Мой отец обожал джаз: коридор нашей малогабаритной квартиры с обеих сторон от встроеного шкафа украшали стеллажи, с потолка до пола забитые кассетами. Да нет, какими кассетами, бобинами, конечно, предназначеными для магнитофона «Днепр» – мощными, размером с немаленькую пластинку, с намотаной на них магнитной лентой. Каждая - в картонной, аккуратно надписаной упаковке. Отец и сам играл, но только для друзей, а вот разбирался в джазе прекрасно – он даже снял фильм о московском фестивале 1968 года.
В связи с юным возрастом, фильм меня не впечатлил. Разве что, запомнилась сидящая у прохода мама: точеный профиль, темные очки, взгляд, устремленный вдаль. Голос за кадром: «публика с нетерпением, волнуясь, ждет выхода на сцену известных исполнителей...». И все: отъехав и охватив панорамой зрительный зал, камера фиксируется на сцене. Ну а что вы хотите, фильм-то документальный. Помню премьеру в Доме Кино. Некоторое время потом его даже показывали - перед тем, как надолго положить на полку: мало ли, сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст. Всяко ведь бывает.
Однако, с течением времени эта история с фильмом вызывает у меня все больший интерес и уважение. Рассказать толково о джазе, неважно, будь то кино или литература – дело и так непростое и, боюсь, неблагодарное. Джаз ведь как сама жизнь – искрит, переливается бесчислеными гранями, поди попробуй, загони его в рамки. Вот где, например, кончается Джаз и начинается Неджаз? - полно скучных рассуждений на эту тему, о специфике гармоний и ритмов, синкопах и импровизациях; а тем временем пальцы сами начинают отбивать ритм, и все тело вибрирует вместе с мелодией, и настроение взлетает вверх... Ну и как все это увековечить?
А тут еще и СССР с его идеологией, не каждый бы вообще рискнул. Короче говоря, молодец мой папа, что сделал про это кино. Но вот, скажите, почему всегда так: когда все легко и просто, лишь руку протяни – проходишь мимо, и ухом не ведешь. А спохватываешься лишь, когда все ушли - и даже пыль, что следы замела, улеглась. Лет эдак через сорок. Небось, и в архивах СК этого фильма не сохранилось.
Воскресное утро в нашей квартире начиналось с Бенни Гудмана, Дюка Эллингтона или Нат Кинг Кола - под них папа делал изнуряюще долгую профессиональную зарядку : камеры тогда были тяжелы, нужно было быть в форме (дай Бог нам всем быть в такой, как он, форме!). Иногда, для разнообразия, с Гленна Миллера или бессмертной Эллочки Фицжеральд - и с обязательным перерывом на выпуск «С добрым утром!». С добрым утром, с добрым утром, и с хоро-оши-им днем!
А вот мама, как мне всегда казалось, джазу как таковому предпочитала Бинга Кросби или вовсе даже Синатру. Хотя, с другой стороны, кто может с уверенностью утверждать, что в их песнях нет ничего джазового? – все это, как по мне, разноцветные ниточки из одной и той же иголочки. Отец Синатру милостиво терпел.
Но он и не догадывался, бедный мой папа, что ему вскоре предстоит: не прошло и десяти лет, как стены нашей квартиры содрогнулись от „Oh, Darling!“:
When you told me
You didn`t need me anymore,
Well you know I nearly broke down and cried!...
Что характерно, песня эта соседствовала на дефицитной пластинке болгарского производства ни с чем нибудь, а с дуэтом Фрэнка и Нэнси Синатры «Something stupid“.
- Это же блюз, самый настоящий! – горячо настаивала я, - просто в духе времени. А где блюз – там и джаз...
Но не успел отец худо-бедно смириться с битловскими воплями в стиле блюз - как в дом наш, словно из рога изобилия, хлынула попса семидесятых, порой весьма низкопробная. Оную в неограниченых количествах поставлял мой тогдашний кавалер, имевший баловавшего его выездного папу. Ну, а моему собственному папе, соответственно, ничего другого не оставалось, как, сжав зубы и скрепя сердце, из последних сил терпеть сие падение нравов. Терпела и мама. Впрочем, у мамы вообще, в отличие от нас с отцом, характер был веселый и легкий - так что ей терпеть, думаю, было проще.
–Regrets? I've had a few,
But then again, too few to mention!
Мама вообще по жизни была крайне позитивно настроена, и всяко пыталась передать такой attitude и мне. Например, отправляя меня в детстве за хлебом , напутствовала:
- Спросишь вежливо: «Скажите пожалуйста, а «бородинский» сегодня завезли?»
Она тебе в ответ рявкнет:
- Нет!! - сама не видишь, что ли?
А ты не плачь.
Пройдет тридцать шесть лет и мама приедет ко мне в гости; мы с ней пойдем пить пиво с видом на канал и на закат, и будем вспоминать это «а ты не плачь!», и хохотать как сумасшедшие. И чего больно смешного, скорее грустно, маленькая девочка, не в силах противостоять жесткому, безразличному, злобному по природе своей миру – наверное, пиво в том безудержном смехе было виновато, а может, просто день такой солнечный, не до конца еще угасший, по воде оранжевые блики и в высоком небе россыпью кружевные облака. Я и сама не знаю.
А ты и правда, не плачь, если даже что – ведь жизнь, согласись, в целом такая интересная штука, пестрая, пушистая – да просто-напросто прекрасная штука жизнь! Надо лишь слегка к ней прислушаться – и тогда почувствуешь вдруг, как где-то глубоко в тебе тихонько поет одна, единственно правильная, только твоя мелодия. Ты ее, смотри, не загуби – ведь именно она тебя и ведет. Куда? - а вот этого мне знать, увы, не дано.
- Вот сейчас - ну чего ты пригорюнилась, скажи? Подумаешь, горе – всем бы такое горе! Ну-ка давай, включи свой абсолютный слух , навостри ушки. Слышишь?
- Ну. Вострю. Не слышу ничего.
- А ты потихонечку, ласково. Ну? Слышишь теперь?
На обратном пути по радио внезапно нашарился прекрасный, первоклассный джаз.
- О, оставь, - обрадовалась мама.
- А ты разве любишь? – душа моя после пива, не в силах взлететь высоко, тянулась к страдавшей на другом канале Дэни Кляйн из «Вайи Кон Диас». – Ты же вроде его раньше не больно... Давай лучше вот это послушаем, я от нее кайфую:
«When right turns to wrong
she will try to hold on
to the ghost of the past...»
Но маме «What`s a woman“ не понравилась.
- Удивительно: вполне, как мне кажется, неплохой такой себе блюз!
- Ну, разве что очень условно – гармония-то вообще не блюзовая.
- Зато какая жизнеутверждающая - вроде бы, должно быть в твоем вкусе!
Мы заболтались про блюз и неблюз, и не заметили даже, как «Вайю» сменила очередная зубодробительная попса... Через пару дней снова прорезался джаз, но мне опять что-то помешало порадовать маму. Мне стыдно до сих пор.
Потому что, уже провожая ее в аэропорту, я поняла, что она - такая маленькая сейчас, по сравнению со мной, измученая двумя инфарктами, но с неизменным, ничем не поколебимым задором в ярко-синих глазах - скорее всего, больше ко мне не приедет.
Приятель с недавних пор подсел на лаунж, только его и слушает теперь. Лаунж? – ну что ж, еще одна ниточка из той же иголочки. Лаунж неплох, да. Но только иногда. Изредка. Потому что он из царства мертвых, этот лаунж - затягивает, обволакивает прямо. Целиком обволакивает, вместе с головой; путает мысли, экзотичный и ароматный, как цветы лотоса, прельстившие спутников Одиссея: тело цепенеет, все желания покидают его – вот уж и руки не поднять. Мое твердое убеждение: хронически слушать лаунж – вредное занятие. Потому что мне еще рано в это царство; я все еще надеюсь и чего-то жду – какого-то неведомого мне самой инструмента, что вступит неожиданно, и подхватит мою мелодию, и, импровизируя, сумеет расцветить ее по-новому.
Так что лично я предпочитаю джаз. С течением времени я все больше и больше его слушаю, хоть и по-прежнему разбираюсь в нем не ахти. Ну и пусть я не могу блеснуть познаниями - мне нравится сам процесс: наблюдать, как вначале тонкая, словно росток, с виду простенькая темка, преломляясь о разные инструменты, крепнет и твердеет, подобно ветвистому дереву. И, погружаясь в океан звуков, я внезапно ощущаю, как средь грохота и лязга неведомо куда стремящегося транспорта за окном, суеты телефонных звонков и крика растревоженых кем-то зачем-то грачей ко мне стремится, пробивается что-то, переливаясь красками и пульсируя, извиваясь и огибая все препятствия на своем пути - без сомнения, оно только мое. И клянусь, я сделаю все, чтобы оно выжило.
Басит недовольный тромбон; ворчанье его подхватывает, сердясь, валторна, пронзительно взвизгивает скрипка. Свою лепту в стенающий хор вносят электро- и бас-гитары; холодным осенним дождем рассыпаются клавишные... Всего лишь одна, третья ступень на полтона повыше – и скопившиеся с годами пыль, серость и слезы внезапно пробивают упругие лучи цвета абрикоса, и легкий ветерок теребит ласково верхушки пальм...
Концерт окончен: он улыбается овациям, вытирает пот со лба, протирает мундштук. Он уже второй раз гастролирует в нашем городе. Зачарованая, выхожу на улицу и бреду к машине. Определенно, мир спасет красота... Мда. Красота и музыка. Если бы не они, не знаю, что бы со мной и было вообще.
Надо мною - темное небо в рваных грядах облаков.
And life is like a pipe
And I`m the tiny penny rolling up the walls inside.
А ты не плачь.
- Мама, мамочка, милая моя, как же я хочу к тебе!
- Подожди, подожди - не говори глупости! Вот же, послушай - слышишь, она все еще звучит в тебе... да прислушайся хорошенько, вот, снова! - я ее, твою мелодию, даже отсюда прекрасно слышу. Я знаю, что тебе нелегко сейчас - но помнишь, что я говорила тебе неделю назад, во сне, когда мы с тобой сидели в нашей московской квартире, рядом с пианино? Ведь ты же умница, наверняка помнишь - да ты и сама прекрасно все знаешь. Вспомни-ка: когда я приезжала к тебе в последний раз, например - не я уже, а ты водила меня повсюду и объясняла, как надо. Так что, ты теперь уже не ниточка. Привыкай. Да, я знаю, это грустно – вдруг оказаться без такого уютного ушка. Но ничего, ты уже окрепла, выдержишь. Да, мы оба рано ушли – но, с другой стороны, это обычное дело: так уж устроен мир, родители не могут вести вечно, и со временем становятся ведомыми, ведь ничто не стоит на месте. А может, все и к лучшему, что тебе не пришлось наблюдать нас обоих совсем потерявшими ориентиры, подумай? Ну-ка, прислушайся: слышишь, как снова вступил саксофон? А вот и луна вышла из-за облаков, смотри!
Ах, мама. Ну почему все вот так – нескладно и не ко времени; неужели же потому, что именно так – надо? Конечно, я прекрасно помню все твои мантры. Про «always look at the bright side of life“. Про «don`t worry - be happy“. Про то, что неграм было совсем несладко - а вот, гляди-ка, именно они и родили джаз.
Fly me to the moon
Let me play among the stars
Let me see what spring is like
On a-Jupiter and Mars
In other words, hold my hand...
Я завожу мотор. Ну что ж. Конечно, я буду жить дальше - а куда я денусь. Жаль только, что я уже никогда не смогу сесть с вами рядом, и обнять вас обоих - и рассказать, что я, наконец, полюбила джаз. И даже попробовала написать про него - оставить о нем маленькую вербальную, может, никому и не нужную, но все же крупичку собственной души. Ну, как сумела. По крайней мере, так, как я его чувствую. Может, это и не по вашим правилам – но ведь жизнь не стоит на месте.
And the dreams that you dreamed of
Dreams really do come true
Someday I'll wish upon a star
Wake up where the clouds are far behind me
Where trouble melts like lemon drops
High above the chimney tops that`s where you'll find me
Somewhere over the rainbow bluebirds fly
And the dream that you dare to, why, oh why can't I?
Well I see trees of green and
Red roses too,
I'll watch them bloom for me and you
And I think to myself
What a wonderful world… *
Мечты из снов вдруг наяву вернутся,
Страсть к звездам бросит ввысь,
Оставив облака под каблуками...
Как тает капелька лимона на ноже, растают беды...
Там, высоко над крышами, над радугой,
Где место только синим птицам, меня найдешь ты.
Ведь если смеешь ты во сне мечтать об этом, то как откажешь мне?
И вот я вижу зелень парка и красные розы,
Вижу, как они цветут для меня и тебя.
И пойму наконец, что мир исполнен чудес...
(перевод Вадима Чичерина)