Я был готов невзлюбить мистера Келаду прежде, чем познакомился с ним. Война только что закончилась, и океанские лайнеры были переполнены пассажирами. Ощущался недостаток удобств, и приходилось мириться с тем, что тебе предлагали агенты. Нельзя было и надеяться на одиночную каюту, и я был благодарен, что мне досталась двухместная. Но когда мне сообщили имя моего компаньона, у меня упало сердце. Оно означало закрытый иллюминатор и изгнанный ночной воздух. Не так уж хорошо делить каюту с кем-либо в течение четырнадцати дней (я ехал из Сан-Франциско в Йокогаму), но я бы не так страшился этого, будь фамилией моего спутника Смит или Браун.
Когда я прибыл на борт, я обнаружил, что багаж мистера Келады уже на борту. Вид его мне не понравился – слишком много ярлыков на сумках, слишком большой чемодан для одежды. Он уже распаковал свои туалетные принадлежности, и я обнаружил, что он приверженец превосходного месье Коти, потому как я увидел на полке одеколон, шампунь и бриолин этой марки. Эбонитовые щётки мистера Келады, украшенные его монограммой в золоте, были превосходны. Нет, мне не нравился мистер Келада. Я пошёл в комнату для курения. Я спросил колоду карт и стал раскладывать пасьянс. Едва я начал, как ко мне подошёл какой-то мужчина и спросил, прав ли он, что меня зовут так-то.
- Я мистер Келада, - добавил он с улыбкой, обнажившей ряд блеснувших зубов, и присел.
- Да, полагаю, мы делим каюту.
- Думаю, нам повезло. Никогда не знаешь, с кем придётся поселиться. Я был так рад, когда узнал, что Вы англичанин. Я за то, чтоб мы, англичане, держались вместе за границей, если Вы понимаете, что я имею в виду.
Я моргнул.
- Так Вы англичанин? – спросил я, возможно, бестактно.
- А как же. Не думаете же Вы, что я американец? Британец до мозга костей, вот кто я такой.
В доказательство Мистер Келада вытащил из кармана паспорт и помахал им перед моим носом.
У короля Георга много странных подданных. Мистер Келада был маленького роста, крепко сбит, чисто выбрит и смугл, с мясистым крючковатым носом и очень большими блестящими глазами. Его длинные чёрные волосы лоснились и завивались кудрями. Он говорил с плавностью, в которой не было ничего английского, и много жестикулировал. Я был уверен на все сто, что близкое знакомство с этим британским паспортом обнаружило бы, что мистер Келада рождён под небом более голубым, чем обычно в Англии.
- Что будете пить? – спросил он меня.
Я посмотрел на него с сомнением. Сухой закон был в силе и, по всей видимости, на корабле спиртного не продавали. Когда я не хочу пить, не знаю, что мне не нравится больше – имбирный эль или лимонад. Но мистер Келада блеснул мне своей восточной улыбкой.
- Виски с содовой или сухой мартини, скажите только слово.
Из каждого бокового кармана он достал по фляжке и положил их на стол передо мной. Я выбрал мартини и сказал официанту, чтобы он принёс льда и пару стаканов.
- Хороший коктейль, - заметил я.
- Что ж, есть гораздо больше там, откуда пришёл этот, и, если у тебя есть друзья на борту, можешь сказать им, что знаешь парня, у которого есть любое спиртное.
Мистер Келада был разговорчив. Он болтал о Нью-Йорке и Сан-Франциско. Он обсуждал пьесы, картины и политиков. Он был патриотом. Наш флаг – впечатляющий кусок материи, но когда им размахивает джентльмен из Александрии или Бейрута, невозможно не чувствовать, что он теряет часть своего величия. Мистер Келада был фамильярен. Не хочу сотрясать воздух, но для полного незнакомца было бы приличней вставлять «мистер» перед моим именем, когда он адресовался ко мне. Мистер Келада, несомненно, для того, чтобы я почувствовал себя непринуждённо, не прибегал к такой формальности. Нет, мне не нравился мистер Келада. Я отложил в сторону карты, когда он присел ко мне, но сейчас, думая, что для первого раза наш разговор длился достаточно долго, я вернулся к моей игре.
- Тройку на четвёрку, - сказал мистер Келада.
Самое раздражающее, когда раскладываешь пасьянс, - это когда тебе говорят, куда положить карту, которую ты перевернул, не давая шанса разобраться самому.
- Он сойдётся, он сойдётся, - воскликнул мистер Келада, - десятку на валета.
С яростью и ненавистью в сердце я закончил. Он завладел колодой.
- Любишь карточные фокусы?
- Нет, я ненавижу карточные фокусы, - ответил я.
- Я покажу тебе только один.
Он показал мне три. Тогда я сказал, что пойду в столовую и займу место за столом.
- Да всё в порядке, я уже занял место для тебя. Я подумал, что раз мы в одной каюте, хорошо бы сидеть за одним столом.
Нет, мне не нравился мистер Келада.
Я не только должен был разделять с ним каюту и есть за тем же столом три раза в день - я не мог пройтись по палубе без того, чтобы он ко мне присоединился. Его невозможно было осадить. Он всё не мог понять, что его не хотят видеть. Он был уверен, что вы ему так же рады, как он рад вам. В своём собственном доме вы могли бы спустить его с лестницы и хлопнуть дверью перед его лицом, а он бы и не заподозрил, что он нежеланный гость.
Он был общительный человек и за три дня перезнакомился со всеми на корабле. Он поспевал повсюду. Он руководил уборкой, проводил аукционы, собирал деньги для спортивных призов, изучал игру в гольф и метание кольца, организовывал концерты, устраивал балы-маскарады. Он был повсюду и всегда. Мы звали его мистер Всезнайка прямо в лицо. Он считал это комплиментом. Но во время еды он был совершенно непереносим. Потому что большую часть времени мы были в его руках. Он был сердечен, жизнерадостен, говорлив. Он был спорщик. Он всё знал лучше всех, и было ударом по его немыслимому тщеславию с ним не согласиться. Он не бросал тему разговора, даже самого незначительного, пока не заставлял вас встать на его точку зрения. Он никогда не думал, что может ошибаться. Он был парень, который знает. Мы сидели за столом доктора. Мистер Келада мог, со всей очевидностью, управляться, как хочет, потому что доктор был ленив, а я холодно равнодушен. Исключение составлял мужчина по фамилии Рамсей, который сидел вместе с нами. Он был догматичен не меньше мистера Келады и сильно возмущался его левантийской самоуверенностью. Дискуссии, которые они вели, были язвительными и бесконечными.
Рамсей служил в американской консульской службе на Кобе. Это был крупный тяжёлый мужчина со среднего запада, с массой жира, распиравшей его костюм из магазина готового платья. Он возвращался назад, чтобы вновь занять свой пост после короткого визита в Нью-Йорк, где он встречал жену, проведшую год дома. Мисс Рамсей была очень хорошенькой женщиной, с приятными манерами и чувством юмора. Консульская служба плохо оплачивается, и она всегда была очень просто одета, но знала, как носить свою одежду. Она достигла эффекта совершенной оригинальности. Я бы не уделил ей ни малейшего внимания, но она обладала качеством, которое, возможно, достаточно обычно среди женщин, но в наши дни не так заметно в их манерах. Нельзя было не поразиться её скромностью.
Однажды за ужином разговор случайно коснулся жемчуга. В то время в газетах много рассказывали о культивированном жемчуге, который выращивали хитроумные японцы, и доктор заметил, что он неминуемо должен снизить цену на настоящий. Культивированные жемчужины, действительно, были хороши, вскоре они станут превосходными. Мистер Келада, в своей обычной манере, подхватил новую тему. Он рассказал нам всё, что следовало знать о жемчуге. Не думаю, что Рамсей знал хоть что-то о предмете, но он не мог устоять перед возможностью броситься на семита, и через пять минут мы были в центре жаркого спора. Я уже видел мистера Келаду многоречивым и страстным, но никогда столь многоречивым и страстным, как теперь. Наконец что-то сказанное Рамсеем задело его, потому что он стукнул по столу и вскричал:
- Что ж, я знаю, о чём говорю. Я еду в Японию как раз, чтобы взглянуть на этот самый японский жемчужный бизнес. Я в деле, и любой скажет вам, что стоит прислушаться к тому, что я говорю о жемчуге. Я знаю о самых лучших жемчужинах в мире, а то, чего я не знаю о жемчуге, не стоит и знать.
Это было новостью для нас, так как мистер Келада при всей его разговорчивости никогда прежде не говорил, чем занимается. Мы только смутно догадывались, что он едет в Японию в какую-то командировку. Он триумфально оглядел стол.
- Они никогда не смогут получить культивированный жемчуг, который такой эксперт, как я, не отличит с первого взгляда. – Он указал на ожерелье, которое носила миссис Рамсей. – Даю слово, миссис Рамсей, что эта нить, надетая на Вас, никогда не будет стоить ни центом меньше, чем сейчас.
Миссис Рамсей, исполненная скромности, слегка покраснела и спрятала ожерелье под платье. Рамсей наклонился вперёд. Он взглянул на нас, и усмешка блеснула в его взгляде.
- У миссис Рамсей хорошенькое ожерелье, не правда ли?
- Я сразу его заметил, - отвечал мистер Келада, - Ого, сказал я себе, вот жемчуг что надо.
- Я купил его не сам, конечно. Интересно узнать, во что Вы его оцените.
- В рыночных ценах примерно в пятнадцать тысяч долларов. Но, если оно было куплено на Пятой Авеню, не буду удивлён, если услышу, что оно стоило больше тридцати тысяч.
Рамсей ухмыльнулся.
- Вы будете удивлены, если услышите, что миссис Рамсей купила эту нить в универмаге за день до того, как мы покинули Нью-Йорк, за восемнадцать долларов.
Мистер Келада вспыхнул.
- Чушь. Она не только настоящая, но это лучшее из ожерелий по размеру жемчужин из тех, что я видел.
- Поклянётесь в этом? Я спорю на сотню долларов, что это имитация.
- Хорошо.
- Нет, Элмер, ты не можешь спорить наверняка, - сказала миссис Рамсей.
Она слегка улыбалась, а тон её мягко протестовал.
- Почему не могу? Если представляется такой лёгкий шанс раздобыть деньги, я бы был полным дураком, если бы не воспользовался им.
- Но как мы сможем доказать это? – продолжала она. – Это всего лишь моё слово против слова мистера Келады.
- Дайте мне взглянуть на ожерелье, и, если это имитация, я сам скажу вам. Я могу себе позволить потерять сотню долларов, - сказал мистер Келада.
- Сними его, дорогая. Пусть джентльмен осматривает его столько, сколько хочет.
Миссис Рамсей минуту колебалась. Она взялась за застёжку.
- Я не могу расстегнуть его, - проговорила она. – Мистер Келада должен поверить мне на слово.
Я почувствовал подозрение, что происходит какое-то несчастье, но и не думал ничего говорить.
Рамсей вскочил:
- Я расстегну его.
Он протянул ожерелье мистеру Келаде. Тот достал увеличительное стекло из кармана и тщательно изучил нить. Триумфальная улыбка скользнула по его гладкому и смуглому лицу. Он был готов заговорить. Внезапно он поймал взгляд миссис Рамсей. Она была бледна и выглядела так, как будто готова упасть в обморок. Она смотрела на него огромными напуганными глазами. Она была в отчаянии, это было так очевидно, что я удивился, почему её муж этого не замечает.
Мистер Келада замер с открытым ртом. Он глубоко покраснел. Вы почти видели усилие, которое он над собой делал.
- Я ошибался, - сказал он. – Это очень хорошая имитация, но, конечно, как только я посмотрел сквозь своё стекло, я увидел, что жемчуг не настоящий. Я думаю, что восемнадцать долларов как раз та цена, которую стоит это чёртово ожерелье.
Он достал портмоне, а из него стодолларовую банкноту. Он протянул её Рамсею без слов.
- Возможно, это научит Вас не быть самоуверенным следующий раз, мой юный друг, - сказал Рамсей, принимая банкноту.
Я заметил, что руки мистера Келады дрожали.
История распространилась по кораблю, как обычно бывает с историями такого рода, и ему пришлось смириться с изрядной долей подтруниваний в этот вечер. Было забавной шуткой, что мистер Всезнайка попался. Но миссис Рамсей ушла в свою каюту из-за головной боли.
Назавтра я проснулся и принялся бриться. Мистер Келада лежал в своей постели и курил сигарету. Внезапно раздалось шуршание, и я увидел, что под дверь просовывают конверт. Я открыл дверь и огляделся. Никого не было. Я поднял конверт и увидел, что он адресован мистеру Келаде. Имя было написано печатными буквами. Я протянул конверт ему.
- От кого это? – Он вскрыл его. – А!
Он вытащил из конверта не письмо, а стодолларовую банкноту. Он взглянул на меня и покраснел. Он разорвал конверт на мелкие клочки и протянул их мне.
- Не можешь выкинуть их в иллюминатор?
Я так и сделал, а потом посмотрел на него с улыбкой.
- Никто не любит выглядеть полным дураком, - сказал он.
- Жемчуг был настоящим?
- Если бы у меня была хорошенькая жена, я не позволил бы ей провести целый год в Нью-Йорке, пока я остаюсь в Кобе, - сказал он.
В этот момент нельзя было сказать, что мне не нравится мистер Келада. Он достал из кармана бумажник и осторожно положил в него стодолларовую банкноту.