Он прилетел в экспедицию в первых числах марта. Высокий нескладный молодой человек. В отделе кадров ему без волокиты выдали направление в геологическую партию, ведущую разведочное бурение в пятидесяти километрах от базы экспедиции. Получив аванс, парень первым делом зашел в столовую, стоящую у трассы. Здесь водители-дальнобойщики, покорители Амуро –якутской автотрассы, под самую завязку наполняли свои животы и большие металлические термосы нехитрой стряпней местных поварих. Олег впервые в жизни мог позволить себе есть столько, сколько хочешь. Набрав полный поднос, он пристроился за колченогим столиком в углу у окна. Народу в зале было немного: человек пять трассовиков и двое местных. Водители, крупные мужики с тяжелыми, темными от морозного загара кистями, неторопливо работали ложками. А те, двое местных, были какие-то странные. Женщина сидела прямо и неподвижно. Ее круглое лицо и полузакрытые глаза были, как маска, непроницаемы. Мужчина же сидел: низко уронив голову и облокотившись на стол, качался с равномерностью маятника. При этом он что-то вполголоса тягуче то ли пел, то ли говорил. Перед женщиной на столе ничего не было, а перед ее спутником стояла тарелка со вторым и пустой стакан. Ни водители, ни поварихи не обращали никакого внимания на эту пару. Олег, понаблюдав за ними, вскоре переключил свое внимание на вид за окном. А там был солнечный зимний день. Весной в этих краях еще и не пахло. На закатанной и черной от угольной пыли площадке стояли КРАЗы с прицепами, нагруженные выше бортов смолисто блестевшим на солнце углем. Моторы приглушенно урчали, согреваясь на холостых оборотах. КРАЗы, как кони, отдыхали и ждали своих хозяев. Скоро им опять тянуть тяжелые возы дальше на Север. Пока стоит зима, надо успеть по зимникам завезти топливо для котельных далеких рабочих поселков, разбросанных на огромных просторах Якутии. Олег, не спеша, допивал второй стакан компота и вспоминал, как сегодня утром он оробел перед начальником отдела кадров. Эта коротко стриженная пожилая женщина с внимательным взглядом темных глаз и властным голосом произвела на него большое впечатление. Не надо быть прозорливым, чтобы понять – за плечами этого человека стоят годы тяжелой полевой жизни. Седые виски еще сильнее подчеркивал многолетний загар ее красивого лица, практически не знавшего косметики, но от этого нисколько не утратившего упругость и гладкость кожи. Только седина висков, морщины у глаз и упрямые складки у губ говорили об ее возрасте и силе характера.
Это была сама Караваева. Отделом кадров Раиса Петровна командовала пятый год, а до этого с июня сорок первого она в качестве начальника геологической партии прошла в полевых маршрутах Камчатку, Чукотку, Восточную и Южную Якутию. Многое выпало на ее долю за эти годы. Особенно в военное лихолетье. Техник-геолог по образованию, Караваева молодым специалистом прибыла в геологическое управление за месяц до начала войны, а уже через два месяца заменила начальника партии, ушедшего на фронт. Особый дар – умение разбираться в людях, она приобрела в годы войны, когда человеческие судьбы перемалывались безжалостным временем. Тогда в партии, кроме нее и двух забронированных от армии мужчин – горных мастеров, была почти сотня расконвоированных «зеков», людей крутого характера, заслуженно и незаслуженно наказанных Фемидой. Этот бесценный дар и не давал сегодня Раисе Петровне уйти на заслуженный отдых. В экспедиции она была руководителем, чье последнее слово решало очень многое в судьбе работника. Даже парторг, эта напористая и громогласная Любовь Маркеловна, робела перед ней как первоклассница.
Олег, убрав за собой посуду, вышел на улицу, теперь нужно было найти заежку- гостиницу экспедиции и устроиться на ночь. От сытного обеда и смены часовых поясов клонило ко сну. Расспрашивать дорогу ему не пришлось. Небольшой дом, обшитый досками и окрашенный в зеленый цвет, он увидел в конце недлинной улицы. Хозяйка гостиницы, дородная тетка, она же кастелянша, уборщица и дежурная, выдав Олегу второе ватное одеяло, ушла, как уплыла, пообещав разбудить его в пять утра, за час до отъезда вахтовки. В комнате было прохладно. Олег потрогал батарею, она чуть грела. Быстро расстелив постель, залез, поеживаясь от холода, под толстый слой ватных одеял. Чтобы быстрее согреться, укрылся с головой. В тяжелеющем сознании проносились воспоминания последних дней. Заплаканные глаза матери. Легкий захват на шее детских рук сестренки и братика. Руки стюардессы, положившие ему на поднос еще одну булочку. Потом, все отодвинув, в памяти встало красивое и суровое лицо кадровички и, как наяву, Олег услышал ее хрипловатый спокойный голос: «До октября будешь работать помбуром, а потом в армию отправлю». На этом все видения оборвались, и он уснул, как провалился.
На следующий день рано утром вахтовая машина увозила Олега за много километров в глухие места. Вахтовка, это армейский вездеход ГАЗ-66 с пассажирской будкой вместо кузова. Попутчики Олега, деловито разместившись, сразу засели за карты. Пока вездеход катил по трассе, игроки с азартом шлепали по фанерному листу, спокойно лежавшему на коленях. Но вот машина свернула на грунтовку и водитель переключил скорость. Убрав карты, вахтовики погрузились в дремоту. Будку то кренило в одну, то бросало в другую сторону. Песня мотора из спокойной и ровной перешла в натужно-захлебывающуюся с переходами на низкие басовитые ноты. Олег жадно прилип к замызганному стеклу окна и смотрел на нескончаемые сопки, заросшие чахлой и редкой тайгой. Дорога забиралась серпантином все выше и выше, вот сопки отступили вниз, открывая бело-голубую даль. На линии горизонта, над бесконечными грядами заснеженных сопок вставали отроги Станового хребта. Дорога, попетляв по гребням сопок, пошла вниз. Мотор, облегченно вздохнув, запел звонким ровным голосом. Будку мелко трясло. За окном засыпанный снегом кедровый стланик уступил место редким даурским лиственницам. Спуск закончился неожиданно. Машину тряхнуло на выбоине и она поползла на новый подъем. Потом опять спуск и снова подъем. Олега мутило, как от морской качки. Он потерял счет этим, казалось, бесконечным карабканьям и стремительным спускам. Неожиданно вахтовка, круто развернувшись, встала. Народ загомонил и стал выпрыгивать из высокой двери на снег. Олег выбрался последним. В ушах звенело, голова, как у угоревшего, тяжело сидела на плечах. Перед ним, вокруг укатанной площадки, стояли в ряд несколько вагончиков с высокими завалинками и три брусовых одноэтажных барака. Это была база Чульмаканской геологической партии. На его вопрос, где контора, проходивший мимо бородач махнул рукой на ближайшее здание.
В конторе было трое: начальник партии Степан Бескоровайный с холодными светло-серыми слегка лупастыми глазами, старший буровой мастер Иван Разин с дубленным северным загаром лицом и совершенно белой седой головой и завхоз, тетка в полушубке. Олег протянул направление. Бескоровайный, скользнув по нему безразличным взглядом, сказал Разину: «Ну что, Иван Тимофеевич, бери к себе этого призывника». На этом процедура приема на работу была закончена. Через два часа, погрузив на тракторную волокушу бочки с соляркой и десяток керновых ящиков, Олег и мастер, удобно устроившись на тюках с ветошью, медленно и тряско ползли по зимнику на Восточный Чульмакан. Трактор, натужно взревывая и дергая волокушу, упорно шлепал башмаками гусениц, забираясь по распадку к седловине. Олег, облеченный в новую зимнюю спецовку, сидел на тюке и смотрел на проплывающие мимо замшелые низкорослые ели. Они совсем не походили на елки, что росли на Вологодчине. Он вспомнил дом, родных, в сердце потеплело и защемило. Тяжело вздохнув, Олег стал думать над тем, что ему предстоит. Незнакомая работа его не беспокоила, раз справляются другие, значит справится и он. А вот жить со всеми в одной большой палатке и питаться из общего котла ему не хотелось. Он давно стремился к полной самостоятельности и независимости. Поэтому, когда трактор с волокушей спускались по склону гольца к буровой вышке, он спросил мастера, можно ли жить и питаться отдельно. Тимофеевич изучающе посмотрел и кивнул головой.
Буровая бригада под номером девять, руководимая Иваном Разиным, была одной из лучших в экспедиции. По труду был и заработок – никто не обижался. Кроме девятки были еще бригады, бурившие не меньше, а то и больше, но никто не работал так стабильно. Разин долгие годы подбирал и учил бурильщиков. И теперь уже более десяти лет они работали вместе. Даже помбуры – эти «перекати-поле», работали по два-три года и уходили только на повышение – в бурильщики. Начальство высоко ценило бригаду и не докучало своей опекой, но особых привилегий не давало. Главное было в мастере, для бригады он мог любой дефицит из-под земли достать. Обособленность же новичка буровики встретили спокойно. Человека здесь оценивали по работе. Но с легкой руки начальника партии за ним сразу закрепилась кличка «Призывник». Его теперь никто по-другому не называл.
Иван Тимофеевич определил Призывника помощником к Потапову. Это был трудоголик. Среди бурильщиков партии никто не бурил больше, чем он. Если кому и удавалось, то на следующий месяц Анатолий обязательно перекрывал этот результат. Он находил работу даже тогда, когда геофизики проводили очередные исследования в скважине, и бригада получала короткий перерыв в гонке за почетом и заработком. Олег, от природы сообразительный и трудолюбивый, за неделю освоил нехитрые обязанности помощника, а еще через неделю Потапов сказал мастеру: «Жаль, что парню в армию. С ним работать можно!» У Анатолия это была высшая степень похвалы. Через два месяца звено Потапова заняло первое место в экспедиции и до самого октября никому его не уступало. Потапов сиял, а Олег из бледного и худого становился худощавым крепко сложенным молодым великаном. Он все также жил в одноместной палатке. А так как любил спать, укрывшись с головой, то в спальнике не помещался. Проблему решил просто – взял и вырезал две дыры в спальном мешке. Разин было напустился, а потом махнул рукой. И теперь по торчащим ступням сорок пятого размера можно было знать, спит Призывник в палатке или нет. Еду он продолжал готовить себе сам. Был неразговорчив, скорее молчалив. Как-то на выходных на базе партии к нему в комнату в общежитии ввалились двое и потребовали денег на водку. Олег, не задумываясь, выкинул их, как котят, на улицу. Те побежали к друзьям жаловаться. Назревала драка, но вмешался
Разин. Авторитет у него был непререкаемый. У Ивана Тимофеевича за плечами был послевоенный червонец, а потом еще пять без права выезда. Сидел он здесь же, в Южной Якутии в одном из страшных лагерей с ласковым названием «Васильевка». За какие грехи, никому не рассказывал, но наградные документы, что готовила Караваева за его действительно ратный труд, возвращались с резолюцией: «Отказать!». В лагере Иван начал работать водовозом – подвозил на лошади в большой деревянной бочке воду для буровой установки. Потом восемнадцатилетнего парня за смышленость и недюжинную силу перевели в бригаду к буровикам. И он весь лагерный срок бурил в гольцах Алданского нагорья в одной из геологических партий, впоследствии ставшей Южно-Якутской экспедицией. Работали буровые бригады «зеков» не круглый год, как бригады вольнонаемных, а сезонно. На зиму расконвоированных опять возвращали в лагерную зону за колючую проволоку в насквозь продуваемые бараки. Здесь, на «Васильевке» зимой даже в штольню с бедной урановой рудой не гоняли на работу. Тепло одетая охрана не выдерживала мороз под пятьдесят и постоянный, валящий с ног ветер. На «зеках» же самой теплой одеждой были телогрейки не первого срока носки. Часовые посты стояли только на проходившей мимо автотрассе, а по периметру лагерную зону сторожили надежней цепных псов якутский мороз, ветер и снег выше пояса. Отсидев свой срок, Иван остался работать в экспедиции. Даже через пять лет, когда получил право выезда, он не поменял этот, ставший ему родным домом, суровый край на обжитые и теплые места. Тогда же начальник экспедиции, будущий министр геологии, назначил Ивана Разина буровым мастером.
Короткая весна, отшумев бурными потоками, уступила место северному лету. Бригада бурила скважины в верховьях таежной речушки под эвенкийским названием Талума. Рельеф Восточного Чульмакана делал перевозки буровой вышки с одной площадки на другую невероятно трудными. Земная кора, зажатая между Становым хребтом и Алданским нагорьем, дыбилась, как доисторическое море в девятибалльный шторм. Валы сопок разрезали узкие, глубокие долины бесчисленных ручьев и речушек. Верховых надмерзлотных болот–марей не было только на каменистых вершинах и в развалах курумника, в этих застывших на тысячелетия и почерневших от солнечной радиации угловатых останках былых скал, полого сползающих в седловины между сопок. Геологический разрез по скважинам, не в пример рельефу, был устойчив и предсказуем, что позволяло бригаде не терять производительности и качества работ, а значит и заработка. Но из-за упущенного на перевозках времени буровики вкалывали на сменах, как черти в аду. И все-таки им было легче, чем старшему мастеру, у них были выходные. Пешком, за полтора десятка километров, семейные выходили на базу партии, а оттуда – на вахтовке домой в экспедиционный поселок. Разин же в кругу семьи появлялся раз в месяц, когда выезжал с нарядами на базу экспедиции. С апреля по октябрь, когда по дороге к буровой мог пройти только трактор с волокушей, старшему буровому мастеру очень редко удавалось отдохнуть дома.
Олег, с приходом лета, уже не уходил на выходные дни с буровой на базу партии. Природа Севера, как молодая колдунья, манила и завораживала его. Вначале несмело он уходил с удочкой по Талуме вниз километров на пять и возвращался на буровую с уловом серебристого хариуса. Потом Талума поманила его дальше и он уже спускался вниз по реке до слияния ее с Дураем, где и оставался ночевать, а возвращаясь, приносил столько рыбы, что даже бывалые таежные бродяги не всегда были в таком фарте. Все больше и больше Призывник походил характером на Потапова. Тимофеевич бурчал, мол, молод еще, не окреп, сгоришь, надорвешься. Олег отмалчивался. К осени на буровой появилась одностволка, это Сагит Валихметов привез парню на всякий случай, а то шастает один по тайге. Теперь к рыбе добавилась и пернатая добыча. Этот городской житель оказался удачливым охотником. Видимо, в генах у него дремал талант промысловика. Вся добыча шла в котел бригады, да и сам отшельник давно стоял на общем довольствии. Только вот из своей выгоревшей на солнце и явно малой ему палатки он в общую так и не перебрался.
Осень, как и весна, на севере бурная и короткая. Начались ночные заморозки. Даурская лиственница одела сопки в золотой наряд, а пойму Талумы раскрасило разноцветие мелкой листвы карликовых берез, ольхи, ивы и голубичника. Разведка месторождения подходила к концу, поэтому главный геолог Гурий Поляков распорядился: старшим буровым мастерам и геологам, ведущим бригады, дежурить посменно в зонах ожидания угольных пластов с тем, чтобы контролировать выход керна по полезному ископаемому. В большой палатке отгородили пологом угол, где на раскладушке теперь спала геолог Галя Степаненко. Бойкая хохлушка была молодым специалистом и Разин, опекая и жалея ее, в ночные смены дежурил сам, а Гале оставлял дневные, когда она действительно могла чем-то помочь буровикам.
Однажды, в середине сентября, Призывник вернулся из своего очередного похода в возбужденном состоянии. Оказывается, он, обходя большой валун на берегу Талумы, чуть не наступил на дремавшего в осенних лучах солнца согжоя, этого горно-таежного подвида северного оленя. Ружья с собой не было и вспугнутый олень, перемахнув в несколько прыжков неглубокое улово, скрылся в тайге. Всю рабочую неделю парня сжигала охотничья лихорадка. Работал чисто механически, без былой удали. Потапов хмурился. Наконец наступили выходные, и парень скрылся в осенней тайге. Вернулся он только к началу своей смены. Вид его даже Разина смутил. Оказывается, Олег все-таки выследил оленя, ранил и, не останавливаясь до самых темных сумерек, преследовал его. Без снега тропить по следу трудно и под силу только опытному таежнику, но что-то помогало Олегу сбиваясь, находить на моховом ковре следы подволакивающей рыси раненного согжоя. Несомненно, у него был врожденный инстинкт охотника, но опыта никакого. У этого зверя ранение было смертельным - в подбрюшье. И если его не гнать, он давно бы залег на влажный холодный мох мари, что олень и сделал, когда Олег перестал его преследовать в сгустившихся сумерках. Ночевали они оба на одной мари. Олег внизу у подножия сопки, а согжой, сжигаемый адской болью, почти у самой вершины на расстоянии не более получаса ходьбы. Разжечь костер парень не смог, головки спичек так отсырели от пота, что просто расползлись в коробке. Олегу этот случай дал наглядный урок: носить спички залитыми воском и завернутыми в промасленную бумагу. Всю ночь он, сидя на корточках, дремал, прислонившись к шершавому стволу лиственницы., потому как сухого места, чтобы сесть или лечь, на мари не было. Утром обессиленный зверь уже не смог встать. И Олег, подойдя к нему, оборвал его мучения одним выстрелом, разделал тушу и, оставив только голову с рогами и ноги, остальное, навьючившись, а это килограмм сорок чистого мяса, понес в обратный путь по сопкам напрямик на далекий рокот дизеля буровой. Смена, как назло, досталась Призывнику с частыми спусками и подъемами бурового инструмента. Скважина входила в зону угольных пластов, поэтому проходка за один цикл бурения была не более одного метра. К концу смены его уже мотало следом за буровой штангой. Разин с Потаповым гнали на отдых, но упрямец достоял до конца смены. А когда добрался до палатки, сразу залез с головой в спальник и уснул, измотанный до предела охотой и работой.
Наступило серое утро. Небо затянуло первыми за последний месяц облаками. На притихшую, в ожидании скорой зимы, тайгу медленно ложились редкие мелкие снежинки. Вода, в оставленной под кухонным навесом кружке, покрылась тонкой паутинкой льда. Впервые за две недели буровая молчала. Это означало: или полетел дизель, или ночная смена закончила скважину. Галя Степаненко проснулась от непривычной тишины и долго не могла понять, что ее разбудило, пока, наконец, не услышала гусиную стаю. И тут сон окончательно ее покинул, она поняла – молчит буровая. Натянув полевую робу, Галя, не умываясь, заторопилась к буровой. Спускаясь мимо стоящей у самой тропинки палатки Призывника, она вдруг остановилась. Ее поразили ноги Олега, торчащие неестественно прямо и неподвижно из спальника так, что почти загораживали тропу. Они были безжизненно бледно-синие с фиолетовыми пальцами и черными пятками. А главное, снег, что падал сверху и покрывал их, не таял. Геологиня, не разбирая дороги, кинулась вниз к буровой. В это время Разин, Потапов и Валихметов стояли на мостках и курили. Было время пересмены. Все трое развернулись к летевшей кубарем Степаненко. Веселая симпатичная хохлушка была бела, как снег, а глаза полны слез, страха и жалости. У мастера екнуло сердце. Беда! Губы у геологини дрожали и не слушались, наконец, она произнесла: «Призывник умер!» Мужики остолбенели. Потом Разин, тяжело вздохнув, стал, медленно ступая, подниматься вверх к палаткам. Остальные потянулись похоронным шагом следом за ним. Подойдя к палатке Олега, встали полукругом. Галя всхлипывала. Постояв в скорбном молчании, начали обсуждать вполголоса случившееся. Мастер, оправившись от неожиданности, распорядился выносить тело из палатки. Валихметов и Потапов нерешительно взялись за холодные ноги и потянули. И тут из палатки раздался охрипший со сна, недовольный голос и ноги дернулись. Буровики, отпрянув в сторону, чуть не свалились. Посиневшие ноги, как палки скрылись в палатке, а потом высунулась всклокоченная голова Призывника. Он щурился на свет и хрипел простужено: «Что, уже на смену?». Иван Тимофеевич разразился таким лагерным матом, что Галю, как ветром, сдуло, а Анатолий с Сагитом, держась за животы, присели от хохота. Олег таращил удивленные глаза, он никак не мог понять, почему его простой вопрос вызвал такую реакцию.
Отсмеявшись и выпив сердечных капель, мастер забрал у Призывника ружье и строго наказал ему дальше километра от буровой не уходить. Этот случай стал известен руководству экспедиции и впервые за много лет старшему мастеру Ивану Тимофеевичу Разину объявили выговор. И настояла на этом ни кто иной, как Караваева.
Олег давно уже служил в армии, а бригада, вспоминая его ноги, закатывалась от смеха. Дело в том, что на ногах у Призывника росли светлые густые волосы и снег, ложась на эту шубу, не доставал до тела и поэтому не таял. Ну а цвет объяснялся просто: первое – ноги действительно посинели от холода, второе – они просто были грязные. Погоня за оленем, бессонная ночь без костра, тяжелая ноша добычи и рабочая смена так умотали Олега, что от усталости ничего не хотел делать, ни умываться, ни есть, лишь бы добраться до спальника, а к холоду ноги были привычны, ведь уже целое лето он спал, выставляя их из спальника. Даже злые якутские комары и то не смогли летом справиться с обильной растительностью и дубленой кожей на ногах Призывника. Так и спал Олег, не чувствуя ног, пока его не потянули за них. После этого случая он перебрался в общую палатку, но спал по-прежнему, зарывшись с головой в спальник и выставив из прорех ноги.
На Новый год бригада собрала Олегу посылку, отправить которую было поручено Гале Степаненко. Все знали, что она вместе с Раисой Петровной провожали его в армию и что письма от Олега приходили только ей. И еще, Разин просил написать Олегу, что Потапов его ждет и никак не может сработаться, уже второго помбура забраковал, а начальник партии Бескоровайный обещает от производства направить Олега учиться в техникум: нужны специалисты, впереди разведка нового крупного месторождения.