– Михалыч, – начал несколько смущенно Мозгуй, устраиваясь рядом со сторожем в беседке, – Я наш «труман» нашел.
Напоминать и вдаваться в подробности, что за «труман» и почему «наш», не стал, но покосился на старика: ищет ли тот в памяти носатый зилок, отчасти похожий на крокодила.
Андрей Михайлович не искал, он очень хорошо помнил и свой "боевой" ЗиЛ, и грозного Мозгуя Санькой – призывником.
С отправкой на срочную службу у парня что-то не заладилось. Вот турнули его в совхоз, снабдив требованием от военкомата "выделить курсанту автошколы ДОСААФ технику военной модификации". Такая в совхозе была.В единственном числе. Его, Андрея Агафонова, ЗИЛ-157.
Сроду не доверил бы руль сопляку . Но бумага грозила карами небесными, добивала словами «мобилизационная политика», «высокая ответственность»... Михалыч сдался.
Два месяца Санька отирался в кабине, изредка ободренный заданием помыть машину. А потом начисто снес забор у магазина, угнав тяжелый труман.
По молчаливому уговору ни Мозгуй, ни Михалыч О том, что было после никому в "Алтране" не рассказывали. Но когда Труфанов сыпал едкие слова на головы провинившихся шоферов, сторож по- особенному хмыкал в кулак. Со стороны поглядеть, хмыкал в полном согласии с начальством…Но Мозгуй притихал и переносил разбор полетов в кабинет, или, добавив для острастки еще пару словечек, уходил. Михалыч провожал его долгим взглядом в котором не читалось ничего. Но Мозгуй чувствовал спиной, даже не взгляд, а мысли старика. Или думал, что чувствует.
– Так прямо и наш? –сторож ухватил крепкими еще зубами кусок покупной булки, неестественно желтой, щедро посыпанной сахарной пудрой. Заработал челюстями…
– По объявлениям нашел! – Мозгуй извлек из кармана свернутую газету, разгладил на колене и прочёл – Продается автомобиль ЗиЛ сто пятьдесят семь, хэтэс, год выпуска шестьдесят седьмой.
– Ишь ты, – покачал головой Михалыч – Хетес. Шесят седьмой. Что тридцать лет в огороде стоял?
И было непонятно: рад он новости или нет.
– Да нет, не стоял, но на ходу. Был сегодня, посмотрел машину. Знаешь, сколько просили?
Михалыч отмолчался, прикидывая сколько же может стоить техника, которой по логике в живых быть не должно.
– Пол-лимона загнули. Раритет, – разбил затянувшуюся паузу Мозгуй.
Андрей Михайлович приподнял кудлатые брови:
– И что купишь?
– Куплю. Но за сотню. Сторговал!
– Вот и ты стареешь, Федорыч. – вздохнул Михалыч.
– С чего это? – встрепенулся Труфанов и приложил руку к лицу, точно искал там следы зловещего старения.
– А деньги начал на память тратить. – Михалыч прищурился, – Я вот недавно гармонь себе прикупил, сам же продал её свату, а тут пол пенсии за неё выложил. Пока молодой не бережешь, потому что всегда нажить успеешь.
- Да, нет! - с облегчением возразил Мозгуй - Я его для дела беру.
Михалыч хмыкнул многозначительно:
- Для дела? Если бы ты мне это лет двадцать назд сказал, еще б поверил. А сейчас.- сторож кивнул на распахнутые двери гаража, - Прям без него никак, при твоем-то автопарке?
- Ты чего сегодня съел? - поинтересовался Труфанов настороженно - За сотню беру, говорю.
- Не стоит зилок и сотни. Если бы хоть восьмидесятого был... Жрет он много, а тащит мало. Так?
– Так!– торопливо согласился Мозгуй, точно муху отогнал. – Помнишь, как ты меня о баранку мордой в нём приложил?
Труфанов потер горбинку и улыбнулся. Хотел добавить, что за жесткий урок не в обиде, что был виноват сам, но старик неожиданно спросил:
– А в нём ли?
На мгновение Мозгуй задумался, припоминая кабину, высокий руль, панель приборов, и давно забытое ощущение руля, без гидравлического усиления. Почему-то сразу и вопреки разуму он поверил, что это именно тот 2труман. Уже когда ехал смотреть ЗиЛ верил. Почему? Да, какая разница.
– В нём! Мне как ёкнуло, когда прочёл. Не наш ли, думаю. Шестьдесят седьмого. Поехал! Ты хитрушку помнишь? – постарался разбудить в старике хоть искру ответной радости.
Но тот равнодушно глотнул чая из ярко-алого в диковинных цветах и птицах термоса и проворчал:
– Таких хитрушек на сто машин - девяносто пять. Дверца просто просела, пока снизу не пнешь, сверху не откроешь.
– Наша машина! Михалыч! Он же первый у меня грузовик! – Мозгуй вскочил и повернулся к сторожу.
Что-то давнее, забытое сияло сейчас в глазах начальства, точно из под жестких, заостренных временем черт грубоватого лица появилась на миг, ясноглазая, любопытная физиономия Саньки Труфанова. Даже взгляд тот же, распахнутый, счастливый. Нашел дурачок пятачок…
– Не у тебя, а у меня, – перебил Михалыч, – А твой первый - шесят шестой. Я тогда шибко против был. Молод еще для новой техники. Дали, и уездил ты её за полгода. Не ушел бы в армию…
Михалыч сжал сухонький кулак. Но,спохватившись, тут же ладонь ослабил. Однако, Труфанов рассмеялся беззаботно:
–Пригоню на днях. Подшаманим и поставим у входа вместо памятника. Как тебе идея?
Он всё еще ждал, что наставник обрадуется и этим самым оправдает внезапное и непонятное чувство, охватившее так некстати Мозгуя, но старик отрезал:
– Вам виднее, Александр Федорович. Только я наш "труман" своими руками на металлолом отбуксировал. При мне его под пресс. Вот так.
Под сердце вошла гулкая, звенящая боль. И понимал сейчас директор, что боль эта была у них одна на двоих, как и прошлое. Но кончилось уже прошлое, минуло, вместе с юностью. Стало совестно за глупую сентиментальность. Закурил, и только потом выдавил:
– Да-а-а…
– Что да? Рано еще нафталин копить. Пока молодой жить надо,а не вспоминать, как жил. Это я уже с ним вместе под пресс.
– Я думал, может, выкупил кто. - попытался еще оправдаться Мозгуй
– Выкупил! – старик отвернулся, как будто пряча подступившие слезы – Кто б его в девяносто седьмом купил? Тридцать лет откатал. На металлолом велели. Деньги нужны были. Черным ломом пошёл…
Труфанов, хотел было хоть что-то сказать, но старый шофер продолжил, нарочито равнодушно:
– А потом запил я. Как Нюру свою хоронил, не помнил, как дети разбежались тоже. Всё по машине выл. Вот пока ты не вытащил на базу-то, так и не понимал, не за то я держался. За людей надо хвататься. Не за машины.
«За людей» – Мозгуй слова точно на ладони взвесил. Досада зацепила остро. За людей? Хватается, и воздух ловит. У Нины – своя жизнь. Тамара? Не умеет он женщин за уши в рай тащить. И нужен ли тот рай, куда насильно тянут? Топчется вокруг, топчется…И смысла никакого. Опоздали они встретиться. Лет на десять опоздали. Обошёл Дьяков на повороте.
«Каких людей, Михалыч?» – подумал невесело. Поднялся, чувствуя неловкость, понимая, что надо бы ответить что-то старику...
– Чигинцев и Воротилин сегодня поздно придут. Ты проследи, чтоб ключи сдали. – выдал пустое указание.
– Прослежу. – Михалыч уложил в матерчатую сумку термос, остатки немудреного завтрака и бросил мимо Мозгуя, куда-то к гаражам, к пустующей базе – Артем мой сегодня Дьяковым косить поедет. Договорились на полдень. Томка с утра там должна быть. Мишка видать носа не кажет.
– И что? – Мозгуй откинул ногой пустую банку
– Ничего. У Самы их покос.Обогнешь Толстую сопку и от своротка – вправо. Легко найти.
***
Мишаня отер лезвие травой и оглянулся. Денек обещал разгуляться на всю, солнце от горизонта едва поднялось, но уже облизывало сухим языком, шершаво, напоминало: «Вот оно я здесь, поторопись». Дьяков отхлебнул воды и зашел на новый прокос. Отмечая про себя, что успел таки и кусты обкосить, вот еще болотину пройтись и завтра трактором остальное. Эх, была бы его литовка, и больше сделал. У косы, выпрошенной по случаю у соседа и ход не такой, и захват маловат. Но хоть её нашёл... Как бы он сейчас к Томке? Да никак, а вечером уже приедет, так мол и так, хозяйка, дело начал, но помощь нужна.
Болотистый участок Мишка не любил, кочка на кочке, между ними вода. Без сапог никак, и в них жарко. А бросить жалко, трава здесь вымахивала в пояс, густая. И каким бы год ни был, сухим или дождливым, болото свою пайку сена выдавало исправно. А вот поляна могла выгореть до ржавых проплешин. Но сейчас именно на неё смотрел Мишаня с тоской. Если бы не развод их скоропалительный, можно было бы и не спешить с косьбой, побаловать себя работой.
Да, в три косы бы участок взять. В прошлом году Бориска уже за взрослого работал. Так они за день с болотом управились. Отчетливо встали перед глазами ровные прокосы, узкая спина Тамары в клечатой Мишкиной рубашке, закусивший губу Бориска изо всех силенок рвущийся угнаться за родителями. Мишаня улыбнулся, вспоминая, как словно ненароком, не сговариваясь, враз сбросили они тогда скорость, подпуская замешкавшегося Борьку поближе. И как гаркнул он радостно:
– Чего тормозим? Пятки обрежу!
Да, одному тоскливо…Заработал упрямей … Не ждет солнце. Не ждет.
***
– Ма! – обернулся Бориска, – Там косит кто-то!
Тамара взвизгнула, не дослушав:
– Ой, на дорогу смотри!
Сын вцепился в руль мотоцикла, и уже не поворачивая головы, крикнул сквозь треск движка:
– Смотрю! Но у нас кто-то косит.
Тамара и рада была бы глянуть, но мысль, что надо оторваться от сына и пошевелиться, вот так сидя на не надежном мотоцикле, пугала, ответила было:
– Не у нас! У Бариновых! – и тут же прижалась к Борьке.
– У нас. Мама не шатайся там! Водит же мотоцикл.
– А ты не гони!
Бориска скосил глаза на спидометр с тоской, стрелка его мертвым грузом лежала на цифре пятьдесят, если он гонит… то он совсем «гонит».
– Мишка! – ахнул Борька и тормознул так резко, что старенькую «Планету » занесло.
Томка вскрикнула, шарахнулась в сторону, мальчишка едва успел подставить ногу. Женщина рухнула в траву
– Ты что же делаешь?! – вскакивая и приходя в себя зашумела мать – Убил бы обоих! Никогда больше с тобой
– Ма, Мишка, там…
Смолкла враз, зажмурилась, и тут же распахнула глаза, ища отчаянно мужа. Бориска установил технику на подножку. Отвязал косы и как можно солидней произнес:
– Ну, Мишка и Мишка, пошли? Дядя Тёма скоро приедет…
– Пошли – вздохнула Тома, еще не решаясь сделать хотя бы шаг
А муж неторопливо шагал к ним, спокойно, уверенно, не опуская повинной головы, точно не было между ними ни ночи той злополучной в гараже, ни страшных слов, сказанных Томкой в бешенстве…
– Здорово, родственники! – крикнул еще издалека, вскидывая руку.
– Здорово, родственник, – пробурчал Бориска и так же неспешно и уверенно зашагал к отцу. Тома засеменила следом, не поднимая глаз, точно ища в высокой траве потерянное счастье.
– У кустов выбил уже, и по болту три прокоса одолел, – улыбнулся Михаил, оценивая настороженную мордаху сына и растерянную Томку. – Дай-ка!
Перехватил инструмент, освободил на ходу еще лезвия от мешковины и остановился, пробуя пальцем остроту.
– Сам отбил?
– Нет, Пушкин, – огрызнулся Борис.
– Молодец, Александр Сергеевич, умеет, –похвалил Мишка. – От березняка начнем.
Борис кивнул, стараясь не выдать, что скупая похвала неожиданно согрела, но не удержался, выпалил:
– А я с собой бабку взял, если что подправлю.
Мишка и Тамара услышали: «Я старался, я очень старался». И переглянулись понимающе.
– Да, нет, славно отбил. Вечером разве подправим, за матерью вставай.
«Точно и не уходил никуда» – мелькнуло легко, словно ласточка-береговушка над обрывом. Впереди был еще почти целый день…Такое богатство…