Небо

Маргарита Соболева
Оно весь день странным было каким-то. То серым без просвета, если вверх смотреть - словно мешок на голову накинули. А то вдруг, ни с того, ни с сего – синева. Причем ярчайшая. Откуда бы ей взяться? И даже молнии, желтые, мелькали в ней, тут и там. Или это все казалось ему?

***

- Карманы, карманы выворачиваем! Быстро.

- Да нет у меня ничего!

- Вон тот давай. Ну-ка, ну-ка... А это что такое?!  Та-ак. Сергеев, дай наручники. Куда-куда. Быстро, кому сказал! Куда надо. Протокол составлять будем. Выродки!

***

Сюр наяву прямо. Не надо смотреть наверх, а то голова начинает кружиться бешено, только вниз – а еще лучше совсем глаза закрыть. Тогда сразу хорошо - и покой. И высоко-высоко - наверное, даже не в небе, а в космосе уже - сплетаются белоснежные, сахарные нити, вечным льдом мерцают прихотливые узоры из них. Вот и пускай.

***

- Алло... Танька...

- Мариш, ты? Чего у тебя голос такой? Случилось что-то?!

- Мишу арестовали.

***

- Работаю я, ясно?! Как закончу, так и приду – все, закрыла рот! Да что ты нафиг  понимаешь!

- Опять нализался с кем-то, я что, по голосу не слышу! Работает он! А ящик нечиненый так и валяется вторую неделю, мне куда полотенцы класть, на пол?!

- Ты чего, дурная совсем? План у нас, ясно? - сколько эту мразь пасем, никак повязать не можем. И ты еще тут гавкаешь!

***

В крыше тоже окошко есть. Маленькое, а сама крыша наклонная. Когда дождь, по стеклу так барабанит, что только держись. Так и кажется, что вот-вот стекло треснет, или прокладка там какая-нибудь отойдет - и все это хлынет прямо на голову. Но все равно хорошо, что оно есть, окошко - они так с самого начала и хотели, когда дачу строили. А иначе совсем темно.

***

- Маришенька... Ну что же тут можно сделать. Пойми - ты ничего не сможешь им доказать. Ведь Мишка же героинщик? Героинщик. И они все это прекрасно знают, и как его тогда в «Склифе» еле откачали, после передоза – все же в деле есть. И не только про него, все про всю их компанию знают: что и Анечки в живых уже нет, и Витальки. А у этого Олега, ты же мне сама говорила, где отец работает - его даже если бы и взяли, отпустили бы. Да неужели же я не знаю, Мариш, что Мишка твой в жизни сам никому ничего не продавал - но кого, ты пойми, это волнует? Да никого не волнует. На кого-то все повесить же надо – только подсунь что нужно. Бедная ты моя.

- Тань, я вообще не пойму, за что ему все это. Он же всегда такой хороший парень был – мягкий, добрый, ласковый, мне во всем помогал... Ни разу грубого слова от него не слышала - я даже, знаешь, смешно вспомнить, переживать стала, парень он растет вообще,  или кто. И вот такое - ну скажи мне,скажи,  за что?! Когда ему, после той травли в школе, Юрка с институтом помог, знаешь, мне казалось, что у него все наладилось... Даже девушка появилась, Светлана такая. Простая совсем девушка, из общежития. Я еще, дура, помню, переживала, знаешь, что он у меня красавец такой, а она – никакая. Серая мышка. Мне бы сейчас те переживания...
А знаешь, Танюш, я думаю, что это е у него еще в школе  началось. Помнишь же, какой он потеряный ходил, когда эти, как собаки, на него набросились? Причем все сразу. Да я-то понимаю, конечно, что там все от директрисы шло, рыба всегда с головы гниет. А ему от этого что, легче? - он-то ведь после той истории в полном одиночестве оказался, никто ему даже слова доброго не сказал. Так же вообще человека с ума свести можно. Хоть бы кто ему сказал: мол, бывает в жизни всякое, с кем не бывает? А тем более он тогда еще мальчишка был совсем. Я уж не говорю про христианское прощение, они, интересно, слышали о нем вообще? Ведь раскаялся же – а нет, все, точка! Мы о тебе свое мнение составили и менять не намерены - вот так у нас принято. У педагогов.  Хорошая такая школа жизни, что называется, все по справедливости. У меня, знаешь, прямо перед глазами картинка стоит, как он у окна сидит часами , в десятом классе, и в небо смотрит. И молчит. Да, наверное, тогда и началось все. Понимаешь, он всегда слишком незащищенный, что ли, для этой жизни был какой-то. Как я ему не смогла свою стойкость привить, ума не приложу...

- Маришенька, ну не надо. Ну не плачь ты так. Я тебя очень прошу. Все образуется, как-нибудь. Поверь, а? Главное ведь – это верить, это уже полдела, честно. Конечно, семь лет – кошмарный срок, максимальный. Да тем более, что вообще не за дело. Я прекрасно тебя понимаю, Мариш. Ну что уж теперь делать, раз вот так? Ведь жизнь прожить – не поле перейти. Нет, это я что-то не из той оперы говорю – я просто хотела тебе сказать, что на этом жизнь-то, дай Бог, конечно, не кончается. И в Мордовии же люди живут, верно? Как-то живут ведь, и в колонии? И выживают, Мариш, и выходят. Ты знаешь, как думай – что, может, там сверху кто-то именно вот так распорядился? Может, иначе Мишке вообще не выжить было, как Витальке с Анечкой? Может, оно все к лучшему?

***

- Добрый день, Марина Николаевна! Вы меня не помните? Я Света, с Мишиного курса. Я хотела узнать у вас, как там Миша?

- Светочка! Конечно, помню, проходи. Садись, вот сюда. Чаю хочешь? Сейчас поставлю, подожди минутку. Миша... ну как там Миша. Вот письмо сижу ему пишу. А это вот он мне написал. Хочешь почитать? Малява. Это у них так называется. Ничего Миша. Бьют его там, правда. Каждый день, по вечерам, бьют. И гепатитом «С» заразился, к сожалению. Врач заразил. Когда ему зубы выбили, его к врачу отправили. А так все ничего. Отец вот сейчас хлопочет, чтобы его в другую колонию перевели, поближе. Под Владимир. Пряник бери, свежие, только вчера покупала! Оказывается, колонии тоже разные бывают, ты знала? Я вот, до этого, не знала. Та, что под Владимиром, называется красная колония , по их какой-то там классификации. Вроде бы, там порядка больше, черный ход не приветствуется. «Черный ход» что такое? Сейчас объясню, давай, я тебе чайку еще подолью. Может быть, хочешь со мной к нему поехать? Или сама?

- А он бы этого хотел, Марина Николаевна? Как вы думаете?

***

- Отвяжись, я кому сказал! - в последний раз говорю, не доводи меня до греха. Дверь закрой, с той стороны!

- Ты чего это там в стол сунул, а? Знаю я все заначки твои, тоже мне прятальщик нашелся, алкаш и есть! Как домой приходишь, лишь бы скорей бесстыжие глаза свои водкой залить! Уже и на работе бухой, как ни позвоню. Работает он, гляньте! План выполняет! Да пьянь ты подзаборная, вот ты кто, ничем этих своих не лучше! Хуже даже! Вон, руки-то как дрожат – стыдно людям на глаза показаться. Уйду от тебя, и детей заберу – и сдохни здесь один, как собака!

- Тебе лишь бы проораться! А мне, думаешь, легко?! Думаешь, мне этих грести, вот как раз плюнуть?! Как бы, все равно наркоши, в могилу смотрят, ага? Чего жалеть-то таких, ага? - даже если сами не продают, кто сказал, что завтра не продадут? – давай в колонию мразь эту, на свежем воздухе перевоспитывать! Ага?!  А я вот, прикинь, по ночам просыпаюсь, что я их своими руками туда, на зону сплавил. А  их там кого опустили, кого забили до смерти. Они ж не гопники, по понятиям не жили. Получается, вроде помог  на тот свет скорей перебраться. Мне сказать, кто снился вчера? Сидор снился: сидит и ухмыляется, урод . А сзади него как будто пожар. А он: давай-давай, говорит, мать твою, жрать хочешь? – ну так действуй! А то не посмотрю на твои заслуги, сам сядешь у меня, если что. А ты вот, скажи, подумала, что мне там, на небе, потом все это припомнится? Хоть раз  пожалела меня? А я, прикинь, почти каждый день свечку ставить хожу! Зачем-зачем.  А почем я знаю – поможет, или нет? А может, поздно, может, он уже и не слышит меня!

***

- Мариш, приветик, это я! Ну, наконец-то. Сто лет тебя не слышала, замоталась вся. Каждый раз думаю: надо бы позвонить, смотрю на время - первый час уже. Что за жизнь такая, не говори – ничего совершенно не успеваю. Причем чем дальше, тем хуже. Раньше недели мелькали, потом месяцы... А сейчас вообще прямо: Новый год - Новый год - Новый год... Ладно, чего я, как ты там, расскажи! Мишка-то как?

- Танюшенька, родная! Да хорошо все, знаешь. Даже удивительно, как хорошо. Как в сказке. Боюсь верить прямо. Нам с Юркой удалось, наконец, адвокатов найти, и его под Владимир перевели. А ведь там, знаешь, совсем другое дело. У него там даже друзья появились. А местный авторитет так вообще меценатом оказался – Мишка же рисует отлично, его еще, помнишь, маленького Юрка к себе в мастерскую часто таскал. Нет, тот за налоги сидит. Ну, или за что-то другое хорошее, в общем, не за расчлененку какую. И вообще, знаешь, очень приятный человек, всерьез искуством интересуется, я с ним тоже общалась: мне всегда, говорит, хотелось иметь друзей в художественных кругах. Но, главное, он Мишку там никому в обиду не дает! Нам же, понимаешь, это самое важное сейчас. Тем более, что его, Бог даст, досрочно освободить могут, за хорошее поведение. Если получится, тогда довольно скоро уже. Может, даже в институте восстановиться сумеет.

- Ты, главное, Мариш, верь в это. Тогда все так и будет. Вот увидишь сама.

***

Мишенька, любимый!

Как же хорошо, что я тебя встретила в жизни. Уже пять дней, как я вернулась от тебя, а мне кажется, что вот только руку протяну – и дотронусь, и почувствую твое тепло. Ты все время со мной, и днем на работе, и вечером в институте, и ночью, когда я сплю, веришь? Я целый день вот так хожу, бумажки перебираю, на доску смотрю, пальто надеваю, в автобус пробиваюсь локтями – а ты как будто рядом. Вчера в магазине с тобой советовалась, как лучше: давай вот этот кусочек возьмем, смотри, какой хороший, и недорого совсем, сварим, и картошка у нас к нему есть, а потом телик посмотрим. Давай? Или хочешь, в кафушку пойдем, рядом с метро, шашлыков поедим, иногда можно ведь... Или книжку прочту, и тоже с тобой обсуждаю. И мне знаешь, как здорово? Я прямо вся от радости свечусь, мне многие говорили уже. Даже на улице оборачиваются – а мне прямо танцевать хочется, как будто ты уже и вправду со мной. Но это же обязательно так и будет, да?

А потом я свет выключаю, ложусь и начинаю тебя вспоминать. Всего-всего. Сначала глаза. Смотрю в них долго-долго. А потом... потом представляю, как ты меня обнимаешь. Зажмуриваюсь покрепче – и мне прямо горячо становится. Той последней ночью так здорово было, правда? А с гепатитом С ты не переживай, мы тебя обязательно вылечим, есть же хорошие врачи, и лекарства. Ты, главное, делай все правильно, чтобы тебя скорей освободили!

Я тут подумала, подсчитала все - мы отлично на мою зарплату с твоей стипендией проживем. Я ведь через месяц диплом защищаю уже, пойду на полную ставку работать, так что все в порядке. А тебе поскорей догонять надо - но ничего, ты же умный, догонишь обязательно. Так что не надо работу искать, постарайся поскорей восстановиться, и лучше на дневное.

А помнишь, как мы с тобой на собаку в окно смотрели, которая у забора все рыла что-то и рыла? Ты тогда сказал, что это собачий бог где-то клад зарыл, а в нем колбаса, ароматная такая, колечком свернута. Помнишь? А еще сардельки, и сахарные косточки. И каждая собака об этом кладе знает , ей ее родители рассказали. Поэтому собаки и роют всегда, собачий клад ищут – и так всю свою собачью жизнь.

А та собака, помнишь, рыла-рыла, а потом отошла от забора, несчастная какая-то, мордой крутит. Заскулила. Ты тогда сказал, что она, наверное, хозяина потеряла, и пошел ее кормить. Помнишь, мы даже думали, как бы ее домой взять, но куда, у тебя мама была против, а я в общежитии. Ты тогда расстроился – ну а я, наверное, в первый раз поняла, как я к тебе отношусь. Я знаешь, что тебе сказать хочу? - я таких, как ты, Мишенька, больше не встречала. Ты такой добрый, ко всем – я поэтому, думаю, и привязалась к тебе так. Нет, ты конечно, очень умный тоже , и красавец – только таких, умных и красивых, полно по улицам ходит. А вот таких добрых, как ты – нет.

А еще – ты только не смейся! - я уверена, что из тебя замечательный папа получится. Очень домашний папа. Я глаза закрою, и прямо вижу, как ты с нашими детками играешь, и по комнате их на плечах носишь, и про собачий клад рассказываешь. Ты так здорово сказки умеешь придумывать!

Ты главное, Мишенька, возвращайся скорей!

***

После дождя небо чистое, умытое. Даже не умытое – а отмытое словно. Как будто гигантской, шершавой шваброй провели по нему, сначала размазали, а потом и вымели без остатка все тучи - и осталась лишь бездонная лазурь, да светлые облака в вышине.
А порой даже радугу видно, как она над всем полем проходит, с востока на запад.