(Из цикла "Сны наяву» – записки майора Ковалева")
Петров увидел, как приземлялся этот шар, когда стоял около окна и курил, размышляя о том, что его подняло ночью, и путаясь в версиях: выключил или нет свет в гараже, эта довольная рожа Иванова последнее время, простата, кофе с бутербродом на ночь или «непонятно что».
Он посмотрел на часы – было ровно три часа ночи. Ровно, конечно, не было, потому, что часы отставали в прошлом месяце на семь минут, в позапрошлом на двеннадцать… Сейчас?.. Это надо было считать.
Петров хорошо видел, что около шара не было ни полиции, ни плакатов партий, поэтому он решил, что это были инопланетяне.
- Инопланетяне, - так инопланетяне, - подумал Петров, оделся, взял молоток, подумал ещё, - взял баллончик с краской, и пошел к лифту.
…Шар стоял на трех «ногах». Ноги плавно переходили в гладкую поверхность уходившую куда-то вверх. Зная, что его рост меньше двух метров, Петров определил, что высота шара меньше шести, а значит и ширина где-то, примерно такая же.
Петров провел ногтем по плавному переходу с «ноги» в «тело» и, не встретив «ни выступа, ни щелочки», решил, что «ноги» они, когда летают, не убирают.
- Вам виднее, что делать! Ваши ноги – вам решать, куда их класть, - привычно подумал Петров "о ногах" и постучал молотком по ней.
Звук был такой же, как - если стучать бильярдным шаром по малой конфорке газовой четырех-конфорочной плиты.
Он пролез под брюхо «шара» и постучал по ему.
Звук был глухой, такой же, как из «Большого энциклопедического словаря», лежащего на полу, если по нему стучать голой пяткой или кулаком с зажатым в нем граненым стаканом .
Петров приложил ухо к «ноге», она была холодная, и звуков никаких в ней не было.
- Самим лететь не с руки, - послали роботов. Притихли, - подумал Петров и, достав баллончик, встряхнув его несколько раз, он написал краской на брюхе между ног крест, больше похожий на букву «Х».
- «Х» - оказалась красного цвета, а Петров покупал краску зеленого цвета для гаража, это его расстроило и обрадовало, и он сказал громко, никому и просто так: – «Сволочи».
Петров хотел продолжить привычное сразу и поднёс, уже было, баллончик, но почему-то передумал.
Он посмотрел внимательно на «Х» и рядом почему-то вывел «стрелочку вправо» - «>». Было красиво, но непонятно.
Почему-то подумалось: - «А почему «Х» больше? И больше чего?»
Он посмотрел вверх на небо, по привычке ища ответ там, но увидел только освещённое окно Сидоровой на седьмом этаже.
Он достал телефон и позвонил Иванову. Иванов взял трубку сразу, и сказал: - «Петров, какого хрена?..».
Петров спросил его: - «Ты в командировке?»
Тот подтвердил, что он уже три дня как уехал из города, и приедет только в пятницу.
Петров сказал Иванову, чтоб он тогда выглянул из окна, и если кого увидит у шара, то это он – Петров и попросил назвать какую-нибудь букву.
Иванов сказал: - «Фэ!».
Петров спросил: - «Почему «Фе»?»
Иванов сказал: - «Буква дурацкая, как ты. И в «букваре», помнится, был нарисован футболист, с двумя мячами подмышками, он тоже - идиот.
…Сейчас посмотрю из окна на тебя».
Петров подошел к «шару» и написал букву «Фэ» сразу следом за стрелочкой.
Стало совершенно ничего непонятно, поскольку в алфавите – буквы стоят наоборот.
Петров, долго вглядывался в «Фе», ища что-то смутно знакомое, но ничего и никого не вспомнив, кроме футболиста, подправил букву, сделав нижнюю часть палки у неё, как верхняя часть без точки в «восклицательном знаке» только «вверх ногами». От этого она получилась очень похожей на огурец... или на ещё что-то.
Постоял и за «фе» написал «43».
Тут он увидел подходящего Иванова и Спиридонову.
- Что хотят? – резко сказал Иванов, хлопнув ладонью по боку шара сначала два раза, а потом ещё один раз.
- Роботы. Молчат, - сказал Петров.
Иванов посмотрел на свежую надпись и спросил: - «А где «Фе»?»
Петров показал, а Спиридонова, дура, «прыснула» в кулак и сказала: - «Э-э-э-это не «фе».»
- А что? Похоже. Неплохо, - улыбнулся Иванов и обмяк, взглянув на Спиридонову. - А «43» - это что? – спросил он, вглядываясь в "Фэ" и в "43".
- Мне было 43 года, когда я развёлся, - сказал Петров.
- Тогда, - да! - сказал Иванов.
- Дай мне баллончик, я нарисую «чмоки», - сказала Спиридонова, схватила баллончик и стала вырисовывать красные «губки». Закончив работу, отдала баллончик Иванову.
Иванов посмотрел на «чмоки» и сказал: - «Что-то есть! Но, вроде, как не то, о чем я подумал сначала».
Он закрасил сначала кругляшки сверху у «Фэ», потом поправил «чмоки» и сказал: - «Теперь что-то есть точно. …Цвет удачный».
Спиридонова осмотрела «Фэ» и «чмоки» и сказала, что «надо линять домой пока не поздно. А то за «это» «загребут», а пока «статью» подыщут, дней пять пройдет, а ей надо в парикмахерскую.
Иванов, не слушая её, потряс баллончик, и нарисовал кружочек с точкой посередине.
- Это что? – спросила, с испугом, Спиридонова.
- Это Солнце.
А то они, может, заблудились, так хоть будут знать, – в какой системе находятся, - сказал Иванов.
- А в какой они системе? - спросила Спиридонова.
- В солнечной, - сказал Петров и посмотрел сначала на «Фе» потом на «чмоки», потом на Иванова, только потом на Спиридонову и сплюнул в сторону противоположную шару.
В баллончике ещё оставалась краска, и Петров нарисовал «просто так».
- Что это? – спросила Спиридонова, когда баллончик просто шипел уже.
- Трава у дома, - сказал Петров.
- Похоже! – сказали Иванов и Спиридонова вместе, с завистью.
Все постояли, молча, глядя на шар, вздохнули и пошли «по домам».
Петров захватил с собой баллончик, чтоб бросить его в мусоропровод и послушать, как он будет падать, ударяясь о его стенки и отскакивая.
… Когда Петров зашел домой, закурил и подошел к окну, то «шара» уже не было. На часах было «без пяти минут три».
- Просто ещё не прилетел, - подумал Петров, - Пойду спать. Краски всё равно уже нет, а молоток заберу завтра, когда пойду на работу.
... Пусть сидят в этом шаре одни! Балбесы! Железяки хреновы!
... Сволочи, подсунули красную краску вместо зеленой. Кругом одно жулье.
... Мы написали, а вы учтите!.. – подумал Петров, засыпая, о написанном с грустью, одновременно о инопланетянах и о продавцах, о Спиридоновой, одновременно с злостью и с радостью.
Засыпая, он, с волнением, подумал ещё о том, что если бы у него была серебристая "Бугатти Вейрон" и теща, как у всех, то когда бы машина с тещей падала бы в пропасть, то он не успел бы придумать, что делать ему – радоваться или огорчаться.