Звонок уже был, но Елена Ивановна, обратив к классу бледное, выпитое страданиями лицо, все продолжала, постукивая для выразительности указкой:
- В следующий раз пишем сочинение. Тема: «мой папа строит социализм». Можно: мама, бабушка, дедушка, брат, сестра - вы поняли. Домашнее задание: расспросить дома родителей, бабушек, дедушек. Для сочинения выбрать: самое интересное, яркое, запоминающееся...
Голос Еленванны, с легкими поскрипываниями и неожиданными крещендо, когда ей не хватало воздуха закончить длинную фразу на одном дыхании, растекался по надышаному за время урока помещению. Сквозь сцементированное пятью уроками оцепенение и усталую отрешенность доносилось что-то про трудовой подвиг, борьбу за качество, молодое неокрепшее государство в кольце врагов...
За окном бушевала весна.
- Все, - указка легла, наконец, в желобок доски. - Урок окончен.
Вскочили, захлопали крышками портфелей, наперебой кинулись к узкой двери.
Он вышел, как всегда, последним. Все равно с его походкой обогнать кого-то невозможно. За эту походку к нему прозвище «Луноход» еще с первого класса намертво приклеилось. Странно как-то ноги у него росли, он и на физкультуре из-за этого наравне со всеми бегать не мог. За походку, а еще за очки с толстыми стеклами. И из-за того, что всегда один бродит.
Перед домом у подъезда на солнечной стороне снег уже стаял и обнажилась живая свежая земля. Вдруг он заметил в ней какое-то копошение, нагнулся, присмотрелся повнимательнее: из-под большого заскорузлого кома выползал ярко-полосатый жук. «Чего он так рано? - заволновался Луноход, - спал бы себе, а он лезет... Вот будет завтра «минус», и все...». Жук же тем временем и не думал волноваться, деловито волок куда-то прошлогоднюю травинку.
И в этот момент над ним нависла тень лифтерши тети Шуры, и раздалось требовательное : «А ну, дыхни!». Луноход удивленно поднял голову. В узких глазах тети Шуры застыла неумолимая подозрительность.
Подышал ей в лицо и ему стало отчего-то очень противно. «Иди», - разрешила она. Он прошлепал в подъезд, забыв про жука, оставив тетю Шуру изучать брошенный кем-то, еще дымящийся окурок.
Он всегда их не любил, этих лифтеров – и из-за них тоже в классе над ним смеялись. Ни у кого больше лифтеров в доме не было, и опять он был не как все, словно с другой планеты к ним пришлепал. Луноход, короче.
Другую лифтершу звали Верлексевна. Маленькая старушка лет девяноста, нос крючком, на затылке белый пучок, две острые кнопки вместо глаз. Она его постоянно за что-то ругала — то за невытертые ноги, то дверью лифта хлопнул. По вечерам Верлексевна включала у себя в каморке радио, и оно тут же принималось на весь подъезд свистеть, шипеть и улюлюкать на разные лады - но несмотря на это, Верлексевна ухитрялась слышать, что сообщал ей за всем этим улюлюканием далекий мужской голос. Папа слышал, как Лексевна сказала кому-то , что никого не боится, поскольку «свое уже отсидела». Луноход тогда так ничего и не понял: что за голос, какой Америки, и вообще, что Верлексевна там себе в лифтерской отсидела - но постеснялся спрашивать.
Он маленький вообще стеснительным был. Выходил с мамой гулять, и сразу начинал ее в другой двор тянуть - чтобы они там с ней вдвоем, без этого песочного коллектива, где Сашка при всех отнял у него грузовик, а на качели нужно очередь занимать, и стоять, переминаясь с ноги на ногу, и чувствовать, как толстая мать Лариски из соседнего дома в упор его рассматривает, и что-то маму про него спрашивает. Или слушать, как она зычно кричит упавшей Лариске:
- Ну что расселась, Марьванна! Вставай-вставай, сама, задницу отряхай давай!
А маме, похоже, наоборот ужасно хотелось посидеть на лавочке с другими такими же мамами. Обменяться новостями, как приготовить протертый суп без миксера, или там сшить юбку по «Бурде», и где что дают. И вообще. Мама сидела с ним дома, потому что его не приняли в детский сад, и общество было ей в радость.
Дома никого не было. Он повесил пальто, бросил портфель под стол и стал пока сам обдумывать, как папа с мамой строили социализм. Мама, как только он пошел в школу, стала убегать рано, а прибегать поздно. После ужина мама обычно проверяла, как он выучил уроки - а потом загоняла его в кровать, и он потихоньку засыпал под ее кипучую деятельность: из кухни ползли запахи готовящегося на завтра обеда, бешено выла, отжимая белье, гордость семьи - стиральная машина-полуавтомат, с грохотом падали в сушилку тарелки. Строила ли мама социализм?
Папа. Да, он, конечно, тоже ходил на работу, но рассказывать о ней дома ему было нельзя. Дома же папа социализм точно не строил, потому что или читал, или смотрел телевизор.
Кроме папы с мамой, в их семье еще имелся дедушка. Луноход стал думать про дедушку и внезапно вспомнил про него замечательную вещь: дедушка родился ровно в семнадцатом году, вместе с революцией! - ну, разве что на пару месяцев попозже. Из этого уже можно было сделать отличное начало к сочинению. Например: «моему дедушке столько же лет, сколько Великой Октябрьской Социалистической Революции. Всю свою жизнь, буквально с самого рождения, он отдал...» И так далее.
Он стал вспоминать, что еще знает про дедушку. Дедушка Боря жил в коммуналке на другом конце Москвы, и они иногда к нему заезжали. Сам дедушка к ним никогда не ездил, да и вообще после смерти бабушки в основном лежал на диване в своей комнате, читая журналы. Или же выпивал с соседом дядей Колей, отчего лицо его становилось красным, а сам он громким и сердитым. Луноход его такого побаивался. Дядя Коля же после посиделок с дедушкой и вовсе принимался гнусаво кричать на всю огромную квартиру про «шумел камыш» или про «мороз-мороз», или выкрикивал вообще какие-то непонятные слова, от которых все морщились и качали головами. Потом приходила жена дяди Коли повариха Зина и уводила его домой в их комнату. Как-то раз тетя Зина пожаловалась на кухне маме:
- Вот ведь странно: и Коленька мой вроде бы инженер, как ваш Борис Семеныч, а все ж какие разные...
Мама тогда ничего не ответила.
Мама вообще иногда становилась такой задумчивой, что даже забывала ответить - особенно когда у нее было плохое настроение.
Он вспомнил, как они с мамой смотрели по телевизору передачу про детей, которым посолили кашу и сказали, что каша вкусная, сладкая, ешьте. И все ели и улыбались, и говорили, что да, сладкая и вкусная. Но один мальчик попробовал и сказал удивленно: «нет, не сладкая! » И чуть не заплакал даже. Мама тогда усмехнулась и сказала, что он, как этот мальчик, и лучше бы он таким не был, а то в жизни нахлебается.
- Чего нахлебаюсь? - не понял он. - Каши соленой?
Но маме в тот день не заплатили премиальные на работе и у нее было плохое настроение, поэтому ответа на этот свой вопрос он не дождался.
Сегодня у мамы была вечерняя смена и она дожна была прийти поздно, за это папа пораньше. Но папа все не шел, и Луноход стал дальше думать про дедушку. И вспомнил, как дедушку призвали на войну на фронт, и он пошел сражаться с фашистами - но уже через неделю его очень сильно ранило, почти что убило, так что дедушка на всю жизнь получил контузию и больше на фронте не воевал. А после войны работал инженером и вышел на пенсию ровно в день своего шестидесятипятилетия, как и положено, и ему за это подарили золотые часы.
А еще он вот что вспомнил: бедного дедушку бросила его мама, когда он был совсем маленьким! А дедушкин папа к тому времени тоже умер, и его воспитывали совсем посторонние люди. Он, когда мама ему рассказывала, про дедушкину маму, попытался представить себе: вот его собственный папа умер, а мама бросает его, и его отдают ларискиной матери. И она рычит на него каждый вечер: «Сам отряхай задницу-то!» Но это было так ужасно, что он чуть не заплакал и больше старался вообще об этом не думать.
Тут в замке повернулся ключ и наконец-то пришел папа.
- Расскажи мне, как дедушка Боря строил социализм, мне для сочинения нужно! - попросил Луноход.
- Социализм? Кто строил социализм? - Папа ошарашенно посмотрел на него и принялся разматывать шарф.
У папы был очень усталый вид.
- Пойдем ужинать, мама поздно придет, - сказал наконец он, пошел на кухню и поднял крышку сковородки. - Картошечка! С колбаской! Отлично. Иди мой руки.
- А про дедушку?
- Слушай, дай человеку поесть, а? С утра ничего не ел, весь день как собака ношусь. Подожди немного, вот поем - обрету ясность мысли.
С папой ему всегда было хорошо и комфортно, не то что в школе или во дворе. Они намяли жареной картошки с колбасой и запили все это чаем с хлебом с маслом с сыром. И похоже, папа после ужина действительно обрел ясность мысли, потому что он вдруг хлопнул себя по лбу и просиял:
- Идея! Ведь твой дед метро строил!
- Метро? - Луноход не мог поверить своим ушам. – Кто?! Дедушка Боря?
- Представь себе. В тридцатые годы, одну из первых веток. Знаешь станцию такую - «Маяковская?» С картинами на потолке? Вот ее он и строил. Или нет, кажется, «площадь Свердлова».
Глаза Лунохода, увеличенные стеклами очков, стали совсе огромными. Примостившись на краю табурета, он стал слушать, как дедушка совсем еще молодым приехал из глухой провинции в Москву. А тут как раз объявили комсомольский призыв - потому что метро в Москве хотели построить еще очень давно, до революции даже, но все что-то никак не получалось. И только когда Советская власть объявила призыв, дело, наконец, пошло - и дедушка, значит, откликнулся на этот призыв. И строил метро - своими руками, целых пять лет строил. А потом взял и выучился на инженера - но тут как раз началась война. И по мере того, как папа рассказывал, дедушка Боря вместе со своим диваном, журналами и пьяным дядей Колей все дальше отъезжал куда-то, а на его месте вырастал новый дедушка Боря — молодцеватый, подтянутый, с белозубой улыбкой, в надвинутой на лоб каске, с рукавами, засученными по локоть на мускулистых руках.
И Луноход вдруг понял, что у него получится отличное сочинение, и ему стало спокойно и очень уютно здесь, рядом с папой.
Но тут пришла мама и сразу погнала его спать, сказав, что они сидят болтают и не о чем не думают, а завтра он не встанет. Но ему было так хорошо, что он даже не стал упираться, а сразу разделся и выключил свет, и лег, но никак не мог заснуть и все думал про дедушку Борю, как он строил метро, вгрызаясь инструментом в неподатливую землю, укладывая в темноте шпалы и рельсы и укрепляя тоннель.
И он уже совсем было стал засыпать, когда услышал сквозь дремоту доносящееся из кухни оживленное «бу-бу-бу» - так обычно бывало, когда родители, обсуждая что-то важное, чего ему знать не следовало, закрывали в кухне дверь.
По привычке тихо поднялся, на цыпочках выбрался в коридор и замер, прислушиваясь. Он просто терпеть не мог, когда от него что-то скрывали.
- А что, по-твоему, ей было делать? - услышал он возбужденный папин голос.- Тащить с собой практически новорожденного - через все эти бесконечные километры, по бездорожью, без еды? Ночевать не пойми где... Да как ты себе вот это представляешь? Ты что, на это пошла бы, на ее месте?
Мама ничего не ответила. Наверное, у нее опять было плохое настроение.
- Теперь-то конечно замечательно ребенку рассказывать: мол, бросила мама дедушку твоего. А у нее вообще, я думаю, и молоко-то пропало, после того, как деда расстреляли.
Мама молчала.
- Вот представь себе, на минуточку. Молодая женщина... вроде тебя. Ну, и куда ей бежать? Кругом на дорогах бандиты. Ну, допустим в Крым. Или в Одессу. Ну, хорошо, допустим, ей это.удалось. Добралась, и по дороге никто не изнасиловал, не ограбил. А там что? - корабли переполненные. Тиф, антисанитария.
- А кто его расстрелял-то ? - тихо спросила мама. – Я, знаешь, ведь давно тебя спросить хотела. Да все как-то...
- Махновцы, наверное - они же в это время там заправляли. А может, и не махновцы, - папа вдруг встал, громко скрипнув табуреткой. - Ты мне скажи — откуда мы что-то можем знать наверняка? Если вообще ничего не осталось? Понимаешь — ни-че-го! Вообще! Камня на камне. Вся информация — от тети Авдотьи, которая согласилась ребенка взять. От скотницы тети Авдотьи! - Папа повернул кран.
- Ты что сырую пьешь? - спохватилась мама. - Давай чай поставлю.
Она поднялась, и Луноход на всякий случай переместился за угол. Если что, встал в туалет.
- И это единственный человек, который мог хоть что-то знать. И который утверждает - утверждал, точнее, - что дед никогда никому ничего плохого не делал. Она же знала его хорошо. И бабушка всегда помогала им, если что, лекарствами там, деньгами... Просто под раздачу попал, на раз. За усадьбу свою, и заводик. И все. Все!
- А она ее просила о чем-то, когда ребенка оставляла?
- Да откуда же мне знать? Я, кроме того, что тебе сказал, и не знаю ничего. Это же вообще отец с ней говорил про все это, в тот первый и последний раз, перед войной, когда туда приезжал. А в войну она умерла. Вот такая у нас славная семейная хроника...
- Я вообще не понимаю, - тихо сказала мама, - как можно было ждать до последнего? Хотя, с другой стороны, и мои...
С плиты резко, как милиционер, засвистел чайник.
- Давай кружку. - сказала мама. – Тоже, вроде твоих, надеялись, да... Даже в тюрьме надеялись. Я тебе заварки немного? - а то не заснешь.
- А знаешь, что я думаю, - папа все размешивал и размешивал сахар, словно хотел просверлить в кружке дырку – нет, я уверен просто. Она тогда точно никуда не доехала. Чем дальше, тем яснее это понимаю. Погибла по дороге. Иначе бы она его искала, моего отца, и нашла обязательно. Как это, не искать своего ребенка?
- Да я, честно говоря, тоже...
- Она, если хочешь знать, отца спасла просто, а не бросила!
- Пошли Синатру поставим, успокоимся хоть, - сказала мама.
Луноход отпрянул от двери, проскользнул к себе в комнату и нырнул под одеяло. Ничего он не понял. Как это папу дедушки Бори убили, за что?! И кто? - ведь папа же сам рассказывал, что, когда дедушка родился, красные уже прогнали из деревни всех врагов... Так кто же тогда?.. А у мамы кто кого убил?..
Сквозь полудрему до него донесся сладкий, бархатистый голос. Он хорошо знал эту их любимую песню с пластинки – «ночные странники». «Стрэнжерс ин дэ на-айт...» От нее веяло чем-то радостным и уютным, и сон потихоньку начал окутывать его своим волшебным покрывалом, путая и скручивая мысли, свивая их в прихотливые узоры и переплетая так, что под конец образовался из них один большой клубок...
... Да, конечно, нехорошо, что мама бросила дедушку прямо в год Революции, когда вся страна радовалась свержению помещичьего ига. Но ничего. Раз папа говорит, что мама его не бросила, а спасла — значит, она все сделала совершенно правильно, ведь иначе дедушка бы погиб! И он обязательно завтра про все это напишет: как мама не взяла с собой дедушку в Крым, и поэтому он не умер. Она спасла его от врагов, а сама погибла, и папу дедушки тоже убили - но дедушка, назло всем врагам, выжил, и — вот вам! Построил метро, станцию площадь Свердлова!
... И у него будет яркое, запоминающееся сочинение, как Еленванна и просила, и оно ей обязательно понравится. Потому что хоть дедушке и было сначала трудно, зато потом он стал настоящим строителем социализма, и это самая настоящая правда, а не просто выдумка какая-то - так, для сочинения. И он не побоится рассказать всю правду про дедушку, потому что очень им гордится — а если кто-то и будет его за его сочинение дразнить, так ему не страшно, он уже большой. Ведь только маленькие дети боятся, и говорят, что каша сладкая, даже если она соленая. А взрослым врать —стыдно.
...Глаза у него совсем слиплись, он глубоко вздохнул и увидел, как дедушка Боря, белозубый, в каске, с засученными по локоть рукавами , плечом к плечу с другими комсомольцами вгрызается инструментом в неподатливый грунт, прокладывая тоннель.