-то, но умирает с достоинством, с непотерянной честью, с сохраненными тайнами и с неоправданным убийством цветов.
***
Ветер тихо шелестел в верхушках крон берез, солнечные зайчики играли в прятки с маленькими птичками. Было так спокойно и торжественно, что не хотелось покидать этого места. Каждый человек приходил сюда, чтобы насладиться прелестью девственного леса, незапятнанной красотой живой и дышащей природы. Одни здесь молились, другие просто гуляли, третьи размышляли над смыслом вечности. Здесь каждый находил для себя что-то необыкновенное.
Около одного дерева суетились люди, но они все делали как-то размеренно, осторожно, как будто боясь что-то зацепить.
Трое мужчин и четыре хорошенькие женщины. Они убирали ветки и листву, наваливших за последний летний месяц. Украшали оградку, маленькую скамейку и столик, с диковинной статуэткой дамы с собачкой.
Это была могила Милы. Каждый месяц ее друзья приезжали сюда, чтобы убрать весь мусор, привести в порядок покосившуюся ограду и чтобы порадовать ее упокоенную душу: принести ей те семь роз, которые когда были убиты ею.
21.04.2011год
Е.М.Р.