А-гыть! Глава 3

– Ну, ребятки! – Только и смог вымолвить Андрей Данилович, любовно осматривая строй курсантов. Голос его дрогнул, выдавая подступившие слёзы.

Да уж, посмотреть было на что. Красавцы, все, как на подбор. Форма заставила нас втянуть в себя, у кого имелись, округлости, распрямить хилые пока плечики, вытянуть вперёд и чуть вверх подбородок, нарисовав спиной чёткую вертикальную линию от крестца до затылка, сжать в волнении кулачки. А если ещё выстроить всех этих распрямивших и втянувших в одну шеренгу! Да по росту! Да грянуть духовым оркестром чего-нибудь громкое и задушухватательное!

И не захочешь, а дрогнешь, глядя со стороны.

Даже строгая заведующая Домом культуры «Химик» Нелли Григорьевна, увидев эту картину впервые, махнула рассеянно носовым платком и зачем-то сбежала в свой кабинет.

Видно, именно в тот момент появилась у неё мысль, что неплохо бы использовать курсантиков во всяческих праздничных мероприятиях, которых в семидесятые годы было в нашей стране великое множество.

Поначалу очень спорили они с Данилычем по этому поводу.

– Ребяткам нужна физическая подготовка, – твердил бывший моряк. – Их надо научить мужской дружбе, взаимовыручке, преодолевать трудности опять же.

– Без сомнений, – кивала опытная культорганизаторша. – Но, уважаемый Андрей Данилович, что плохого, если ваши курсанты поздравят с Днём Победы ветеранов? Или работниц Химкомбината – с Международным женским днём?

– Мы – не театральный кружок, – сдаваясь, пробурчал Николенко. – Хотя ветераны – это, конечно, святое.

***

Отбор в команду чтецов шёл, наверное, не менее строгий, чем в какое-нибудь театральное училище.

После трёх этапов, включавших чтение с листа отрывка из «Героя нашего времени» Лермонтова, декламацию скороговорок и участие в небольшой сценке, путём тайного голосования Нелли Григорьевна единолично отобрала восемь курсантов.

Среди них были и двое друзей – Паша Титаренко и Лёва Штейн.

***

– Только чтобы моим занятиям не мешали, – проворчал наш бравый командир.

– Что вы, что вы, – мило улыбнулась заведующая. – Обязательно согласуем.

Напомню, что Николенко мужчина был одинокий, хотя и вполне ещё импозантный и практически не бывший в употреблении посторонними женщинами.

Нелли – дама, наоборот, замужняя. Её шестилетний сын Костик постоянно болтался на работе у мамы. О муже нам известно было только то, что он имелся в наличии.

Мы, конечно, часто замечали, что наш Данилыч, увлекшись, не успевает отвести глаза и натыкается на внимательный и мгновенно охлаждающий взгляд вполне симпатичной заведующей. Болели, конечно, парни за Данилыча. И даже обсуждали на досуге, что Нелли Григорьевне больше подошёл бы морской офицер, хоть и бывший, а не какой-то гражданский тип.

*** 

В тот семьдесят первый год зима была очень снежная. Сугробы лежали с нас ростом, метра по полтора.

Моряки в такое время обычно болтаются на берегу, мечтая о начале судоходной кампании. Но нам было не до томного безделья.

Николенко сам, не имея аналогов, составил учебную программу. Мы собирались два раза в неделю по вечерам и обязательно – по субботам, изучая основы морского дела.

– Ребятки, – гордо объявил Данилыч, – нам из Севастопольской морской базы десять четырёхвесельных ялов шлют! Пусть и списанных! Мы с вами их восстановим! Послужат ещё, родимые! Одна только проблема, не ясно пока, где мы будем практикой заниматься. Но и её решим к весне, не сомневайтесь.

А мы и не сомневались! С его-то хваткой!

Два других вечера занимала Нелли Григорьевна, готовя со своими питомцами поздравление к ближайшему празднику. Близился день Советской Армии. Да и Восьмое марта было не за горами.

Мама Лёвы Штейна только качала головой, наблюдая за сыном.

– Ты уроки когда-нибудь будешь делать? – нервно интересовалась она.

– Успею, – хладнокровно отвечал юный курсант, размахивая флажками, завязывая и развязывая узлы на куске бельевой верёвки, отжимаясь от пола до синевы губ и даже стоя на голове прямо в неубранной постели.

После этих странных и не имеющих, по мнению его бабушки, никакого отношения к будущему еврейского ребёнка манипуляций Лёва умывался. Съев кусок хлеба и запив его кефиром, он с выражением начинал читать громкое поздравление ветеранам войны от имени юных курсантов.

Бабушка оглядывалась, решив, что ветераны незаметно вошли и заполнили их маленькую комнатку. Никого не обнаружив, она, сидя в партере рядом с младшим Лёвиным братом Сашей, внимательно дослушивала до конца и внутренне аплодировала, утирая слёзы и вспоминая погибшую под бомбёжками старшую дочку.

– Но домашнее задание сделать всё равно надо, – дрожащим голосом напоминала она.

Лёва учился неплохо. Школьная программа давалась ему легко, хотя на уроки он тратил не более пяти минут на каждый, включая математику.

Поэтому буквально через полчаса он выскакивал из дома и, пытаясь на бегу воспроизводить строевой шаг, несся к дому друга Паши.

На Лёвин зов выглядывала тётя Люда, Пашина мама, и сообщала, что её сын и одновременно его друг изолирован на сегодняшний вечер от общества в связи с двойкой по алгебре.

– Но если ты поможешь ему справиться с задачами, – добавляла строгая мать, – то, возможно, я выпущу этого бездельника на пять минут подышать воздухом в пределах видимости из окна.

Лёва поднимался на второй этаж и попадал в святая святых, отдельную трёхкомнатную квартиру. После четырнадцатиметровой комнатки в бывшем офицерском бараке практически без удобств, в которой они жили втроём с мамой и братом, это были хоромы.

Бабушка Штейна жила невдалеке, в маленьком частном домике, состоящем из небольшой кухоньки и комнатки. Весь день она проводила у дочери и внуков и только ночевать уходила в свои апартаменты.

Паше Титаренко повезло гораздо больше. Его родители преподавали в педагогическом институте, что давало и ему, и его младшей сестре вполне реальную перспективу по окончании школы.

– Проходи, – разрешила тётя Люда, декан факультета физкультуры. – Этот тупица, твой дружок, второй час бьётся над элементарной задачкой.


(продолжение следует)