Макияж для оккупанта

Рагим Мусаев
        Рассказывает жительница деревни Упёртовка Елизавета Трубленкова: «Немцы не очень-то считались с местными жителями … Очень уж досаждал один из них. Что ни день, с вечера ему душно в натопленной избе. Дверь настежь начинает открывать. Как могла, противилась этому … боялась что ребятишки простудятся. А ночью тот же немец начинал вдруг мерзнуть, брался стулья рубить, печь топить. Терпела, терпела, да и решила пожаловаться их главному начальнику. Бабы хорошо о нём отзывались, вежливый был, культурный … Выслушал он меня, молча собрался и пошёл со мной. Что уж он тому солдату скомандовал, не поняла. Видела только, что обидчик от страха сам не свой, тут же собрался и ушёл … Позже, когда во время боёв этого главного начальника ранили в живот и привезли на санях, бабы его жалели - все-таки заступался он за них».

        Варвара Введенская: «Среди немцев были два переводчика. Один и них оказался единственным, кто удерживал солдат от насилия и бесчинства. По его совету прятали от солдат двоюродную сестру. До сих пор с ужасом вспоминаю, как однажды, когда мамы не было дома, фашист завёл меня в их комнату и сделал попытку к насилию. Я ещё ничего не понимала и думала, что дядя решил со мной поиграть, начала его щекотать. Только благодаря этому мне удалось увернуться. Тогда фашист схватил оружие, направил на меня и заставил стать к стенке. Спас меня вошедший переводчик. Он резко ударил по стволу, раздался выстрел и пуля попала в пол. Только много позже, когда подросла, я поняла, что была на краю гибели».

        - Дед, получается, что девушкам и молодым женщинам вообще лучше было лишний раз не выходить из дома?
        - Именно. Моя будущая жена вообще в подвале сидела. Многие женщины нарочно плохо одевались, пачкали лица маслом, печной сажей.
        - Представляю, как были разочарованы оккупанты.
        - На каждое правило имеется исключение. Две богородчанки добровольно уехали вместе с отступавшими фашистами. Одна из них, правда, через некоторое время вернулась.

        Моя бабушка Екатерина Алексеевна Саморукова, а ей как раз во время оккупации исполнился 21 год, большую часть времени пряталась в подвале. В ее случае причина заключалась не только в девичестве. Бабушка больше всего боялась, что «доброжелатели» сообщат о том, что она учительница немецкого языка, и ее угонят в Германию. В их доме тоже «стоял» немец. Курт (кажется, так его звали) был не слишком молод, вел себя достойно и часто делился продуктами. Точно не известно, донесли ли Курту на бабушку, но он нередко говорил при ней на немецком так, как если бы был уверен, что его понимают.

        Курт тяготился службой и часто вспоминал оставленную в Германии семью. От него же бабушка впервые услышала и о немецком отступлении. При этом Курт предупредил, чтобы никто не вздумали выполнить приказ германских властей и явиться на площадь. Об этом мы поговорим позже.

        В случае с бабушкиным немецким сложно судить, кто именно повел себя порядочно: Курт или местные жители. Однако опасения бабушки не были надуманы. На войне порой в некоторых фашистах человеческого оказывалось больше, чем в мирных жителях. Вот история жительницы поселка Аварийный Ольги Сергеевны Альмашовой: «Когда жители узнали о том, что немцы приближаются … из посёлка ушли все те, кому грозила неминуемая гибель … Среди них был мой муж и ещё трое мужчин: Коротких, Елисеев и Лесняков. Все четверо - горняки. Они пошли в сторону Упёртовки, но не успели выехать и остались в одном из лесов. Фашисты обшарили все окрестности, но нашим мужчинам повезло, и, переждав несколько дней, они решили вернуться домой. Но лишь только они вошли в посёлок, как их сразу же выдала одна из местных жительниц. Причём её поведение было совершенно не понятным, потому что в армии находились два её сына и муж. Мужа и его товарищей долго держали в полицейском участке, а потом решили расстрелять. Но один из полицейских вывел их из участка через крышу туалета».