Горбачёв – фигура историческая, его феномен ещё до конца не разгадан. О нём пишут книги, о нём спорят, им восхищаются, его проклинают. Можно по разному относиться к этому человеку, но то, что Горбачёв изменил ход истории всего человечества, это истина, которую почти никто не оспаривает...
В начале октября позвонил мой коллега из Университета штата Вайоминг и радостно выпалил в трубку: «Твой Горби будет у нас с лекцией! Приглашаю тебя на неё. Вход бесплатный!» Потом, удивлённый моим молчанием, растерянно спросил:
«Он, что, тебе не нравится?»
Вопрос был настолько наивным, что я не удержался и, рассмеявшись, быстро успокоил его тем, что я обязательно приеду на встречу с этим великим человеком.
Ехать предстояло в Лэрэми, небольшой студенческий городок, где должна была состояться встреча. Всю дорогу туда я думал о феномене Михаила Сергеевича. Моя жена, сидя рядом, щебетала что-то том, что это «человек планеты», что «увидеть его выпадает раз в жизни»... Она просто боготворила Горби! «Благодаря ему, мы встретились с тобой, любимый! Благодаря ему, «империя зла» развалилась и русские теперь живут в нормальном, демократическом обществе!»
Я усмехнулся. Поняв, что сказала что-то не то, Гейл спросила: «Почему вы, русские, ненавидите Горбачёва?»
Этот вопрос был не ко мне, я-то как раз должен его был благодарить, ведь без него, я бы никогда не «вкусил настоящей свободы», никогда бы не стал тем, кем я есть сейчас. Но в глубине души я почему-то не чувствовал этой благодарности и пытался понять себя, пытался быть честным перед самим собой в оценке этого человека.
Вскоре мы выехали из перегруженного, усталого Денвера. Дорога пошла ровная, простирающаяся тёмным ковром асфальта до самого горизонта. Жена закрыла глаза и «погрузилась в самосозерцание». Я опять, уже не торопясь, вернулся в свои размышления.
Вспомнилась прошлая жизнь, вспомнился Перемётный – райцентр в Уральской области на западе Казахстана, его единственную покрытую асфальтом и матом дорогу. Вспомнился «развитой социализм» во всей красе. По телику гнали сплошную информационную серость. Работало всего два канала: Центральный, бахвалившийся «очередными победами нашей родины», да второй канал, который было трудно поймать – посёлок лежал в низине и не у всех были антенны той высоты, которая позволяла бы «наслаждаться» лучшим в мире балетом и фильмами, типа «Тени исчезают в полдень». И ещё многое чего вспомнилось плохого...
Но, вспомнилось и хорошее: от голода никто не умирал, работы было полно, электричество, газ, квартиры – были почти бесплатными... Но более всего вспомнилась простота отношений между людьми. Мы занимали у соседей спички, соль, пару рублей до зарплаты, отмечали вместе дни рождения, свадьбы... А теперь? А теперь, в бывшем Союзе бушует «варварская стадия капитализма». Богатые страшно, как нигде и никогда, жируют, а бедные - либо спиваются, либо влачат жалкое существование. Манкурты в людском обличии разодрали страну на куски, порой границы рыли по центральным улицам, по огородам, по сердцам... И всё это Горбачёв? Нет, конечно, не всё, но ведь он первым «выпустил джина из бутылки» и не смог его усмирить.
А ведь начало-то было таким многообещающим! Я помню, когда Михаил Сергеевич вышел на улицы Москвы, как говорил «не по бумажке». Красивый, уверенный в себе и в своих словах человек, человек-лидер! Как мы гордились им, устав от кремлёвских старперов, от из вставных челюстей, от их всенародного маразма. Что же потом, почему он «не сдюжил», почему не претворил долгожданную перестройку в жизнь? Эти и другие вопросы вертелись в голове, как чертополох в ветреную погоду по дороге, не находя чёткого ответа...
Мы чуть не опоздали, спортивный зал университета был наполовину заполнен, вторую половину огромной чаши загородили, чтобы люди имели возможность видеть сцену не со спины, а «анфас». Пришло более шести тысяч слушателей, в основном – студенты, что поразило самих же устроителей встречи, столько здесь приходят только на соревнования по баскетболу.
Раздался шквал аплодисментов, все вскочили с мест, я подумал, что это реакция на появление Горбачёва, но на сцену вышел старый, лысый человек, ещё полный задора, и начал вступительную речь о «высоком госте». Оказалось, что это был бывший сенатор Конгресса США от этого штата Алан Симпсон. Я удивился тому, как американцы уважают своих. Вспомнились аналогичные встречи в России, в новой России, вспомнились недавние «баталии» на интернете с молодыми российскими студентами и вялыми, вечно недовольными всем и вся, московскими интеллигентиками, и стало как-то обидно за свою «умом не понятую, аршином не измеренную» Родину. Сенатор ловко, даже с изяществом, представил Горбачёва, назвав его своим давним другом, подбросив какую-то незначительную по содержанию, но так важную для американской аудитории шутку и пригласил выйти к трибуне «Горби».
Снова все вскочили с мест и под продолжительные овации, неспеша, вышел постаревший Михаил Сергеевич. Он медленно поднялся на трибуну и о чём-то заговорил. Почти никто ничего не слышал, микрофоны работали вполмощности, но никто не свистнул, никто не двинулся с мест. Вскоре мы увидели наших знакомых, которые сидели прямо напротив трибуны; два места, зарезервированные для нас, пустовали и взывали к нашей совести. Мы тихо прошли между рядами и уселись на них. В это время, устав ждать пока кто-то из организаторов догадается о проблеме, легонько зашумел зал. Горбачёв встрепенулся, думая, что это его речь вызвала негативную реакцию, поднял своё лицо и посмотрел в аудиторию. Я поразился тому, что он не испугался, не растерялся, а просто спросил сенатора, почему такой шум. Передо мной, на минуту, мелькнул прежний Горбачёв, его глаза сверкнули молодым задором, решимостью. Вспомнилась его баталия с националистами в латвийском парламенте, когда он стоял один против всей политической элиты этой республики и вышел победителем. Вспомнился его мудрый ответ на вопрос «признает ли СССР свободу выхода латвийского народа из Союза». Все мы, наблюдавшие эти дебаты, замерли. И вот тогда я и увидел Горбачёвский задор. Все ожидали, что он увернётся от этого «опасного вопроса», а он медленно и твёрдо сказал: «Если это будет воля всего народа, а не кучки политиканов, то нужно с ней будет считаться. Но, выход не должен быть сиюминутным. Ведь даже при разводе мужа с женой суд подсчитывает, кто кому и сколько должен, а здесь будет решаться судьба миллионов людей!»...
Когда все проблемы с микрофонами устранили, послышался ровный, взвешенный голос опытного трибуна, профессионально представленного блестящим переводчиком, знакомым мне ещё по советским годам, когда их вместе показывали во время многочисленных зарубежных турне по свету.
Горбачёв рассказал о необходимости перестройки, о гласности, о его полемике с Рейганом, их борьбе за интересы своих стран. Вспомнил он как в Рейкьявике, когда переговоры зашли в тупик, Рейган предложил подышать свежим воздухом. На что Горбачёв, усмехаясь, ответил, что ему и в помещении хватает свежего воздуха, но раз уж так захотелось президенту США, он готов к разговору один-на-один.
Они вышли и некоторое время, молча, ходили по набережной. Потом Рейган спросил своего партнёра: «Михаил, а скажи, если бы завтра США атаковали пришельцы из космоса, с кем бы вы, русские, были?» Горбачёв отреагировал, не задумываясь: «Конечно с вами. Ведь мы же земляне!»
Рейгану этот ответ очень понравился. Вернувшись в комнату для переговоров, они быстро «нашли общий язык»...
«Мир – в опасности, мы думали, закончится холодная война, будет лучше. Но вышло наоборот, стало всем хуже!» Это был, пожалуй, основной лейтмотив его выступления.
Горбачёв говорил оживлённо, частенько вызывая смех, довольно остроумными, проверенными не раз на западе, шутками, порой, особенно, когда отвлекался от текста, уходил в пространные, скучноватые рассуждения. Вскоре все почувствовали, что он исчерпал «тему» и вот-вот закончит. Но, Михаил Сергеевич не думал останавливаться. Его друг, конгрессмен, сидящий справа вполоборота к докладчику, попытался парой реплик намекнуть на то, что следовало бы «закруглиться» и ответить на вопросы аудитории, но Горбачёв не обращал на того внимания.
- Майкл, тебе уже и твоя дочь Ирина подаёт сигналы. Ты нам уже надоел! – наконец неуклюже пошутил Симпсон. Зал несмело отреагировал сдержанным, незлым смехом. Горбачёв повернулся к полицейскому, стоящему недалеко от трибуны и зорко следящему за залом:
- Вы можете для этого господина вызвать полицию? Он мне в годы холодной войны не давал сказать слова и теперь от него нет покоя!
Зал дружно грохнул, а Горбачёв порассуждал ещё минут тридцать, пока сам не почувствовал усталость.
Наступила очередь вопросов-ответов. Я стал глазами искать «свободный микрофон», приготовив и свой вопрос: о Путине, о будущем России. Но не тут-то было. Как в прошлые, застойные время, вопросы были заранее отобраны университетскими бюрократами и зачитаны от имени студентов самим конгрессменом. Почти все вопросы были наивно-серенькими, чувствовалось, что «отцы университета» не хотели «конфронтаций на своём поле», поэтому они мне почти не запомнились. Но некоторые всё же вызвали у меня интерес. Попробую привести их и ответы Горбачёва по памяти.
- Кто повлиял на Ваше мировоззрение в раннем возрасте?
- Родители и, конечно, классики марксизма-ленинизма, а также Толстой, Тургенев, русская и зарубежная литература.
- Что вы думаете о современном Китае, демократичен ли он?
- Не надо вмешиваться в их культуру. Пусть китайцы сами решают, что демократического в их жизни, а что нет. Да и общество там не стоит на месте, двадцать лет назад в Китае мои книги не издавались, а сейчас охотно печатают ...
- Что Вы думаете, когда слышите фразу Рейгана, которую здесь знает и стар, и мал: Мистер Горбачёв, разрушьте эту стену (Берлинскую)?
- Я думаю, что в Штатах этой фразе придают слишком много внимания. Ронни – актёр, вот он и сыграл свою роль!
- Что Вы думаете об американской войне в Афганистане?
- Я приведу вам слова Маргарет Тэтчер, которую только что видел в Лондоне по дороге в Америку: «Михаил, почему вы не спросили нас, англичан, когда вводили войска в Афганистан, мы бы вам отсоветовали делать ту ошибку, которую сделала Англия. Мы там были дольше, чем вы и ничего не смогли поделать»... США сделали такую же ошибку, что и мы, ввязнув в войну в этой стране.
- Почему Вы не навели порядок в СССР, во время своего правления?
- Меня часто обвиняют в том, что я был слабым президентом. Я отвечаю: стрелять в народ легко, решить проблемы, накопившиеся десятилетиями – трудно...
- Если Вы решитесь выставлять кандидатуру в 2012 году, то, что предложите России?
- Вопрос сильно запоздал, я уже старый для этого. Меня Тэтчер спросила недавно: «Михаил, а ты хотел бы ещё порулить?» Я её сказал, что уже нарулился по-полной. А она мне так доверительно: «А я бы не отказалась»...
- Были ли ошибки в Вашем правлении страной?
- Да были. Одна из них: надо было дать больше свободы нацреспубликам. Вторая, мы не обратили должного внимания снабжению населения товарами первой необходимости. Сейчас вижу, мы легко могли бы взять из военного бюджета миллиардов десять и накормить страну...
На этом встреча закончилась. Горбачёву опять долго и искренне хлопали. Конгрессмен надел на него ковбойскую огромную шляпу, всё-таки штат Вайоминг – на Диком Западе, и он потихоньку двинулся к выходу. Я заметил, как Горбачёв махнул рукой кому-то в первом ряду, недалеко от нас. Молодая, красивая женщина, копия Раисы Максимовны, поднялась и ответила ему нежным движением руки. Это была Ирина, дочь Гобачёва, его помощница и «строгий секретарь».
Я подошёл к ней и попросил передать Михаилу Сергеевичу книгу для автографа, но она, как-то смущённо, ответила: «Что Вы, это нереально!» Я поблагодарил её и двинулся «вслед за толпой» к выходу…
Вечером, в отеле, моя жена спросила: «Ну, что, понравился Горби?» Я пожал плечами. Я, действительно, не знал, что ответить. Может рановато ещё давать ему оценку - «лицом к лицу – лица не увидать...» пронеслось в голове.
Утром следующего дня, мы завтракали с друзьями в ресторанчике. Моя свояченица, Kэрол, подала мне местную газету, где на первой странице, под огромной фотографией футболиста местной студенческой команды, была скромная статья под названием «Горбачёв содействует миру». Статья была скучная, написанная казённым языком, но с радостью сообщала, что докладчик получил гонорар в 125,000 долларов.
Павел Кожевников. Колорадо Спрингс.