ГЕНИН (шаманизм и карьеризм)
Жизнь - лучше всех придуманных историй…
Лето 1998-го
- Кого я вижу!?
Сэм резко тормозит и оборачивается. Кто-то хлопает его по плечу и произносит эту фразу. Занесло Сэма сегодня на площадь трёх вокзалов. Какие-то дела, всё неудачно. Надо ещё на работу вернуться. Настроение отстойное. Идет, никого не замечает, весь в себе.
А тот стоит во весь рост и улыбается во весь рот. Свежие выпускники академий всегда улыбаются. Всегда переполнены духом академического братства, волнительным ожиданием новых назначений по службе и открывающихся перспектив.
Стоп! Лёха! Узнал. Служили вместе. Сэм зеленым лейтенантом в полк пришел, а Лёха уже старлеем ходил и в штабе любой кабинет с ноги открывал. Тыщу лет минуло. Потом разминулись пути. Виделись последний раз лет восемь назад, но об этом позже. Время летит и не ждёт никого!
- Приве-е-е-е-ет! Жив! Лёха, ты чего тут делаешь?
- Семён! Академию я закончил. Панятна-а? Однокурсника провожу сейчас (машет рукой в сторону), за семьёй заеду и на самолет. Но до восьми время есть.
- Оба-на! Поздравляю, поздравляю! Молодчина! Куда распределился?
- Хабаровск!
- Блин! Ты даешь! По местам боевой славы? Обратно?
- Да! Только так. Сам выбрал. Так надо. …
Сэм быстро рассказывает о себе. Леха кивает:
- Знаю я! Были мы у тебя, да тебя не застали.
Сэм стоит и вспоминает о последней встрече восьмилетней давности. Подавленность и растерянность, полное опустошение и отсутствие желания продолжать эту жизнь. Это очень коротко. Таким выглядел Леха. Сэму казалось, что всё. Конец ему. Сожрали. Подавили. Задушили. Поплыл. Так и будет прозябать в своей роте до пенсии, не дотянув до майора. И никак не мог поверить такому повороту в его жизни: появлению его здесь. Шоком это назвать неправильно! Потрясение! Удар молнии-молота по голове в ясный день, не менее. Точно такие же чувства Сэм переживал сейчас, именно в этот момент, восемь лет спустя. Но тут есть большая разница, просто огромная разница. Тогда всё было наоборот. С противоположной направленностью, с другого конца и в другую сторону. Это честно!
- Слушай! Ну, молодец ты, нет слов. Не ожидал. Академию закончил, надо же. Браво! Добился своего. Как так? Не верил я в тебя, точно говорю.
Лёха щурится, закуривает. И Сэм узнает его неповторимую и чуть высокомерную улыбку. Расправляет плечи, подтянут, как всегда. Спина, как струна. «Вот она кость и выправка», - отмечает Сэм. Постарел! Нет, твердо нет, скорее повзрослел. Шикарен, много лучше, чем тогда. Рад Сэм, и Леха рад. И оба не скрывают этого. Но что-то не так. Сэм присматривается и замечает справа на голове давно зажившую рану. Она аккуратно прикрыта прядью волос. На вопросительный взгляд Леха отвечает:
- Не обращай внимание. Было дело. Геру помнишь? Бойца моего. Бурята.
Всё помнил Сэм и думал: «Забудешь ту историю, как же! Невозможно это! Но причем тут Гера, где связь? Тянет время, тянет, хитрит:
- Не-е, не помню. Какого? Много их там у тебя было, бурятов. И якутов тоже.
- Не спешишь? Пошли, проводим товарища и посидим где-нибудь. Накатим. За выпуск, за встречу.
Сэм уже не спешит. И спрашивает:
- Так что за Гера там у тебя?
- Да, брось! Помнишь ты всё прекрасно. Такой только один на свете! Он мне жизнь спас, понимаешь! Причем дважды …
Осень 1986-го
Разница у них в возрасте – две осени. Но эту разницу Лёха уже отслужил, и неплохо, а Сэм нет. Вчера из-за курсантской парты вышел. Разное про Леху говорили в полку. Карьерист, пижон, интеллигент, по трупам шагать будет – не оглянется. Хрень всё это, понимал Сэм. Про трупы – перебор. А остальное – зависть и скрежет зубами. Друзьями не были, может, не успели стать ими, приятели по службе. Оба кадетских кровей, это сближало и ограждало от всяких конфронтаций. Полгода вместе прослужили, даже меньше. Педант и служака Лёха, всего два слова о нем. Нет, не два. Самовлюблённый и высокомерный. Эгоизм, помноженный на карьеризм. Но не проныра!
Поставил Лёха в полку себя сразу. Уверенно и спокойно. Прапора к нему обращались только по званию и строго на «вы». Хоть и многие в два с лихвой раза старше его. Судачили за спиной, но терпели. Исключительно по уставу. Сэм так не умел, не тот запал. К службе Лёха относился скрупулезно, любил её. Форму обожал и всегда ставился другим, обросшим и корявым, в пример. Был болезненно самолюбив и вспыльчив, это ясно, как пень. Понятен расклад, что многие его не понимали за такую правильность. Особенно солдаты. Многих строгих офицеров солдаты уважают и любят тоже. Лёху – нет! Мальчиками он их называл, по старой кадетской привычке. Оскорблялись. Грезил звездами и академией Фрунзе. Не скрывал этого и не стеснялся, как многие другие. Видел свою перспективу и рыл землю когтями-копытами. Старшего лейтенанта получил досрочно. Обычный ход при таком подходе. За пару месяцев до приезда Сэма был назначен командиром роты. А это уже необычный ход, весьма резвый по тем временам. Рота проблемная, отдельная. Не взвод при штабе полка.
Но! Но! Не все шито гладью. На фоне его командирской жилки, а лучше сказать жилы, не было в нем жилки хозяйской. Чурался тыловых забот и невзгод, стороной их обходил. Почти ариец, на фига ему вникать в количество украденных хлястиков от шинелей, килограммов солдатской крупы и банок краски! Ему бы парадами на Красной площади командовать и делегации иностранные встречать в Почетном карауле. А тут бирки на фляжках и кипяток в кружках. Фляжек на всех не хватало, и ложек, кстати, тоже на всех не хватало. СССР!
Ну, да, вот ещё что! Примечательный эпизод имел место. В полку шёл шорох, почти анекдот. Про многих они ходили, в том числе и про Сэма. А Лёха – личность, внимание к нему особое со стороны. Так вот. В самые первые месяцы своей службы приезжает к нему жена. Жили до этого вместе они или нет, не знал никто. Скорее, не жили. У него становление, борьба за место под солнцем, за авторитет, за имя. На характере, на нервах, всем всё понятно. Домой к ночи возвращается. Девушка, вчерашняя школьница, ждет, скучает по родителям и по нему. Ужин приготовила. Не понравился офицеру ужин - факт. Встал, кастрюлю - с плиты и в форточку с четвёртого этажа, не глядя за траекторией полёта. И резко ей:
- Командир взвода такое есть не будет. У нас в части солдат лучше кормят!
И выгнал из дома. Свинство! Девушка - к Папе, командиру полка, прозвище у того такое почтенное было. Слёзы непременно. До соседей дошло обязательно и по полку разнеслось. Прижилась история. Несомненно, обрастая новыми красками и подробностями. Рассказывали её все по-разному. Кто хвалил Леху, а кто просто дураком называл. Люди разные, и от возраста это тоже зависит. А тогда Папа вызвал Лёху к себе и устроил разнос по полной программе. Грамотно, с примерами и доходчиво.
Такой вот характер у Лёхи. Что произошло дальше? Страшного ничего не произошло, но с ротой он не справился. Это общее мнение, с которым Сэм был не согласен. Виделись они нечасто. Два-три раза в месяц на совещаниях. Пару раз к нему в командировки Сэм попадал. Нормально всё у ротного там, не хуже, чем везде. Но жизнь Лёхина сделала крутой вираж. И никому такого виража не пожелаешь. Он был хорошим, может, даже лучшим, и вдруг утром стал как все, даже хуже. А скорее, бездельником и слабаком. Традиционное в военной среде бухалово ни при чём. Это точно. Видимо, букет полный получился, не всё так просто. Тут и с коллективом проблемы, и объём работы новый, и те же, не решаемые им, хозяйственные вопросы. Может, Папе дорогу перешел где. А может, кому и выше в услуге отказал. Всякие дела вершились, возможности были, есть и будут всегда. Позже Сэм вскользь спрашивал о том вираже. Лёха ушел в сторону.
Была и другая версия. На фоне эйфории и первых успехов по службе он просто не был готов к той критике со стороны командования и особенно от злых языков, которые на него вот-вот должны были нахлынуть. Дёрнул стоп-кран и сам попросил перевода в другую часть.
Короче, убрали Лёху из полка. Тихо убрали, без партсобраний, разносов на совещаниях и взысканий.
Весна 2003-го
Конная молитва. Мировая премьера спектакля "Кони ветра" французского конного театра Бартабаса "Зингаро" – один из самых амбициозных проектов проходящего в Москве театрального фестиваля.
… Страшные маски – мистерии мертвых – постепенно наполняют арену, всадники сливаются с лошадьми, и галоп за галопом мы понимаем странный замысел Бартабаса. Тишина бесконечного бега и волнующая лошадиная стать, запах ладана, превращающий действо в неведомый храмовый праздник, всё больше напоминают нам о связи, существующей во всех мистических ритуалах мира. Когда после этого волнующего бега лошадей с наездниками, облачёнными в маски мертвецов, в костюме таинственного рыцаря на своей белой лошади выезжает одинокий всадник Бартабас, кажется, что это всадник Апокалипсиса предвещает Конец мира.
Но ужаса нет... Есть удивительная красота, возникающая от соединения в единое существо человека и лошади. И даже когда вслед за всадником на огромном коне белые гуси, точно души-птицы, станут грациозно бегать по арене, вас посетят, как минимум, две мысли. Одна из них – о нелепости человеческого стада. А вторая – о дивной красоте Божьего творения, в которой обыкновенные гуси, в строгой гармонии шествующие за белым конем, могут образовывать прекрасный и услаждающий глаз орнамент. Даже если этот орнамент принадлежит мистическому пейзажу загробной жизни …
Время новостей, 26.05.03
Очень и очень оригинальное зрелище, на самом деле. Как первый раз в балете: красиво, но ничего не ясно. Типа, они все там умерли! Но красиво. Сэма поразило другое! Справа через несколько метров, точно в его ряду, в ложе, отделённой от зрителей заграждением, сидел и улыбался, глядя на Сэма в упор, …
Осень 1990-го
Всё идёт по плану. Сэм ждет долгожданного приказа о переводе на большую землю. Всё здесь хорошо на Дальневосточье, но далеко. Он едет в командировку, куда-то в тайгу. Осень уже. Очей очарование…
Дежурный по роте проводил его в кабинет командира. На дверях табличка: звание, фамилия, и. о.
Ба-а! А ведь Сэм знает этого парня! Четыре года прошло:
- Лёха, привет! Ты чего тут делаешь?
Накурено, как в привокзальном кафе. Ломом пелену не пробить. Вот, кого угодно увидел бы сейчас Сэм в этом кресле, удивился бы гораздо меньше. Точно! Рад он встрече, но не может понять как? Как прожжённый офицер Лёха, знающий себе цену, сидит в этой глухомани и командует полусотней солдат? Почему он до сих пор не комбат, почему не в академии им. Фрунзе? Не верит Сэм, не верит своим глазам, слезящимся от дыма. Четыре года - и ни шагу вперед! Может, даже и шаг назад. Тут – отстойник для дегенератов. Служба у солдат плёвая, задачи несерьезные, перспективы... А никаких перспектив. Лет десять можно сидеть и в носу пальцем ковыряться, никто о тебе и не вспомнит. Где он, тот Лёха, который никого не боялся? Который гордо кричал на весь плац: «Где моя рота? Где мой батальон?»
Где огонь в глазах? Где порыв? Где он? Нет его!
Лёха скучно улыбается. Усталое и грустное лицо. В глазах - дым. Сэму слышатся трепетные нотки в голосе, и кажется, что Лёха хочет назвать товарища на «вы». Блин, стыдоба! Он по-прежнему опрятен и подтянут. Хотя китель уже не блестит так, как раньше. Сапоги начищены, но это уже не те шитые на заказ со стойками в голенищах – зависть всего полка, включая Папу. На Лёхе сапоги со склада.
Очень быстро улаживают все командировочные формальности. Гуляют по казарме, пропахшей портянками и сапогами, по запущенной территории подразделения. Лёха долго рассказывает о служебных неприятностях: как погиб в аварии его солдат, как другой стрелялся из-за девушки, но выжил, как теряли оружие, как много уголовных дел было заведено на его подчиненных - и всё это отражалось на нём. Выговоры, взыскания, разборы и прочие напасти. Полоса чёрная, которой конца не видно. Устал от жизни. Потом сбивается с мысли и начинает рассуждать о том, какое вдохновение он получает при пении церковного хора. Потом вспоминает совместную службу. Оживает ненадолго, встряхивается, а потом - пауза, и снова - про церковь. Рассказывает про ягоды в лесу, про баню, построенную летом, про ремонт казармы. В ответ Сэм нахваливает его хозяйство, ту же баню и старается обойти углы. Не интересно и скучно, а главное обоим уже надоел порядком этот диалог. Жизнь прекрасна, и каждому своё.
Всё Лёха показал и всё рассказал. Стоп! Ещё не всё!
- Пойдем уникума покажу.
В Ленинской комнате у окна сидит солдат. Чёрные жёсткие волосы, карие монгольские глаза, спокойные и глубокие. Быстро встает и приветствует офицеров. Обыкновенный парень, половина роты таких тут.
- Рядовой Гера. Наш ротный колдун. Потомок бурятских шаманов. Два месяца в подразделении, а воровства как ни бывало. Можешь себе представить! А ещё, когда две поселковые девчонки в тайге заблудились, он их за три часа нашёл.
- Тащ капитан! Я не колдун, – смущенно, но твёрдо произносит Гера.
- Ладно, вы побеседуйте, если интересно, а мне пора идти к председателю, потом ещё куча проблем. Автобус у тебя ещё нескоро. Пообедаешь и езжай. Если я не успею, то прощаемся!
Жмут руки напоследок, и Леха уходит.
А Сэму уже начинает нравиться эта серая поездка. Рассматривает солдата. Сразу по нему видно, что не новобранец. Форма не висит, всё при деле, в том числе и комсомольский значок. Спокойный и неподражаемо уверенный в себе. Не клеится разговор. Уходит он от прямых вопросов. Ничего ему от Сэма не надо. Между ними - огромная пропасть. Сэм не верит в слова Лёхи о колдовстве. Но врать-то тому незачем. Значит, что-то тут есть.
- На дембель весной? Знаки есть? «Отличник», «Крест», разряды?
- Не-е, откуда тут значки. В штабе можно достать, а тут - никак.
Сэм знает это. Везде так. Солдату надо домой ехать во всей красе, героем. Чтобы грудь в медалях. И эти примитивные цацки давно уже стали предметом бессовестного торга. Были они у Сэма с собой. Не первый раз в командировке. Отдал бы Лехе или ещё кому. Ему это тоже бы пригодилось подчиненных поощрить. Чтобы не обидеть солдата подачкой, говорит:
- Слушай. Я забыл командиру передать. Мы, наверное, с ним не увидимся. Возьми, не потеряй. Аа-а-а, можешь и не отдавать. Как хочешь. С друзьями поделишься. Им пригодится! Но тихо, да!?
Протягивает ему коробочку с сокровищем. Бурят открывает, разглядывает. Там их штук двадцать. Новые знаки, блестят разноцветной эмалью, на закрутках. Пять или шесть вариантов, считай, комплектов. Вожделенная мечта каждого солдата советской и российской армии. Какое счастье - на его бурятской лукавой физиономии. Затаив дыхание, рассматривает каждый, переворачивает и как бы вдыхает запах металла. Ребёнок ещё. Вот хитрая душа! Улыбается и нехотя возвращает назад:
- Не надо, лучше старшине оставьте. Он передаст.
- Не спорь. У старшины ещё лучше есть. Считай это моей просьбой.
- Спасибо вам. Обязательно отдам, когда товарищ капитан вернется, – и чуть заметно подергивает левой бровью, как бы подмигивая Сыму еле-еле заметно. Сэм тоже улыбается ему в ответ с видом сообщника …
Они проговорили часа два. Гера рассказал Сэму, что у того не дочь, а сын. Сколько ему лет, немного ошибся. Рассказал ему, есть ли у него братья и сестры, и сколько их. При этом он доставал из кармана пригоршню коричневых камней – штук 10, не совсем правильной круглой формы, разных по размерам, речных. В диаметре с 15 копеек. Зажимал их в ладонях, подносил к губам и что-то шептал. Потом высыпал их перед собой, рассматривал, менял местами, убирал отдельные. Собирал и снова повторял свои действия с понятным только ему одному смыслом. Было заметно, что вся эта беседа солдату в тягость. Такое ощущение, что он впускал Сэма туда, где тому нельзя быть. Что-то тайное и сокровенное приоткрывал перед ним. Делился тем, чем делиться нельзя.
А Сэм нахрапом сыпал и сыпал вопросами. На все интересующие темы. Как же, вот дорвался до волшебника. Сейчас он всё расскажет, как дальше жить. Ничего Гера не рассказал. Не подпускал к секретам. На вопрос, состоится ли долгожданное назначение и перевод, ответил так:
- Это знаете только вы сами. Но вы не знаете, нужно ли это вам.
- Как же это не нужно, я сплю и вижу это. Мечтаю.
- Мечтать - не значит, что это вам это необходимо. Люди не могут видеть далеко. Не все, но большинство из них. Кто знает, может, вы сами сопротивляетесь такому будущему.
Да-а-а! Но как же он был прав! Это назначение не состоялось. Сэм был разрушен. Переживал и не находил себе места от той несправедливости, которая на меня обрушилась. Но прошло время, через год он все равно уехал с Дальнего Востока. Жизнь пошла по-другому. И много лет спустя он начал понимать, что тогда Гера был прав. Прав в том, что не хотел Сэм ехать в тот город на Волге и служить там. Другая стезя была предначертана. И всё, что происходило вокруг, отталкивало и закрывало Сэма от того пути. А Гера видел это и понимал. Он знал, куда должен упасть лист. Он смешно старался уйти от прямых ответов. Говорил намёками и загадками. Фокусы не показывал, задуманные числа не отгадывал. С бубном перед пламенем не танцевал. С духами не разговаривал. Большинство того, о чём говорили с ним, дошло до Сэма гораздо позже. Он сам не понял, как ощутил внутри тепло и уверенность. Уверенность в чём? А в том, что есть целое, но оно состоит из маленьких штрихов и деталей. Каждая из которых порою, важнее целого.
То, что рассказал про его семью, видимо, было написано у Сэма на лице. Просто нужно было уметь прочесть. Гера читал хорошо!
И не только по-бурятски и по-русски. И был он никаким не Герой или Геной. Имя его было – Генин . Он окончил английскую школу и в подлинниках читал многих импортных писателей. Всем местным любителям влёт переводил инструкции по видеотехнике. Об этом много позже Сыму рассказал Лёха. Происходил Гера из древнего и очень уважаемого рода. В предках у него действительно были шаманы. От рождения он обладал неординарными способностями - даром, дающимся свыше. Даром ясновидения. По особым шаманским канонам от этого дара человек вправе отказаться. Одно дело врачевать, исцелять, а совсем другое - предсказывать путь. На всё необходимо много времени, сил и энергии. Большое влияние на воспитание оказал дедушка, с которым Гера проводил большую часть свободного времени. Шаманом дедушка не был. Но от него Гера и почерпнул множество глубоких истин, не понятных большинству людей. Родители у него были образованными людьми. Мама преподавала в институте. И ничего странного в том не было, что они пророчили ему явно не шаманское будущее. Но на будущее у Геры были свои взгляды. В институт не стал поступать обдуманно. Год после школы проработал в колхозе у дедушки, дожидаясь призыва в армию.
Шаманы и сейчас существуют. В Саха, на Алтае, в Бурятии, Туве, других республиках. Выжили и сохранили мудрость веков и поколений, несмотря на репрессии и прочие гонения и истребления. Для всех нас главный шаман, это тот, что в «Земле Санникова» Вицина сварить хотел. Но это не так! Шаманизм – древнейшая религия. Редкая и неповторимая. Овеянная тайнами, легендами, секретами и запретами. Главное в шаманизме – обоготворение сил природы и умерших предков, вера во множество богов и духов, и что с помощью шаманов можно как-либо влиять на них для обеспечения счастья и предотвращения беды. Чтобы стать шаманом, нужно иметь подобного предка. Шаман – особый человек. И он несёт внутри себя огромную ответственность пред миром. Шаман даёт ритуальную клятву. В ней есть такие вечные заповеди: не бороться против силы власти и сил стихии – воды и огня. Если люди дают большое вознаграждение за исполнение обрядов - не радоваться, а если мало - не обижаться. У шаманов большая энергия: и темная, и светлая. Если шаман обидится, что человек мало дал, весь обряд пойдет насмарку.
О ротном Гера говорил неохотно. Говорил с переживанием и сочувствием. Месяц тому назад Гере срочно нужно было попасть домой на несколько дней. В подразделении был карантин, что ставило под запрет любые выезды и отпуска. Лёха закрыл глаза на приказы и пошел навстречу, отпустил нелегально на свой страх и риск. Выписал фальшивые документы и прикрыл. Пронесло. Было видно, что Гера беспредельно благодарен и чувствует себя в долгу перед ним. Кстати, такой поступок был не характерен для Лёхи. Сэм давно его знал. Устав и порядок превыше личного!
- Командир роты хороший. Но он не очень понимает солдат. Он ставит себя выше всех. Себя любит. Ему сильно не везет. Что начинает делать, всё заканчивается нехорошо. Только поправит дисциплину, раз – залет у кого-нибудь. С утра до ночи в роте сидит, а толку мало. В полку его всегда ругают. Командир полка ненавидит. На ротного надо ведро воды вылить холодной. Или бочку.
- Зачем?
- Это поможет. Вылечит его. Тогда всё будет очень хорошо.
- Так вылей!
- Я не могу. Я же не шаман.
И смеется монгольским смехом.
- Ты не скромничай, солдат! Знаю я, что ты всё тут уже видишь лучше других. Как воришку вычислил, расскажи!
- А что там вычислять! Все и так всё знали. Просто хитрый он. Наглый. Он и на гражданке воровал. А тут же не гражданка, тут все свои. Зачем деньги воровать?
- Правильно ты говоришь. Ну а что с ротным будем делать?
- Ничего делать не будем. Бочку он сам себе найдет.
- Бочку, значит. Ладно. Пора мне уже. Пойду пообедаю.
- До свидания, тащ старш лейтенант. Только вы не опоздайте!
- Куда не опоздать? Ну-ка, объясни мне.
- Да, никуда. Спасибо, что знаки привезли. Никто ещё не привозил.
- Носи!
В Икарусе вздремнул. До дома километров двести ехать. Но впереди будет пересадка на другой автобус. Расписание грамотно составлено: один приходит - другой тут же отправляется. Касса, буфет – кому что. Времени немного, но достаточно на пересадку. Обычная практика. Также и электрички ходят часто. Приехали. Людей немного. Они в одну сторону, а Сэма леший потянул в другую. Что он там увидел, сам не понял. Покороче захотелось обойти автовокзал. Не получилось, забор там оказался. Пока обходил и дышал свежим осенним таёжным воздухом, его автобус и уехал! Ох, Гера! Ох, провидец! Откуда он мог это знать? А следующий через три часа. Кассирша в окошке смеялась над Сэмом все эти три часа:
- Я тут 20 лет билеты продаю. Но еще никто ни разу на пересадку не опаздывал.
Хотите - верьте, хотите - нет, но именно так всё и было. Всё бы ничего. Подождал, погулял. Плохо другое. Домой к Сэму заезжал старый приятель, проездом он был и спешил. Так и не увиделись. Вот что напророчил тогда Сэму Гера-шаман.
Лето 1998-го
- Да, брось! Помнишь ты всё прекрасно. Такой только один на свете! Он мне жизнь спас, понимаешь! Причем дважды. Но по-разному, – произнес Леха Сэму на привокзальной площади.
Они сидят на Каланчевке в китайском ресторане. В уважение о дальневосточном прошлом. Символично. Что-то едят, выпивают. За встречу, за ромбик новый, за былое. Сэм кипит от любопытства, как самовар. И ждёт рассказа о том, как Лехе удалось выбраться из всех передряг. Вот он.
Весна 1989-го – весна 1991-го
Года за полтора до приезда Сэма в командировку, Лёхе привезли из Японии мотоцикл. Только-только японский праворульный сэконд-хэнд начинал покорение российских просторов. Мотоцикл был фантастикой. Лёха мечтал о таком не один год. Долго вынашивал такую покупку, копил. Месяц гордо покатался всем на зависть. А потом его украли. Местная шняга. Шпана и хулиганы. По пьянке, известное дело. Погоняли по сопкам и разбили в хлам. Ротный рыдал от горя. С этой шушерой он и раньше конфликтовал. Кто - он, а кто - они? А тут такое дело. Деньги приносили, уговаривали замять дело. Лёха с ними разговаривать не стал, за порог выставил и бросил:
- Деньги ты по любому вернешь! А другого такого мотоцикла уже не будет. Вот и ступай, отдохни и о жизни подумай.
Упёрся и посадил главного из них. Тот недолго помолотил по лагерям и вернулся. К хулиганским замашкам прибавились замашки новые, с синим оттенком. И лютая злость из-за несправедливого наказания.
Как встретятся, так всё похабными шуточками сыпал, провоцировал:
- Товарищщщщ капитан! Что-то вид у вас сегодня угрюмый! Что, дома краны потекли? Не дала?
- Эй! Краснопогонник! Займи чирик, с получки отдам. Может быть.
Дрались они несколько раз. Все это видели. И в роте все это знали. Конфликт то набухал, то затихал. Но было понятно, что назревает большая беда. Лёху предупреждали:
- Не ходи по ночам один. Сутками в роте торчишь. Ночи тёмные. Не простит он тебя. Отморозок, терять ему нечего. Покалечат. Или, хуже того, пристрелят из-за угла.
- Кто - я, а кто - они? Пусть сами боятся!
Гера тоже чуял опасность. Ходил за ним, как привязанный, насколько это было возможно, и все повторял: «Товарищ капитан, не ходите без пистолета!» А Лёха отшучивался.
В конце декабря, когда все уже празднуют по закону и по традиции, Гера был в карауле. По сроку службы на посту не стоял, а был помощником начкара . Кто отдыхал, кто смотрел телевизор. В половине первого ночи Гера, как ошпаренный, вскочил со стула, вытащил из пирамиды автомат и рванул к поселку. Никто ничего не понял, только услышали его дикий вопль: «Командира роты убивают!»
Через пять минут вся округа содрогнулась от глухой автоматной очереди. Было понятно, что как нажали на курок, так и не отпускали, пока магазин не опустел. А еще через десять минут к месту трагедии стали сбегаться люди. В первую очередь солдаты, а следом за ним - жители поселка.
Удачное место выбрали эти подонки. У заброшенного свинарника тропинка сходилась в тесный коридор между забором и кустарником. Закрытое пространство. Как в ущелье. Из всего освещения светили только тусклые звезды. Ротный шёл в караул. В первый раз он шел с оружием, его ПМ был в кабуре. Первый раз. Нападавших было четверо. Все они спрятались за этим гнилым забором. Трое – там, где забор обрывался, а один – метрах в 20-ти до этого. Когда Лёхе оставалось пару шагов до конца забора, он услышал за спиной хрустящие шаги по утоптанному снегу и возглас:
- Эй, командир! Тормози! Побазарить надо!
Ротный обернулся, рука дернулась к заранее расстегнутой кабуре. И в ту же секунду получил по виску мощный удар. Операция была продуманной заранее. Дальше – туман и пустота! Он уже не чувствовал, как на него шакалами набросились четыре пьяных тела. Как пинали и дубасили его в злобном азарте. Не слышал их яростных криков:
- Получай, сука! Фуфло поганое! ****ец тебе, красноперый! Щас ты нам за все ответишь! Узнаешь, ****ь, как конкретных чуваков в ментуру сдавать!
Он не слышал и истошного вопля Геры, своего спасителя:
- Гады, всех положу!
И не слышал длинной автоматной очереди в небо, разбудившей и отрезвивший посёлок. Он не почувствовал, как солдат поднял его на руки и бегом потащил к подразделению.
На том месте остались в снегу остывавший автомат с пустым магазином, заряженный и снятый с предохранителя пистолет Макарова, шапка ротного, две монтировки и дубина. И лужи уже замерзшей крови …
Спасая ротного, Гера, по сути, совершил преступление. Уход из караула с оружием, стрельба и угрозы расправы. Дисбат корячился, как минимум. Но всё замяли. Комиссия поработала в роте две недели (хороша командировка в Новый год), и ни о какой стрельбе в документах служебного расследования упоминаний не было. Кто стрелял, когда? Не слышали! Тем более, что и с отморозками-обидчиками была проведена правильная работа. Стрельбы они тоже не слышали, за что и получили на полгода меньшие сроки. Местные власти с прокуратурой подключились. Как так, в районе пьяные хулиганы офицера убивают. Не было такого, никто ничего не знает! Драка была, да, но не более. Геру хотели перевести в другую часть, поближе к управлению. Два часа с ним беседовал полкан в канцелярии. Сулил золотые горы, предлагал в школу прапорщиков по блату устроить. Но вышел оттуда хмурый и злой. Ни с чем. Прошелся по казарме, как чумной. Постоял, подумал, смачно хмыкнул, махнул рукой, грязно выругался, одел папаху и был таков. Гера остался в роте.
Ротный лечился два месяца. За это время Гера стал настоящим шаманом роты! Авторитет героя приумножался авторитетом повседневным. Он оставался тем, кем был. Не претендовал ни на какие привилегии и почести: как связанные с последними событиями, так и положенные ему по сроку службы. Все наряды, хозработы и караулы тащил на равных со всеми. Рассудительность, умение находить правильное решение во всех проблемах, не по годам житейская мудрость притягивали к нему всех. С ним советовались и во прислушивались к его мнению все абсолютно: и старшина, которому давно перевалило за сорок, и глаз замылился до предела, и командиры взводов, которые сами недалеко ушли от солдат и сержантов, а о последних уже и речи быть не могло - никого, не подминая и не подавляя, он быстро стал первым номером. Общаясь со всеми на равных, шаман с каждым умел держать невидимую дистанцию и никому не позволял приближаться к себе ближе допустимого. Боялись его или не боялись – ответить однозначно нельзя. Его внутренняя энергетика поглощала окружающих, не причиняя никому вреда. Общение с ним приносило только пользу, а углубляться в причину и следствие никто не хотел. Уж очень это было для всех сложно.
Прежде всего, шаман настоял на том, чтобы до возвращения командира всё оставалось без изменения. Как будто покурить вышел. Он чуял кожей, что любой сдвиг в положительную сторону, добытый без ротного, ударит молотом по его и без того шаткому служебному положению. Все попытки сделать что-либо, что привело бы к явному улучшению дисциплины, порядка или внешнего вида территории, шаман гасил так, что у инициаторов даже и мысли не возникало сомневаться в его правоте. Он хитрил и уводил в сторону от навязчивых предложений. Догадывались об этом, но не все вникали и не все понимали его целей. А перечить ему не хотел никто. Пусть все будет, как было, а со старыми проблемами командир и сам разберется, когда вернётся в строй.
Напряженность, послевкусие от пережитого схлынули вместе с отъездом комиссии. Подразделение зажило своей обычной жизнью: служба, занятия, стрельбище, уборка территории, кинофильм в выходные, посылка от родителей, письмо от девушки или самоход в посёлок. По общему молчаливому согласию шаману были предоставлены неограниченные права. Можно было сидеть в каптёрке с утра до вечера, смотреть телевизор, разгуливать по роте в прикроватных тапочках, не обременяя ничем натруженные ноги. А он, как дух, со всеми по утрам наматывал непросохшие за ночь портянки и крутил круги по спортгородку. Сидел на своем дембельском месте в солдатской столовой и радовался со всеми заодно вкусному обеду. Дембеля, утомленные службой, удивлялись таким коллизиям. Как же так, чудаку всё дозволено, а он корячится, как лох? Нас подставляет. Решили поговорить по душам, что за такая чухня творится непонятная? А шаман отвечал им всё намеками да присказками:
- Мужики. Даешь ДМБ-1991! Весна! До приказа 60 дней осталось. Вы заслужили это своей добросовестной службой (смеется). Зовёте меня шаманом. Да? Ну и зря! Я не шаман и не буду им никогда. По телику пару раз увидели дикаря в маске. Сказок наслушались, вот вам и страшно. Шаман – это не тот, кто ищет свою выгоду. Шаман людям помогать должен. Живите и не тужите. Скоро домой!
Старики не въехали ни разу. Почесали репу и в паху, покурили в курилке, на пол поплевали и разошлись по тумбочкам. Но на работы и на зарядку выходить так и не стали. Положено им!
Размеренную и сонную жизнь роты и всего посёлка взбудоражил неожиданный визит. У КПП остановилась большая чёрная машина. Стекла, включая и лобовое, затонированы. Без номеров. Никто таких тачек раньше не видел. Может, только двое солдат-питерцев, да и те в отъезде были. Машина остановилась левой стороной к воротам, тишина, только с глухой мощью пыхтел под капотом мотор. Через пять минут под обеими выхлопными трубами зачернели тёмные пятна сажи. Ещё через некоторое время из передней двери вышел пассажир. По всему видно, забайкальской породы, молодой и лысый в длинном пальто. В левой руке блестел алюминиевый кейс. Представился дневальному дядей Геры и попросил вызвать того к воротам.
По роте шёпоток разнесся: бандиты приехали, шамана хотят с собой увезти. Старлей, врио ротного, вызвал к себе пятерых сорвиголов и водителя. Четыре автомата, РПК и себе ПМ. Инструктаж длился недолго:
- Первое: кто заочкует – матку выверну и скажу, что так и было. Второе: Хрыч – на чердак, Сыч – слева от ворот, Буч – справа, Гринч – со мной, там подменишь дневального. А ты, Дич, с водителем на 66-м через задние ворота по пустырю заблокируете мост, машину поставить задком, сами в овраге. Возьмешь РПК. Приедут менты, я им звякнул, пропустите. Третье: не высовываться. И главное: начинаю я. До меня никому не рыпаться! А там – по обстановке. Мочить только по скатам. Сферы и бронники на себе. Всё! Вперед! Дежурный, волкодава на ворота!
Геру никто не слушал, хотя тот пытался объяснить, что тут ничего страшного нет и он хорошо знает этих людей. Но Гера уперто стоял на своем и был неудержим:
- Таащ старший лейтенант! Что должно произойти, всё произойдет. Это никакие не бандиты. Мне необходимо с ними встретиться. Вы можете сделать мне большую неприятность.
- Кто они такие?
- Я не могу сказать. Поставьте посты, возьмите у них заложника. Но я должен пойти туда один.
- Темнишь ты, шаман. Шаманишь. Ясно, не перебить тебя. Дежурный, давай сюда этого дядю с саквояжем. Иди, шаман. Не уйдут они отсюда никуда, учти!
Гера медленно и нерешительно приближался к автомобилю. Остановился в трёх метрах у задней двери. Сложил руки на груди и почтительно поклонился. Стекло опустилось на ширину ладони. Гера сделал шаг и еще раз поклонился. Потом подошел ближе. О чем шёл разговор, никто не слышал. И даже если бы услышал, ничего бы не понял. Язык был чужой. Потом невидимая рука протянула в окно небольшой сверток, скорее, пакет, толстый и шершавый. Приняв его, солдат продолжал кланяться. Мотор зарычал тигром, джип сорвался с места. Короткий вираж и рывок в обратном направлении. Бедный 66-й. Черный монстр, упершись бампером в его колесо, просто отодвинул его с пути и ракетой умчал неизвестно куда.
Когда вспомнили про дядю, того уже и след простыл. Стороживший его боец моргал глазами, хлопал губами и что-то мямлил. Вместе с дядей улетучился и кейс. Гера вернулся бледный, уставший и замкнутый. Закрылся в каптёрке и просидел там всю ночь. А утром был, как всегда, свеж и бодр. Но только редкие седые волосы на его голове, которых вчера никто не видел, говорили сами за себя. Как обычно, никто ничего не понял и не узнал.
Через неделю в подразделение вернулся ротный. Медленно обошёл владение, опираясь на трость. Короткие волосы только начинали отрастать, не скрывая свежую рану. Огляделся и фыркнул: «Ну, бля, ниче не изменилось, вроде как покурить вышел, даже обидно!»
Нашёл Геру, поздоровался. Обнял его крепко, насколько позволяли силы. У обоих по щекам текли слёзы. И все, все те, кто стоял вокруг, тоже не могли сдержаться…
Потом собрал командиров, выслушал доклады. Аккуратно записал в тетрадь то, что хотел. И ушёл домой. Появился в роте только через неделю.
Когда один всегда на виду, а другие в тени, когда одному дозволено все, даже если он не пользуется этим, а другим – нет, когда один знает больше других, неважно, хороший он или плохой, всегда появляется зависть. Зависть появляется у всех без исключения. Одни на это смотрят спокойно и не обращают внимания. А у других эта зависть постепенно и незаметно перерастает в ненависть. Так случается всегда и везде. К моменту появления командира ротный котёл понемногу приближался к точке кипения.
Притихшие группировки оживали, в углах и загашниках текли недовольные беседы. Шаман это знал. Он давно это прочуял. Он знал, что это произойдет, еще тогда, когда первый раз переступил порог казармы. И, скорее всего, для него ещё удачно сложилось, что первый год с небольшим своей службы он оттарабанил в другой роте. Ту роту сократили и солдат разбросали кого куда. Там он жил тихо, никто и понятия не имел о его дарованиях. Но тут, когда командир осенью прикрыл его и отпустил на неделю домой, ему ничего не оставалось, как открыто встать на его сторону. И сейчас с приходом номинального лидера в коллективе наступил своеобразный дисбаланс. Ротного особо никто не жаловал. Есть и есть. У тебя своя свадьба, а у нас - своя. Тебе звезды и медали (если достанутся) и нам от службы загаситься и зиму перезимовать. Всем было хорошо. Теперь же расстановка сил на ТВД круто изменилась. С одной стороны – босяк, без прав и регалий. Но махнет портянкой - и все в пляс бросятся. А с другой – командир, наделённый приказами и уставами, практически неограниченными возможностями и властью. Но для него хоть тростью стучи, хоть пистолетом тряси, никто не пошевелится.
Командир был обязан шаману жизнью и отдал бы за него всё на свете. И в то же время безумно ревновал свой личный состав к нему. Личный состав тоже не сидел без дела и гнул свою линию. В ответ на силу влияния шамана ползком, осторожно стал перебираться под крыло командира. Не откровенно, не до конца, а для видимости. Обстановка накалялась. Все чего-то ждали. Лучше всех эту ситуацию прочитали двое: шаман и ротный. Через считанные дни шаману домой, и ротный остается один. Еще не окрепший физически и морально, но снова один. И всё опять покатится кувырком. Обоих такая перспектива не устраивала. И в первую очередь Лёху. Но он мучился и не находил правильного решения. Да, больничный режим пошёл ему на пользу. Он снова рвался в бой. Но где-то внутри жужжал коварный голосок и давил его:
- Пацан, мальчишка спас тебе жизнь, сохранил должность, роту! А теперь ты перешагиваешь через это и - вперед к звездам! Разве это честно? Разве это правильно? Тебе же предлагали должность в штабе, бумажки перекладывать. Отказался! Героем опять захотел побыть! Вкус победы попробовать!
Однажды вечером шаман сам постучался в канцелярию:
- Товарищ капитан! Разрешите войти!
- Заходи, заходи, дружище! Садись рядом. Ну, рассказывай, что духи тебе говорят. Давно в трансе был? – шутит ротный, а сам передергивается от холодного озноба, и сердце стучит от накатившего волнения.
- Да, нет! Ни разу не был! Честное комсомольское!
- Или шаманское! Что твёрже?
- Не знаю! Комсомольское должно быть твёрже.
- Ох, плут ты, Гера. Чаю будешь? Давно не беседовали с тобой.
- Я с ужина. Спасибо! Тут тогда ваш друг в командировке осенью был, знаки привез. Я все забывал вам отдать их, – и положил на стол картонную коробочку.
- Ух, ты! Сокровище какое. И много как! Себе оставил? Нет? Ладно, перед строем вручу. Есть у меня удостоверения на них.
Гера делает паузу. Молчит, смотрит на знаки и потом быстро переводит взгляд на ротного. Это уже не рядовой Гера, это Шаман! Ротный тоже замирает. Опять по спине прокатывается холодная волна, руки и ноги цепенеют. Хочется встать и что-то крикнуть, но не получается. Становится теплее. Он всё видит и слышит. Но бессилен. И только острый взгляд Шамана, его голос возвращают его в реальность. Или это не реальность? Ротный ничего не понимает. Шаман начал. Каждое слово металлическим звоном отражается в голове командира:
- Товарищ капитан! Завтра я уйду, вы только ничему не удивляйтесь. Так надо. У меня всё будет хорошо, в этом никто не должен сомневаться. И в первую очередь вы. Вы хороший человек, но не все вас понимают. И вы тоже плохо понимаете людей, особенно солдата. То, что недавно случилось, это не беда. Это начало нового. Это приобретение. Вы это скоро поймете. Вам ничего не надо менять. Всё, что нужно было изменить, вы уже изменили. Просто раньше время еще не приходило, а теперь оно пришло…
Так и продолжал Шаман свой монолог, то повышая голос, а то переходя на шёпот. Ротный сидел и вяло кивал ему в ответ. Прошёл час. Шаман произнес последнюю фразу:
- Я буду рядом, держись, капитан!
Вышел, плотно закрыв дверь. Затем подошел к дежурному и передал «просьбу» ротного:
- Слышь, зёма! Командир в роте спать будет. Через полчаса занесите ему кровать в канцелярию. А пока не беспокоить приказал. Пишет чё-то срочное. Я сейчас тоже лягу. Старшину предупреди, башка разболелась. Наверно, потеплеет скоро.
И побрел усталой походкой собираться на покой.
Лёхе снилось детство. Дача, зеленая лужайка. И он маленький и счастливый бегает по ней. Рядом папа и мама, которые счастливы вместе с ним …
- Товарищ капитан! Товарищ капитан!!!!! Шаман! Шаман заболел!!! Орёт на всю роту. Товарищ капитан!!!!
Ротный вскочил, как от удара током: «Стоп! Где я? Что вчера было? Коробка, знаки? Что за хрень? Откуда это? ААААА! Шаман!!!!!! Шаман!!!
До подъёма еще оставалось часа два. Никто в роте не спал. Все собрались у кровати Шамана. Четверо держали его за руки и ноги. Ротный санинструктор Таблеткин пытался удержать его голову (чуть не написал смазать зеленкой) и вставить между зубов деревянную палку. Гера бился в истерике, орал непонятные слова. Постель была мокрая от пота, невероятный жар исходил от его тела. Ротный склонился над Шаманом, зажал плечи руками и закричал ему в лицо:
- Гера-а-а! Геррааа! Терпеть, солдат! Терпеть! Гера-а!
Потом дежурному:
- Машина готова?
- Прогрели уже.
- Таблеткин, где обезболивающее? Температуру сбить в состояний?
- Так точно!
- Так коли, придурок! В простыню мокрую заверните его! Что встали как ослы? Шестеро со мной, остальные – отбой! В машину быстро! Позвоните в больницу, пусть не спят!
В больнице уже ждали! Ротный спокойно, тщательно проговаривая каждое слово, объяснил доктору:
- Значит так! Никаких анализов и диагнозов! Я всё расскажу сам! Солдат вчера был абсолютно здоров! ЗДОРОВ! Ты понимаешь меня, ЗДОРОВ! Он пережил невероятный стресс. СТРЕСС! Очень сильный! Другой на его месте скопытиться должен был. А он дышит. Всё сделай! Всё, что можешь! Я прошу, доктор! В лепёшку разбейся, но вылечи!
- Ладно тебе, кэп! Все нормально будет. Что ты прям! Мы – самая передовая медицина в мире. Мы же не знахари-одиночки. Уколы, капельницу поставим, проспится. Через две недели заберешь, как новенького. Когда еще шамана лечить доведется. Гы-Гы!
- Посмейся, посмейся, док! Так отрехтую, мать родная не узнает.
И ротный оказался прав. Всё было не так просто. Гера то успокаивался, температура спадала, и, казалось, вот-вот дела пойдут на поправку, а то опять внезапно взрывался агонией и в сумасшедшем бреду кричал, не понятные никому, слова и выражения. Передовая медицина начинала впадать в панику и строить планы, как бы перевезти пациента в краевую больницу. Так проходил день, от силы два, а потом вс1 затихало, и у больного просматривалась положительная динамика. Но ненадолго, вся больница нервно, затаив дыхание, ждала очередного приступа. Док, хоть и был ужасным циником от медицины, но дело своё знал неплохо. Первые три дня вообще не отходил от кровати солдата. Закрывался в кабинете, листал учебники. Пытался поговорить с Герой, когда тому было лучше. Неделю боролся за здоровье больного. А потом плюнул на всё, зашел к тому в палату и сказал:
- Понял я тебя, солдат. Организм у тебя молодой и здоровый. Факт! Ты справишься. Все причины в голове твоей. И нервишки подрасшатались. Нагрузка на тебя выпала большая. Болезнь эта – защитная реакция. И только. Пару недель полежишь - и всё наладится. Поменяю я тебе лекарства. Телевизор тебе ротный привез вчера, книги. Почти каждый день заезжает, да только ты всё не теме. Все, пока, пора мне! Только уговор: сам себя не накручивай!
Приступы не прекратились. Но постепенно стали более редкими, не столь болезненными, хворь отступала. Передовая медицина медленно, но верно делала своё. Гера начал вставать. Слабыми шагами подходил к окну и подолгу смотрел во двор больницы. Или доставал свои любимые камни и забавлялся ими. Вечерами приезжал ротный. Долго сидели молча, почти ничего говорили. Иногда перекидывались парой фраз, и снова воцарялась тишина. Однажды Лёха спросил:
- Гер! А чё за клоуны к тебе на джипе приезжали? Расскажешь?
- Расскажу. Не клоуны это. Таких людей, как я, мало. Вы, наверное, знаете, что, начиная с Ивана Грозного, многие русские цари держали при себе шаманов из Бурятии и не только оттуда. Прислушивались к ним, советовались с ними. Я не шаман, но обладаю даром. Этим даром можно распоряжаться по-разному. Энергия есть и светлая, а есть и темная. К нам часто обращаются. И не всегда цели, которые преследуют люди, являются светлыми. На Востоке существует клан, который занимается изучением магии. Прикрываются они хорошими и светлыми побуждениями, но на самом деле это не так. К их услугам часто прибегают Якудза, Триада и многие другие преступные организации. Приезжали посланники этого клана. Мне поступило предложение. Я отказался. Решение было очень тяжёлым. Но я поступил правильно.
- Вот так рота! Да-а-а! Не соскучишься с тобой, Шаман! Обалдеть можно. Вражеская колдовская делегация в Советском армейском подразделении. А лысый куда пропал?
Гера смеется:
- Я же сказал, какой это клан. Это был простой фокус. Он обманул солдата и ушел, потом спрятался на чердаке. Пока все к окнам прилипли и наблюдали за нами, ночью я с ним говорил и сказал о своем отказе. Портфель спрятан на чердаке, найдете его. Там тибетские настойки. Потом я расскажу, как ими пользоваться. В подарок вам привезли. А вас не было.
- Настойки! Ладно, разберемся. Приказ на днях выйдет. Что на гражданке будешь делать?
- Не пропаду! Есть определенные планы. Будет видно!
- Ясно, что ничего неясно. Пока лечись.
И вышел. К горлу подкатывал огромный комок. Сердце разрывалось от боли. Лёха понимал, кем для него стал шаман, и страдал от своего бессилия в желании помочь солдату. Мальчишка, которому только что исполнилось 20 лет, выглядел на все 30. Он похудел, на голове прибавилось седых волос. Может, все изменения в нём произошли не так внезапно. Может, картина усугублялась бледными стенами палаты, больничной пижамой на Гере и всей этой гнетущей атмосферой, которая сопровождает любого при посещении лечебного учреждения. Его глаза, которые всегда светились озорным огнем, потускнели, от них веяло холодом и пустотой. Еле сдерживая слёзы и глотая больничные запахи, ротный зашел к доку:
- Спирт есть?
- А то! Садись, давно хотел поговорить.
Выпили. Док долго стоял и внимательно разглядывал Лёху.
- Кэп! Ты чего с парнем сделал? Сам хоть понимаешь? Что, звания да должности совсем рассудка лишили? Нах тебе сдался твой карьеризм. Людей в упор не видишь перед глазами. Представь вот: он часть себя отрезал и тебе отдал…
Лёха, еще не захмелевший, но уже склонный к откровениям, ответил:
- Вижу я всё! Такой вот, непростой у меня подчиненный, а у тебя пациент. Лечи его, лечи, как можешь.
- Всё хорошо будет, не переживай. Кризис миновал. Поправляется он медленно, но уверенно. Интереснейший случай, однако. Прикинь, он тебе силу свою передал. Уж я не знаю, что он там тебе навнушал. Но одно ясно точно, попрет сейчас у тебя где-то. Ох, попрет! Как себя ощущаешь?
- Муторно я себя ощущаю. Просветление не наступило. Это ты хотел услышать? Иностранные языки за ночь не выучил, голоса птиц не понимаю, уникальных способностей в себе не открыл. Как только это произойдет, тебе первому скажу. Обсудим вместе с точки зрения передовой медицины. А вообще, спасибо тебе. Правильное ты дело делаешь.
А на следующий день принес доктору блестящий кейс, открыл его и выставил на стол три хрустальных сосуда.
- Возьми. Гера говорит, что это уникальные лекарства из Тибета. Тебе они будут нужнее, чем мне. Спросишь его, от чего ими лечат. Пригодится.
Запечатанные сургучом, наполненные тягучей и бурой жидкостью, наклейки с замысловатыми знаками-фигурками – всё это произвело на дока неописуемое впечатление. Восторгу и радости не было предела. Он засиял, долго разглядывал каждую из них, а потом бережно спрятал все это в сейф.
- Спасибо, спасибо и тебе брат. Вот не ожидал. А говорил, что просветление не наступило. Подожди, всему свое время. Ну, что, может, спирту?
- Да иди ты знаешь куда!? Сам пей!
Накануне, когда они сидели и выпивали с доком, Лёха лукавил. Лукавил, потому что видел изменения в себе. Не то чтобы видел, нет. Чувствовал стальную уверенность и спокойствие. Он ощущал внутри себя другое. Ему казалось, что в глубине сознания поселился кто-то другой, мудрый и рассудительный. Искушенный и прозорливый. Теперь, оценивая события и поступки людей, протекающие вокруг, он первым делом задавал себе вопрос: почему это происходит, в чем причина? А не так, как раньше: зачем и как с этим справиться? Ему хотелось жить снова и снова. Радоваться весне, встрече с соседом на лестничной клетке, радоваться хорошей песне, услышанной по радио. Как он всего этого не замечал раньше, просто не мог понять. Всё, что раньше казалось сложным и утомительным, стало простым и легким. Лёха обзвонил своих приятелей, ему хотелось общаться и поделиться с ними своим настроением. Написал письма родным, чего уже не делал давно. Ему казалось, что он теперь может всё на свете. Он снова стал тем Лехой, несгибаемым и упертым, который ясно видит цель и знает, как ее достигнуть. Врагов не стало. В каждом своем подчиненном он видел уже не функцию и не инструмент для выполнения задачи, в каждом из них он видел родного и близкого себе шамана. В каждом из них находил его черты, добрые и светлые.
Потом сделал то, чего ожидать от него не мог никто. Поехал в колонию, к тому самому главному поселковому хулигану и своему обидчику. В мутном помещении, в липкой атмосфере, за столом, крашеным многочисленными слоями серой краски, сидели они друг напротив друга. Удивление главного от первого момента неожиданной встречи сменилось хамоватым приветствием. Потом потух. Неловко прижал пакет с передачей, положил рядом. Лёха заговорил:
- Мы с тобой враги. Так. Не хочу больше. Это мне нужно, а ты к этому относись, как душе угодно. Говорил я с начальником колонии, он пообещал не придираться к тебе. Будешь вести себя тихо и смирно, поднимет вопрос о досрочном освобождении. Пиши аппеляцию смело. Там тебе поесть, покурить и деньжат немного. Поделишься со своими в отряде. Зла на тебя нет, всё в прошлом. Жизнь длинная. Ошибки у любого случаются.
Главный мял свой шарф, яркий и кричащий. На тёмно-синей робе он должен бросаться в глаза всем. Лагерный кич. Допустимый шик в кругу запретов. Старательно потер стриженный затылок и произнес:
- Ох! Гражданин капитан! Без ножа ты меня зарезал сегодня. Спасибо, конечно, за переброс, всегда в цене! Все! Конец войне! Всем расскажу, какой ты мужик оказался на деле. Давай, езжай до хаты. Имей в виду, теперь я по жизни твой кент. Всё, вали, не позорь, не парафинь меня. Ха, красноперый подогрев подкинул! Во, житуха!
На том и расстались. Ротный, выдыхая запах тюряги, ехал домой и пел песни, от того что наступил себе на горло и лютого врага сделал другом. А главный, разложив содержимое пакета, учил молодняк: «Смотри, курва, я его пришить хотел! А он ко мне с подарками! Во, житуха!»
… Геру выписали дней через десять. Глядя на него, невозможно было понять, рад он или не рад тому, что уже на следующей неделе поедет домой. Да, приказ министра об увольнении в запас и новом призыве состоялся. Кто самый главный в армии? Конечно, генерал, всем это известно! Но дембель круче генерала! Счастье, что может быть лучше для дембеля? Все, свобода! Открыты все пути и дороги. Здравствуйте, папа с мамой. Я выполнил свой долг перед Родиной. Жив и здоров. Привет друзья-приятели, привет подружки. Наливай!
А Гера равнодушно наблюдал все происходящее вокруг. Опять подолгу сидел у окна ленкомнаты и разговаривал со своими камнями…
Лето 1998-го
- Молодец! Нечего сказать, – произнес Сэм первую фразу за два с лишним часа их встречи.
- Да, Семён! Было тяжело. Но я ни о чем не жалею. Жизнь подарила мне столько впечатлений. Хороших и плохих, для одного человека перебор будет. Но я счастлив и всем доволен. С той роты перевелся через год. Поездил, помотался. И два года назад поступил в академию.
- А что с Герой стало? Не знаешь?
- Знаю, но не все. Через год после дембеля Гера уехал в Тибет. Представляешь, да? В монахи подался. Буддизм – вот его призвание. Им он грезил. Мечтал об этом с детства. Не был понят никем из близких. Сложно ему было к этому прийти. Родители – с одной стороны. Чуждо для них было такое решение. И с другой – шаманство бурятское. Не хотели его никуда отпускать. Нужен он был им. Но Гера добился своего. Когда уезжал, прислал мне письмо. И на этом всё. Больше ничего не известно. Уверен, многого добьется там. Он же – Шаман. Никому другому я в жизни большим не обязан, чем ему. Спас он меня. Первый раз физически, а второй – духовно, мозги мне вправил по полной программе, вытащил на свежий воздух и научил дышать им.
- Помню! Про бочку холодной воды говорил мне шаман твой.
- Это не бочка была. Цистерна. Меньшее бы не сработало.
Время пролетело пулей. Встреча старых знакомых подошла к концу. Сэм сидел и думал, как жаль, что история закончилась. Встретится ли он еще когда-нибудь с Лёхой, неизвестно никому. А как бы хотелось этого…
Весна 2003-го
… Сэма поразило другое! Справа, через несколько метров, точно в его ряду, в ложе, отделенной от зрителей заграждением, сидел и улыбался, глядя на Сэма в упор, он. Без волос, в своем бордово-оранжевом одеянии, гордый и неприступный.
Конная молитва Бартабаса была неповторимым зрелищем, потому что сопровождалась группой настоящих тибетским монахов, знаменитых своим горловым пением. Действо погружало зрителя то во тьму, то в ясный день. Холодом несло что-то мрачное и неизведанное, находившиеся за пределами понимания большинства присутствующих.
… Низкие голоса тибетских монахов, обнаруженных лошадиным королем Бартабасом в монастыре на границе Китая и Индии, проникают в самые глубины человеческого существа, и даже последние циники радостно откликаются на эту гармонию звуков и природной грации.
В самом финале Бартабас совершает еще одно чудесное превращение: к одиноким лошадям выходят люди – нелепые жители современных городов. Всего несколько движений - и их костюмы открывают свою изнанку – абрис древних одеяний, удобных для жизни и охоты. Мир не одичал. Он только вернулся к своему единству с землей и небом.
Время новостей, 26.05.03
Прошло столько лет, но Сэм ясно помнил этого человека. Безусловно, это был он. Прав был Лёха, Гера стал тибетским монахом. И вот он здесь. Не может быть! Среди своих Гера был, пожалуй, самым молодым. Вокруг его сидели зрелые и статные мужчины, всем им, судя по всему, от 40 до 60 лет от роду. От того скромного солдата в сапогах и портянках не осталось и следа. Другой мир, другая жизнь, другой человек. Гера выделялся в этом ярком и недоступном пятне людей. В пятне буддизма среди русской столичной суеты и маяты, которую заманили яркой вывеской в шатер-шапито. Гера смотрел на Сэма и чуть заметно улыбался. Ага! Тот же хитроватый взгляд, то же внимательное созерцание происходившего. Ни одна деталь не могла от него скрыться. Всё видел насквозь. Когда спектакль закончился, они вышли вместе. Монах произнес только одну фразу:
- Ничего говорить не надо! Больше ты никуда не опоздаешь!
Разжал грубый кулак ладонью кверху. На смуглой и шершавой руке лежали две знакомые Сэму вещи. Затертый и потускневший от времени армейский значок и маленький коричневый камушек. Монах проколол Сэма своим взглядом и протянул ему камень. А знак убрал под накидку. Потом чуть заметно повёл левой бровью, как тогда в роте почти тринадцать лет назад, улыбнулся с видом заговорщика и скрылся под пологом шатра…
Зима 2010-го
Сэм давно уже не служил. В запасе, на пенсии. Работа, конечно. Лет ему хорошо за сороковник. Опять занесло его в то самое китайское кафе, где в 98-м сидели с Лёхой. С Лёхой так и не виделся. Доходили слухи, что дослужился тот до полковника. Полком покомандовал, повоевал, ранен был серьёзно. И всё. Больше ничего! Сидел Сэм, вспоминал эту историю и думал.
Мы, люди – функции, инструменты и приспособления. Несмотря на то, что бываем то тиграми, то овцами в зависимости от ситуации. Мы всегда живём и повинуемся общим стереотипам и шаблонам, какими бы дикими и нелепыми они не казались со стороны. Каждый день мы делаем комплекс заранее прописанных и никому не нужных действий и манипуляций, пользы от которых никогда не будет. Суть и причины большинства наших поступков – понты и амбиции, которые нам кто-то внушил давным-давно. Сами продолжаем внушать себе эти понты ежедневно. Не инстинкты, как у всего живого, а именно понты руководят нашим миром. Ярче, круче, больше, хлеще, выше, глубже, краше, глаже, дальше – вот наши главные постулаты. Все мы – жертвы этих гениальных заблуждений. И я, Сэм, кстати, в первую очередь.
Мы можем объяснить поступки окружающих, но никогда не ответим себе, зачем сами делаем то же самое. Нам понятно поведение животных, но мы никогда не поймем и не услышим их языка. Придумаем что-нибудь хитрое и выдадим это за очередную победу разума над тьмой.
Наша религия – Интернет. Он еще младенец, но уже поставил нас всех на колени. Ежеминутно миллионы нас воздают сетям и паутинам молитвы преданности, послушания, повиновения. Рассказывают, что на каком-то сайте тому, кто дольше сидит там, присваивают статус Гуру. И, видимо, эти Гуру гордятся своими регалиями.
С яблони мы срываем самое спелое, сочное и большое яблоко. Одно из сотен. Понятное дело, что оно ближе к солнцу. А почему ближе к солнцу именно оно, а не то, что в полуметре от него? Мы никогда не сможем понять и принять внутреннего мира этого яблока. Нам это не нужно. Дел у нас много. Мы не объясним себе, почему от ветра с яблони упал первым именно этот лист, а не тысячи других. Не поймем, что стоит за этим падением. Чем это падение неповторимо и уникально. И самое главное, пока лист летит, мы не знаем, куда он упадет. Мы сами – эти листья.
Но все мы разные. Как, впрочем, и листья. У всех своя дорога и свой путь. Нам проще и сложнее. Мы мыслим, радуемся, завидуем и переживаем. Но есть среди нас другие, не похожие на большинство. Их поступки порою удивляют и потрясают нас. Фокусник ловок и точен. Тот, кто посвящен в секрет, не верит ему, а незрячий принимает его трюк за чудо.
Карты, кофейная гуща, гороскопы – всё блеф. Где психология, где ловкость рук, а где и просто совпадения. Чудес не бывает. Как и колдовства. Есть обман. Искушенный всегда будет волшебником для не искушенного. И чем больше дистанция между их миром и силой разума, тем коварнее будет превосходство первого над вторым. Для нас давно уже спички стали обузой, а для наших предков это непостижимое. Память у всех разная. Но есть уникумы, обладающие невероятными способностями. И мы не считаем это чудом.
Также с даром предвиденья. Многое предопределено заранее, просчитать путь развития вполне реально. Есть много людей, способных предсказывать будущее. Но единицы знают об этом, развивают способности и пользуются ими. И только избранные из единиц могут понять, куда упадет лист. И они существуют. Как это удаётся, сказать сложно. Опыт столетий, знания предков, секретные знаки, погружение в образ, суперконцентрация мысли, экстрасенсорика – непознанный мир и комплекс загадок.
Впервые столкнувшись с таким опытом, произведенным надо ним, Сэм был потрясен. Готов был верить кому и чему угодно. Прошло 20 лет, и он смотрит на это по-другому. Дух и разум – главные чудеса в нашем мире. И каждый из нас сам себе шаман.
Хотя одного шамана он знавал.
Затем взял блокнот и написал одним махом:
Жизнь лучше всех придуманных историй.
Загадок и решений в ней круговорот.
Тот верный путь найдет, прямую траекторию,
Кто смотрит вдаль и верит в свой полёт.
Достал камень, подаренный ему тибетским монахом Герой. Сказал камню: «Привет, Шаман! Привет, Монах! Привет, Гера!» Сжал в кулаке, улыбнулся камню, как живому, и пошел жить дальше.
А прохожие смотрели ему вслед, не понимая, почему так счастлив и чему так радуется этот человек.
16.01.2010