Написать о Довлатове меня сподвигла Оля. Даже не сподвигла – навела на мысль. Оля –моя приятельница по школе № 529 в Москве. Вскоре после окончания этой школы я уехал в Тбилиси, и за долгие годы ни разу об этом не пожалел. А Оля, закончившая школу двумя годами позже, вышла замуж и переехала в Таллин, где и живет по сей день. Мы долго никак не пересекались, но с недавних пор начали переписываться благодаря Интернету. На днях Оля написала мне о «Днях Довлатова», приуроченных к 70-летию со дня рождения писателя, которые прошли в эстонской столице. А в конце письма спросила, не собираюсь ли я что-нибудь писать о Сергее Довлатове. «Ведь он был связан с Грузией, дел по материнской линии у него был тбилисским армянином», - писала она.
Действительно, Довлатов подписывался фамилией матери, которая изначально звучала, как Довлатян, хотя, в паспорте у него была указана двойная фамилия: Довлатов- Мечик. Этим связь Сергея Довлатова с Грузией, в общем, и ограничивается. Ну, может быть, внешность у него была вполне кавказской. Сам Довлатов говорил, что он большой, черный и похож на торговца урюком. Однако, многие вспоминают, что высоченный (1 метр 96 сантиметров), смуглый молодой человек был весьма эффектен и пользовался огромным успехом у дам.
Вот с Таллином писатель был на самом деле связан тесно. Хотя, родился он не там, а в Уфе 3 сентября 1941 года в семье театрального режиссера Доната Исааковича Мечика и Норы Сергеевны Довлатовой, которая, «самокритично бросила театр и работала корректором». Кстати, родители пережили писателя – отец на пять, а мать – на девять лет. Когда Сергею было три года, семья переехала в Ленинград. В 1959 году Довлатов поступил на отделение финского языка филологического факультета Ленинградского университета и проучился там два с половиной года. Был отчислен за неуспеваемость, что подтверждал и сам, признавшись в одном из интервью, что, несмотря на несколько попыток, так и не смог сдать обязательный по программе немецкий язык, которого совершенно не знал. Три года служил во внутренних войсках, охранял исправительную колонию в поселке Чиньяворык в Республике Коми. Армейские воспоминания легли в основу повести «Зона. Записки надзирателя», впервые изданной в 1982 году. Впрочем, она могла быть написана и раньше. Друживший с Довлатовым Иосиф Бродский вспоминал, что из армии Сергей вернулся «как Толстой из Крыма, со свитком рассказов и ошеломленностью во взгляде».
Потом была учеба на факультете журналистики Ленинградского госуниверситета, работа в студенческой многотиражной газете Ленинградского кораблестроительного института, активное участие в неформальной литературной жизни Ленинграда. В частности, Довлатов был членом литературного объединения «Горожане», основанного писателями Борисом Вахтиным, Игорем Ефимовым, Владимиром Марамзиным, Владимиром Губиным, дружил с Евгением Рейном и Иосифом Бродским. Какое-то время он работал литературным секретарем советского классика, лауреата трех Сталинских премий писателя Веры Федоровны Пановой.
С сентября 1973 по март 1975 года Сергей Довлатов жил в Эстонии, самой западной республике Советского Союза, которая в те годы казалась этаким окном в свободный мир. Хотя, на деле окно было не таким уж широким. Чтобы прописаться в Таллине, Сергею пришлось несколько месяцев «отпахать» кочегаром в котельной. А в одном из своих произведений он вспоминал, как в годы советского дефицита покупал в Таллине застежку «молния». В магазине ее не оказалось. «А где находится ближайший магазин, в котором «молния» может быть?», - спросил Довлатов у продавщицы. «В Хельсинки», - ответила та.
За неполные три года он успел поработать в трех русскоязычных газетах – «Советская Эстония», еженедельнике «Моряк Эстонии», который выпускало Эстонское морское пароходство, и городской газете «Вечерний Таллин». Рассказы, посвященные собственному журналистскому опыту в этой республике Советской Прибалтики и товарищам по цеху, вошли в книгу «Компромисс». Всего в ней собрано 12 «новелл-компромиссов», каждая из которых открывается отрывком из газетной публикации. Это, так сказать, результат журналистской работы. Далее же следует рассказ о ее процессе, то есть, о том, как готовилась публикация. В результате мы имеем прекрасную литературу плюс исчерпывающее учебное пособие по теории и практике советских средств массовой информации со всеми их прелестями, которое, будем надеяться, в качестве учебника уже никому не понадобится. Рассказы писались с 1973 по 1980 годы, и, собранные автором в одну книгу, были впервые изданы в Нью-Йорке в 1981 году. Что-то в этих рассказах – плод авторского вымысла, что-то – абсолютная правда. Например, доярка Линда Пейпс из Пайдесского района («Компромисс восьмой»), которая писала телеграммы «дорогому Леониду Ильичу», существовала на самом деле, только звали ее не Линда, а Лейда. Говорят, что, увидев в газете собственную переписку с генеральным секретарем КПСС, она приехала в Таллин и пришла в редакцию «Советской Эстонии», требуя гонорар.
В 1974 году в журнале «Юность» публикуется рассказ Сергея Довлатова на производственную тему «Интервью» На тот же период пришлась и единственная чуть было не удавшаяся попытка Довлатова издать книгу в СССР. Его книга «Пять углов» была уже набрана в эстонском издательстве «Ээсти Раамат», но набор был уничтожен по указу КГБ Эстонской ССР.
Некоторое время Довлатов был экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом (Михайловское), о чем написал позже в повести «Заповедник». Сегодня существует экскурсионный маршрут «По местам довлатовского «Заповедника». А в 1975 году он вернулся в Ленинград и начал работать в журнале «Костер». В то время он много писал, но журналы не принимали его произведения. Печатался в самиздате и эмигрантских изданиях «Континент», «Время и мы». За несанкционированные публикации за рубежом в те годы по головке не гладили. В 1976 году Сергея Довлатова исключили из Союза журналистов СССР. Кольцо вокруг него сжималось, хотя, диссидентом в прямом смысле Довлатов никогда не был. В 1978 году он эмигрировал из СССР, сначала жил в Австрии, затем поселился в Нью-Йорке и стал главным редактором еженедельной русскоязычной газеты «Новый американец», в редколлегию которой входили писатели Борис Меттер, Петр Вайль, Александр Генис, Григорий Рыскин, фотограф Нина Аловерт, много снимавшая, в том числе, и самого Довлатова, и другие. Издание быстро стало популярным в эмигрантских кругах. За двенадцать лет жизни в США Сергей Довлатов выпустил в Америке и Европе двенадцать книг, печатался в авторитетных американских изданиях «Партизан Ревью», «The New Yorker» и других, вел авторскую передачу на радио «Свобода». К нему пришла определенную популярность, опять-таки среди людей, читавших на русском языке. «Степень моей литературной известности такова, - писал он, - что, когда меня знают, я удивляюсь. И когда меня не знают, я тоже удивляюсь. Так что удивление с моей физиономии не сходит никогда». Впрочем, особого благосостояния слава ему не принесла. По словам людей, знавших его в эмиграции, Довлатов до конца своих дней жил более, чем скромно
Умер Сергей Довлатов от сердечного приступа 24 августа 1990 года, не дожив десяти дней до своего 49-летия. Похоронен, как пишут, «в армянской части еврейского кладбища «Маунт Хеброн» в районе Квинс в Нью-Йорке. На могиле установлен надгробный памятник работы Нью-Йоркского скульптора Леонида Лермана.
В СССР первая книга Сергея Довлатова была издана через полгода после его смерти. До того он был «широко известен в узком кругу», в основном, по самиздатовским публикациям. Впрочем, еще при жизни писателя, когда нашу советскую действительность взорвала Перестройка и сопутствующие ей Демократизация, Гласность и Плюрализм, какая-то информация о нем стала появляться. Я, например, впервые услышал о писателе Довлатове от коллеги по Грузинформу, рано ушедшего из жизни хорошего журналиста Володи Яралова, который не только выписывал в те годы все ставшие вдруг интересными газеты и журналы, но и, действительно, старался их читать. Он-то и дал мне прочесть интервью с Довлатовым, опубликованное в журнале «Огонек», от которого повеяло чем-то ужасно близким. А впоследствии, по мере того, как я знакомился с творчеством писателя, это ощущение все более и более усиливалось. И это – не только мое ощущение. Когда я ответил Оле, что оснований писать о Довлатове у меня нет, потому что я даже не знаю, бывал ли он когда-нибудь в Грузии, она искренне удивилась. «Какая, - дескать, - разница: бывал – не бывал. Он видит мир, как вы в Грузии, думает, как вы, шутит, как вы». Сказанное Олей особенно верно в отношении произведений Довлатова о Грузии. Грузия упоминается в текстах Довлатова довольно часто, хотя специально посвященных ей произведений у него немного. Но они есть.
«В Грузии — лучше. Там все по-другому. Больше денег, вина и геройства. Шире жесты и ближе ладонь к рукоятке ножа... Женщины Грузии строги, пугливы, им вслед не шути. Всякий знает: баррикады пушистых ресниц — неприступны. В Грузии климата нет. Есть лишь солнце и тень. Летом тени короче, зимою — длиннее, и все». Так начинается замечательный рассказ «Блюз для Нателлы», несомненно, одно из самых «грузинских» среди бесчисленных произведений русских писателей о Грузии.
«Грузинские» куски есть в знаменитом «Соло на «Ундервуде», но и пассажи из этой книги, не имеющие к нам никакого отношения, часто звучат очень по-нашему. «Какой у вас телефон?». – Не помню. «Ну хотя бы приблизительно»; или - замечательное: «Самое большое несчастье моей жизни - гибель Анны Карениной!».