Эпиграф:
И сказали крысы:
– Мы пришли причинять добро
Через месяц стажировке конец, а там настоящая работа. Если прежде не убьют...
Вот клевала носом, ждала, когда прозвенит звонок, и наблюдала сквозь стекло, как из дома напротив, из раскрытых солдатами ворот, выехали три джипа и быстро укатили на восток. Прошло минут пять, наша бабуська, как мы её промеж себя шифровали за смешной аль-фусха*, стала рассказывать про Махатму Ганди, который придумал фокус, сатьяграха называется. Суть его была в том, что если тебя начнут тарабанить прикладами по почкам, сядь на землю и сделай улыбку, тогда из чуваков замироточат слёзы, и они вернут взад твои бабки, из уважухи добавят сверху и станут блеять овечками. В институте я за этого Ганди чуть не схлопотала неуд, потому что в споре с преподом обозвала индуса махатмой на коленях. Поэтому опять психанула, да так, что ручка выпала из пальцев. Полезла под парту, и тут раздался грохот. Такой, что оглохла. Стены класса закачались. Все стали разевать рты и размахивать руками. А потом провалился пол...
Дом был – всем домам дом.
Судя по размерам дымящейся воронки и по тому, в какую пирамиду сложилась наша школа, в него вколотили бункербастер – такую дуру в пять тонн веса для взлома цитаделей. Локальное землетрясение в восемь баллов. А следом бросили на район до полусотни кластерных – чтоб наверняка. Это было первое, что давануло по "шарам", когда оклемалась на паркете перед перекошенной рамой окна. Вспышка, дым кляксою, ударная волна с дребезжанием осколков стекла и следом, как сигаретные бычки, трассерами разлетающиеся в стороны банки как от пепси-колы, и в каждой примерно триста лезвий. Это вам не бритвой в глаз плюнуть. Большинство "банок" хлопало над головами. А часть, с отложенным взрывателем минут на сорок, попАдало среди щебня и битого кирпича. Этакие фаршировальные машинки для готовки санитаров и родственников, которые чуть что сбегаются на помощь.
Вот только по наводке GPS набежали "крысы". Уколотые отморозки с кучей халявного стрелялова. Тогда мы и мальчишки взяли АКМы и стали принуждать их к миру.
Когда кончились мужчины, патроны и камни, мы, харкая пылью и кровью, вышли, держа над головой белую блузку нашей учительницы истории – ей она была уже ни к чему, а нам сгодилась кстати как знамя позора. Белая – это я так фигурально выразилась, по крайней мере, она была самой светлой из того, что осталось.
Увидев, что мы "пустые", "крысы" начали вставать и выбираться из укрытий. Пока мы пробирались через завалы и трупы товарищей, накиданные тут и там вперемешку с партами, обломками бетона, обувкой и учебниками, змеёныши свистели, размахивали сорванными с себя футболками и палили в небеса. Ну да, Манчестер Юнайтед выиграл у Челси. Вот такая дурацкая фраза вертелась в голове, пока мы не подошли и эти не уставились на нашу маленькую хохотушку Абаль.
– Что, мокрощёлки, – поинтересовался катарец с лычками сержанта, щупая её глазами. – Не иначе пульки закончились?
Взгляд масленый, сука, цигарка в губах так и пляшет. И шрам во всю шёку, точно жевал кто да выплюнул.
Дурою Абаль не была, кожа посерела, но попыталась отшутиться:
– А вы, дяденьки, завтра приезжайте. Мы новые докупим. – и тут у неё брызнули слёзы. – Пожалуйста. Ну, пожалуйста. Не-е-е-н-а-а-ада!
– Почему не надо? – рассмеялся, добродушно так. А потом харкнул ей, жёлтым от табака, плевком в лицо вместе с изжёванной сигаретой, ткнул ствол в пах. – Мы их вам и так навставляем. Бесплатно. Глядишь, забрюхатите.
И, держа её за плечо, разрядил магазин. А она дёргалась в его руке, точно выловленный тунец, подвешенный крюком за хвост. Потом разжал пальцы, помахал ими, словно пыль стряхивая, и, глядя под ноги ухмыльнулся:
– Смотри-ка, чёрная, а смешливая.
"Крысёныши" начали ржать и хлопать его по плечам. Слово "забрюхатите" вызвало бурю восторга. Какой-то бородач в клетчатой куфии, с изъеденной фурункулами лицом, пролаял: "Что посеешь, то и пожнёшь", чем подлил масла в огонь. А катарец стоял (усы щёточкой, ноги в берцах на ширине плеч), ковырялся пальцем в зубах, щурился на меня и выглядел невъебенным хероем. Я же, втягивая в ноздри ставший привычным запах крови и мочи, подумала: "На сегодня у вас праздник перцев, ага. Джекпот. Победа над девочкой-нубийкой и семнадцать недостреленных малолеток в юбках и без охраны. Да ещё и цирк-шапито с клоунами в придачу".
– А кто знает, – бросили из толпы, – с какого класса их учат на курок нажимать?
– Как на ноги встанут, – заржал бородач. – Папашка им в ванной курок показывает.
– Так, может, научим пацанок в классики играть? – добавил кто-то.
Они опять гоготать, прям ухахатываться. Обступили, стали лапать. Какой-то заморыш, лет двенадцати, с ужимками и подмигиванием, принялся демонстративно тереться о моё бедро гульфиком на своих джинсах. Дешёвых, явно с чужого плеча, на два размера больше. С засаленной верёвкой в шлёвках вместо ремня.
– Эй? – сподобился он на вопрос. – Слышь, а чё у тебя кожа такая светлая? Потому что училка, да? – И в глазах, искрой, на мгновение промелькнуло что-то живое, человеческое. Господи, мне даже показалось, что он не с ними – обычный такой мальчишка, дворовой. Придуряется, крутизну из себя выпирает...
– Слышь, давай трахнемся. Это классно! Мы с сестрюхой – с восьми лет уже.
– Ах ты! С-сучонок,.. – кинулась я на него и... открыла глаза. В затылке гулко бухало и саднило. Похоже, кто-то сзади – кулаком или прикладом. На зубах заскрипел песок. Прямо перед глазами – рубчатый отпечаток ботинка. Не иначе и здесь Армстронг побывал. Я сплюнула кровь, подняла голову. С девочек начали срывать ранцы, швырять в кучу. Один, по виду амазег, с неизменным мачете за поясом, сел на корточки вытряхивать содержимое. Что искал? Школьный завтрак или тампакс со следами месячных? Другой, с лисьей ухмылкой, под смешки дружков, прочертил в песке носком ботинка неровную линию, чертёжник хренов, и приказал нам лечь вдоль неё навзничь и вытянуть руки за головы.
Легли, меня схватили за шкирку, проволокли и бросили в кучу, да так тесно, что я услышала, как неровно стучит сердечко моей соседки, Базилы. "Крысаки" выстроились позади шеренгой. Честь отдавать? С фига ли? Подняла глаза. Дроны, чёрные занозы в небе. Как всегда, кружат высматривая. Потом гляжу, кто надо мной стоит, и аж вздрогнула, признала Захира, старшего сына булочника из соседнего квартала. Пацан, типа, глядел в сторону горизонта, не узнавая. Вот так подарочек. Лузер. То же унылое хлебало – камбала в анфас без намёка на эмоции. Но тут отзвучала команда:
– Классики.
И понеслось. Эти обдолбыши стали прыгать, скакать, приплясывать-пританцовывать. По нашим рукам. Стильными ярко-жёлтыми армейскими ботами с ошмётками Европы на рифлёных подошвах.
И это у них называлось игрою в классики?!
А правила почитать?..
Может то канкан??? А что нужно для канкана? Правильно! Настоящие COMBAT BOOT от производителя CORCORAN. Ведь только ботинки CORCORAN имеют ударопоглощающую конструкцию подошвы и обеспечивают максимальный уровень комфорта.
Вау!
Что же было громче – мои маты, "Аллах акбар" девчонок или хруст пальчиков Халимы, святой девы Ван Клиберна, что на встрече ветеранов аль-Фатех на бис играла Грига и Симфонию номер семь Шостаковича? Или пьяная икота борцов за свободу отнимать чужую жизнь? Перемена давно кончилась. Белая блузка оказалась наполовину в дерьме и мозгах, и не важно, что историчка – руська-бабуська, – когда-то училась в России. Папа говорил, что и сама Россия по уши в говне. Да и то, что осталось от папы после фугаса, валялось в кишках и говне. От мамы и этого не осталось. А "крысы", взявшись за руки, задирая коленки, вытанцовывали ирландскую чечётку. Наверное, со стороны всё выглядело даже прикольно вкупе с нашим криками "браво".
Очнулась оттого, что эти уроды мочились нам на головы (контрастный душ из горячей урины, замешанной на гонорее) и трепались про почки, группу крови и что дороже – двенадцати- или восьмилетка. Наши кто плакал и звал мамку, кто постанывал, кто валялся в отключке. Ломающая пульсирующая боль там, где были кисти и всё такое, взывала к крику и корчам на песке, но я лишь сцепила зубы, представляя как рву ими этих зверей.
Ненависть – хорошее оружие против боли...
Оказывается, в порту уже с неделю как выгрузили новенькие французские рефрижераторы - наши сочные, томящиеся кровью органы поднялись в цене. А вот для педиков из Европы мои школьницы котировались как просроченный залежалый продукт. После двенадцати лет товар шёл по второй категории, не более восьми кило баксов.
А руки? Кому они на хрен нужны, когда есть китайцы. Разумеется, ноги в сравнении с руками важнее. Например, чтобы добраться до койки, где в течение ночи тебя будут трахать до дыр, а после – до операционного стола, где расфасуют по пакетам и сунут в морозильник.
Пока я рефлексировала, явился красномордый европеец, с носом-пуговкой, и заплывшими глазками. Весь в веснушках, лысый, что моя коленка, и даже без усов, в американской "песчанке". Всё ходил, высматривал. Пот по лицу стекал ручьями, так он его платочкам промакивал. Затейливым таким, с жирафиками. Потом ткнул пальцем, сосиской своей. Схватили за волосы и поволокли. Оказалась, дочь стоматолога из второго подъезда. Сразу же принесли дверь, прислонили к стене сгоревшей аптеки, бросили на неё Алиму и, раздвинув ей руки и ноги, принялись срывать школьную одежду. Стадо потных, пропахших мочою, ненавистью и страхом скотов. Спешили, понимая, что скоро придёт время отстреливаться и подыхать.
Пару раз она подвывала, и каждый раз ей велели заткнуться. Но когда порвали анус ложкой из солдатского набора и она заголосила, тогда ей проткнули горло ножом, чтобы не отвлекала. И не стали вынимать – торчащая из гортани рукоятка не давала телу елозить. А затем кончали уже на труп. И это продолжалось часа полтора, как на конвейере. Едва один отходил, заправляя сочащийся спермой член в ширинку, другой протискивался боком с уже спущенными портками.
Мальцу тоже перепало. Но, судя по всему, у засранца, в его уже больной голове, засел другой интерес. Он нет-нет да посматривал в мою сторону. Пару раз даже показал оттопыренный кверху большой палец, расщерив улыбкой рот - как будто он только что прокатился на карусели. Однако подойти, слава богу, духу у него не хватило.
"Ну же, давай, – в какой-то момент подумала я, стервенея, – только сунься, на всю жизнь запомнищь мою педагогику".
Европеец суетился рядом, тщательно фиксируя всё на камеру, для любителей. То приседая, то вставая на цыпочки. Чем-то похожий на ряженого борова. В какой-то момент он в азарте вскрикнул: "Дубль, данке, дубль", и загыкал, довольный собственной шуткой. Видать, что-то на бис. Потом в этих кадрах обвинят нашего Муаммара, срубят под это бабки, пропьют, просрут и отправятся зачищать очередной квадрат. Не иначе как в поисках национальной идеи.
В конце подкатили ГАЗ-66. Брезентовый тент порезан осколками на киперные ленты. Нас побросали в кузов и под конвоем пикапов повезли насиловать и убивать. По-взрослому. Не довезли. На первом же повороте нарвались на мину. Водиле повезло, передний мост был напрямки под кабиной – оторвало только яйца. Колонна встала. Тут же одни стали лихорадочно выруливать, расталкивая соседей, другие дёрнулись разворачивать пулемёты. И тут началась пальба. Стреляли плотно, и слева, и справа, пули так и посвистывали, а тяжёлое дум-дум раздавалось откуда-то сверху. "Крысы" начали кричать, падать. Кто-то поумнее скатился в песок и, бросив "штурмовуху", дунул петляя вдоль улицы. Но пули, оставляя красные разводы, как метки, перещёлкали их за пару минут. Катарец потерял глаз и, опечалившись, завалился под колёса. "Зайца" тоже уложили, под лопатку. А Захиру угодили в его разинутый от безмерной тупости рот, разнесли затылок, что цветочный горшок уронили.
Вот так всегда. Как разлинованный клетками морской бой. Крестик – попал, пустая клетка – не успел. Мы их, потом они нас. А ещё точки, это промахи. Наверное, было много точек, раз теперь мы стреляем вместо того, чтобы просто жить.
Я не стала ждать снайперов, когда они спустятся за нами с небес, – углядела уползающего за угол водилу. Его голова походила на иссохщийся резиновый мяч. Только с оттопыренными ушами. Спрыгнула с борта, поковыляла следом. Он услыхал, обернулся, встал на колени и растянул жабью щель в улыбку.
– Ага, – вспомнила я. – Сатьяграха. Щ-щас. Пущу слезу.
И пробила пенальти. Наверное, лучшее в жизни. Челси бьёт и... забивает. Го-о-ол! Звук был при этом, блин... Не с чем сравнить, но понравилось. Побоялась, он сразу сдохнет. Не сдох, падла. Перекатился на спину, глянул мутно, достал из нагрудного кармана свой жирафий платочек, промакнул лоб, прищурился на мои коленки и, пуская ртом розовые пузыри, пробормотал:
– Gоr?.. Oh mein Gott!! Rette uns soldat Ryan...**
– Так, кто переведёт, что сказал этот говнюк? – поинтересовалась я скорее автоматически. Война войной, а немецкий и английский по расписанию.
– Он сказал: спаси нас, солдат Райан, – ответила Базила. Не дословно, но в точку. Она у нас всегда была отличницей.
– Правильно. А это по-каковски?
– Фашист.
– Отлично! – похвалила я. – Ну готовсь, мы тебе устроим Эль-Аламейн, – пообещала я "красной морде" и оглянулась. Все, кто смог, подошли и смотрели на меня.
– Что? – спросила я.
– Ольга, теперь вы уедете к себе домой? – спросила за всех Базила, слегка раскачиваясь взад-вперёд, нянча прижатые руки к груди.
– Домой? Так я дома. А вот они, – кивок за спину, – явно ошиблись адресом. И работой. У меня скопилась уйма долгов, которые собираюсь им вернуть. – Я оглядела своих девочек и вдруг почувствовала, как предательски задрожал подбородок: "Засранец! Неисправимый больной говнюк! Ведь пацан, мог стать человеком. Не срослось. Очеловечивание слишком затратно, многие предпочитают покататься на горках жизни обезьяной."
– Власть, богатство и оружие, – сказал кто-то.
– В руках народа***, – откликнулись наши сердца.
Плевать, кто такой рядовой Райан, но когда он явится, я его обязательно...
____________________________________________________
Аль-фусха* – Современный литературный арабский язык.
Gor?.. Oh mein Gott!! Rette uns soldat Ryan...** – (нем.)Девчонка? О, мой бог! Спаси нас, солдат Райан...
Власть, богатство и оружие в руках народа*** – лозунг свободной Джамахирии.