Саёнора

Было мне в 1958 году всего пять лет и жил я с матерью и батей, в славном городе Хабаровске, что на великой реке Амуре.
Наш двухэтажный деревянный барак стоял прямо на яру, который назывался Орлово поле и оттуда открывался великолепный вид на речные просторы. А  под яром, находился огромный рыбный базар.
Торговали здесь, в основном представители рыболовецких артелей, которых в то время было на Амуре множество. В правой части базара располагались артельщики с нижней от города части реки, в левой – с верхней.
«Нижние», специализировались на лове калуги и осетра, и поэтому считали себя белой костью. «Верхние» привозили на базар всё остальное – ауху, сазанов, амуров, сомов, карасей – всего и не перечислишь. Обе половины друг друга недолюбливали и нередко скандалили..
На этом рынке, мы, малолетние пацаны, хорошо зарабатывали, разнося по торговым рядам лёд. Поскольку в ту пору холодильников не было и в помине, то рыбу, чтобы не пропала на жаре, обсыпали ледяной крошкой.
Лёд заготавливали зимой – рабочие пилили на реке глыбы по 3-4 метра шириной и помещали в глубокий погреб. Летом эти громадные куски доставали и разбивали на наковальне молотом, а мы, малолетки, собирали осколки и разносили их кирзовыми сумками по прилавкам, продавая торговцам за копейки.
Для нас этот заработок был очень хорошим подспорьем - ежедневно, у каждого скапливалось сумма, достаточная для покупки нескольких порций мороженого, сладкой ваты и билета на один сеанс в кинотеатре «Гигант».
Однажды на рынок нагрянули пацаны с Сапёрных складов. Им то же хотелось зарабатывать деньги. Драка была жестокой – мы выбили неприятелю кучу зубов и своих потеряли  немало, но территорию всё же отстояли. Однако набеги с тех пор не прекращались и стали обычным делом.
Как то после одной такой стычки мы лежали на яру, тёрли ушибы и горячо обсуждали ход драки, как вдруг появился, живший в старой голубятне военнопленный японец.
Перед каждым из нас, даже пятилетними пацанами, этот очень маленького роста человечек в старой японской гимнастёрке со споротыми знаками отличия, кланялся, и говорил одно и то же: - Саёнора! Саёнора! – что в переводе на русский означает – Здрасьте!
Поздоровавшись со всеми, японец открыл свою сумку и начал раздавать нам кусочки льда, что бы прикладывать к синякам.
Почему его не отправили на родину в Японию в 1949 году, вместе с другими пленными японцами – нам было не известно. Говорили, что он потерял память после контузии и не помнил - ни как его зовут, ни откуда родом. Так что власти не знали, куда его отправлять. Как бы там ни было, а военнопленный прижился у нас во дворе и кормился тем, что помогал дворникам.
Это серьёзное занятие расположило к нему всех наших жильцов и обеспечивало ему сносное пропитание. Особенно за него переживали женщины – они вечно пихали ему шанежки и пирожки, вытирая при этом глаза платочками. Вскоре появилось у японца и имя – так как своего он не помнил, мы его так и назвали – Саёнора.
По вечерам Саёнора, был обязан являться в отделение к участковому, который строго осматривал пленного и делал в своей книге какую-то запись. После этого, мы обычно провожали японца всей толпой до голубятни, где тот и оставался ночевать – передвигаться после восьми вечера по городу он не имел права.
Вскоре наша дружба получила и материальную основу – оказалось, что японец великий мастер делать воздушных змеев. Он мастерил их всяких - и простых, и с хвостами, и трёх ярусные этажерки, и огромные ковры-самолёты.
Каждое воскресенье мы толпой сбегали с яра против ветра и тянули за бечёвку очередной экземпляр, который взвивался вверх и парил над амурскими просторами. За это мы испытывали к Саёноре огромную благодарность - ни у одной городской компании таких змеев не было!
В награду мы приносили ему сладостей, купленных на заработанные, на рынке деньги, при этом Саёнора всегда что-то начинал лопотать, сложив ладошки у груди и кланяясь.
Фронтовик, который воевал с японцами, переводил:
- Это он благодарит вас на своём японческом языке.
Каждый выходной, с утра, Саёнора одевал чистую белую рубаху и садился на краю яра, скрестив ноги, лицом к Востоку. Перед собой он зажигал тонкие деревянные палочки и, закрыв глаза, что-то пел.
- Это он своему японскому богу молится! – пояснял всем жителям двора всёзнающий фронтовик.
В то время, в бараке, напротив, поселился орденоносец, Герой Советского Союза дядя Саша Кружилин с дочкой и двумя маленькими пацанами. Матери у них не было – померла года три назад. Вот восьмилетняя Танька и руководила семьёй, где главным «дитём» был непутёвый дядя Саша. Непутёвым его звали потому, что пил он беспробудно, каждый день. Поэтому даже звезда Героя его не спасала – нигде на работу не принимали.
В Таньку мы были влюблены поголовно – красавица с голубыми глазами, умница, да ещё отец – Герой! Но ей было не до нас – она вечно что-то варила, штопала, мыла и наши знаки внимания не замечала. А по вечерам она вытаскивала из компании дворовых фронтовиков пьяного отца и, не по-детски ругаясь, вела его домой.
Всю войну дядя Саша прослужил в разведке и умел только одно – драться и стрелять, но в мирное время это уже не ценилось. Однако он всё-таки нашёл себе работу по специальности.
Был тогда такой обычай на рыбном базаре – каждое воскресенье, после закрытия, проводить кулачный бой: торговцы с нижнего Амура выставляли своего бойца, а с верхнего – своего. Поединок проходил по правилам и даже был призовой фонд, который  составлял ведро водки и сумку закуски.
Дело происходило так – часам к пяти вечера на рынок подъезжал «воронок», дверца машины открывалась и на подножке кабины, возвышаясь над собравшимся народом, появлялся старый участковый Андреич в тёмной форме и с наганом на боку. Он оглядывал публику, которая расступалась,  образуя круг, и махал рукой - это означало «добро». После этого в круг выходили два бойца и поединок начинался. 
Вот здесь то и пригодились дяди Сашины навыки, полученные им в разведке. На вид худой и невзрачный он обладал хлёстким ударом и обычно опрокидывал соперника уже на второй минуте боя, не смотря на его вес и размеры. Торговцы с нижней стороны, за которых «выступал» бывший разведчик, пребывали в восторге – победа всегда была на их стороне! «Верхние» такого бойца, как дядя Саша не имели, что и вызывало у них страшную досаду.
Обычно, после выигранного поединка дядя Саша в рваной, окровавленной рубашке, в пиджаке, накинутом на плечи, геройской походкой поднимался по длинной, деревянной лестнице на яр, в окружении компании прихлебаев и друзей-фронтовиков. Сзади несли призовой фонд - ведро водки и закуску и шёл гармонист, наигрывая мелодии военных лет. Замыкала шествие зарёванная Танька, которая канючила: - Папочка не пей, папочка, не пей!
Компания усаживалась на полусгнивших брёвнах, а мы, пацаны, пристраивались метрах в двадцати и жадно слушали военные истории, а иногда и выполняли поручения выпивающих – приносили воду, спички, бегали за чем-нибудь в магазин. Завершалось сидение фронтовыми песнями и над просторами реки до поздней ночи разносились пьяные голоса.
Однажды противником дяди Саши оказался совсем молодой парень. Выйдя в круг, парень как-то странно запрыгал на носках. Дядя Саша с усмешкой подскочил к нему и ударил своим коронным правым хуком с низу. Обычно это кончалось падением противника, но парень легко увернулся. Так повторилось ещё несколько раз. Озадаченный дядя Саша начал понимать, что перед ним соперник, обладающий техникой бокса. В растерянности дядя Саша остановился на месте и сразу получил сильнейший удар в челюсть, который сбил его с ног. Толпа ахнула! Но старый фронтовик не привык сдаваться - он вновь поднялся и опять был сбит.
По правилам рыночных боёв, дядя Саша мог пролежать на земле  минуту - бить лежачих, было запрещено, но после этого бой был бы проигран.
Однако сдаться дяде Саше не давала гордость, и он вставал вновь и вновь, и опять падал на землю от беспощадных кулаков противника. Вскоре всё лицо его было в крови.
- Саня, не вставай! – орали из толпы ему друзья.
- Папа, папочка… Не бейте папу! – ревела Танька.
А старый разведчик всё поднимался и поднимался, и шёл вперёд навстречу очередному удару. Он уже ничего не видел, не понимал, но, видимо, срабатывало заложенное в войну упорство – выстоять любой ценой - и это не давало ему признать своё поражение.
Когда в очередной раз, дядя Саша, на заплетающихся ногах приближался к противнику, который уже готовил для  него сокрушающий, нокаутирующий удар, из толпы неожиданно выскочил маленький, кругленький человечек.
- Саёнора! – ахнули мы.
Японец встал между дядей Сашей и молодым бойцом и что-то начал громко выкрикивать на своём языке, вытянув вперёд руку – было очевидно, что он пытается прекратить избиение.
Противник дяди Саши, не долго думая, мощно пробил в  японца правой. И тут случилось невероятное – рука боксёра столкнулась с резко подставленной ладонью Саёноры и, отскочив, повисла плетью. От боли молодой боец схватился за локоть и заохал – продолжать поединок он больше не смог. Толпа зашумела.
- Не честно! – орали верхние торговцы.
- Честно! – противостояли им нижние.
Наоравшись, все обратились за решением к верховному судье – к участковому Андреичу. Тот долго думал, а затем нахмурил брови и что-то сказал.
- Ничья, ничья! – прокатилось по толпе.
Так и решили и призовой фонд - водку и закусь поделили по полам, а бой прекратили. Своё решение Андреич мотивировал тем, что хотя молодой боец и выигрывал поединок, но довести его до конца не сумел.
- Да разве, что-нибудь изменилось бы в конце? – спрашивали скептики.
- Да кто его знает? Всё могло быть, это как на войне… – философски отвечал тоже бывший фронтовик Андреич.
Всех такое решение удовлетворило, поскольку мудрость участковых тогда не подвергалась никакому сомнению.
Когда смывший с лица кровь дядя Саша устроился с компанией на яру у заветного ведра, он послал нас за Саёнорой. Вскоре маленький японец испугано, сложив ладошки у груди, стоял перед матёрыми фронтовиками.
- А ты, я гляжу, парень - ничего, нашенский! Да и рука у тебя, словно  каменная… – сказал дядя Саша и, улыбнувшись, протянул японцу алюминиевую кружку с водкой.
Саёнора, что-то пробормотал по-своему и запел восточную мелодию.
- Это он нам тост говорит уважительный, такой у них обычай – петь от уважения, перед выпивкой… – со знанием дела  пояснил фронтовик, воевавший с Квантунской армией. 
Пропев мелодию, Саёнора поднёс к губам кружку и выпил до дна. Фронтовики выпили следом и оживились. Все, перебивая друг друга, порывались, что-то сказать японцу хорошее и дружески хлопали его по спине, слышалось: - Саёнора! Саёнора!
А Саёнора, захмелев, улыбался и вертел головой по сторонам – он ничего не понимал и только чувствовал, что ему здесь все рады.
Пролетели годы, и давно нет уже участников тех событий, а вот память, навсегда сохранила, как фронтовик, Герой Советского  Союза, обнимает за плечи японского военнопленного.
Что ж, правильно говорят - воюют короли да министры, а у простых людей свои отношения, своя правда… Об этом мы, пацаны, впервые тогда и задумались.