Прости меня, моя деревня

 
Все чаще и чаще грущу о селе,
О белой березе в саду под окном.
Зовет меня родина в гости к себе....

У каждого из нас есть малая родина – место, где родился, вырос, где был счастлив много лет.
Моей  родной  деревни,  с красивым названием  поселок Степной, нет на карте области, уже целых пять лет.
Как-то так вышло, что молодежь разъехалась по городам, а старики, потихоньку друг за другом, ушли в «иной мир».
Вот и мои родители,  ушли туда же, друг за другом, сначала мать, потом отец.
Я уже много лет живу в большом городе, но иногда на меня накатывает щемящая тоска по родной деревне, и так хочется, хоть на часок возвратиться туда, где прошли мои школьные годы, а вместе с ними детство, и юность.
Когда были живы родители, я каждый  свой отпуск проводила у них, а после смерти отца, не была там уже  семь лет.
В конце октября у меня начался отпуск, а вместе с ним опять накатила внезапная тоска по малой родине, и я решила съездить туда на несколько дней.
В родные края я приехала рано утром.
Легкий морозец, только что выпавший снежок - все соответствовало моему настроению.      
Встречал меня двоюродный брат Николай. 
- Я пойду в  деревню, - сказала я  ему.
-  Там уже никто не живет.
- Знаю, но сердце мое рвется туда.
- Я с тобой.
- Пойми меня правильно, хочу побыть одна.
Оставив дорожную сумку у Николая, я поспешила в мою деревню.
И вот уже проселочная, знакомая, до боли в сердце, дорога ведет меня к родному дому. Она еще хорошо сохранилась, так как по ней, до сих пор, изредка ездят  через нашу деревню в другое село. 
Сердце мое учащенно забилось: с пригорка увидела родительский дом. На какую-то долю минуты, мне даже представилось, что вот сейчас, как всегда, встречая меня, выйдет из него мама и побежит мне навстречу, а я, обняв ее, уткнусь в ее худенькое плечо.
За ней выйдет отец, будет, молча, стоять у крыльца, поджидая меня, курить свою неизменную трубку и смущенно кашлять.
Нет, родители, конечно же, не вышли из дома, напрасно я вглядывалась в темные глазницы окон.
Вот и знакомый мосток, за которым  наша  деревенская улица. Меня встретили обветшалые  дома, деревья, и множество пыльных лопухов и крапивы, стоящих  по обеим сторонам дороги. Снегу еще мало, так что видна, каждая травинка, каждый стебелек.   
Шумят деревья, словно приветствуя меня, стучит ведро о цепь на старом разбитом, теперь никому не нужном колодце.
Мне кажется, что даже ветерок, подгоняет меня: »Скорей, скорей к отчему дому».
В пустующей деревне стоит угнетающая тишина.
Наш дом не заперт. Я робко, крадучись, захожу в него, присаживаюсь около окна и закрываю глаза. Меня душат слезы. Воспоминания ласково обволакивают меня.
… Вот я учу уроки. Называю буквы, совершенно не понимая, как из них получаются слова, но у меня цепкая память. Я тычу маленьким пальчиком в строчки букваря и читаю: «Мама мыла раму. Маша мыла раму». Завтра я это прочитаю учительнице на уроке.
Елена Михайловна будет хвалить меня перед одноклассниками. Она и не догадывается, что я не умею читать.
… Вот я опять держу букварь в руках.  Мама готовит ужин, а я громко называю ей буквы: «м», «а», «ш», «и», «н», «а», и вдруг радостно кричу во весь голос, не веря самой себе, что это слово я прочитала сама: «Машина!» 
Так я научилась читать.
… Старенькая печь. Она до сих пор  стоит около двери кухни. На ней мы с братьями и сестрами любили греться, после катания с горы на деревянных  салазках, сделанных умелыми отцовскими руками. Она, конечно же, помнит всех детей нашей большой семьи,  разлетевшихся из родного гнезда по разным городам.   
Мне так и хочется ее затопить, чтобы ее тепло от горячих кирпичей, как бывало, растеклось по всем щелочкам, холодного, теперь никому не нужного  дома.
Выхожу в сад. На Лениной  яблони еще  висят  несколько антоновских  яблок. (Эту яблоню посадил старший брат Леня, и мама ее всегда называла Ленина яблоня).   
Беру яблоко в руки. Совершенно ледяное, продрогшее на ветру и холоде, оно обжигает мне пальцы рук. Неживое, как и все теперь здесь: и вода в нашем старом колодце, и тропинка, заросшая лопухами и крапивой, и это яблоко, с еще плодоносящей Лениной яблони.
Я грею замерзшее яблоко своим дыханием, и оно начинает покрываться мельчайшими капельками воды, словно плачет вместе со мной и просит: «Вернитесь, пожалуйста».
… А вот и моя березка, под которой мы часто летом целовались с соседским мальчишкой Колькой до утра.
Их сад в том же унылом состоянии, что и наш.
Я вдруг  сознаю, что я всего лишь маленькая песчинка прошлого, которое еще хранит и наш старый  дом, и сад, и черемуха, около покосившейся изгороди ….  Песчинка, возвратившаяся сюда всего на несколько часов!
День близится к вечеру, мне пора уходить.
На прощание оглядываюсь и, как наяву, слышу и веселое журчание речки, в которой мы купались всей деревенской ватагой, и звонкие звуки гармошки, под которую пели песни, танцевали долгими вечерами и ночами, и ласковый  голос Крестной Груши: « Спаси тебя, Христос!».
Здесь остались мои корни, прошлое, которое невозможно ни вернуть, ни забыть.
... Прости меня, моя деревня. Не сохранили мы тебя, не уберегли.