В позапрошлое воскресенье у нас во дворе случилось ЧП.
Это важно, что в воскресенье, и именно в позапрошлое. И вот, почему важно.
Во-первых, все наши были дома. Произойди все это не воскресенье, а в какой-нибудь другой день, эффект вышел бы сосем иной.
Во-вторых, вы помните, какая в позапрошлое воскресенье стояла погода? На небе – ни облачка. От яркого солнца глаза болели. Было бы странно, если бы кто-нибудь из женщин в такую погоду стирку не затеял.
Ну а в-третьих, накануне, в позапрошлую, то есть, субботу, в газетах написали, что со следующего дня возобновляется движение поездов западного направления. То же самое и по телевидению объявили, даже, кажется, не один раз. И все-таки кое-кто не принял эту новость во внимание, из-за чего весь сыр-бор и получился.
Ну объясните мне, пожалуйста, для кого это сообщалось, если не для нашей соседки Мацацы, которую и соседкой смешно называть, потому что у нас во дворе она живет всего ничего, какой-то жалкий год, а до того проживала в маленьком городе, почти деревне, именно в западной части страны. Как она стала жить в нашем доме, каким образом сумела занять комнату на третьем этаже, которая освободилась, когда умерла бабушка Катюша, этого я не знаю. Об этом у нас между соседями в вое время много говорили. Кто-то даже ходил выяснять. Но там, куда ходил, оказалось, что все по закону. Потом, конечно, еще говорили. что законы у нас не годились, не годятся и никогда никуда не будут годиться. И что не для того умерла бабушка Катюша, чтобы на ее восемнадцати квадратных метрах поселился неизвестно, кто, а не сын тети Розы со второго этажа – Сержик, которому уже сорок три года, а он все никак не женится, потому что жену привести некуда, и которого – об этом все знают – бабушка Катюша любила, как родного. Но со временем говорить перестали. Поняли, наверное, что толку от разговоров никакого нет. Это – раз. А во-вторых, новая соседка все-таки оказалась не такая уж плохая. Во всяком случае, если сравнивать Мацацу с бабушкой Катюшей, так она, пожалуй, даже выигрывала.
У бабушки Катюши, царство ей небесное, была одна странная особенность. Прямо скажем, очень неприятная особенность была у покойной, царство ей небесное. Трудно сказать, чем оно объяснялось, может, бабушка сны какие-нибудь странные видела по утрам, но каждый день, проснувшись не свет – не заря, она выскакивала, в чем спала, на общую веранду и принималась вопить на весь двор. Что именно она кричала, разобрать было невозможно. Звучало это примерно так. Сначала: «Бур-бур-бур-бур!», а потом: «А-а-а-а!». Долго так: «А-а-а-а!». Потом снова: «Бур-бур-бур-бур!». И снова: «А-а-а-а!». И так далее. «Бур-бур-бур-бур!» было похоже на звуки, какие издает мотоцикл без глушителя, когда его заводят. А «А-а-а-а!» у бабушки Катюши выходило, как у поросенка, которого уже поймали и тащат, он, может, и не знает, куда именно, но что-то нехорошее предчувствует. И так это бывало с утра противно, что, ей Богу, очень хотелось сделать с бабушкой Катюшей то же самое, что делают с поросенком, когда его притащат-таки, куда следует.
Правда, лишнего говорить не стану, кричала бабушка Катюша не очень долго – минут двадцать-двадцать пять. А потом, видимо, уставала, шла в свою комнату, и до следующего утра ее не было ни видно, ни слышно. Если бы не эта ее привычка будить по утрам всех без разбору, бабушка Катюша была бы просто очень хорошей соседкой. Никогда никого не беспокоила. Сидела у себя в комнате целыми днями, да так тихо, что несколько раз тетя Роза, под предлогом, что хочет по-соседски угостить бабушку Катюшу мацони, ходила к ней смотреть, не умерла ли она, чего доброго. Но вот это ее странное свойство все впечатление о покойной портило. Житья от нее не было. Люди, можно сказать, не могли поспать в свое удовольствие без постороннего вмешательства. Дошло до того, что некоторые специально вечером спать пораньше ложились, потому что знали: хочешь- не хочешь, а бабушка Катюша чуть свет разбудит обязательно. Сколько раз я сам желал ей, чтобы она сдохла, царство ей небесное.
А за Мацацей никаких дурных привычек, вроде, не замечено. Женщина она молодая, есть, на что посмотреть, ни живет тихо, ничего сказать не могу. Никаких компаний, чтобы пьянки там, крики, музыка – этого нет. Утром идет себе на работу, вечером – возвращается. И - все. Когда еще ходили международные автобусы, к ней часто, почти на каждые выходные, приезжала мама. Потом, конечно, стала реже приезжать. А с тех пор, как закрыли движение поездов западного направлению, мама и вовсе перестала у нас показываться.
В общей, грех жаловаться, беспокойства от этой Мацацы нам не было. А все-таки не пришлась она у нас ко двору. Тут, конечно сыграло роль и то, что Мацаца, получается, забрала себе комнату бабушки Катюши, на которую у нас, кроме тети Розы, еще кое-кто рассчитывал. Но были у соседей к ней и другие претензии. Какая-то Мацаца, не то, чтобы гордая, или высокомерная – этого нет. Наоборот, всегда приветливо здоровается, улыбается. А когда болел дядя Гоги, сама вызвалась делать ему уколы. Мы тогда и узнали, что она, оказывается, работает медсестрой в больнице. Приходила каждый день, а если бывало нужно, и по ночам прибегала. Это все так. Но вот нет в ней того, чтобы зайти иногда вечером по-соседски, чай попить, поговорить о том-о сем, рассказать, кто такая, откуда, как у нас принято. Мы все во дворе живем, как одна семья. А она, получается, живет, вроде, в нашей семье, и в то же время, вроде, сама по себе? Кому же такое понравится? Никому.
Ну и, конечно, начали наши эту Мацацу тихо недолюбливать. Не явно, а – культурно. Встречают, например, ее во дворе, спрашивают: как живешь? Мацаца отвечает, что, ничего, мол, нормально живу. А наши ей вслед фыркают. А чего тебе, типа того, не жить нормально? Приехала из своей дыры, и тут же отхватила комнату у нас во дворе. Еще взяли моду передразнивать, как Мацаца ходит. Она, правда, когда ходит, слишком виляет нижним корпусом туда-сюда. Ну и вот. Пройдет она, к примеру. Наши подождут немного. А потом кто-нибудь начинает ходить по двору, раскачиваясь, как Мацаца. А остальные, конечно, смеются. Особенно здорово это получалось у маленькой Светы, внучки тети Нателы. Наденет материнские туфли на высоких каблуках и давай по двору ходить взад-вперед. Однажды тетя Натела так смеялась, что у нее потом приступ астмы случился. Скорую помощь пришлось вызывать.
А уж когда к Мацаце начал ходить этот с галстуком, во дворе вообще других разговоров не стало. Я лично такие вещи не люблю Мацаца женщина самостоятельная, себе хозяйка. Кому какое дело, кто к ней ходит? Но, если правду сказать, очень неприятный тип был этот с галстуком. Заходил во двор важный, как министр, вокруг никого не замечал, шел себе и насвистывал: «Сердце красавицы склонно к измене…» Без слов, конечно. Потому что - как свистом слова передашь? А на роже написано, куда он идет и для чего.
Вот в позапрошлое воскресенье он часов в двенадцать дня прошел по двору, просвистел «Сердце красавицы склонно к измене» и начал по винтовой лестнице подниматься на третий этаж. На уровне второго этажа встретился с тетей Ноной, которая вышла повесить белье на веревки, протянутые от лестницы через весь двор. Тетя Нора сказала этому с галстуком «Здравствуйте», он тоже что-то в ответ сказал и пошел дальше. Тетя Нона установила свой таз на перилах, но прежде, чем начинать вешать белье, забежала к тете Розе, чтобы сообщить ей, что тот с галстуком опять явился. Потом вышла и заняла позицию на лестнице. А уже от тети Розы о том, что этот с галстуком явился опят, в считанные секунды узнал весь дом. В общем, вскоре, изо всех выходящих во двор окон кто-нибудь выглядывал. Этого с галстуком видно уже не было, потому что он успел зайти к Мацаце. Соседи смотрели на тетю Нону и спрашивали у нее кивком: как, мол? А тетя Нора кивком же каждому отвечала, что – да, дескать, приперся опять этот с галстуком. И вешала при этом белье. А надо сказать, что в это время в одно из окон выглядывал наш сосед, полковник полиции в отставке Жора Кокоев. Когдва-то он был большим человеком, начальником управления МВД, поэтому, этот с галстуком его интересмовать не мог. Просто его жена и три взрослые дочери уже высунулись в окна, и он тоже решил выглянуть, чтобы понять, на что они там такое смотрят. И увидел на лестнице тетю Нону, которая вешала белье и время от времени кивала кому-то головой. Но ему это было не важно. А важно ему было то, что во дворе, прямо под веревкой тети Норы, стояла его машина, почти совсем новая, а главное, в это же утро собственноручно помытая полковником в отставке, и вода с белья стекала прямо ей на крышу.
Значит, как говорит наш сосед Хачик Асламазов, актер русского драматического театра, мизансцена такая. Из всех окон соседи смотрят на тетю Нону, которая вешает белье на лестнице и всем по очереди кивает. В одно окна выглядывает полковник полиции в отставке Кокоев, но смотрит он не на тетю Нону, а на свою машину, на крышу которой с белья стекает вода. А Мацаца и этот с галстуком, тем временем, находятся в комнате, где раньше жила бабушка Катюша. И никому не известно, чем они там занимаются, хотя, все и догадываются, чем.
И вот в это время во двор, держа в руках две огромные сумки, заходит мама Мацацы, которая, натурально, воспользовалась тем, что движением поездов западного направления, наконец-то, возобновилось, и приехала повидаться с дочерью. Она прошла через двор, поздоровалась на лестнице с тетей Ноной, поднялась на третий этаж, пересекла веранду и без стука вошла комнату Мацацы, дверь которой оказалась незапертой.
Тут во дворе, как говорит Хачик Асламазов, произошла немая сцена из «Ревизора». Это значит, что все, как были, так и застыли. Даже тетя Нора встала, как истукан, перегнувшись через перила с пододеяльником в руках. С пододеяльника вода льет на машину. Кокоев хотел уже крикнуть тете Ноне, чтобы она, дура, вешала скорее белье, если вешает, а если нет, чтобы шла, куда подальше, со своим пододеяльником. Но он ничего не успел закричать. Потому что в этот момент распахнулась дверь в комнату Мацацы, и оттуда раздался такой крик, какого у нас во дворе еще 6ене слышали.
Дальше события развивались быстро, как в американском кино. На лестницу, как сумасшедший, выскочил этот с галстуком. Галстук, правда, болтался у него где-то за спиной. Еще на нем были рубашка и пиджак. А ниже пояса – ничего не было. Он босиком побежал по лестнице. Следом из комнаты вылетела мама Мацацы, держа в руках большую палку, какими раскатывают тесто для хинкали. Пробегая мимо тети Ноны, этот с галстуком нечаянно толкнул таз. Он упал с перил, сначала на крышу машины полковника полиции в отставке Кокорева, а оттуда – на асфальт. Белье из таза все вывернулось и опять стало грязным. Сообразив это, тетя Нона тоже испустила громкий крик и бросилась бежать вдогонку. Одновременно с этим бывший полицейский полковник Кокоев, который, как мы знаем, раньше уже собирался накричать на тетю Нону, увидел, как огромный таз с бельем свалился на крышу его свежевымытой машины и погнул ее, как пустую консервную банку. Он в одно мгновение прямо в тапочках оказался во дворе и то побежал, пристроившись за тетей Ноной. При этом, он выкрикивал «Я тебя посажу!», но никто так и не понял, к кому именно относилась эта угроза. Следом за Кокоевым выскочили во двор и побежали его жена и все три дочери, одна за другой по старшинству. Они испугались, что полковник перенервничает, и у него опять станет болеть его много пережившее сердце. Поэтому все они бежали и время от времени по очереди кричали: «Папа, успокойся!». Такая процессия из восьми человек, которую открывал этот с галстуком, абсолютно голый ниже пояса, проследовала средь бела дня у всех на глазах по нашей маленькой улочке и, свернув на проспект Давида Агмашенебели, бывший Плехановский, который когда-то и вовсе назывался Михайловским, побежала по проспекту. Бежали они, надо полагать, много, потому что долго не возвращались. А когда вернулись, все, за исключением голого, конечно, рассказали, что добежали аж до кинотеатра «Апполо», который раньше назывался «Октябрь». Там этому с галстуком, какой-то, видимо, знакомый гад остановил машину и увез его в неизвестном направлении.
После этого мама Мацацы поднялась наверх, забрала сумки и пошла с ними на вокзал, чтобы вернуться в свой маленький город. Тетя Нона, собрав белье обратно в таз, понесла его по новой стирать. А члены семейства Кокоевых во главе с отставным полковником полиции, постояв немного во дворе у машины, тоже отправились домой. Правда, через некоторое время старшая дочка полковника в отставке – Динара – зашла к тете Розе и попросила у нее валидол.
Мацаца в тот день во дворе не показывалась. А на следующее утро вышла из дому, как ни в чем не бывало, в обычное время. Во дворе она приветливо поздоровалась с тетей Нателой, которая как раз собиралась вести Свету в школу. Когнда Мацаца прошла, девочка хотела, как всегда, передразнить ее, зашагала уже, покачивая тощей детской попой, Но тетя Натела на этот раз смеяться не стала. Она, наоборот, прикрикнула на Свету: нечего, мол, дурака валять, в школу опоздаем.
С тех пор вот уже две недели жизнь во дворе идет, как раньше. Этого с галстуком тут больше ни разу не видели. Зато заметили, что Мацаца, нет-нет, а возвращается иногда домой вместе с Сержиком, сыном тети Розы со второго этажа. Может, конечно, это у них и случайно происходит. Но, думаю, вряд ли. Потому что, когда в последнее время у нас во дворе между соседями заходит разговор, тетя Роза, как бы между прочим, обязательно говорит, что хорошо, все-таки, что комнату бабушки Катюши после ее смерти отдали Мацаце, а не какой-нибудь выдре. И еще говорит о том, что в жизни вообще всякое бывает.