В возрасте тридцати пяти лет я решил принять христианство и стал готовиться к исповеди. Жизнь была бы совершенно невозможной, если бы не существовало способа, некоего универсального способа, как пережить любые несчастья и добиться в жизни если не процветания, то хотя бы благополучия. Этот способ, этот Ключ ко Всему называется смирение, которое состоит в том, что ты принимаешь себя таким каков ты есть и мир таким каков он есть, на этой почве ты успокаиваешься и наконец-то начинаешь жить. Исповедь-это смирение, обращенное в прошлое, это перепросмотр прошлого с позиции смирения.
Христианин принимает на веру, что Бог есть,и что Бог-есть Все, а раз Бог-это Все, значит Все Одно. Люди были изгнаны из Рая за то, что поделили мир на Добро и Зло, т.е поделили его на отдельные объекты, имеющие начало, форму и конец.
Человек существо отделенное, то есть является отделенным от Всего объектом. Когда человек отделяет себя от Всего, он выносит мнение, что Я лучше чем все остальное, так возникает главный, а по сути единственный грех - грех гордыни.
Гордый человек смотрит на себя как в кривое зеркало, по сути он себя не знает. Исповедь-это возможность узнать себя настоящего, узнать какой могла бы быть твоя жизнь, если бы ты жил в смирении.
Гордыня-это грех вовсе не потому что гордый человек делает зло другим людям, все это социальное искажение учения Христа, которое абсолютно экзистенциально и не имеет никакого отношения к социальным делам. Гордыня-это грех потому что гордый человек чувствует постоянную душевную боль, смирившийся человек этой боли не чувствует.
Мир гордого человека разделен на отдельные объекты, имеющие начало, форму и конец и поэтому мир гордого человека разделен ЕГО МНЕНИЯМИ на Добро и Зло. И поэтому в мире гордого человека есть Зло, и поэтому гордый человек стремится уйти от Зла и придти к Добру, гордый человек стремится стать лучше. Под девизом «Стать лучше» марширует кто угодно: учителя, бизнесмены, философы, экологи, художники, спортсмены, фотомодели и их фотографы и простые обыватели - все эти люди хотят стать лучше, иногда они даже называют это самосовершенствованием. Подлинное самосовершенствование состоит в том, что бы не заниматься самосовершенствованием, а смириться.
Казалось бы, что может быть проще, чем принять себя таким каков ты есть и мир таким каков он есть? Но для большинства людей эта задача совершенно не выполнимая, потому что если принять себя таким каков он есть человеку, большинству людей, придется принять себя глупыми, слабыми, некрасивыми, совершенными неудачниками, не добившимися в жизни ничего. Большинство людей не могут этого сделать, поэтому они носят маски. Большинство людей не настоящие, они изображают ум, изображают силу, изображают радость. Я решил это изменить, я захотел стать настоящим, я перестал изображать радость, я перестал улыбаться.
Отсутствие смирения – это причина постоянного и неуклонного роста психических заболеваний и самоубийств, это причина того, что по планете Земля бродят толпы непонятных людей без флага и родины и сами не знают кто они, что они и зачем они.
Поэтому таким огромным спросом пользуются компьютерные игры, телесериалы и вообще телевидение и любые другие способы отвлечения внимания, все что угодно, лишь бы не думать о себе, о том какое ты ничтожество. Одни в ужасе прячутся за страницей в социальной сети, другие в таком же ужасе бросаются заниматься самосовершенствованием. Стремятся стать лучше.
Принять мир таким каков он есть не менее страшно, чем принять себя таким каков ты есть, потому что в таком случае тебе придется принять тот факт, что ты находишься в совершенно жутком мире, в котором в любой момент с тобой может случиться любое несчастье.
А сколько было всяческих проектов и проектировщиков по спасению мира. Гуманистический и те которые из него выросли: коммунистический, научно-технический и что-то там еще. Джордано Бруно был неглупым парнем и много знал, одного он не знал: смирения, иначе не пошел бы за свои убеждения на костер. Джордано Бруно пал первой жертвой гуманизма, что он породил-то его и убило.
Никто не знает смирения, поэтому гуманизм расцвел на Западе буйным цветом на несколько сотен лет и только в результате двух мировых войн, прогремевших в Европе в ХХ веке, закралось сильное сомнение в возможность победы гуманизма. Сомневающиеся стали читать Фаулза и признали таки его великим. Но на одном сомнении далеко не уедешь и все новые бойцы встают под знамена гуманизма, как основополагающей философии Запада.
Я стал изучать духовные учения, потому что искал спасения, искал выход из своей безрадостной и беспросветной жизни. Я стал изучать сверхчеловеческие знания, потому что человеческие знания ничего не меняли в моей жизни, никак ее не улучшали. Я был беден и одинок, у меня даже не было постоянной работы, а лет мне было уже за тридцать.
Изначально, когда я только-только начал задумываться о том, что возможно моя жизнь плоха, потому что я банально глуп, я как и все кто хочет поумнеть, стал читать книги. И я много узнал из книг, так много, что у меня даже свои мысли начали появляться, а так как литературным талантом я был наделен, то я стал писать.
Но вот беда: от того что я прочитал много книг, моя жизнь не стала лучше, я по прежнему был беден и одинок. Мало того мое писательство было никому не нужно, то есть людям которые позиционируют себя, как некие культурные деятели: издатели и всякие кураторы литературных проектов и кто-то там еще, к кому я только не ходил, галлеристы какие-то, которые обеими руками за современное искусство, оно было им не нужно не потому что они меня читали и пришли к выводу, что это плохо, а просто в принципе не нужно и все. Все они варились в каких-то своих уютных кастрюльках и были страшно самодовольны.
Когда я только начал писательствовать, я наивно полагал, что для того, чтобы стать издаваемым писателем нужно просто написать хорошую книгу. Каково же было мое удивление когда я понял, что это вовсе не так, что известными и издаваемыми писателями часто становятся люди по каким угодно причинам, только не потому что они хорошо пишут.
С изобретением книгопечатания книга стала фетишем западной культуры, источником гуманистических знаний, но для меня было очевидно, что с этим источником что-то неладно, а значит и со всем гуманизмом.
Ужас человеческой жизни заключается в том, что наша жизнь нам не принадлежит, мы не контролируем реальность в которой находимся, а потом нашу жизнь у нас, против нашей воли, забирают и ничто не в силах это изменить.
Есть что-то завораживающее в невозможности разрешить человеческие проблемы человеческими же средствами, проблема не решается в рамках проблемы. Но не достаточно просто перестать быть человеком, нужно еще стать нечеловеком.
Моя изначальная ошибка заключалась в том что я, как Раскольников, искал спасения в сверхчеловеческом знании, а вся суть такого знания заключается в том, что бы не искать спасения, то есть спасение обретается через отказ от спасения.
Пару лет назад я лежал в больнице с гайморитом и меня, как латентного до мозга костей, гуманиста поразило отношение ко мне со стороны врачей. Врач, человек с точки зрения гуманиста почти святой, кричал на меня, воткнув в мою голову толстенную иглу, он хватал меня за голову и криком объяснял мне, как я должен ее держать. Я ничего не отвечал ему, не мог ответить, из моего носа торчала толстенная игла, и я был полностью во власти этого врача, потому что только он работал в эту смену, и только он в данный момент имел право распоряжаться иглой, которую воткнул в мою голову. Испытание для моей гуманистической гордыни было совершенно дичайшее. Ведь речь шла не о гопнике каком-нибудь, речь шла о враче! Доктор, я и толстенная игла находились в финальной стадии эпохи гуманизма, которая предполагает высокий потребительский уровень, которого доктор был лишен, на этом и была основана его злость.
Любопытно то, как я вообще попал в эту больницу, потому что сначала меня лечили платно в поликлинике при спортивной школе и неплохо срубили денег, а потом когда уже поняли, что дела мои плохи, быстро накатали мне направление на диспанцеризацию в нормальную городскую больницу, сказали ехать срочно и срочно же делать прокол. Я приехал, но врач, а это был другой врач, не тот о котором я говорил выше, сказал что мест нет. Как я понял потом, он сказал это специально, чтобы напугать меня. Унизить, напугать, причинить другому человеку боль-все это приемы помешанного на своей гордыне человека. Это был главный врач отделения, он сказал мне, что мест нет, но что бы я приезжал на прокол через два часа.
Надо было видеть с какой злостью и даже ненавистью он засовывал в мой нос спицу на конце которой была намотана вата с замораживающим средством, и как он потом кричал на меня (он тоже кричал на меня): «Ты что сам то не чувствуешь, как от тебя воняет!?» А воняло от меня и правда сильно, это уже когда гной пошел.
Дело было первого мая, то есть в тот день, когда все гуманисты отмечают свой атеистический праздник мира и труда, поклоняются идеалам, основанным на гордыне.
Любопытна предыстория того, как я попал к этим врачам - коновалам. Первые признаки гайморита: неприятный запах и слизь в носоглотке я почувствовал примерно за год до того, как попал в больницу. Я тогда работал старшим администратором в парфюмерном магазине, только-только занял эту должность и очень гордился собой, готов был горы свернуть, что бы доказать, что я достоин этой работы, уж я не подведу!
В подчинении у меня было шестеро двадцатилетних дебилов, которые не желали не работать, не учится и были всегда и всем недовольны. Меня они не любили, потому что я требовал дисциплины, а им кажется было даже не в домек, что сами они были здесь поставлены для того, что бы следить за порядком среди продавцов. Им было абсолютно наплевать на то, что с меня спрашивало вышестоящее начальство, они считали что ЭТО НЕСПРАВЕДЛИВО, но деваться было некуда и они продолжали работать.
Но среди них был один особо обиженный. Он устраивал истерики посреди торгового зала, потому что отказывался стоять на дверях, считал это ниже своего достоинства. Он совершенно не терпел, когда я делал ему замечания, а замечания я делал ему постоянно, потому что он постоянно нарушал правила, а нарушал он их постоянно, потому что он был КРУТЫМ и для него правила были не писаны. Он жил среди гопников и занимался карате, он знал, что в жизни главное уметь дать в морду. Он в это верил.
В конце концов, я стал его врагом номер раз, я стал его идеей фикс, он наконец-то нашел причину всех своих жизненных неудач.
В магазине я занимался не только администрированием, но еще и хозяйственной деятельностью, был заместителем управляющей по хозяйственной части. В мои обязанности, в том числе, входила регулярная чистка паласа, который лежал в магазине у входной двери. То есть раз в неделю, примерно, я созванивался с мужем управляющей магазина, он заезжал за мной на своем микроавтобусе и мы везли палас в автомойку.
Однажды одним прекрасным летним днем, раздав графики дежурств на следующий месяц, работавшим в тот день администраторам, я ждал мужа управляющей с минуты на минуту. Мой обиженный каратист, как на зло, стоял на дверях и как только глянул в график, тут же начал причитать, смен я ему, видите ли, слишком много поставил.
Подъехал микроавтобус, я свернул палас и вышел с ним на улицу, муж управляющей вышел из машины, чтобы открыть мне дверь.
-Иди сюда!- услышал я у себя за спиной. Обернувшись, я увидел своего каратиста, который приглашал меня на разговор в обычной гопниковской манере. Рядом с магазином стоял киоск в котором продавали СD и DVD диски, а за киоском мы администраторы курили, вот туда за киоск он меня и приглашал.
Я понимал, что он может меня избить, он был псих с напрочь отбитой головой и первым моим желанием было закинуть палас в машину, сесть в нее самому и уехать, но черт побери, до чего же противно трусить! Бросив палас на тротуар, я пошел за киоск.
Каратист стал орать на меня, обвинять меня в том, что я на него стучу, будто бы одна из продавщиц случайно подслушала, как я стучал на него управляющей магазина. Все это было и страшно и смешно одновременно. Каратист размахивал руками и жаждал меня ударить, но не мог, потому что трусил, потому что понимал, что последствия могут быть вплоть до уголовного преследования, потому что в состоянии гордыни человек всегда трусит, будь ты хоть какой каратист.
Его обвинения были совершенно несправедливы, потому что я был строг к парням, но стучать, точнее докладывать, потому что руководитель на подчиненного докладывает, а не стучит, нет никогда и это при том, что меня постоянно прессовали сверху и склоняли к стукачеству. В глубине души я был на их стороне и точно так же считал себя обиженным, как и мой каратист, он и я- мы составляли отличную пару, мы представляли собой разные степени одного и того же.
Я постарался, как можно более спокойно ему объяснить, что сейчас мне некогда с ним об этом говорить, но когда я вернусь, мы обязательно побеседуем.
А когда я вернулся, мы действительно побеседовали, я внимательно и почти с участием выслушал все его обвинения и угрозы и постарался убедить его в том, что магазин сейчас переживает не лучшие времена, но как только все наладится, так все будет хорошо, потерпи немного милый, ага?
Магазин действительно переживал не лучшие времена, администраторов постоянно не хватало и мне приходилось терпеть все это быдло, которое при другом раскладе я уволил бы на раз.
Вечером ко мне подошла управляющая. Она не могла спросить меня в лоб о конфликте с каратистом, потому что откуда она могла про него узнать? От мужа? Да, муж что- то видел, но этого недостаточно, я должен признаться сам. Она не говорила прямо, ходила вокруг да около и ждала. И тут я СМИРИЛСЯ, а когда ты смиряешься, жизнь налаживается сама собой. Я предложил ей отойти в сторону и побеседовать. Я рассказал ей все как на духу. Вместе мы составили акт по данному происшествию, и на завтра каратист был уволен.
«Я верю в Бога» - сказала управляющая, когда я рассказал ей про наши дела с каратистом, она говорила что-то еще, но я запомнил только эти три слова, которые я услышал от человека от которого меньше всего ожидал их услышать в момент, когда я, наконец-то, смирился.
И тут у меня и случился первый признак гайморита. И мне уйти бы на больничный, пока в магазине вся эта история окончательно рассосалась бы: пока каратист увольнялся, получал расчет и разговаривал с другими администраторами в торговом зале, демонстрируя тем самым свою смелость, пока все это происходило, я спокойно отлежался бы в больнице, но я не такой! Я не могу бросить работу! Я еще сам себе найду работу! Только оцените мое трудолюбие. В результате пришлось еще провести пару бесед с каратистом и пару раз получить от него по лицу. Не сильно, нет, не сильно, ударить сильно он боялся.
А потом оказалось, что он не был никаким каратистом, он все врал. А я верил, потому что был лохом и ленился проверить, жил безответственно. Ответственность начинается со смирения со своей смертной человеческой судьбой. На это почти никто не способен.
За работу я всегда очень держался и даже цеплялся, это правда. С работой в нашем захолустье всегда было плохо и основная масса населения и наша семья, в том числе, жили бедно. За работу нужно держаться изо всех сил, так говорил мне мой страх. Теперь, когда я оглядываюсь на прошлое с позиции смирения, я вижу, что работа для меня всегда находилась, ни разу такого не было, чтобы я не смог заработать себе на жизнь, ни разу не сидел голодным, а если даже не было денег на одежду, находились люди, которые отдавали мне одежду. Знакомый коммерсант закрывал бизнес и отдал мне из нераспроданного товара новую демисезонную куртку, а родственники подогнали дубленку и свитер, ну и так далее.
Мне, конечно было стыдно носить одежду с чужого плеча, но это с позиции гордыни, а с точки зрения смирения, какая разница? Одежда она и в Африке одежда. Сам ты ее заработал, отдали тебе ее или ты ее украл или ты ее с трупа снял, какая разница? В смирении разницы нет, разница есть только в гордыне.
Тоже самое и со многими другими вещами. Если у кого то есть деньги и он хочет забухать с тобой, то почему бы не забухать? Гордыня не велит? Вот то-то и оно. Однажды, когда я уже начал эти вещи понимать, тот знакомый коммерсант, который отдал мне новую демисезонную куртку, спросил меня, почему я не работаю? «Зачем мне работать, если ты меня поишь?»-ответил я.
Красивой, глупой девочке Ирине О было шестнадцать лет, и она мне так нравилась, что у меня аж слюни с клыков капали. Очень нравились мне в двадцать лет вот такие вот свежие, юные, бездумные тела. Она была, как спелый плод, эта Ирина. Торжество плоти над духом, так сказать. В наше время она могла бы стать танцовщицей аренби.
Я знал, что Ирина незадолго до нашего знакомства, лишилась невинности и не занималась сексом регулярно. Я хотел закрутить с ней любовь на пару месяцев, а она ждала от меня серьезных отношений. Я не мог предложить ей ничего серьезного, вокруг меня было слишком много красивых глупых девочек и я не собирался потратить себя всего на одну Ирину, я хотел потратить себя на нескольких Ирин, Маш, Лен и Свет.
Канат мы с ней перетягивали целое лето, иногда наше общее терпение заканчивалось, и она оказывалась в моих объятиях в темном углу ночного клуба, но полного доступа до тела она не допускала.
Ночные клубы тогда были те еще. Бандиты просто снимали помещение какого -нибудь кинотеатра или дома культуры, которое имело весьма печальный вид, но в темноте ведь все равно не видно, устанавливали музыкальную и свето - аппаратуру, барную стойку и пластиковые столы и стулья, как в летнем кафе. Вот тебе и весь клуб. Пляши - не хочу.
Про Ирину ходили разные слухи, малолетние стервы чего только не насочиняют друг про друга. Она вела праздный образ жизни и слухи казались весьма правдаподобными, но я им не верил, не была Ирина похожа на опытную шлюху, совсем не была. Молоденькая дурочка пару-тройку-четверку раз по глупости или на пьяную голову попадавшая в чужую постель, но не более того.
Но этим слухам с удовольствием поверила неудачливая сутенерша Света Т по кличке Сова. Дела у нее шли из рук вон плохо, потому что красивые шлюхи не хотели с ней работать, она ничего не могла им предложить. И тогда у нее возник почти гениальный план: заставить работать на себя девушек с сомнительной репутацией, таких как Ирина. В ночном клубе в котором все мы регулярно тусовались, таких девушек было несколько.
И возможно даже, что этот совершенно безумный план сработал бы, но у всех девушек нашлись покровители, не нашлось покровителя, только у моей Ирины. И тогда я понял, что мне повезло.
Ничего особенного я тогда из себя не представлял, обычный двадцатилетний любитель загулять на трое суток и трахнуть красивую девочку. Просто наехать на Свету Т, что бы заступиться за Ирину, я не мог, но у меня была одна военная хитрость: я знал про Свету, что она стучит ментам на тех бандитов, с которыми общается.
Я предложил Ирине сделку: она становится моей подругой на неопределенный срок, а я отмазываю ее от Светы. Ирина радостно согласилась. Потом я встретился со Светой и объяснил ей, как обстоят дела. Света нехотя, но согласилась.
И дело было в шляпе, точнее оно было бы в шляпе, но тут во мне проснулся великий гуманист. Он нашептал мне, что я совершил действительно добрый поступок, спас девушку из беды и в кои - то веки прикоснулся к великим гуманистическим идеалам и неужели я теперь все это уничтожу, воспользовавшись ситуацией самым грязным способом, конечно же нет! И я не тронул Ирину. Я праздновал свой первомай! Спустя два года, когда она стала старше и смелее, она сама позвала меня к себе на ночь.
Со Светой Т была связана еще одна интересная история. Я хотел отмазать от армии моего друга Юру В, потому что у меня с ним были общие очень сомнительные дела, с ним и с другими ребятами: каратистом – самоучкой Димой К (я считал его лучшим другом, потому что это был добрейший человек исключительной порядочности), огромным детиной андреем М и мелким прыщиком Лехой Ч (Я всегда был против него, но он оставался в команде под ответственность Димы К, который с ним с детства дружил).
Света Т была в Юру влюблена, она сказала, что знает человека, который знает другого человека, который за взятку отмажет Юру от армии. Сова забила стрелку тому человеку у Центрального рынка. Мы с Юрой на нее не пошли, мы наблюдали со стороны.
На стрелку пришел молодой парень, немного старше нас, очень маленький и худой, такой малыш на котором висела толстенная золотая цепь с огромным христианским крестом. На человеке действительно большом, на таком как Юра, например такая цепь с таким крестом смотрелась бы хорошо, но на таком малыше, тем более в интерьере Центрального рынка, это был верх безвкусицы. Это было то о чем я подумал, наблюдая за ним и Светой.
- Видал, какая цепь? Надо бы ее с него снять, - это было то, о чем подумал Юра.
Парня с цепью звали Калина, когда Света закончила с ним базарить, она подошла к нам и первое, что Юра у нее спросил: не из блатных ли Калина? Света сказала что нет. Вопрос был важный, потому что снимать цепочку с блатного – это не тоже самое, что с обычного лоха.
Мне эта идея не понравилась, потому что это могло помешать более важным делам, а именно отмазыванию Юры от армии.
-Где мы возьмем деньги на взятку, - спросил я, потому что деньги требовались большие.
Света сказала, что мы не будем платить Калине, мы его кинем. Она это сказала, когда мы сидели в баре клуба, она как всегда пила кофе и курила и от нее, как всегда воняло потом, потому что ей, как всегда было страшно, потому что дела, которыми она промышляла, были ей не по плечу, и она была за них неоднократно бита, пару раз даже у меня на глазах. Девушка, лежащая на асфальте в крови – это не самое приятное зрелище.
Мы ее поддержали, потому что нам было всем по двадцать лет, и мы были наивные пингвины, мы думали, что отмазать человека от армии – это так же просто как прокатиться на такси и уйти не расплатившись.
Калина со всеми договорился о том, чтобы отмазать Юру и назвал требуемую сумму. Денег у нас не было, мы так ему и сказали, потому что нам больше ничего не оставалось, потому что он отказался работать дальше без предоплаты.
И тогда Калина объяснил нам с кем мы имеем дело и что с нами может быть ничего плохого-то и не случится, если мы его кинем, но вряд ли кто-то еще захочет иметь с нами дела. Парень оказался блатным, а не лохом, он объявил нам сумму штрафа, которую мы должны уплатить, чтобы сохранить репутацию.
Сумма штрафа была намного меньше, чем требовалось на взятку, но у нас и таких денег не было. Света сказала, что соседи ее родителей коммерсанты, и она всегда в курсе, когда они уезжают за товаром и квартира остается пустая. Она всегда в курсе этого, потому что соседи просили родителей Светы присматривать за квартирой.
Света была с родителями в ссоре и давно не жила дома из-за каких то глупостей, но всегда с удовольствием ездила к ним в гости за деньгами, которыми они ее неустанно снабжали. Мало того, она у своих родителей еще и подворовывала. Она знала, что в спальне родителей за иконами есть тайник и знала как его открыть, тем и жила.
Соседскую квартиру мы обнесли, взяли не Бог весть что, но на выплату штрафа хватило, еще и погулять осталось. Золотые и серебряные украшения все продали, а один серебряный крест с цепочкой я оставил себе и долго потом его носил, все таки это было мое первое настоящее преступление.
Калина сказал, что мы молодцы и всяко нас зауважал, мы потом частенько с ним пересекались, выпивали и общались в шашлычной на рынке, хорошее было место, прибежище жуликов и бродяг, потом ее снесли и построили очередной тупой торговый центр.
Чуть позже мы с Юрой В хотели кинуть одного азера на деньги, Юра ради этого даже устроился к нему на работу водителем и телохранителем. А познакомила их Света, она поставляла азеру шлюх. Долго мы выжидали подходящего случая, что бы взять большой куш. Азер был редким балбесом, мог целый пакет денег возить в богажнике машины. Юра иногда заезжал к нам в клуб и давал из этого пакета денег на разгул, азер все равно ничего не замечал.
У азера был целый железнодорожный вагон водки и он предлагал мне (к тому времени уже и я с ним познакомился) отвезти этот вагон к Юре на родину в Тюмень и там его продать, отец Юры должен был в этом помочь. Речь шла о восьмидесяти тысячах долларов, и это был тот самый большой куш.
Все мы понимали, что азера придется валить, и азера и его брата криминального авторитета, потому что иначе мы сами однажды оттаем в лесу по весне. Юра сказал, что отец найдет для нас и вальщика.
Юра сказал, что в Тюмени у него есть два десятка преданных ему парней. На вырученные от продажи водки деньги мы собирались перевезти этих парней в наш город, купить машины, оружие и средства связи. Мы собирались устроить большой переполох в маленьком городе. Мы собирались устранить местных криминальных авторитетов и занять их место. Мы на полном серьезе обсуждали этот совершенно безумный план, что-то вроде гениальных планов Светы Т.
Я понимал, что при таком образе жизни пожить удастся лет до двадцати пяти - тридцати, а потом тебя застрелят в подъезде или в машине и ты станешь городской легендой, как многие другие, которые иногда даже до двадцати пяти не доживали, но это было не важно. Как сказала мать одного будущего императора Рима, когда предсказательница предсказала ей смерть от руки сына, если тот станет императором:"Пускай убьет, лишь бы правил!"
Юра сказал, что если не выгорит здесь, мы можем переехать в Крым и там по той же схеме занять небольшой городок, который он хорошо знает, потому что у него там родственники.
Азер постоянно устраивал на блат – хате шумные вечеринки с ****ями и дорогим алкоголем и Юра принимал в них участие.
Однажды на одной из таких вечеринок у азера пропали деньги, совсем немного, две сотни баксов, но они пропали из кармана пиджака. Взять эти деньги мог только Юра, я в этом абсолютно уверен, больше из той компании никто бы не решился. Света так и сказала, когда азер взял ее за горло в прямом смысле слова, потому что думал, что деньги взял кто-то из шлюх.
Юру поперли, водочная тема накрылась и он с горя уехал домой в Тюмень, брата азера криминального авторитета потом все равно убили, видимо судьба у него была такая, а Света села в тюрьму за организацию притона.
Бог даст тебе все, что тебе нужно: еду, одежду, деньги, алкоголь, девушку. Иногда он делает так неприкрыто, что отпадают все сомнения в его участии.
Однажды ко мне обратилась за помощью одна моя знакомая Наташа П, которую я в свое время спас из лап Светы Т. Наташа мне нравилась чисто по человечески, мне нравилось проводить с ней время и общаться. Она была умная и вообще какая-то не наша, не нашего круга, например, она очень талантливо рисовала, нигде специально не училась, просто сидя в кафе могла на салфетке такое изобразить, в Третьяковку не ходи.
Наташа была на подхвате у Светы, но потом встретила хорошего парня и решила завязать, а Света не хотела ее отпускать, грозилась нанять отморозков, что бы они искалечили Наташу. Мне опять пришлось напомнить Свете о ее особых отношениях с ментами.
Дело касалось двоюродной сестры Наташи по имени Ирина Б, которая мне очень нравилась, но приударить за ней я не решался. Ирина не была похожа на тех девушек, с которыми я обычно общался. Мои обычные подруги были пестро одеты, ярко накрашены, курили, пили крепкий алкоголь и регулярно попадали в нехорошие истории.
Сам я и мои друзья были под стать нашим девушкам. Как правило, мы были не ахти как одеты (с одеждой тогда было не очень: если джинсы, то только черные и синие) перебивались случайными заработками, или мутили какие-то мутные темы, иногда откровенно криминального толка, например, разводили дальнобойщиков на шлюх.
Стоя у гостиницы, мы изображали сутенеров, предлагали дальнобойщикам, да кому угодно, постояльцам гостиницы шлюх, роль которых исполняли наши девушки, поджидавшие нас в парке за гостиницей. Мы вели клиентов в парк и показывали им девок, а если они соглашались, а они всегда соглашались, потому что девочки у нас были высший сорт, такие обычно шлюхами не работают, мы брали с них деньги, а девушки шли с ними в номера. По дороге девушки «вспоминали», что забыли презервативы и поэтому им нужно вернуться к нам и уходили, а наивные клиенты оставались их ждать на полпути. Проще говоря, мы были маргиналами без будущего.
Ирина же олицетворяла собой благополучие. Она была всегда со вкусом одета (совершенно непонятно где она брала такую одежду), совершенно невозможно было представить ее в заношенной кофточке, и я уверен, что застиранного белья у нее тоже не было. Она умела пользоваться косметикой, не пила алкоголь и не курила сигареты, разговаривала вежливо и тихо и была себе на уме. Она была недоступная, она была из другого мира.
Наташа В очень симпатизировала мне и постоянно подталкивала меня к отношениям с Ириной. На сестру Наташа давила в том смысле, чтобы она проявила ко мне симпатию, потому что я первый парень на деревне, но ей вроде как нравился кто-то другой, как потом выяснилось, это был взрослый женатый мужчина, друг ее мамы, который в отличии от меня не отказался стать ее любовником. Но сначала случилось то, что случилось…
Ирина и ее одноклассница, куда-то дели деньги, собранные со всего класса на какие-то нужды, то ли они их потеряли, то ли прогуляли, я так и не понял, и не придумали ничего лучше, чем отдаться двум малознакомым парням за деньги. Мало того, что они не получили денег, дак эти парни еще и золотой нательный крестик с Ирины сняли. Цепочку ей оставили, а крестик себе забрали. А это был подарок мамы Ирины ей на шестнадцатилетие.
Наташа сказала, что такое стало возможно, потому что незадолго до этого умер отец Ирины, и за ней не стало никакого контроля. Мать одна не справляется, наорет иногда для острастки, вот и все воспитание.
Ирине был очень дорог этот крестик, и она искала любые способы, что бы его вернуть. Чтобы прояснить ситуацию, я встретился с ней в городском парке у пруда, на симпатичном маленьком мостике с искусственным водопадом. Наше свидание состоялось прекрасным солнечным майским днем.
Она была согласна на все, Бог преподносил мне ее на блюдечке с голубой каемочкой и если бы я тогда это понимал, я вмешался бы в эту ситуацию и вернул бы ей этот крестик, но я не понимал и предпочел не вмешиваться.
А осенью мы встретились слова. Этой осенью Ирина носила трикотажную шапку с, изображенными на ней, пляшущими человечками. Это был очень странный принт, я такого никогда ни до, ни после не видел. Это был какой-то шифр, послание для меня. Сейчас я это понимаю. И дело было даже не в том, что это было за послание. Я все равно не смог бы его расшифровать. Дело было в том, что это послание было на шапке у Ирины, с которой я снова стал общаться. И этой осенью она стала со мной необычно нежна и улыбчива.
Однажды она сказала мне, что любит детей. Когда на дне говорят о чем-то, хоть бы даже о самых распрекрасных вещах, понимать это всегда нужно по хамски. Сестра Ирины хотела видеть нас с Ириной вместе, потому что по ее мнению я мог научить Ирину жизни. Она так сказала. А еще она сказала, что Ирина занималась сексом только три раза. И если сопоставить эти два разговора про Ирину, то по всему выходило, что я должен был научить Ирину заниматься сексом. Когда Ирина говорила мне, что она любит детей, очевидно это был намек на что-то. Вот только на что, я тогда не понял.
Когда я работал продавцом в обувном магазине, бывали дни торговые, и тогда удавалось хорошо заработать, бывали дни проходные, а когда работаешь за процент с выручки, проходные дни ох не радуют. А бывали дни совсем мертвые, когда стоишь целый день в торговом зале и минуты считаешь, скорее бы домой, потому что в магазине все равно ни одного покупателя. Бывало даже такое, что в магазине проходит акция, большое снижение цен и все равно покупатели не идут.
И вот в один из таких, совершенно мертвых дней, стою я, как обычно на мужском отделе и скучаю. Конкретно продавцы не закреплялись за каким-то отделом и имели право торговать по всему торговому залу, но так как я был среди продавцов единственный парень, я работал на мужском отделе.
Ближе к вечеру, когда уже все продавцы потеряли надежду на то чтобы, что-то продать, заходят четыре парня и идут на мужской отдел. Я стал работать со всеми четырьмя, никого к ним не подпустил. Пришлось очень быстро шевелится, но было ради чего. Меряли они долго и много и весь отдел был просто завален открытыми коробками с обувью.
-Можно поменять свои старые на новые и уйти, в такой куче все равно не заметишь,- сказал один из них, шутя и словно прочитав мои мысли. Он был чертовски прав, сделать такое, по крайней мере один из них, мог легко,- но мы такое не сделаем, потому что мы ребята верующие, -продолжил он серьезно.
Все четверо купили у меня обувь, и ушли довольные, день не пропал даром. А через пару недель я встретил одного из них на улице. Я узнал-то его с трудом, мало ли их у меня было покупателе- то, а он ко мне с широкой улыбкой, как к лучшему другу, сам слегка на веселе, из переднего кармана джинс евангелие в мягкой обложке торчит.
Стал оправдываться передо мной, объяснять мне, что вообще-то он не пьет, просто так получилось, оказался на каком-то юбилее какого-то родственника, как будто мне есть до этого, какое-то дело.
Он хотел пообщаться со мной, ну а я никуда не спешил. Мы присели на скамейку в сквере и я закурил, он попросил у меня сигарету и опять стал оправдываться, что мол курит только когда выпьет, а пить дак и совсем не пьет.
Он стал расспрашивать меня обо мне, а я не люблю говорить о себе, по крайней мере раньше не любил, потому что я себя стыдился. Какой-то дурацкий продавец обуви в дурацком обувном магазине, маленькая зарплата, коллеги суки, дома тоска, да и вообще… хуже всего это маленькая зарплата. Только на это я ему и пожаловался. Все всегда только на это и жалуются. А о чем еще говорить с посторонним человеком?
Я думал он пожалуется на что- нибудь подобное мне в ответ или формально, как принято посетует на то, что да вот мол как все хреново то, а он вдруг начал говорить о том, что уезжает работать в подмосковный совхоз и почему бы мне не поехать вместе с ним. Помню, у меня мелькнула мысль, что если пьяный едва знакомый парень с евангелием в кармане предлагает мне такой бредовый план, значит дела мои точно плохи. Его как будто специально звали Иван, и меня дико раздражала его простодушная физиономия, с которой не сходила благостная улыбка.
Мимо проходила молодая женщина с маленьким ребенком, не знаю даже кто это был: мальчик или девочка, мне абсолютно все равно, и тут Иван, как будто позабыв обо всем, обо мне и о совхозе, стал с этим ребенком разговаривать, я не знал куда деваться от стыда, я чувствовал себя полнейшим идиотом.
Зачем заводить серьезный разговор об отъезде в далекие края, если ты через минуту об этом забываешь, едва увидав, какого-то ребенка? Зачем вводить людей в заблуждение и делать им такие решительные предложения, если ты о них через минуту забываешь? Зачем разговаривать с детьми? Они все равно ничего не понимают. Дети – это просто недоразвитые люди. Можно сказать умственно отсталые. В конце концов, зачем разговаривать с чужим ребенком на улице? Что бы тебя в педофилийских наклонностях заподозрили или просто решили, что ты какой то не от мира сего?
Я был согласен на все лишь бы поскорее от него отделаться. Он попросил мой телефон для того, чтобы, когда у него все решится с отъездом, он мог мне позвонить. Я назвал ему телефон, что бы только он уже отстал, но как оказалось, он не умел записать телефонный номер в память телефона, и я как на зло, не умел этого. Ему нужно было записать номер на бумажку, но вот беда: бумажка то у него была, а ручки не было. И тогда он стал просить ручку у прохожих, я отвернулся, делая вид, что я не с ним.
Ручку ему все же дали, какие-то молодые гопники весьма злобного вида. На таких вообще лучше не смотреть. Иван записал мой номер, а молодые гопники терпеливо ждали, пока он это делал.
Я дал ему понять, что не особо верю в успех этого предприятия, по правде сказать, я не верил в него совсем. И тут мой новый друг звонит какой-то тетке со своего сотового и дает трубку мне, потому что эта тетка уже там работала и может мне лучше него все рассказать. Ну, это уже было слишком!
Какого черта он тащил меня с собой в этот совхоз? На пидораса вроде не похож, да и не работают пидорасы в совхозах, мне так кажется. Если бы я тогда понимал все то, что я понимаю сейчас, то я бы понял, что это Бог тащил меня в этот совхоз, Бог через этого пьяного евангелиста помогал мне заработать хорошие деньги, в которых я очень нуждался.
Тетка в телефоне назвала мне зарплату в три раза больше того, что я получал в обувном магазине, но я все равно не поехал, потому что вся эта ситуация представлялась мне ужасно глупой, а сам себя я считал, соответственно, очень не глупым парнем. Знаете, почему герой русских народных сказок Дурак в любой ситуации выходит победителем? Потому что он не думает, а в смирении плывет по течению жизни.
Мой одноклассник Андрей П зашел ко мне однажды рождественским вечером не помню какого года, мне тогда было лет двадцать пять или двадцать шесть и жизнь моя была безрадостна, я работал на какой то унылой низкооплачиваемой работе и не собирался отмечать Рождество, не с кем да и незачем. Не то, чтобы я не был тогда религиозен, просто не интересовался вопросами веры.
Андрей интересовался парнем по фамилии Шубин, который когда то, очень давно, жил в нашем доме. Дело было в том, что за неделю до этого, таким же темным но не рождественским, а новогодним вечером, Андрея побили трое веселых пьяных ребят и даже его жене досталось. Одного из нападавших звали Шубин, вот Андрей и пришел ко мне поинтересоваться, не мог ли это быть тот самый Шубин, который некогда жил в нашем доме.
Я заверил Андрея в том, что это точно не мог быть тот самый Шубин, потому что он давно уехал в другой город, но даже если предположить, что он приехал в гости к родителям на новогодние каникулы, вряд ли военный врач будет заниматься такими делами.
Андрей поверил мне и дал понять, что не собирается продолжать поиски Шубина, более того, изначально он так и предполагал, что это ошибочный след. Он был не конфликтный этот мой одноклассник. Тема была исчерпана.
Неподалеку от моего дома располагался бар, там Андрея ждали двое наших одноклассников: Алексей А и Андрей Щ, неразлучная парочка - Пыжик и Торопыга. Первый маленький, толстенький брюнет и все время шутит и сам же смеется своим шуткам. Второй худой и высокий блондин с острыми, нервными чертами лица, обычно мрачный и если шутит, то зло. Они собирались выпить по случаю Рождества. Андрей предложил мне пойти с ним. Большого желания коротать вечер в обществе своих одноклассников у меня не было, но и сидеть дома одному, тоже мало радости и я согласился.
Мои одноклассники любили выпить и у них было на что, один преуспевал, работая в банке, второй менеджером в торговой фирме, Андрей был умнее их в двое, но не был амбициозен и потому работал водителем автобуса. Он не был амбициозен, но и не был несчастлив, а они были несчастные, потерявшие Бога люди, такие же несчастные, как и я. Только я полагал свое несчастие в том, что у меня нет денег, а они полагали, что алкоголь сделает их счастливыми. Умным из нас четверых был только Андрей, который проживал свою, Богом данную жизнь, не размышляя гордо о том, что она могла бы быть какая-нибудь другая его жизнь, какая-нибудь более счастливая.
Разговоры они вели один тупее другого, кривлялись и острили, и не раздражаться на эти разговоры мог только не считающий себя самым умным Андрей, а я же скоро просто перестал их слушать и молча пил свое пиво. Пару раз мне только пришлось ответить на совершенно формальные, но очень неудобные вопросы типа «Где работаешь?» и «Как, вообще, поживаешь?». Дальше меня оставили в покое.
Когда охранник напомнил нам о времени и о том, что бар скоро закрывается, меня очень удивило, что мои одноклассники предложили мне продолжить веселье в офисе той фирмы в которой трудился Алексей А. А мне то показалось, что за своими разговорами они совсем обо мне забыли, да и что нас может связывать, чтобы нам веселится вместе дальше, школа была давно. Алкоголь уже начал действовать, и я согласился на предложение, меня потянуло на приключения.
Когда мы приехали в офис на такси, Алексей открыл один из кабинетов, в котором было три рабочих стола с компьютерами и кожаный диван. Мои одноклассники сели за столы, а я на диван.
Моментально было решено, что для полного счастья нам нужны шлюхи. Алексей достал откуда-то газету и стал просматривать соответствующие рекламные объявления. Но после этого он не стал звонить по указанным в объявлениях телефонам, а стал отправлять факсы с одним и тем же незамысловатым текстом из трех слов «Нам нужны шлюхи». Хотел бы я знать, куда он их отправлял. Возможно, контрагентам фирмы, в которой работал.
Все происходящее выглядело самым диким образом, вся правда о менагерах, так сказать. Ушлые пиарщики могут сколько угодно работать над созданием положительного образа компании, но если менагеры выпили на Рождество, пиши пропало.
Осознав, что от Алексея ничего не добьешься, Андрей Щ отобрал у него газету и стал звонить по объявлениям сам. И дозвонился.
Через полчаса какой-то мужик привез каких-то шлюх: старых, потасканных и некрасивых, а у одной был фингал под глазом. Алексей поинтересовался у мужика, почему шлюхи такие некрасивые, на что получил ответ, что всех красивых уже разобрали. Рождество.
Приезжали еще какие-то, безрезультатно, девки были ни на что не годные. Алексей вспомнил, что в телефоне у него есть номер знакомого сутенера и позвонил ему. Сутенер приехал и привез двух очень красивых несовершеннолетних девочек. Работали они явно первый раз, были свежи и прекрасны. Одна из них в желтом коротком пуховике и узких джинсах мне особенно понравилась, такое молодое животное, но не лань, нет, совсем не лань, а что-то гораздо более плотское. Как такое было возможно, совершенно не понятно, такие девушки не работают шлюхами добровольно. Возможно их заставили, какие-то длги или еще какая-нибудь канитель.
Чтобы трахнуть такую девочку, одних денег недостаточно, с ней еще нужно, где то познакомиться и как то уложить в кровать, а это совсем не просто, малолетка может отказать из-за любой ерунды, вдруг ей, что-то не понравится в твоем поведении и недели, а может быть и месяцы ухаживаний коту под хвост. Но даже если тебе удастся уложить ее в кровать, далеко не факт, что она будет делать все, как шлюха.
Ситуация была совершенно нереальная, а девочки были очень красивые, но пьяные менеджеры не взяли их, обосновав это нежеланием иметь дело с неопытными малолетками.
Осмотрев еще десяток девиц, которых привезли другие сутенеры, они все же выбрали одну на двоих. В офисе была комната отдыха, что-то вроде гостиничного номера и Алексей, на правах хозяина, уединился с девушкой первый.
Вернулся он довольно таки быстро и полчаса не прошло. Стоя совершенно голый посреди кабинета, он утверждал, что девка была хороша, и он однозначно влюбился. Мне было не смешно. Андрей уже ушел домой, а Щ к девушке в номер, а я сидел и скучал на кожаном диване, мне даже пива больше не хотелось.
Видя, что его искраметное выступление не производит на меня никакого впечатления, Алексей сел рядом со мной на диван и поинтересовался в связи с чем я так не весел. И я честно признался, что мне очень понравилась одна из тех молоденьких девочек.
Алексей предложил немедленно позвонить, что бы ее привезли, но я ответил, что мне это не по карману. Алексей заверил, что сутенер его знакомый, он пользовался его услугами раньше и собирается пользоваться и впредь и он легко договорится о рассрочке и о скидке, и сейчас спустя много лет я понимаю, что это был подарок мне, подарок на Рождество от Бога.
Мне было пятнадцать лет, когда я бросил школу и слонялся без дела. Советская власть тогда уже закончилась и все кругом только и говорили что о бизнесе, а кто-то им даже занимался.
Я бросил школу, потому что в школе было очень скучно, а кругом кипела такая новая жизнь и казалось, стоит только захотеть и можно стать кем угодно, но все, почему то хотели стать богатыми, фантазии что ли у них больше ни на что не хватало или наголодались при советской власти?
Я был как все, я тоже хотел стать богатым. Один мой знакомый священник о. Александр знал каких-то коммерсантов и о том, что им вроде требовались сотрудники. Он предложил мне попробовать поработать у них.
Если тебя направляет священник, это особый знак, это значит, что Бог очень хочет, чтобы ты пошел по этому пути. И дело то вовсе не в личности священника, который может быть банально глуп или даже редкой сволочью, направлять тебя может кто угодно - бомж или местный дворник, дело не в личности, ведь в любом случае, кто бы тебя не направлял, тебя направляет Бог.
Фирма "Стикс", в которую я попал, благодаря о. Александру, не была фирмой в обычном понимании этого слова, скорее это была компания разбитных молодых мужчин, которые легко делали деньги и легко их тратили на кабаки и шлюх. А какие у них были красивые шлюхи, пальчики оближешь, а самая красивая была у главаря этой шайки праздных гуляк. Ее очень возбуждало то, что я был девственником, и она постоянно ко мне приставала. Если бы она была потактичнее, а я посмелее, то я ушел бы из этой фирмы очень опытным, правда не в бизнесе, парнем, но дело даже не в этом…
С о. Александром я познакомился, когда мне было тринадцать лет, он тогда еще не был священником, а был педагогом. Однажды он пришел к нам в класс и предложил посещать историко-краеведческий клуб, который он возглавлял, обещал водить в походы и возить в поездки, и мне показалось это интересно. Я был единственный из класса, кто стал ходить в клуб «Мир».
По началу, все было очень невинно, мы действительно ходили в походы, а однажды даже в самую настоящую краеведческую экспедицию. Искали заброшенные деревни в глухих лесах и собирали в них то, что могло представлять историческую ценность, например иконы.
О.Александр тогда еще не был священником, но уже начал воцерковляться и нас малолеток неразумных склонял к вере. Однажды он повез нас в обещанную поездку. Это была поездка в Оптину Пустынь.
Сначала нужно было ехать на поезде до Москвы, а такие поездки у нас всегда проходили весело, мы играли в мафию и не спали всю ночь. Потом электричкой до Козельска, потом еще на автобусе и пешком через лес. Сама по себе дорога в монастырь уже была приключением, а когда мы добрались до монастыря, ну это ж совсем другой мир.
В Оптине тогда все только начиналось, и на куполах еще не было позолоты. Это был не просто другой, это был очень мрачный мир, здесь не запускали голубей в небо холеные священнослужители и не качали ягнят на руках, совсем не было похоже на то, что бы это была обитель Бога любви и сострадания. Все мы здесь немного оробели и приутихли, потому что трепаться языком и хихикать здесь вообще не принято было.
На проживание нас пустили в большое помещение, в котором не было ничего, то есть вообще ничего, спали прямо на полу в спальных мешках, которые привезли с собой. В дороге со мной все было нормально, но как только мы приехали и устроились на проживание, тут началось. Каждое утро я просыпался весь сырой, просто в луже пота. Говорить об этом я никому не стал, а когда вернулся домой и рассказал маме, она отправила меня в поликлинику, а педиатр, заподозрив пневманию, выписал мне направление на флюорографию.
Сделав снимок, я сидел в коридоре на скамеечке и ждал результата. Ко мне вышла женщина доктор с ренгеновским снимком в руках. Она сказала, что работает уже двадцать лет, но ни разу не видела такого. Она сказала, что все очень плохо и чтобы я никуда не уходил, потому что они вызовут за мной машину скорой помощи, которая отвезет меня в больницу, потому что если я пойду, мое сердце может остановиться и я умру. Помню я тогда даже всплакнул, не очень-то приятно умирать в четырнадцать лет.
Я пережил тогда символическую смерть, если бы я только понимал все это тогда, ведь учение Христа вовсе не является учением любви и сострадания, учение Христа является учением смерти. Кто много возлюбил, тот несомненно умер. Бог хотел от меня, что бы я умер для этого мира, потому что только мертвый не чувствует страха и совершенно бесстрашно идет туда куда ведет его Бог.
Мне было двенадцать лет, когда мама нашла у меня эротические журналы, которые я взял на время у моих старших товарищей. Так, впервые в жизни, я стал по настоящему виноватым и с тех пор стремился стать лучше.
Голубоглазая, всегда немного печальная, блондинка с ангельским личиком Юля И была, пожалуй, самой хорошей девушкой с которой я встречался, у нас были серьезные отношения и я даже думал на ней женится. Я думал, что я ее люблю. Я думал, что именно таких девушек и нужно любить.
Юля действительно была очень хорошая: умная, добрая, порядочная и заботливая. Одна беда – эти ее совершенно дикие истерики, не истерики даже, а припадки психоза, в таких случаях говорят, что человек «бьется в истерике», вот именно, что бьется, в прямом смысле слова.
Не смотря на то, что в семье у нее было не все ладно: отец пил, а мать просто не сильно интересовалась ею и ее младшей сестрой, Юлю как-будто все это не касалось, она поступила учиться в швейный колледж на модельера и строила планы на будущее.
Я не любил бывать у нее дома, не потому что дома была нездоровая атмосфера, а потому что Юля держала дома бульдога, а собаки меня всегда немного напрягали, я их, откровенно говоря, побаивался (я по натуре кот - бродячий и вороватый). Но это была не самая большая проблема. Самая большая проблема была в том, что не смотря на красоту Юли, у меня совсем не возникало желание кончить ей в рот. Да она никогда бы и не взяла в рот, не тот человек.
Между нами были прекрасные отношения: была любовь и нежность. Но мне этого было недостаточно. По правде сказать это вообще было не то, что меня интересовало. Между влюбленными бывает страсть, огонь. У нас этого не было, но проблема даже не в этом. Мне не нужна была страсть. Мне нужен был жар, как в парилке, когда телку безбожно жарят в тупое мясо.
В сауне, как и в спорт-зале все плотское актуализируется, а все духовное отпадает. Видели бы вы какие позы принимают девушки в спорт-зале. Иногда мне кажется, что они только за тем туда и ходят, чтобы принимать эти позы перед парнями.
Однажды наши общие друзья пригласили нас в сауну. Какой-то их приятель работал ночным сторожем на каком-то предприятии и там была своя сауна. Они привезли нас туда и оставили там, а сами уехали куда-то по делам без объяснения. Мы как путные с Юлей разделись и завернулись в простыни, но жара в парилке так и не дождались. Этот приятель, который работал сторожем то ли забыл про нас, то ли забил на нас. Иди ищи его там, территория большая.
Спустя годы, я много думал про этот случай, потому что чувствовал, что тут есть какой-то смысл. И в конце концов до меня дошло. Между нами была любовь, но не было жара.
Совсем другое дело Юлина подруга Маша К: пышногрудая, кудрявая брюнетка с красивым детским ротиком и кукольными невинными глазами на лице. С Машей я мечтал сделать все, но не спеша, с нежностью.
Мы часто пересекались с ней в ночном клубе и общались. Мы сохраняли статус друзей, но она знала, что с Юлей у нас не ладится и мы все чаще проводили время врозь, а с Машей все чаще вместе.
Я находился в переходном состоянии от Юли к Маше, но отказывался это признавать, потому что Юля была хорошая и я ее любил, у нас все было серьезно, у нас все было как у людей, а Машу я хотел выебать и это было ужасно, и я, как человек, который стремился стать лучше, гнал от себя эротические фантазии, связанные с Машей и упорно внушал себе, что мы просто друзья. И тут объявилась Людмила Ш.
Но прежде была вечеринка в клубе. Гуляли на широкую ногу на деньги, какого-то молодого барыги, который неизвестно откуда высрался и очевидно хотел с нами подружиться, я не возражал, потому что он за все платил.
У этого барыги и Лехи Ч девушек не было и поэтому они танцевали с какими-то телками, которых здесь же в клубе и сняли. Я в тот вечер тоже был без девушки и поэтому танцевал с девушкой моего лучшего друга Димы К. Ее звали Оля, во время нашего танца она сначала гладила меня по шее, а потом и по заднице.
А после клуба мы взяли две машины такси и прихватив с собой тех девок, которых сняли никому неизвестный, но за все плативший барыга и мелкий прыщ Ч, поехали компанией к кому-то на дачу. А когда остановились у магазина, чтобы прикупить вина и еды, мы остались с Олей в машине на заднем сидении вдвоем, она уже гладила мой член и жадно целовала меня с языком. Водитель нам не мешал, сидел за рулем тише травы.
"Я люблю тебя, Руслан, люблю!" - сказала она мне однажды в клубе громко и патетично, с глупым и вульгарным выражением на лице. Если глупая, пьяная шлюха признается тебе в любви - это естественно. Ведь бог - это не только смерть, но еще и любовь.
Я не стал ****ь Олю, потому что решил, что ****ь девушку друга - это не хорошо. А потом Дима познакомил меня со своей бывшей любовью, у них там что-то было еще по юности, они встречались, но до кровати так и не добрались, но формально она была его бывшей.
Ее звали Юля А, и я назначил ей свидание. Мы сидели в баре клуба и пили джин с тоником, я больше молчал, а она рассказывала про парня с которым жила в то время и о других парнях с которыми трахалась.
Я выебал ее в тот же вечер (она была бывшая, ее то можно), она сама попросилась ко мне в гости. "Тащи их всех в постель" - сказала она мне на прощание, имея ввиду девушек с которыми я общался.
Такие вещи можно понять только в состоянии смирения. Только в состоянии смирения, твоя жизнь перестает быть чередой глупых случайностей, и приобретает смысл с высших с божественных позиций. Ни одна минута твоей жизни не будет прожита зря, если твоя цель смирение.
Я был влюблен в Людмилу Ш долго и безнадежно, еще за два года до знакомства с Юлей И, и с тех пор я ее не видел и все это время был уверен, что она ногой перекрестилась, избавившись от меня, а она вдруг позвонила сама. Она хотела меня видеть.
Позабыв о Юле и Маше, я назначил ей встречу в кафе. Два года назад ее сексуальность только начала просыпаться, но я не замечал этого, потому что был влюблен в нее романтической любовью. Теперь же ее сексуальность восхитила меня. Она как секс-радар посылала сигналы, которые я принимал в полной мере, никогда еще я не хотел так девушку.
У нее была молочно - белая кожа и прямые черные волосы до пояса, она была худа, стройна и печальна. Если у девушки ноги иксом, то она похожа на скромницу. Мне такие ноги не нравятся. А если у девушки ноги овалом, то это очень сексуально. Это не очень красиво с эстетической точки зрения, но очень сексуально. Такие ноги как бы всегда раздвинуты. У Люды ноги были овалом.
Если сравнивать с наркотиками, то моя Юля была как легкий наркотик, к которому не бывает привыкания (травку покурить). Ее подруга Маша была как дорогой качественный кокаин. Но Люда - это совсем другое дело. Едва увидев ее, я сразу понял какая тут заключена опасность. Люда с первого взгляда вызывала тяжелую зависимость, сравни героиновой. Из-за таких девушек, как Люда, мужчины совершают преступления. Такую девушку, как Люда, хочется не просто выебать, с ней хочется сделать что-то жестокое.
Мы заказали что-то выпить, я уже не помню что, вино или шампанское, и что-то покушать. Мне все это было безразлично, я мог думать только о своем сексуальном возбуждении, которое никогда раньше не было так велико. Я смотрел на нее и не мог поверить в то, что этот ангел секса сама искала встречи со мной.
Люда сказала, что была изнасилована, какой-то азер, торгаш с рынка, огромный, как медведь долго ухаживал за ней: катал на машине и дарил цветы, но она не ответила ему взаимностью, тогда он пригласил ее в гости и изнасиловал.
Свой рассказ она начала со слов: "Ты же знаешь какая я наивная". И если бы я тогда умел всматриваться и вслушиваться в мир, чтобы услышать то, что мне хочет сказать бог, то я бы воспользовался этой ее наивностью, но ничего такого я тогда не умел.
Теперь я проводил с Людой почти каждый день, забросив всех своих друзей и подруг. Обычно она сама звонила мне и мы куда – нибуть отправлялись. Однажды во время прогулки мы забрели в яблоневый сад. Люда в туфлях на высоком каблуке, маленькой джинсовой юбочке и белой маечке посреди цветущих яблонь была как Ева, которая забыла о своем божественном происхождении.
Люда очень любила шмотки, особенно нижнее белье и поэтому часто ходила по магазинам, а мне приходилось ее в этих походах сопровождать. Потом она демонстрировала свои обновки, в первую очередь нижнее белье. Она держала свои новые трусы в руках передо мной с таким немым вопросом: «Ну, дак в каких трусах ты хочешь, чтобы я была, когда ты, все таки, решишься меня выебать?»
В один из таких походов по магазинам, она попросила меня помочь ей выбрать шелковый платок - один из двух. Один был пестрой раскраски, а другой голубой, небесного цвета. Я выбрал голубой, он очень шел к ее черным волосам. Сочетание голубого и черного в женском облике - это как сочетание божественного и демонического, но на Земле.
Иногда мы с тоской глядим на небо, потому что думаем что там наша родина. Но окажись мы там реально, мы очень быстро заскучали бы, потому что наша родина Земля.
Однажды я сидел на диване в ее комнате и ждал ее, мы собирались, куда-то пойти. Она сказала, что ей надо переодеться, это означало, что я должен выйти, но я не собирался выходить и сказал ей, что она может переодеваться, если хочет. Тогда она повернулась ко мне спиной, скинула халатик на пол, да так и осталась стоять в одних трусах в ожидании того, когда же я уже подойду к ней и возьму ее. Но я не смог подойти, потому что я думал, что в глубине души она этого не хочет, я мудрствовал лукаво, вместо того, что бы плыть по течению.
Я сидел в клубе с кружкой пива, опустошенный и немой, после двух месяцев, проведенных с Людой, мы даже спали в одной постели, но между нами ничего не случилось. И теперь я уже ясно понимал, что не смогу сделать это, я не смогу взять ее на руки и отнести в пастель, не смогу. Мне все время будет казаться, что она этого не хочет, дает, но не хочет, и это будет для меня самым страшным унижением.
Прошло еще один год, прежде чем я снова увидел Люду, и на этот раз она снова позвонила сама и снова хотела меня видеть. Мы встретились, как и раньше в кафе, но уже в другом, что-то покушали и немного выпили. Теперь Люда обильно пользовалась косметикой, а ее аристократическая мраморно – белая кожа была закрашена плебейским загаром из солярия.
Люда призналась мне, что она беременна, она хотела знать мое мнение о том, что ей делать в этой ситуации. Она сказала, что врачи не рекомендуют ей рожать, потому что у нее больные почки, но дело, очевидно, было не в почках, а в том, что отец ее ребенка поматросил Люду и бросил, а она все еще надеялась обрести любовь.
И если бы у меня тогда были мозги, я сказал бы ей, что бы она сделала аборт и была со мной, но у меня не было мозгов, и поэтому я просто напился и нес какую-то ахинею про то, что я хочу стать писателем. Спустя восемь месяцев Люда родила дочь, и от ее нереальной красоты не осталось и следа.
Люда не интересовалась искусством, но однажды в пике наших с ней отношений она вдруг пригласила меня на выставку репродукций Рериха в библиотеку имени Пушкина. Мы сходили на выставку, но тогда я не понимал, что это значит. Я понял это много лет спустя. И теперь когда я читаю «Живую этику», я как будто ебу девятнадцатилетнюю Люду, я ебу ее ради достижения высших духовных состояний.
(Однажды я обхаживал одну хорошенькую девушку, а она мне не давала, и я не мог понять почему? И поэтому не мог выстроить никакой стратегии, не мог выработать никакого плана. Допустим она не давала бы мне, потому что ждала бы от меня серьезных намерений, как это обычно бывает. И тогда я мог бы их изобразить, намерения. Но было совершенно не понятно в чем тут дело и поэтому я не знал что делать. Смирившись с поражением, я просто с усмешкой назвал ее фригидной.
Я оставил свои поползновения, но по привычке продолжал с ней общаться. И вот однажды она мне зачем то рассказала, как пару раз с ней бывало такое, что она гуляет на какой-то вечеринке и вдруг отключается, а утром просыпается вся голая. Она не понимала в чем тут было дело, а я понял, что ее чем то опоили и трахнули, возможно даже группой. Помню меня тогда такая обида взяла, что я ее так долго обхаживал и ничего не получил, а кому то вот так просто все досталось.
Я считал эту девушку глуповатой, а тогда окончательно убедился в том, что она полная дура. Но ведь и я был не умнее ее. Был бы я умнее, я бы понял что она мне это не просто так говорит. Она дает мне тот самый план, которого у меня не было. Она сама сказала мне, что с ней нужно делать. Всегда нужно очень внимательно слушать , что тебе говорит окружающий мир.)
Я сидел за столом немой и опустошенный и почти не пил пиво, оно просто стояло передо мной, когда услышал: «Привет», я повернул голову и увидел Машу К, которая по своему обыкновению уже садилась за мой стол, не спросив разрешения. Эта ее непосредственность, которая мне так нравилась. Она достала из сумки сигареты и закурила. Я предложил угостить ее пивом. Она согласилась, и я подозвал официантку.
Потом мы пили что-то еще, но немного, ей было всего семнадцать лет и родители еще контролировали ее жизнь и требовали, чтобы в обычные дни она возвращалась домой до десяти и разумеется никакого алкоголя, только дома под присмотром родителей. Только в выходные дни ей разрешалось уходить в клуб до утра.
Мы прекрасно провели вечер, и настроение мое улучшилось, а когда она сказала, что ей пора домой, я вызвался проводить ее.
Ее родители были бывшими советскими интеллигентами, но в новых условиях им пришлось заняться торговлей. Они держали книжный магазин. Со слов Маши я знал, что дома у них очень много книг. Провожая Машу до дома этим осенним вечером, я напросился к ней в гости под предлогом взять что-нибудь почитать.
Дома была только Машина мама, она смотрела телевизор в гостиной. Маша познакомила нас и объяснила цель моего визита. Я почему то сразу понял, что в этой семье уже давно никто ничего не читает, а книги просто так стоят в шкафах с советских времен, когда это все еще имело значение. Они и дочь то отправили учиться на менеджера, согласно требованию времени.
Потом мы пошли к Маше в комнату. Она включила вечерний свет и медленную музыку и оставила меня одного, а сама ушла переодеваться. Ее комната была такая маленькая, что в нее едва поместились столик с зеркалом, односпальная кровать, небольшой шкаф под одежду и кресло, оно стояло в углу. Над креслом висела икона. В ожидании Маши, я сел в кресло, я мог дотянуться до кровати рукой.
Когда она вернулась, на ней был только коротенький халат, она смыла всю косметику и заплела волосы в косичку и стала похожа на совсем юную и невинную девочку, я сказал ей об этом и о том, что такая она мне нравится даже больше. Впервые я признался ей в том, что она мне нравится.
Мы долго разговаривали и слушали музыку и еще немного выпили коньяка, а потом она сказала, что если я хочу отдохнуть, то могу лечь на ее кровать, я согласился, и она легла рядом. Я снова сказал ей, что считаю ее очень красивой, а она возразила, что это неправда и что она толстая. «Вот смотри»-сказала она, расстегнула пуговку на халате, взяла мою руку и положила себе на голый живот. Недолго думая, я поцеловал ее в губы и сказал, что я очень ее хочу. Она сказала, что в пятницу мы с ней как будто бы уйдем в клуб, а на самом деле пойдем ко мне.
У Машиной старшей сестры был муж. Какой - то болезный, еле живой. Половину года он проводил в монастырях, а вторую половину бухал. Да и вся остальная Машина семья придерживалась христианских ценностей. В пятницу вечером, провожая нас на пороге, ее отец перекрестил нас.
Сейчас это кажется невероятным, но Маша, эта гламурная, пышногрудая девочка была единственным человеком в моей жизни, который пытался убедить меня в существовании бога. Мы часто спорили об этом, и надо признать, она была весьма убедительна.
По дороге ко мне, мы купили вина и еды, приготовили ужин и уединились в моей комнате, мама нам не мешала. Среди черезвычайной аскетичности моей комнаты Маша была, как живой, яркий леденец.
Мы немного выпили и поговорили. Разговор был собственно ни о чем, простая формальность перед предстоящим сексом. Во время беседы я любовался ее белыми трусиками, которые были видны, потому что она одела очень короткую юбку.
Я не спешил, чтобы не показать слабость, но когда она стала по хамски отзываться о своем отце, я так возбудился, что больше не смог себя сдерживать. "Только в меня не кончай" - попросила она, когда я раздел ее.
Маша никогда не материлась и поэтому прежде чем начать ее трахать я попросил ее сматериться в тот момент, когда ей будет особенно хорошо со мной. "Ох, блять" - выдала она своим милым, детским голоском в тот момент, когда я трахал ее сзади.
Когда я кончил на простыню, по комнате распрастронился сладковатый запах моей спермы. Маша встала на колени и понюхала ее, как животное, которое хочет запомнить запах своего нового хозяина.
Маше нравилось быть плохой. Когда я подарил ей серебряную цепочку, такую плоскую и широкую, как змейка, ей не столько сама цепочка понравилась, сколько то, что она была ворованная. Она понемногу воровала деньги у мамы, которая постоянно держала в сумке большую сумму, не потому что они были ей нужны, а потому что ей доставлял удовольствие сам процесс.
А когда она вошла во вкус, она сделала дубликат с ключей от квартиры своей подруги и отдала его мне, что бы я эту квартиру обокрал. Квартира была богатая, но я не рискнул на это дело (я просто не мог поверить, что "так можно было"), а ведь возможно это и был тот самый ключ о котором я писал в прологе, в его так сказать натуральном виде.
Однажды Машин отец взял нас с собой в деревню, у него там был дом. О, это была просто потрясающая поездочка! Потому что мы пошли с Машей в баню, которую нам затопил ее отец и играли там в дочку фермера. Ее отец принимал в этой игре самое живое и непосредственное участие, тем самым придавая игре реализма, а значит увеличивая мое возбуждение. Его участие заключалось в моей уверенности на все сто процентов, что этот простодушный болван, думал, что мы там просто моемся, ну а чем еще в бане заниматься? Вдвойне приятно выебать девушку прямо под носом у ее отца.
- Ребята у вас там все хорошо? – спросил он однажды через дверь, видимо заподозрив недоброе, потому что у нас было очень тихо. Мало ли что в бане может случится, может мы угорели.
- Все в порядке, папочка, - ответила Маша, оторвавшись от моего члена, который она с упоением сосала, стоя на коленях.
Машин отец не занимался не только воспитанием дочери, но и семейным бизнесом, он спокойно жил себе на пенсию, разводил в деревне пчел и вкусно готовил. Его общество доставляло мне истинное душевное удовольствие, с ним было приятно поговорить и помолчать.
Однажды Маша заигралась в плохую девочку и заразила меня нехорошей болезнью. Хуже всего было то, что врач запретил нам трахаться весь курс лечения, а это целых десять дней. Не мудрствуя лукаво, я резонно рассудил, что если нельзя трахаться обычным способом, значит нужно рассмотреть альтернативные варианты. Не долго думая, я намазал свой член маслом для тела Johnsons Baby и выебал Машу в задницу. Ей было очень больно, а мне в самый раз. ****ь Машу в зад мне понравилось еще и потому что в таком случае в девушку можно кончать, не заботясь о последствиях, не беспокоясь о том, что она забеременеет.
Она говорила, что любит меня и собиралась за меня замуж через пару лет, но я не собирался ни на ком женится, потому что любая красавица рано или поздно начнет стареть, а что может быть хуже стареющей красавицы? На этом мы и расстались. Маша тоже боялась стареть, поэтому после меня она стала встречаться только с очень взрослыми мужчинами, что бы на их фоне выглядеть вечной Лолитой.
Мои родители развелись вскоре после моего рождения, и поэтому я рос без отца. Когда мне было десять лет, мама вышла замуж во второй раз за актера из нашего местного драматического театра, но этот брак не продержался и трех лет. Актер очень мало зарабатывал, а без денег семенного счастья не бывает. Он был добрый и не смотря на малые заработки, всегда старался меня чем – нибуть порадовать: покупал мне игрушки и конфеты.
Он был добрый и порядочный, очень переживал из-за того, что происходило в театре: сплетни, интриги, подхалимство ради ролей. Он постоянно конфликтовал с руководством из-за несправедливого распределения ролей, поэтому всегда был на вторых ролях.
Летом драматический театр ездил на гастроли и однажды мы с мамой тоже поехали с ними. Мы поехали на гастроли в Крым. Меня даже попросили поучаствовать в спектакле о жизни и смерти Сергея Мироновича Кирова и становлении советской власти. Я должен был стоять в очереди за хлебом, одетый в валенки и фуфайку и изображать, что мне очень холодно.
Мы объездили весь Крым со спектаклями, даже забирались высоко в горы в какие-то дома отдыха. Однажды ночью мы возвращались горной дорогой в город и нас остановили на пограничном посту, проверили документы и все такое. Я вышел из автобуса и умер: прямо надо мной висели огромные звезды, казалось их можно достать рукой. Звезд было так много и они были такие крупные и так ярко светили, что черноты неба почти не было видно. Один молодой пограничник напоил меня водой из металлической кружки и дал мне огромное яблоко.
Я родился в день пограничника, но предпочитаю в свой день рождения на улицу не выходить, потому что совершенно невозможно существовать рядом с тем пьяным пограничным быдлом, которое выползает на свет божий в этот день, что бы возложить цветы к вечному огню. Как же от них отличался тот пограничник ночью в горах.
В Керчи я нашел на улице кошелек, в котором было сорок два рубля. Куча денег.Потерял кто-то не бедный. Даже сам кошелек был не дешевый, с переливающейся картинкой. Двигаешь кошелек в руке, а девушка на картинке тебе подмигивает. Сорок два рубля. Адские шлюхи подмигивали мне даже в детстве.
Сам-то я в армию не ходил, и без того был тот еще пограничник, от рождения имел проблемную психику. В возрасте семнадцати лет меня положили на обследование в отделение неврозов в областную психиатрическую больницу и признали таки наличие пограничного состояния психики.
С юности я страдал ужастными депрессиями с суицидальным уклоном и приступами немативированной агрессии и всякого ада: однажды изрезал себе лицо ножом, потому что мне не удалось выебать девственницу, она мне банально не дала, потому что я вел себя слишком агрессивно, а девственницы всегда были моим особым лакомством.
В детстве я был настоящим зверенышем, злобным маленьким гномом, мне было четырнадцать когда я хотел впервые убить человека, этим человеком был мой дед. Я боялся, что он убьет меня, потому что, когда он упившись в говно, гонял местных гопников ножом по двору, мне приходилось затаскивать его домой силой и я боялся, что ему что не то померещится, перепутает меня с гопниками и зарежет. Я хотел его опередить.
В нашей удивительной семейке большинство мужчин отличались совершенно зверским характером. Мой отец взрывался, как порох из за любой ерунды и постоянно кого - нибуть бил. Он был особенно страшен во время запоя.
Отец моего отца гонял свою семью топором, а они тогда прятались под кроватями. Сводный брат моего деда всю жизнь провел в тюрьме, а на старости решил остепениться, осел где то в сельской местности и занялся самогонным бизнесом. Однажды ночью к нему пришел какой то *** и стал требовать самогон. Сводный брат моего деда погонял того *** топором по деревне и укатил в зону уже навсегда.
После неудачного брака с актером, моя мама много лет встречалась с азером, владельцем сети аптек, он плохо с ней обращался и я все время хотел его убить.
Я рос типичным представителем низов. Мой дед-отец моей матери, заводской рабочий, жил с нами, но не заменял мне отца, потому что он пил. Второй мой дед тоже пил. А отца я видел редко и почти не знал, так же как и он меня. Однажды он, решив заняться моим воспитанием, отдал меня в секцию бокса, а я не сходил ни на одну тренировку, я любил книги, а не драки. Отец об этом не знал.
Моя мама, такой же типичный представитель низов, знала, что я не только читаю, но и сочинительствую, никогда не думала о том, что я могу стать филологом или даже писателем. Ей неоднократно говорила об этом моя учительница русского языка и литературы, она была наверное единственным человеком, проявлявшим участие в моей судьбе, небезразличная к моему будущему. Ей было двадцать три года и она пришла к нам преподавать сразу после института и еще не успела заразиться атмосферой всеобщего равнодушия и насилия.
Уроки литературы были моими любимыми уроками не только из-за любви к литературе, но из за любви к моей учительнице. Я мог бесконечно любоваться ее черными кудрями, ее круглой задницей, затянутой в узкую красную юбку, а когда во время урока она садилась за стол и клала ногу на ногу, я хотел отпроситься в туалет, чтобы помочь себе рукой.
У моего отца в его новой семье было две дочери, в возрасте двадцати лет я познакомился с ними и полюбил их. Особенно я полюбил старшую Ксению, ей тогда было двенадцать лет и она была очень красива и подавала большие надежды, ее творческие способности были очевидны, она потрясающе рисовала для своих лет. Те надежды, которые во мне не разглядели мои родители и они погибли во мне, те надежды, которые родители моей сестры не разглядели в ней, я их в ней увидел и решил все исправить, это было как озарение, я решил стать ей настоящим старшим братом. Пусть наша семья убога и страшна, но мы то не такие, наше поколение нашей семьи будет лучше, умнее, чище. Мы восстановим, мы вернем себе семью. Вместе с двоюродными братьями и сестрами нас было аж восемь человек, чем не семья? Большая, дружная семья!
Все эти мои идеи были восхитительно глупы, но тогда я относился к ним очень серьезно и взялся за дело со всем присущим дуракам рвением. Я стал искать общества сестры, общаться с ней, но вел себя ужасно: старался ее контролировать, давил на нее и страшно обижался, если было не по моему, а она добрый и милый человечек терялась в догадках, что со мной таким неугомонным делать.
А если учитывать то, что наш отец уже тогда крепко пил, то можно понять, почему она стала избегать меня и дала мне понять однажды, что не видит смысла в продолжении наших отношений. Дома ее доставал отец, потом ее доставал я- человек, который так и не стал ей близким, потому что даже не пытался это сделать, а просто требовал любви. Насилие даже в любви- на этом весь мир стоит. Вместо того, что бы попытаться ее понять, я обиделся до глубины души и ушел, громко хлопнув дверью.
Мои дед и бабка по отцу жили на окраине нашего города в маленьком трехэтажном доме, отгороженном от города огромным зданием городского архива. Рядом был еще только один такой же маленький жилой домик и больше никакого жилья. В общем дворе этих двух домов стояли деревянные дровеники и росли дикие яблони. Яблоки с них никто никогда не ел, потому что они были маленькие и кислые. Это место называлось Хлыновка.
Я любил бывать на Хлыновке, я чувствовал, что у этого места есть потенциал. Здесь никогда не закрывали дверей, потому что здесь были все свои. Здесь не нужно было заботится о том, как ты выглядишь или как ты себя ведешь, потому что здесь никто не осудит. Здесь не важно многого ли ты достиг в жизни, важно кто ты по жизни. Хлыновка - это такая точка отсчета, это камень перед которым стоит богатырь и выбирает дорогу.
Сразу за Хлыновкой была четвертая городская больница, которую в народе называли «дорога смерти», а за больницей поселок Вешники, населенный в основном бывшими зеками, бичами и тому подобными маргинальными элементами. В девяностые, когда многим нечего стало есть, в Вешниках даже были отмечены случаи каннибализма.
В детстве я часто ночевал на Хлыновке, но никогда не спал, по ночам мы с дедом на кухне читали книги. Дед Виктор был заядлым книгочеем и любителем выпить. Я люблю людей, которые не спят по ночам, эти люди ближе к темной стороне жизни, ближе к хаосу, преступлению, разрушению и смерти, а значит ближе к Богу. Я люблю людей, которые читают по ночам.
В девяностые Хлыновка пришла в упадок и многие спились, а кто-то и сел в тюрьму. Дед Виктор тоже спился. Однажды его нашли утром в прихожей мертвого. Он не смог доползти до входной двери, чтобы позвать соседей на помощь, а бабушки не было дома.
Но и после смерти деда, я продолжал бывать на Хлыновке. Обычно я покупал книгу и два пива и просил бабушку не мешать мне и так проводил вечер.
Я родился на Хлыновке. Мою маму увозили в родильный дом с Хлыновки, а вместе со мной новорожденным привезли уже на новую квартиру, в новый дом, рядом с Дворцом пионером, в который я ходил когда подрос, занимался там в театральной студии, был обычно на первых ролях.
Мы не общались с сестрой целых пять лет, а потом она позвонила и пригласила меня на день рождения нашей бабушки. На тот момент сестре было уже двадцать лет и со слов наших общих знакомых я знал, что она живет с каким то парнем. Наши общие знакомые отзывались о нем не лестно, но никто толком не мог объяснить, чем он им не нравится.
Когда я пришел к бабушке и увидел его, сидящим за праздничным столом, я понял в чем тут дело. Дело было вовсе не в том, что парень моей сестры был на редкость уродлив, он был очень толстый, с маленькими поросячьими глазками на поросячьем розовощеком лице и совершенно безвкусно одет. Дело было в том, что парень этот (его звали Рома) был идиотом. И не в том смысле в котором князь Мышкин, а в самом натуральном, в медицинском смысле. Я увидел в нем это сразу, даже не знаю как, а все последующие события подтверждали мои опасения.
У Ромы была крайне низкая самооценка и он очень стремился преуспеть. Он усиленно создавал себе образ удивительно положительного и правильного человека. Его резко негативное отношение к алкоголю и табаку доходило до идиотизма, вспомнить хотя бы тот случай, когда я предложил ему выпить в новый год, тридцать первого декабря, он так отказался, как будто я ему в жопу трахнуться предложил. И дело, между прочем, происходило не за праздничным столом, а у сестры на работе (она как раз тогда открыла свою первую косметическую лавку и сама работала в ней продавцом), за несколько часов до боя курантов. Мы находились в финальной стадии эпохи гуманизма, которая предполагает успех не в творчестве, а в практических областях.
Рома всегда был чисто одет, обычно в деловом стиле, т.е ни в каком, один из миллионов ничем не примечательных мудаков, но в глубине души, мечтающий о мировом господстве. Его личико было такое чистое, такое даже детское, на нем не было не то что печати порока, но даже капля порока не коснулась этого лица. Он был святой этот Рома, не иначе.
Рома хотел преуспеть в бизнесе, а моя сестра была его не самая удачная, но все таки хорошая сделка. Она не смела шагу без него ступить, жила как наложница, и регулярно выслушивала его капризы. Короче говоря, моя сестра получила еще более ухудшенную версию меня.
Незадолго до этого дня меня принимал на работу точно такой же Рома, один в один, точная толстожопая, приторно положительная копия, как будто их на заводе каком выпускают. Только звали его по другому. А я перед ним всяко унижался, потому что очень хотел получить эту работу грузчика на складе табачных изделий. Я, блять, в ногах у него валяться был готов. Получается, что я унижался сам перед собой, тут уже без психиатра не разгребешь, без психиатра или без магического театра.
Но и сама она была не лучше, точнее очень хотела стать лучше. Поэтому она и связалась с этим Ромой, его сверхположительный образ резко контрастировал с супернегативным образом нашего отца.
Очень некрасивые люди всегда были моим пунктиком, будучи типичным представителем современной западной культуры, в которой процветает культ красоты, я ненавидел уродов. И если бы, кто-то знал, как я теперь в этом раскаиваюсь.
У нас во дворе жила на редкость некрасивая девочка и ее все ненавидели, от этого она стала злая и еще более некрасивая. Она была очень худая и очень высокая и ее лицо, оно было ужасно некрасивое, кто знает, возможно, в наше время она стала бы моделью.
Ее звали Лиза. Сколько я ее помню, она всегда держала собак. Собаки принимали ее такой, какая она есть, собаки ее такой любили. Собаки у нее всегда были злыми. Они были одни против всего мира:Лиза и ее собаки.
Однажды мы гуляли с ребятами во дворе, мне тогда было лет тринадцать, а Лиза стояла неподалеку от нас со своей очередной собакой, на этот раз это была овчарка. Мы что-то расшумелись, стали бегать и кричать, а овчарка среагировала на нас, стала лаять и угрожающе рычать и пошла на нас. Мы утихомирились, но это было ужасно неприятно. Собака какой-то уродины будет нам указывать, как себя вести! Да таких как эта Лиза надо в концетрационных лагерях для уродов держать, в каких-нибуть спецклиниках и опыты на них ставить!
Когда из подъезда вышла Лизина мать, я крикнул, чтобы они проваливали отсюда. Я в этот момент казался себе таким смелым борцом за справедливость в пользу всех людей с нормальной внешностью. Я был уверен, что при матери она не рискнет спустить на меня собаку. А она спустила и собака прокусила мне руку, хорошо еще, что я был в куртке.
И теперь я очень хочу найти Лизу и попросить у нее прощения за то, что я был таким тупым бараном. Я хочу найти Лизу в себе, потому что я не люблю Лизу в себе, я не люблю себя Лизу, я не люблю себя Вову, и эта нелюбовь делает меня злым и глупым и несчастным. Спросите любого красивого человека: доволен ли он своей внешностью? Конечно же нет. Красивый человек всегда недоволен своей внешностью, так чем же в таком случае он лучше любого урода?
Иногда я ужасно обижал людей просто ради собственного удовольствия, что правда- то правда. Меня всю жизнь окружали красивые куклы, но иногда среди них попадались и хорошие девочки, но я был настолько избалован легко доступностью моего женского окружения, что хорошие девочки приводили меня в недоумение.
Однажды я предложил одной из них: высокой и очень симпатичной по имени Лена провести со мной ночь. Мы вместе ехали на автобусе от наших общих друзей, была какая-то вечеринка, мне было выходить у института, а ей через четыре остановки. Она была, как всегда одета в эти свои скромные недорогие шмотки, и вообще имела вид известной скромницы: минимум косметики, короткая стрижка, очки и вежливый разговор. Не знаю что на меня нашло, просто с дуру взял и предложил. Знал что у нее есть жених, простой хороший парень, с которым она уже даже не встречается, а живет, а я думаю дайка сделаю ей такое непристойное предложение, просто смеха ради, посмотреть на ее реакцию. Нет, не то что бы я не хотел ее выебать, совсем даже не отказался бы, но это было не главное, главное было некрасиво так пошутить.
В ответ она спросила, что на это скажет моя мама? И то, что она не оскорбилась на мое предложение, и не отказалась сразу, делало ситуацию еще интереснее. Я продолжил свою гнилую игру и сказал, что мама ничего не скажет и даже не подумает ничего плохого, и это была чистая правда.
Лена отказалась, но как-то очень не уверенно, сама не веря в то, что отказывается, а я вполне был удовлетворен результатом своей проделки.
Какого же было мое удивление, когда спустя пару дней она сама мне позвонила и сказала, что хочет провести со мной вечер ( читай ночь, читай между строк). А так как изначально все это затевалось не ради секса, а ради смеха, я сказал ей, что не хочу проводить с ней вечер, вроде как была минутная блажь, да вся прошла. Хорошая девочка возможно первый и последний раз в жизни хотела познать радость секса без обязательств, а я так жестоко посмеялся над ней.
Несколько месяцев спустя мы случайно встретились на улице и разговорились как ни в чем не бывало. В какой-то момент мимо нас прошли две знакомые мне девушки. Они явно куда -то направлялись. Одна умная и хорошая, вторая глупая и доступная. Я знал что они знакомы, но даже не думал, что у них может быть что-то общее.
Это было удивительно, а все удивительное может быть знаком свыше. Это было весной, в апреле, когда все зацветает, а из под снега оттаивает зимний мусор. Весна - это время красоты и грязи.
Хуже того, иногда ты не просто обижаешь человека, а портишь человеку жизнь, причем даже не умышленно, а потому что хочешь поступить КАК ЛУЧШЕ. С Мариной С мы посещали один тренажерный зал, и между нами была симпатия, а когда она в своих маленьких голубых шортиках и белом топике садилась напротив меня, раздвигала свои ноги и заводила неспешную беседу о погоде, мне становилось как-то не по себе.
Марина вела здоровый образ жизни и прямо таки олицетворяла собой физическое здоровье, счастливая обладательница упругого идеального тела, на котором вы не найдете ни грамма жира, одна из тех обалденных девушек, которые рекламируют спортивные тренажеры в теле-магазине.
Марина всегда отвечала одобрительной улыбкой на мои пошлые комплименты. Например, если я хотел сделать комплимент ее ногам, то я говорил, что я не понимаю, как можно иметь такие красивые ноги и не гладить их постоянно.
У ее родителей было трое дочерей, им некогда было за ними следить, она была полностью в моей власти, я мог делать с ней все, что угодно, даже жениться на ней. Она вышла замуж за другого и родила двоих детей. Я встретил ее спустя несколько лет. От ее красоты ничего не осталось и в браке она не была счастлива. На ее вопрос почему я не стал с ней встречаться, я ответил, что вокруг меня тогда было много красивых девочек и я не был уверен в том, что задержусь с ней надолго. Не хотел портить ей жизнь. «Лучше бы испортил, я бы хоть в Москву уехала, стала бы моделью» - сказала она.
Или моя соседка Иляна, которая была типичная девушка – соседка, образ растиражированный журналом Plаyboy и прочно засевший в умах ценителей женской красоты. Кукольная блондинка с бесконечно длинными загорелыми ногами, она носила минимальные юбки и так улыбалась мне, как будто хотела сказать: «Я такая дурочка, но мое рано созревшее тело не умеет врать, оно уже точно знает чего, а точнее кого оно хочет». Ее отец был типичный обывательский овощ и не помешал бы мне насладиться его дочерью. А ее мать симпатизировала мне и даже однажды сказала мне, когда Иляне было лет пять: «Вот, Руслан, тебе невеста растет».
Все дураки одинаковые, а умных в этом мире нет вообще, умные в Раю живут. На этот раз мы поменялись местами с сестрой, на этот раз восстанавливать семью взялась она: по долгу разговаривала со мной по телефону, звала меня в гости постоянно. Но я отказывался, у меня не было никакого желания проводить время с ее Ромой, он мне ужасно не нравился, ведь он был очень похож на меня двадцатилетнего.
Всю свою жизнь я пытался кем-то стать, состоятся в жизни. Прежде всего для меня это означало иметь много денег, да и вообще всяческий успех. Но из этого, как правило, ничего не получалось, потому что я не знал как это делается. Но дело даже не в этом. Я не знал, и ни за что не поверил бы, если бы мне сказали, что эти вообще не нужно заниматься. Заниматься нужно чем-то совершенно другим.
Однажды старшая сестра, в период нашего с ней близкого общения, попросила меня разобраться с отцом, который куда-то дел недавно заработанные им деньги. Очевидно было что он их пропил, но сам он уверял, что он их потерял. В общем это следовало выяснить.
Я думал, что я очень люблю свою сестру и поэтому решил разобраться с отцом в своей обычной зверской манере. Отец ушел на Хлыновку, потому что дома его достали с этими деньгами. Прихватив палку, я отправился на встречу с отцом.
Дверь в квартиру была, как всегда, открыта. В квартире был только отец, он спал, лежа на диване.
Как только я его увидел, вся моя ненависть к нему сразу прошла. Опустив палку, я молча сел в кресло. Так случилось, потому что на самом деле мой пьяный и сраный отец был мне намного ближе моей добропорядочной сестры. Он искал в опьянении чего-то другого чем просто жизнь.
Когда я оставил свои бесплодные попытки кем-то стать, и решил стать писателем, я даже написал об этом пару, как мне тогда казалось, неплохих повестей. И с точки зрения обычных гуманистических ценностей повести действительно были неплохие.
Так писали многие другие и преуспели, сделали свой нехитрый литературный бизнес и я сделал бы, но уже не сделаю, потому что я смирился.
Кто- то когда то сказал, что писатель это боль, и вроде как вот так и должно быть, писатель должен обнажать болячки общества, бесстрашно говорить о них. На деле же писатель пишет свои болячки и это называется творчеством или самореализацией в творчестве, а читатель узнает в болячках писателя свои болячки и это называется сопереживанием, так возникает больная литература и больная культура вообще. Писатели, которые наиболее точно передают болячки своего поколения, признаются великими.
Величайший писатель всех времен и народов Достоевский очень точно подметил основную болячку не только своего, но и будущих поколений – это атеизм. Достоевский - это Иоанн Богослов 19 века, но Библия – это не только Апокалипсис, это еще и Евангелие, то есть учение о смирении.
Когда я только взялся писательствовать, я сделал это из тех же соображений из которых в свое время я взялся заниматься бизнесом, из тех же соображений из которых я делал все в своей жизни, из соображений успеха, я хотел наконец-то уже преуспеть.
Быть писателем – значит быть учителем, в этом я согласен с Толстым, и в след за ним я смело могу повторить, что взявшись писать, я взялся учительствовать не зная чему, не имея никаких знаний.
Если человек дешевка, от него воняет за километр, потому что он умник, потому что он позер, потому что он остряк и кривляка, потому что он трус, самодовольный и раздражительный болван, игнорирующий других людей.
И я был таким, я был такой же дешевкой, как те издатели, поэты, писатели и кураторы различных литературных проектов, сотрудники библиотек и галлеристы, которые меня игнорировали, плевали в меня и смеялись надо мной, и я чуть было не согласился стать таким же пидорасом, как они.
За сто пятьдесят лет ничего не изменилось, Толстой говорил о себе и о своем писательском окружении, что это был настоящий сумасшедший дом, и я могу сказать о себе и о тех с кем я контактировал тоже самое.
Когда я только взялся писательствовать, я наивно полагал, что написать хорошую книгу – это как получить пропуск в закрытый для простых смертных творческий и околотворческий мир умных, добрых, интересных людей. Какого же было мое удивление, когда я столкнулся с ограниченными, злобными, психически неуравновешенными, самовлюбленными не бесами даже, а так мелкими чертями.
Но самое смешное не это, а то что я сам, будучи мелким чертом, полагал себя умным, добрым и интересным человеком, а написание книги доказательством своего духовного превосходства.
Цискаридзе возмущается теми нравами, которые царят в Большом театре, но я ему не верю, не верю в то, что он другой, его накрашенное не лицо даже, а уродливая маска не внушает мне доверия.
Теперь, когда я научился смотреть на вещи с точки зрения смирения, представители атеистической духовности приводят меня в недоумение, так же как раньше приводили в недоумение скромные девушки. У меня сейчас на работе есть один такой артист. Самый настоящий артист из драматического театра, даже в сериалах снимался и всех звезд лично знает. Едва только устроился на работу, первым делом всем об этом рассказал, видимо рассчитывал на особое к нему отношение, но не вышло, мужики работяги не впечатлились.
Тогда он стал про меня всякие гадости рассказывать, например, что я на него стучу (опять стучу!). Это мне мужики рассказали, те самые работяги, которым он это говорил. Артист перед ними заискивал и искал их дружбы, великий артист искал дружбы тупого рабоче - крестьянского быдла, которое он презирал, вот как бывает.
О своем презрении он не говорил прямо, но все время говорил о том, что эта работа, на которой наши работяги собирались провести всю оставшуюся жизнь, ему по сути не нужна, ему в театре столько спектаклей на следующий месяц поставили, что он теперь вообще может плевать на все с высокой колокольни. А в декабре он поедет в Москву и такие деньги там дедом Морозом заработает, что вообще ****ец.
Артист очень любил поговорить о искусстве, но при этом совершенно не следил за собой, одевался как бич, вонял потом и постоянно дымил сигаретой. Посуду он никогда после еды не мыл, она так и лежала в ящике его стола грязная вместе со спецодеждой до следующей смены.
Подумать только, человеку шестьдесят лет и у него малолетний ребенок инвалид, а он так живет! На днях я собираюсь очень сильно дать ему в ухо, может быть тогда он, что нибуть начнет понимать.
Не менее смешно выглядят люди, которые практикуют духовные практики или, по крайней мере, утверждают, что они их практикуют, но результаты этих практик такие же как были описаны выше, это поиски превосходства над другими людьми.
В наше время, в финальной стадии эпохи гуманизма никого не удивишь тем, что ты великий писатель или артист, никого даже деньгами не удивишь, потому что богач очевидно ни чем не превосходит бедняка. Деньги по большому счету ничего кроме комфорта не дают, причем комфорта только телесного, но не душевного. А вот если ты лечишь руками или видишь ауру, то есть если ты обладаешь сверх - способностями, хотя бы в зачаточном виде, вот это как вроде бы уже да. Этим можно удивить, этим можно превзойти.
Все это смешно, потому что смысл и цель духовных практик в том состоит, что бы познать себя, наконец-то уже узнать кто ты есть на самом деле, снова себя обрести, снова себя полюбить и стать наконец-то уже адекватным, психически здоровым и счастливым человеком.
На том знаменательном дне рождении нашей бабушки, кроме меня и самой виновницы, присутствовали мой отец, его старшая дочь Ксения со своим парнем и его младшая дочь Света со своим парнем.
Свету, так же как и Ксению, я не видел пять лет и с тех пор она сильно изменилась. Из двенадцатилетней пацанки она превратилась в прекрасную девушку небольшого роста, но с большой и высокой грудью красивой формы, черными волосами и кукольным почти детским личиком, она представляла собой типичную девушку аниме. Среди убожества бабушкиной квартиры ее тело прямо таки кричало о плотских радостях жизни.
Ее парень Артем производил очень приятное впечатление. Не знаю, может быть, я очень проницателен, но мне показалось, что Артем этот один из тех людей, про которых говорят, что они соль земли и на них мир держится. Я его как-то сразу зауважал и всячески к нему проникся.
Артем был очень добрый и уравновешенный в отличии от идиота Ромы, и не стремился преуспеть в глазах общественности, поэтому преуспел на самом деле. Работая простым автослесарем, он устроился на вторую работу, потому что не боялся работы, не боялся именно простой работы, не боялся прослыть работягой.
Вторая его работа была в магазине электротоваров. Начав с простого продавца он поднялся до менеджера по сбыту и это в двадцать три года и только благодаря своему трудолюбию и умению ладить с людьми, в отличии от Ромы, который ни стал ни кем, потому что хотел стать всем и сразу.
И по всему было видно, что Артем Свету действительно любит, а не считает ее своей собственностью. Артем не жалел на Свету денег и вообще всячески о ней заботился. Они собирались пожениться.
Со Светой наши отношения наладились гораздо быстрее, чем с Ксенией, потому что между нами не стоял никакой собственник. Артем никогда не возражал против нашей дружбы со Светой и, кажется, даже был рад за нас.
Радость восстановления семьи захватила и Свету, а от обеих сестер даже мне немного передалась. Благо, что и повод нашелся: нужно было съездить к нашим родственникам в деревню и договориться, что бы они забрали бабушку к себе, потому что она уже старенькая и ей трудно самой за собой ухаживать.
В деревню поехали я со Светой. Жара стояла неимоверная и Света не одела лифчик, а только маленькую белую маечку. В автобусе впереди нас сидели трое молодых дегенератов, ровесники Светы, один из них, который сидел спиной ко мне, всю дорогу оглядывался на ее титьки.
Наши деревенские родственники – это наши дядя и тетя и их два сына и дочь. Сыновья выросли, женились и разъехались, кто куда, а дочь осталась дома, вышла замуж, и родила ребенка. Дверь нам открыла наша тетка, дочь нашей бабушки. Это была очень набожная православная семья и дом этой семьи имел соответствующий вид, это был дом не о чем, в нем не было ни соли ни перца, а только одна сплошная пуританская чистота. Моя сестра со своими удивительными титьками тут не гармонировала.
Тетя провела нас в гостиную, мы присели на диван и я представил, как они сидят тут вечерами и ведут свои заунывные разговоры о еде и воспитании детей. Я не был в этом доме с двенадцати лет и понимал, что в следующий раз появлюсь с таким же интервалом.
Тетка нас покормила, но это было все не то, я хотел выпить. Ближе к вечеру, когда с работы вернулись дядя, сестра и ее муж, я наконец то смог предложить выпить за встречу. Все меня поддержали и в этом доме, откуда то, даже взялся алкоголь, неплохое домашнее вино. Все выпили за встречу, а я за встречу напился. Разговаривать с родственниками мне не хотелось, и я зачем то полез в книжный шкаф, зачем то достал из него «Евгения Онегина» и много успел прочитать. Эти ножки, эти ножки, всю бы жизнь лапал эти ножки, вот как то так. В юности всякие недоумки регулярно спрашивали меня:"Руслан, а Руслан, где твоя Людмила?" Они спрашивали так, потому что меня зовут Руслан, и этот их вопрос казался им верхом остроумия.
Спать нас положили здесь же в гостиной, благо кроме дивана, здесь была еще и кровать. Я не мог уснуть, все ворочался, потому что было очень душно, а из головы не шли титьки моей сестры. Я встал и пошел курить, но проходя мимо кровати, на которой лежала, повернувшись к стене лицом сестра, присел на корточки и спросил:
- Ты спишь?
- Нет, - ответила она.
Над кроватью в углу висела икона. Посидев рядом с кроватью минуту, я поднялся и пошел курить.
Света была не просто глупа, она отставала в умственном развитии и незадолго до нашей встречи окончила коррекционную школу для таких детей. Она была глупа как материя. Я смотрел в ее красивые кукольные глаза и не видел там ничего. Эта кукла ходила, разговаривала, занималась сексом. Живая кукла - это было удивительно.
У меня сейчас на работе есть один такой дурачок, постоянно ходит кусочек хлебушка клянчит, уснуть может где угодно, и под столом и в женском туалете. Парни роботяги, которые корчят из себя настоящих мужиков издеваются над ним и смеются, а он безответный улыбается им в ответ. Такие люди, как правило, становятся изгоями в так называемом нормальном обществе, состоящем из умников и насильников.
У меня был такой одноклассник, до пятого класса он учился с нами, а потом его перевели в коррекционную школу, потому что он не справлялся. Мы, его одноклассники, разумеется смеялись над ним, потому что мы были злы, а злость – это суррогат силы в обществе, основанном на насилии. Закончив спецшколу, мой одноклассник быстро опустился, потому что не был нужен даже родной матери, стал бичевать, а потом и бомжевать. А потом он пропал совсем. Последним его видел еще один мой одноклассник, он работал хирургом в областной больнице и делал ему операцию, ампутировал отмороженные пальцы на ногах.
Моя бабушка по маме за несколько лет до смерти совсем впала в детство. Не в детство даже, а в младенчество. Мама за ней хорошо ухаживала до самой ее смерти, но все это дело нас все равно ужасно напрягало, потому что нам противен вид беззлобного человека, мы боимся стать такими же, утратить звериный оскал, стать беззащитными.
Света меня любила, это было очевидно. Мы проводили много времени вместе, ходили по ночным клубам и всякое такое, а прощаясь не могли оторваться друг от друга. Очень быстро между нами все стало ясно, мы хотели заняться сексом друг с другом. И если я совершенно не сомневался в своем желании , то Света сомневалась, она сказала, что боится того что не сможет потом смотреть мне в глаза.
Но я настаивал на своем, я давил на нее, я снова совершал одну и ту же ошибку: я давил на человека, что бы получить желаемое. Но насилием ничего не добьешься. Чингисхан завоевал полмира, потому что никогда не прибегал к насилию. Он учился воевать у волков, а волки не насилуют – они охотятся. Главное правило боя – это любовь.
Мы дружили с Катей З несколько лет, просто дружили, потому что она хотела от меня любви, а я хотел ее выебать. "С любимым человеком я буду делать все" - сказала она мне однажды, чтобы подтолкнуть меня к признанию в любви. У нее был парень, а у меня были девушки, то есть наше сексуальное напряжение мы снимали с другими людьми.
Однажды она куда-то надолго пропала, а потом вдруг позвонила по телефону и сказала, что ждет меня во дворе. Был месяц июнь. Стояла прекрасная погода. Когда я вышел на улицу, то увидел ее. Катя сидела ко мне спиной на скамейке на детской площадке. Она была одета в узкие джинсы и майку с декольте. Подойдя к ней сзади, я обратил внимание на то, что у нее стала какая-то ненормально красивая грудь. Катя была очень симпатичная девушка, но не сказать, чтобы прямо красавица.
Там на скамейке она сказала мне, что она беременна. И тогда я понял, что это мой последний шанс выебать ее, потому что после родов она станет некрасивая.
Когда мы пришли ко мне домой, я просил ее дать мне, но она разрешила только пососать грудь. Она была уже на втором месяце беременности и ее груди начали наливаться, они были как силиконовые, два красивых упругих мячика.
Я очень возбудился и стал просить ее снова, но она отказала, и тогда я попытался ее изнасиловать. У меня ничего не получилось, потому что когда девушку насилуют, ее предварительно бьют, чтобы не рыпалась. Я не стал бить Катю.
На следующий день она уезжала в Питер, потому что родители ее мужа купили им в Питере квартиру. Она нелюбила своего мужа, но продолжала с ним жить, потому что хотела вырваться из бедности. Ее муж был музыкант, на скрипке играл и далеко пошел, даже перед президентом выступал. Она не просила провожать ее, но я все равно пошел.
Я был одет в черные спортивные брюки, черную спортивную куртку с капюшоном и белые кожаные кроссовки Nike, моя нижняя губа была прокушена, а запястья исцарапаны в результате вчерашней борьбы. Так я ходил по перрону и искал Катю.
Людей было совсем не много, а когда пошел дождь, все они куда-то разбежались. Я одел капюшон на голову, и стоял на пустом перроне под проливным дождем совсем один и это была такая сцена для летнего медляка про любовь.
Спустя три года, Катя пришла ко мне. Не смотря на то, что она стала еще красивее - рыжая кудрявая сучка в короткой джинсовой юбке, едва прикрывающей обалденные загорелые ляжки, и похотливым огоньком в глазах. Я не проявил к ней никакого интереса, кроме дружеского, потому что к тому времени я уже смирился со своим поражением.
Мы погуляли в парке и посидели в кафе, она рассказала мне о своей дочке и все такое. Время от времени я обнимал ее и целовал. Она заводилась от моих ласк и просила меня признаться ей в любви. Я молчал, потому что я, как многие молодые люди, мыслил шаблонно, и думал, что признание в любви – это очень важный и ответственный шаг. Но так рассуждают люди, которые исходят из глубоких представлений о любви. Кате же нужна была романтика, пошлость. И я смирился, я признался ей в любви.
Когда мы пришли ко мне домой, она попросила меня почитать ей из моих произведений, она знала, что я пишу. Она просила уже не первый раз и на этот раз я согласился.
Пока я читал, она как-то притихла. А когда я закончил, она стала молча раздеваться. Под юбкой у нее были розовые стринги. Она легла на живот и попросила меня сделать ей массаж. Стринги и массаж - это было потрясающе пошло. И в какой-то момент я понял, что я люблю ее, я действительно люблю ее за эту пошлость.
Сделав свое дело, я сидел на стуле, курил сигарету и смотрел на нее. Одетая в юбку и голая по пояс Катя, стояла ко мне спиной и разговаривала с мужем по телефону. Пробивавшиеся сквозь ветви, росшей за окном яблони, солнечные лучи создавали такое освещение в котором она была особенно красива.
На восемнадцатилетие я купил в подарок сестре Свете комплект бижутерии, состоящий из кулона на цепочке и серег. Когда я приехал, она открыла мне дверь в очень маленьком черном платьи, а на шее и в ушах у нее был подобный комплект. Оказалось, что Артем подарил ей его еще раньше, утром. Но в дальнейшем на встречи со мной, она всегда одевала, подаренный мной комплект.
Отмечать день рождения собралась небольшая, но шумная компания. В разгар веселья Света позвала меня на веранду покурить, сказала, что у нее ко мне есть разговор. Семья моего отца жила на окраине города в частном доме, поэтому у них была веранда.
В полумраке веранды она сказала, что у нее проблемы: была какая то вечеринка и какие то парни потащили ее в кровать силой и порвали кофту. Она просила меня стребовать с них деньги за кофту. Я ответил, что это вымогательство и за это можно запросто сесть в тюрьму, поэтому я ей отказал.
Света отказывалась заниматься со мной сексом, но хотела со мной спать, просто спать в одной постели, сама предлагала, но я отказывался просто спать, я требовал секса, просил и требовал. Если бы я был немного умнее, то понял бы, что от одного до другого недалеко, где просто поспать, там и не просто потрахаться.
В итоге Свету трахал ее однокласник из коррекционной школы, такой же дурачок как и она, а не я - очень умный.
Однажды мы, как обычно, пошли со Светой в клуб, а она позвонила своей подруге, что бы та тоже приходила. Ее подруге Даше было пятнадцать лет, и это был чудесный ребенок: голубоглазая блондинка, одетая в голубые джинсы и белый топик, в пупке у нее был пирсинг в виде христианского креста. Я был в ударе в тот вечер, я был пьян и весел, постоянно говорил Даше комплименты и угощал ее алкоголем.
- Не смотри на меня так, а то я на тебе женюсь, - сказал я ей, когда она многозначительно уставилась на меня.
- Дак, женись, - ответила она.
А когда мы танцевали медленный танец, она положила свою головку на мое плечо, а я теребил бретельку ее лифчика и приложил лицо к ее волосам, от нее пахло юностью и чистотой.
Даша была из неблагополучной семьи, мать алкоголичка, а отец пропал, поехал на заработки и пропал. Эта семья жила хоть и в центре города, но в таком месте, что на Хлыновку не ходи: два деревянных двухэтажных двухподъездных дома в окружении разных административных зданий, пригодные только под снос, но не проживание.
На момент нашего с ней знакомства, Даша находилась в отношениях с каким-то тридцатилетним подонком, который ее не только трахал, но еще и бил. Даша сделала от него два аборта.
Так вышло, потому что за Дашей и ее младшей сестрой нет никакого контроля, и мы даже сходили однажды с ней на свидание по ее инициативе.
С одной стороны, конечно заманчиво вые*ь девочку - подростка, не опасаясь преследования со стороны ее родителей и правоохранительных органов, но я был очень увлечен Светой и вежливо объяснил Даше, что она хорошая и красивая девочка, но между нами ничего не может быть.
Но этот ответ ее не удовлетворил, и она не отстала, она постоянно звонила мне и искала встречи. Она давила на меня, я давил на Свету, Артем давил на Свету, мы постоянно собачились с Артемом, потому что Света постоянно проподала где то со мной по ночам, Света огрызалась на Дашу, потому что ревновала ее ко мне. Это был настоящий сумасшедший дом. В этом круговороте насилия никто не получил желаемого. Никогда и ничего нельзя получить при помощи насилия, это всегда будет пирова победа.
Максим Н был красивым парнем, такой типичный Дима Билан. Я полюбил его сразу, как только узнал получше, потому что он был точной копией меня двадцатилетнего. По всему выходило, что он собирается совершить все те же ошибки, которые я совершил в двадцать лет.
В Макса была влюблена танцовщица из того клуба, который мы с ним регулярно посещали. Очень красивая девушка Аня, а когда она подмигивала ему, проходя мимо нас, даже у меня вставал. Но Максимка предпочитал трахать всяких дешевок, которые с любым пойдут, потому что считал, что Аня слишком хороша для него. Он простой студент и даже не городской, а приехал из какого то села, гол как сокол, живет на съемной квартире с еще двумя такими же соколами, а тут такая девушка.
Сколько я не говорил ему, что когда он доживет до моих тридцати двух, он будет очень жалеть о том, что отказал Ане в любви, но все это было бесполезно, он отказывался назначить ей свидание, но всегда с удовольствием угощал ее шампанским и общался по дружески.
Однажды он признался мне, что не стал трахать мою сестру Свету, не смотря на то, что она к нему приставала, потому что сестра друга- это святое. Каков молодец! Даже я стал бы трахать свою сестру Свету, потому что это была эксклюзивная телка, а он не стал.
Макс жил еще с двумя такими же как он юными дебилами в съемной двушке, это был настоящий притон, в котором прибирались и готовили редко, а бухали и трахались часто. Однажды я зашел к ним в гости. Дверь была открыта, и я вошел без стука. Андрей и Миха сидели на диване и сосали пиво, я поздоровался с ними и спросил где Макс, они указали на дверь соседней комнаты и сказали, что он там с телкой. Они угостили меня пивом, и я присел вместе с ними.
Максим вышел через несколько минут, на ходу застегивая штаны.
- Будешь, - спросил он меня, кивнув головой в сторону комнаты, из которой вышел. Но я отказался, не смотря на то, что девушка была очень симпатичная, блондинка с чистой белой кожей на лице и большими печальными глазами, она вышла следом за Максом.
Макс рассказал мне на следующий день, что они сняли ее где то в баре, привели домой и стали поить пивом. Потом Максу надоело поить ее пивом и он потащил ее в кровать. Но она стала сопротивляться, тогда он завалил ее силой. После того, как я ушел, а ушел я вскоре, потому что не любил эти скотские посиделки, Макс трахнул ее еще раз, а потом еще и Миха, Андрей не стал. После этого они выпнули ее из квартиры, предварительно вытащив у нее из куртки два билета на концерт группы «Пилот».
Несколько дней спустя эта девушка, ее звали Оля, позвонила Максу и пригласила всю чесную компанию на прогулку с ней и ее подругами. Андрей опять отказался, и поэтому они позвали меня.
Мы встретились с девушками на веранде детского сада, потому что пока мы добирались до назначенного места пошел дождь, и место было немного перенесено. Когда дождь закончился, мы с парнями и Светой пошли за алкоголем в ближайший винный магазин. Пока парни покупали алкоголь, мы с Светой ждали их на улице. Она была печальна и тиха, типичная жертва.
- Что молчишь? – спросил я.
- Я не говорю, если меня не спрашивают, - ответила она.
Вместе с парнями, двумя бутылками водки и двумя пакетами сока, мы вернулись на веранду. Мне очень быстро стало ясно, что я слишком стар для подобных развлечений, и я засобирался домой. Попращавшись со всеми, я вышел с веранды и пошел в сторону дома, Света тихо пошла за мной, как верная собачка за хозяином. Оказалось, что нам по пути.
Идти было достаточно долго, и мы разговорились. Она была двадцатилетняя студентка мединститута, милая и тихая, типичная серая мышка, увлекалась рок – музыкой и все такое. Я сказал ей, что она очень симпатичная и что ей не стоит так уничижаться, а есть смысл немного понаряднее приодеться и вести себя увереннее. Я не стал говорить ей прямо о том, что ей не стоит связываться с такими как Максимка, но это и так было понятно. На прощанье я дал ей свой телефон и сказал звонить, если будет желание пообщаться. Мне было жаль ее бедняжку. Я тогда уже начал худо – бедно, что то понимать в жизни и поэтому у меня всегда была при себе сосиска на тот случай если мне встретится бездомная собака.
Человек, который приобщил меня к изучению духовных знаний был готом, типичным готом: худым и высоким, он красил свои длинные волосы в черный цвет и одевался в черное. Он работал продавцом в книжном магазине "Роспечать", в который я регулярно захаживал.
Его девушка была единственной готической блондинкой, которую я видел в жизни, она сама шила себе такие платья, что иногда я подозревал ее в ограблении исторического музея. Они любили друг друга и смерть.
Однажды они взяли меня с собой на готическую вечеринку в ночной клуб. Для меня это было очень удивительное событие. Никогда прежде я не бывал на таких мероприятиях и не видел таких людей. Даже не знал, что такие живут в нашем городе.
Мы переписывались с моей новой знакомой Олей по СМС в течении трех месяцев, а потом все таки договорились встретиться. Предполагалось, что это не будет свидание, а просто дружеская встреча, потому что я не встречаюсь с серыми мышками. Я назначил ей встречу в книжном клубе. Это такое кафе, где можно не только поесть и выпить, но и почитать книгу или даже купить. Кафе было отстойное, потому что гламурное, но водить туда телок было самое то.
Когда она пришла, я просто обомлел, потому что она была одета очень изящно в готическом стиле, а свои русые волосы она перекрасила в красный цвет. Много лет спустя я узнал о том, что волосы адской богини Лилит имеют красноватый оттенок, и поэтому в средневековой Европе рыжеволосые женщины считались ведьмами.
- Что на тебе одето, колготки или чулки? – спросил я.
- Чулки, - ответила она и очень мило покраснела.
- А знаешь ли ты о том, что слово минет образовано от слова мине, которым средневековые трубадуры обозначали высшую любовь? – спросил я.
- Нет, не знаю, но теперь буду знать, спасибо, что объяснил, - ответила она.
В возрасте двадцати лет, я вместе со своим другом Юрой В обнес хату соседей сутенерши Светы Т. Хата находилась в соседнем городе, до которого было около часу езды на машине.
Ночь перед делом мы провели у Светы. Мне, как обычно, не спалось. Я смотрел телевизор. По кабельному показывали документальный фильм о ритуальном лишении девственности в диких племенах. На дело пошли на рассвете.
Рано утром мы вышли с обнесенной нами хаты, нагруженные большими тяжелыми спортивными сумками, и пошли на трассу. Там мы остановили машину и поехали домой.
И только в машине до меня наконец то дошло, что нам придется ехать через два милицейских поста. Когда мы проезжали первый пост, я еще владел собой, но когда проезжали второй, меня чуть не стошнило, потому что меня трясло от страха, как Тузика на морозе.
Доехав до города, мы поменяли машину, и я отвез награбленное добро к отцу. Сложив спортивные сумки в гараже, я вошел в дом, лег на кровать и проспал до обеда.
Проснувшись, я пошел в общественную баню и долго мылся в окружении старых татуированных зеков, молодых жизнерадостных цыган и местных обывателей. Я мылся молча, и не искал компании. Лишь краем уха слушал разговоры блатарей о, совершенных ими в молодости, побегах.
Помывшись, я вернулся к отцу и стал жадно есть, приготовленный им борщ, отец хорошо готовил. Отец был уже на веселе, потому что пока он готовил, он доставал из ящика бутылку и наливал себе по чуть – чуть. Пока я молча ел, он продолжал себе наливать и развлекал меня разговорами, он всегда был охотник поговорить.
Наевшись, я нарвал в саду за домом яблок, распихал их по карманам и пошел в район Чистых прудов. Чистые пруды – это два небольших пруда, между которыми пролегает дубовая аллея. Летом это потрясающе красивое место. Шагая по дубовой аллее, я ел яблоки, никогда прежде я не чувствовал себя таким живым.
В районе Чистых прудов жила девушка Снежана, с которой я познакомился не задолго до этого. Мы стояли на автобусной остановке и ждали автобус, я заговорил с ней. Общение мы продолжили уже в автобусе. Мне было выходить у интерната, а ей ехать еще две остановки. Перед выходом, я назначил ей встречу.
Невысокая блондинка, она не была очень красивая, но была очень добрая и ласковая. Она жила в частном деревянном доме со своими дядей и тетей. Оказалось, что она тоже сходила в домашнюю баню перед моим приходом, и поэтому встретила меня такая вся чистая и цветущая. Ее белая кожа преобрела характерный розовый оттенок. Кровь с молоком, так сказать.
Мы сидели на веранде среди вязанок с луком и плетеных корзин, и она постоянно спрашивала меня не хочу ли я кушать, она хотела обо мне позаботиться. Я отвечал, что нет, не хочу. Она пыталась со мной общаться, но в этот день я был особенно молчалив.
А когда стемнело, я не особо церемонясь, уложил ее на топчан и лишил невинности, а потом мы спали в обнимку.
На ночь я не остался, потому что по ночам у меня иногда буквально ехала крыша. И я ушел в ночь, как дикий зверь, что-то искать и вынюхивать. Но эта ночь была далеко от крымских яблоневых садов, и на небе совсем не было звезд.
Я появился на свет и вырос, когда мир рухнул. Вместе с Советским Союзом закончилась эпоха гуманизма, эпоха философии определявшей развитие западного общества в течении нескольких сотен лет. У меня никогда не было нормальной родины, не было нормальной семьи, нормальных друзей, не было долгих и полноценных отношений с хорошей девушкой, я не получил образования и никогда не работал на нормальной работе, у меня нет и никогда не было никаких духовных ценностей, идей и идеалов, присущих нормальным людям, утверждающим жизнь.
Я отрезаю себя от людей длинным острым ножом, как большой кусок черного хлеба, теперь я нарушитель, преступник и подонок. Я нашел в себе все самое низкое, мерзкое, слабое и тупое и я принимаю себя таким и не собираюсь становиться лучше. И теперь с меня слетела пена, как с пива и у меня больше нет никакого желания кривляться и острить, умничать и волочиться за телками, потому что теперь я полностью готов, но никогда не спрашивай меня к чему я готов, потому что, чтобы ты не делал и куда бы ты ни шел, ты всегда должен быть готов только к одному, ты должен быть готов к смерти.
Но, если одна эпоха закончилась, следом за ней должна начаться другая. Я не знаю какой она будет эта новая эпоха, я лишь могу рассказать о том с чего она началась для меня.
Вскоре, после катастрофы на Чернобыльской АЭС, у нас в классе появились два новых ученика:мальчик и девочка с украинскими фамилиями. Мальчика звали Андрей Близнюк. Я любил обсуждать с ним свои бредовые идеи. Например план строительства подземного бункера, в котором можно будет жить вечно. Мне почему то казалось, что стоит только уйти от людей и зарыться в землю и можно будет найти какой-то способ остановить время.
Фамилия Андрея была образована от слова "близко", что так же можно понять как "скоро". Скоро начались девяностые, которые стали самым важным временем моей жизни.
А девочка - красивая четырнадцатилетняя кукла в розовом платьи долго и упорно добивалась меня. Демонстрировала мне свои чудесные ноги во время урока, как бы невзначай выставляя их в проход между партами прямо мне под глаза.
У нее была фамилия Кривобок, что можно понять как падшая сторона или порочная часть. Я тогда не понимал что пришло мое время (скоро придет). Не смог правильно сопоставить все факты, и поэтому повел себя глупо и трусливо, и в результате красивая кукла Олеся досталась кому - то другому.
КОНЕЦ