Шел одна тысяча девятьсот сорок третий год. За тысячи километров от фронтов на просторах Алданского нагорья произошли события, не вошедшие в сводки Совинформбюро, но затронувшие судьбы не одной сотни тружеников тыла.
Бригада оленеводов, возглавляемая Терентием, в те военные годы трудилась на далекой реке Алгаме в Юго - Восточной Якутии под лозунгом: «Все для фронта! Все для победы!». В начале войны Хатастырский оленеводческий совхоз послал на самый дальний и дикий участок с оленьим стадом в триста голов десять парней одногодков, оставленных «за броней». Нагуливая стадо, они - к традиционной оленине и пантам - заготавливали пушнину, рыбу, орехи кедрового стланика и, конечно, мясо сохатых. Медведей били только ради желчного пузыря и шкур. Раз в год мимо них по зимнику на Большое Токо проходил санно-тракторный караван, и все добытое тяжелым трудом отправлялось в райцентр. Обеспечили оленеводов по тем временам неплохо – муки, соли, чая и махорки выдали по фронтовым нормам. Других продуктов и лекарств у совхоза не было. Зато каждый получил по берданке и по тридцать патронов к ней.
К лету сорок третьего из десяти парней в живых оставалось восемь. Первый погиб осенью сорок первого. Тогда матерая медведица с двумя медвежатами и пестуном, отбив от стада с десяток оленей, устроила на них охоту. Оленевод выскочил на нее в тот момент, когда она, перебив хребет оленю, тянула тушу под куст стланика. Первым и единственным выстрелом парень попал ей в сердце, но расстояние между ними было не более пяти метров, и медведица, в предсмертном прыжке подмяла под себя человека. Через несколько дней оленевод скончался от болевого шока. Второй попал под снежную лавину весной сорок второго, когда возвращался с озера Большое Токо, там был аэродром подлета, через который гнали самолеты по «ленд-лизу» из Северной Америки. Оленевод спешил с вестями о событиях на фронтах и, срезая расстояние, пошел по склонам горы Скалистый Голец. Нашли его только в конце июля, когда язык лавины стал интенсивно таять. В сорок третьем бригада опять понесла потери, как на далеком фронте – в бою местного значения. Об этом подробней.
Алданские золотые прииски, как и все золотодобывающие регионы воюющей страны, в те годы кишели разным сбродом. Жить здесь было не просто трудно, а опасно. Главным мерилом человеческой жизни считалось золото и, желая выжить, каждый старался правдами и неправдами добыть как можно больше «презренного металла». И если на производстве поддерживался жесточайший порядок, то в обычной жизни царили понятия «зоны». По законам военного времени добыча золота одиночками–старателями была запрещена. Но, если человек успевал проскочить мимо сотрудников НКВД в контору «Золотоскупка», то у него без лишних вопросов принимали в обмен на БОНы намытое лотком золотишко, и на эти золотые знаки счастливчик там же покупал все, что душа пожелает. Деньги в обороте ничего не значили, вес имели золотой песок, БОНы и продовольственные карточки. Они ставились на кон жизни. В воровских притонах на них играли в кости и карты. За них в темном переулке, не дрогнув, резали горло человеку. В тайге и в окрестностях рудных полигонов бродили одиночки-старатели и те, кто охотится за ними. Жизнь человека ценилась дешевле золотой пыли.
В сорок втором пошла гулять по приискам молва о дезертире Авелеве. Невысокого роста, щуплый, похожий на беспризорника, он сбежал из запасного полка из-под Москвы и проехал через всю страну с карабином, который прятал в лохмотьях. Невероятно, но бдительные агенты и сотрудники НКВД, которыми кишела каждая железнодорожная станция, проморгали его. В среде уголовного мира Авелев был самым жестоким, безжалостным и коварным. Уроженец здешних мест, эвенк по матери, а по отцу – неизвестно кто, он знал и тайгу, так как вырос на одном из стойбищ, и все прииски золотого Алдана, по которым начал скитаться подростком. Летом промышлял в тайге: мыл золото и охотился на таких же одиночек, а зимой гулял на намытое и награбленное. Ножом владел хладнокровно и молниеносно мастерски. Заспоривший с ним был обречен. Все, кто его знал, говорили, что лицо у него, как маска. Никто не видел его другим. Холодный пустой взгляд из-под полуопущенных век, застывшая усмешка на тонких бескровных губах, гладкая смуглая кожа без признаков мужской растительности. Даже ударив ножом человека, он оставался невозмутим, продолжая играть в карты или кости.
К сорок третьему Авелев собрал вокруг себя полтора десятка дезертиров и беглых уголовников, мало чем уступающих ему. Свой первый налет эти отморозки совершили на поселок геологов, где захватили оружие и боеприпасы, при этом не щадили ни детей, ни женщин. Опьяненные первой кровью, пошли гулять по отдаленным небольшим приискам и рудникам. Забирали главное – добытое золото, оружие и продукты, обрекая оставшихся в живых на голодную смерть в условиях суровой якутской зимы, ведь продукты можно было получить только в обмен на золото, добыча которого, особенно зимой, была каторжным трудом. А где взять силы голодному. Шла война, с потерями не считались. Горе и боль притупили чувства и сознание. После налета банда уходила как вода в песок. Авелев хорошо знал Алданское нагорье и уводил своих ближайших головорезов по старым малозаметным тропам, хитроумно запутывая следы. Остальные, примыкавшие к банде во время налета, рассеивались по многочисленным притонам, залегали на дно и ждали нового сигнала, где и когда собраться. Одновременно это была хорошая разведывательная сеть, доносившая Авелеву о любых действиях властей. А у власти не хватало войск НКВД, чтобы усилить охрану рудников. Даже лагеря зеков охранялись сокращенным личным составом. Многие прииски и рудники охранялись одним сотрудником НКВД и двумя-тремя непризывного возраста вольнонаемными, вооруженными разномастно не боевым оружием.
С потерями золота и сбоями в его добыче власть не могла долго мириться. Авелев, понимая, что скоро за него возьмутся всерьез, решил действовать на опережение. Он подкинул чекистам через своих осведомителей информацию, что банда готовится совершить налет на поселок Суон-Тит. Туда как раз последним зимником завезли продукты и спиртное на весь сезон. Охрана рудника малочисленная и бандиты рассчитывают на богатый куш. К предстоящим событиям стали готовиться обе стороны. На разграбление поселка горняков Авелев собрал человек пятьдесят. Двенадцатого мая они двинулись на Суон-Тит, но в трех километрах на открытой мари попали в пулеметную засаду, устроенную «энкеведешниками». Косили из пулеметов всех, даже тех, кто поднимал руки. Уцелели немногие, но пока собирали убитых, допрашивали раненых – искали Авелева, время ушло. Он обхитрил чекистов, когда весь сброд ринулся на поселок, банда с караваном вьючных оленей обошла заслон и, переправившись по весеннему льду Алдана, ушла в сторону реки Тимптон. Сюда, в Суон-Тит, НКВД собрала все силы, оголив посты на АЯМе, а потерянные несколько дней позволили бандитам перейти до весенней распутицы через автотрассу незамеченными. Следы растаяли вместе со снегом. Весеннее половодье сделало даже малые ручьи серьезными препятствиями. Теперь найти иголку в стоге сена было проще, чем Авелева с остатками банды на просторах Алданского нагорья.
По данным НКВД - было награблено более ста килограмм желтого металла. Здесь было золото не только рудников и приисков, но и отобранное у одиночек-старателей и мелкой воровской сошки. Найти золото и Авелева потребовало высокое начальство. Уголовный мир Алдана взяли в разработку спецы НКВД. Усилили охрану основных золотодобывающих предприятий за счет закрытия рудников и приисков, работающих на бедных рудах и россыпях. Создали заградотряды из мобилизованных резервистов и откомандированных из охраны малых лагерей, узников которых собрали за колючей проволокой больших зон. Заградотряды пошли рейдами по тайге. По всем «малинам» и «кильдымам» провели облавы, заметая «нетрудовую пену» в лагеря. Выставили дополнительные посты на автомобильной трассе Невер-Якутск. Даже самолеты ПО-2 для воздушной разведки задействовали. По второму и третьему кругу допросили всех задержанных по делу банды Авелева. И, в конце концов, установили точно: за Алдан у Суон-Тита ушло шестнадцать человек и тридцать вьючных оленей, что половину награбленного золота Авелев забрал себе и возил его во вьюках на десяти крупных оленях, постоянно охраняемых Немым, а кто он, никто не знает. Перед нападением на Суон-Тит эти шестнадцать человек с оленями были на стойбище Танрак, откуда, по непроверенным данным, Авелев с Немым уходили на Амедичи, якобы поменять уставших и больных оленей на свежих и здоровых. Докопались чекисты и до сокровенного, что Авелев принадлежит к роду местного Суон-Титского тиуна (князя), а у того по реке Амедичи зимой пасется оленье стадо. Это объясняло, почему местные эвенки ни слова не говорили об Авелеве. Еще были слухи, что авелевцы после Суон-Тита готовились уйти за кордон в Маньчжурию и Авелев шел в поселок, чтобы поквитаться с местным начальством. Если это так, то золото, принадлежащее членам банды, было с ними во вьюках на оленях, а Авелев, как потомок князя, оставил какую-то часть своего золота, спрятав его на Амедичи. Может, он рассчитывал вернуться, может для княжеского рода. Искали, допрашивали. Тщетно! Авелев умел прятать и прятаться. В августе неожиданно с метеопоста в устье Гонама пришло сообщение о караване оленей и вооруженных людях, случайно замеченных на переправе выше гидрологического створа. Изыскательские отряды геологов в том районе не работали, да и обходить пост им не резон. Наоборот, если это был потерявший связь отряд, люди непременно бы вышли на метеонаблюдателей. Срочно запросили все ведомства, чьи отряды работали в юго-восточной Якутии. Ни у кого никто не терялся и в районе Гонама – Учура – Алгамы не работал. Сомнений не было, это так долго разыскиваемая банда Авелева. Значит, она точно идет к Становому хребту, чтобы через один из перевалов выйти в Амурскую область. Не исключено, что банда попытается захватить аэродром подлета на озере Большое Токо и на транспортном самолете перелететь через границу к японцам. Немедленно перебросили самолетами ПО-2 заградотряды на пути вероятного хода бандитов. Один высадили на реке Гонам, второй на Алгаме, рядом со стойбищем бригады Терентия, третий на озеро Большое Токо, усилив охрану аэродрома.
Второй отряд насчитывал десять бойцов, мобилизованных на борьбу с бандой из числа работников Ленского пароходства. Все они годились в военное время только к нестроевой службе. Командовал ими новоиспеченный лейтенант из наркомата внутренних дел. В бригаде оленеводов вместе с бригадиром было восемь человек, молодых и хорошо, как родной дом, знающих свою тайгу. Лейтенант, понимая, что для бандитов таежники представляют большую угрозу, чем его отряд, все-таки не согласился с Терентием поставить первыми в засаду оленеводов. Перехватить банду – боевая задача его отряда, а пастухи могли лишь только помогать. Поэтому он принял решение – Алгаму в устье Туксана перегородит его отряд с ручным пулеметом, а Терентий со своими парнями устроит засаду выше на тот случай, если банда прорвется. Через час после прилета военные ушли вниз к устью Туксана, а пастухи, загнав стадо в подушку между гольцами и оставив его под охраной одного оленевода с собаками, сели на «щеках», там, где отвесные скалы зажали русло Алгамы в небольшой каньон.
Ждать пришлось два дня, на третий рано утром авелевцы, обойдя бойцов, сидевших в дреме у костров, ушли по Алгаме вверх, не тронув их. Так они маскировали свой отход и видимо не в первый раз обходили заслоны, но пройти не замеченными мимо оленеводов просто не могли. Их засек сидевший в развалах останца наблюдателем один из парней и, затрещав кедровкой, подал знак остальным. Таежники, привычные к долгому ожиданию в засидках зверя, сливаясь с омшелыми скалами, приготовились к встрече. Через несколько минут на галечную косу перед прижимом вышел весь караван – три десятка крупных оленей, навьюченных со знанием дела и шестнадцать вооруженных мужиков.
Терентий сидел первым, остальные за ним по обеим сторонам русла. По условному крику обычной для этих мест птицы ударили залпом, и ни один не промахнулся. Караван сразу сбился, вопли, беготня, беспорядочная стрельба наугад, видно было, что бандиты никак не ожидали нападения. Паника длилась две-три минуты, за которые уложили еще двоих. Остальные разбежались и, укрывшись за разбросанными по косе смытыми лесинами, открыли ответную прицельную стрельбу. Бой длился более часа. Терентий и его парни стреляли редко – экономили патроны, авелевцы, наоборот, палили, не жалея. Грохот выстрелов, дробленный эхом, катился по Алгаме вверх и вниз. Бойцы заградительного отряда, разбуженные им, стали с опаской подниматься к месту боя и подошли тогда, когда все стихло. У оленеводов один был убит и двое легко ранены, а из шестнадцати бандитов четырнадцать лежали на косе без признаков жизни. В горячке боя никто не видел, куда исчезли еще двое. Все прояснилось, когда с останца вниз спустился наблюдатель – он видел сверху как они, ведя в поводу по оленю, ушли обратно сразу, как только ударил залп.
Судя по всему, ими были ни кто иной, как Авелев и его Немой. Воспользовавшись суматохой первых минут, они как змеи выскользнули серыми тенями туда, откуда пришли. Расчет был верен – неопытные в тайге солдаты пройдут мимо по галечнику реки, не всматриваясь в чащобник. Так и случилось, матерые бандиты притаились с навьюченными оленями в густом молодом ельнике, пропуская солдат, а когда те прошли, перемахнули рысью неширокую марь в устье Туксана и ушли вверх по его руслу. Преследовать их в распадке, больше похожем на извилистое ущелье, было бессмысленно. Без ущерба для себя бандиты положат всех, кто кинется в погоню за ними. Напуганные, они теперь будут в стократ осторожней, а перекрыть все пути- дороги к перевалам Станового хребта невозможно. Этого не сделают ни десятки самолетов, ни тысячи солдат. Судьба дала единственную возможность взять Авелева на Алгаме, а заградотряд не выполнил боевую задачу. Отчаянию командира не было предела. Он готов был идти на верную смерть, выбора не было: или пуля бандита, или военный трибунал и расстрел. Терентий ходил по Туксану зимой и летом, и хорошо знал коварный характер этой горно-таежной речки. В последний момент он удержал командира, объяснив ему свой план. Тот обреченно махнул рукой и согласился. Терентий отвел людей ближе к устью и расставил по обе стороны русла на верхних террасах. Задача у всех была одна – смотреть на воду и ждать. Оленеводы приготовили арканы, бойцы – длинные шесты из молоденьких лиственниц с корневищами. Командир с расчетом ручного пулемета на всякий случай окопался над тропой, выходящей из распадка.
День прошел спокойно. К вечеру над Становиком начали собираться тучи. Закат окрасил их в зловещие красно-фиолетовые тона и, как только солнце упало за горизонт, пошел дождь. Мелкий, моросящий, он набирал силу, и к полночи ударила гроза. В кромешной темноте молнии ослепительными вспышками вспарывали низко нависшие тучи. Порывистый ветер хлестал дождевыми потоками так, что иногда казалось, мир перевернулся и река течет где-то наверху. Раскаты грома ощутимо давили на барабанные перепонки. Был страх, что скалы не выдержат содрогания воздушной стихии и начнут рушиться. Гроза, бушевавшая над Становиком, стихла только под утро. Небосвод очистился от туч, кое-где замерцали звезды, потянуло свежаком. Промокших до последней нитки солдат бил озноб, они сбивались в кучу, пытаясь согреться, бегали по хрускому галечнику, размахивая руками. Мокрая одежда парила в чистейшем воздухе кислым запахом пота.
Рассветало. Терентий заставил всех подняться на самый верх. Он знал, дождевая вода, пролившаяся в отрогах хребта, скатится, не задерживаясь, со скал и с восходом солнца пойдет по Туксану сметающим валом. И если он прав в своем плане, то бандитов и оленей с вьюками накроет этим потоком. Большие паводки обычны для Туксана. Но эта ночная гроза уж слишком много воды с небес пролила, как будто злясь на кого. Конечно, Авелев знает о паводках на горных реках, но он не знает Туксана, по которому кроме Терентия последние пятнадцать лет никто не ходил. Уж больно трудный и опасный этот путь. Терентий же по нему ходит много лет, все пытается найти следы казачьего отряда своего отца, который в двадцатых годах после смерти жены, оставив его, новорожденного, в эвенкийской семье, увел отряд к истокам Зеи - реки. Отряд с той поры как в воду канул. Следов Терентий пока не нашел, но русло речки, стены и дно ущелья-распадка, а главное, особенности характера Туксана за эти годы узнал хорошо. Первые два километра не кажутся мрачными и труднопроходимыми, но чем дальше, тем выше и круче борта, а дно все больше загромождается хаосом каменных глыб и через три-четыре километра это уже темное сырое ущелье, на дне которого в застывших каменных развалах бьется белой пеной речной поток. Тот, кто идет вдоль него, должен быть не обременен ношей, чтобы успеть в сухую погоду засветло пройти эти теснины. Рассчитывать на ранее известные спасительные укрытия нельзя, стихия паводков прокатывается здесь такой силы, от которой каменные глыбы в сотни килограмм несутся в потоках как песчинки, утюжа все на своем пути и сегодняшний распадок уже не такой, как вчерашний. Более двадцати километров прорывается Туксан через теснину скал. Пройти их за день с тяжело навьюченными оленями бандиты не смогут, тем более они должны были, теряя время, несколько раз останавливаться и, выжидая погоню, сидеть в засадах. Конечно, за это время олени немного отдыхали, но копыта, набитые о камни, оставались такими же. Тяжелые вьюки тоже мучили животных, ведь идти приходилось все время в гору и вьючные мешки постоянно тянули назад. Ночью же, в грозу, в кромешной темноте, ослепляемые вспышками молний люди и животные не пройдут неустойчивые каменные развалы. По расчетам Терентия в полночь, когда началась гроза, они были где-то в средней части ущелья. Теперь, даже бросив оленей с вьюками, бандиты не успеют спастись от потока, ни поднимаясь налегке вверх по ущелью, ни возвращаясь вниз. У них оставался один маленький шанс, но для этого надо не только золото бросить, но и оружие, и одежду, тогда цепляясь пальцами рук и ног за выступы и трещины, можно попытаться подняться на нависающие уступы. Только как разглядеть самый надежный козырек и маршрут подъема к нему. Сделать это при искажающих размеры и расстояние вспышках молний под потоками воды, льющей с небес и стекающей со скал, невероятно трудно. Несомненно, Авелев с Немым понимали свое положение. Что они предприняли? Развязки оставалось ждать недолго.
Солнце поднялось над Становым хребтом. Стынь сизым туманом потекла, заклубилась над Туксаном, выпала инеем на кусты и галечник, вспыхнула алмазной пылью на иголках лиственниц. Промокшая одежда закоробилась. Бойцы, не обращая внимания на подбадривания командира, тряслись как в лихорадке. Только Терентий с эвенками сидели молчаливыми истуканами и неотрывно смотрели на вспучивающийся, прямо на глазах, поток. Через несколько минут воды Туксана, выйдя из берегов, уже неслись мимо людей багряным в белой пене валом. А по долине Алгамы надвигался уже другой более мощный вал. Земля под ногами, вздрагивая, гудела. Бойцы заградотряда полезли выше, выше, подальше от грозной, безжалостной стихии. Напряжение возрастало. И вот в клокотавшем пеной потоке одна за другой показались туши погибших оленей. Вьюков, конечно, не было. Или Туксан забрал их как трофей себе, или Авелев все-таки пытался поднять мешки на скалы. Оленей не ловили. Через несколько минут их туши уже уносила Алгама. Первый труп поток вынес из ущелья минут через двадцать после оленей. Оленеводы его ловко заарканили и вытянули на берег. Утопленник был в одежде, но без сапог. Все видимые части тела покрывали кровоподтеки и ссадины, а руки и ноги зияли открытыми переломами. Вместо лица – месиво, но борода просматривалась. Стало понятно – это Немой, но установить его истинную личность оказалось теперь невозможно. Туксан сохранил его тайну. Первая радость сменилась томительным ожиданием. Прошло не менее часа, когда река как бы выплюнула останки второго бандита. Две попытки заарканить закончились неудачей, как будто он уворачивался от арканов. Еще минута, другая и утащила бы его Алгама, да Туксан вытолкнул труп и тот застрял в корнях подмытой лиственницы. Когда же бандита вытянули на берег и перевернули, чтобы убедиться, что это и есть Авелев, то с удивлением обнаружили у голого безбородого зажатый в одной руке слиток золота. Вот и ответ - Авелев все-таки полез на скалы и какое-то время спасался. Что произошло? Или Туксан добрался до него, или он сорвался, не удержавшись одной рукой. Что еще натворил бы этот зверь, останься он жив! Даже голый и без оружия Авелев был опасен людям в тайге. И тайга решила его судьбу. Так думал Терентий и его товарищи, стоя в окружении бойцов заградотряда.
В конце августа сорок третьего в Москву ушел доклад о ликвидации банды Авелева. Из всего награбленного золота нашли сорок с небольшим килограмм во вьюках отбитых оленей, причем на двадцати животных вьюки были геологические и драгметалл был найден в них. Восемь оленей, навьюченные эвенкийскими вьючными мешками из сыромятной кожи сохатого, могли принадлежать только Авелеву, но золота в них не нашли. Там было оружие, патроны, продукты и разное награбленное барахло. Что было во вьюках тех двух оленей, что Авелев с Немым увели вверх по Туксану? Золото было, судя по найденному в руке утонувшего Авелева слитку и упорству, с которым бандиты тянули, не бросая, оленей. Много? Чекисты оценивали долю главаря и его правой руки – Немого в восемьдесят килограммов. Такого количества металла на этих двух оленях не могло быть. Оленеводы по следам определили, что вес вьюков на каждом олене не превышал двадцати килограмм. Даже, если во вьюках было одно золото, то где еще сорок? Значит, Авелев его спрятал здесь, на Алданском нагорье. Где? Для кого? Возможно, через много, много лет будет ответ, но, скорее всего, никогда!
Сорванных Туксаном вьюков, конечно, не нашли. Вряд ли разорвали прочную и вязкую сыромятину острые суки притопленных лиственниц. Унесло вьюки немереной силой водных потоков в какую-нибудь глубину, может в Алгаме, может в Учуре, а может, вернуло хозяину – Алдану-батюшке.
Трупы всех бандитов вывезли на опознание. Со всеми разобрались, точно установили, что безбородый – это тот самый Авелев. Только Немого никто не опознал.
Терентию и его бригаде в награду оставили всех отбитых оленей (удивительно, даже шальные пули не зацепили их) и целый вещмешок патронов к берданкам. Погибшего оленевода похоронили на высоком, незатопляемом берегу Алгамы. Легкораненые остались в бригаде, отказавшись вылетать на лечение. До конца войны бригада работала в тайге. В январе сорок пятого от аппендицита умер четвертый одногодок Терентия, а в июле того же года, через два месяца после победы, бригаде прислали смену и шесть мужчин вернулись домой, как с войны.