На нашем корабле жизнь была веселой. Из морей мы не вылезали – в течение года, как посчитала одна из жен наших офицеров, они виделись с мужем всего лишь восемьдесят четыре раза, учитывая тридцать пять суток отпуска. Семья этого офицера не была исключением, так жили мы все – офицеры и мичманы большого противолодочного корабля Тихоокеанского флота. Происходило это отчасти из-за трудностей флотской службы, но, в основном, из-за человеконенавистнической политики командира корабля, большого любителя подлостей и затей, которые всячески отравляли жизнь всему экипажу. Бывало, встанет корабль к пирсу после десяти - двенадцатидневного выхода в море, офицеры надеются, что сегодня они увидятся с женами и детьми, но наш доблестный командир объявляет: «До К-1 (основная задача, которую корабль сдает командованию соединения один раз в год) девяносто суток, времени нет, всем сидеть!», и отцы и мужья продолжали доблестно защищать Родину, оставаясь на корабле. Разумеется, жены офицеров и мичманов неоднократно жаловались командованию соединения на то, что месяцами не видят своих мужей, им обещали разобраться, однако говорили, что этого требует боевая готовность флота в целом и корабля в частности, а экипажу было сказано, что если бы наставили таких, как наш командир от Москвы до Владивостока – был бы идеальный порядок.Данным мероприятием командир, получивший кличку «Капкан» из-за своего крылатого выражения: «Я расставлю капканы на каждого по всему кораблю!», естественно, не ограничивался. Неоднократно по выходе в море он, увидев какого-нибудь офицера, с доброй улыбкой говорил: «А ты что здесь делаешь? Ты ведь со вчерашнего дня в отпуске». Офицер, изумленный, сразу же задавал вопрос: «Как же так, товарищ командир, меня ведь никто не предупреждал и рапорта я не писал?» Капкан отвечал: « В целях служебной необходимости я принял такое решение, а ты плыви, до берега всего восемьдесят миль, там тебя ждет Рио-де-Жанейро».
Хорошо, если дня через два-три корабль возвращался в базу, тогда счастливчик убегал с корабля, и эти три дня ему «прощались», хуже было, когда срок пребывания корабля в море удлинялся на неделю-две, в этом случае Капкан также «прощал» эти две недели, и офицер догуливал отпуск без учета потерянных дней. Правды добиться было невозможно – на дворе был 1983 год, государство берегло рабочую минуту, поэтому деятельность Капкана вызывала полное и безоговорочное одобрение командования. Надо отдать должное – командир добился в короткое время высокой организации службы, корабль все задачи выполнял с высоким качеством. Много можно рассказывать о деятельности Капкана на данном поприще, однако перейдем к делу.
Хуже всего на корабле жилось связисту – командиру дивизиона связи, ибо Капкан провозгласил: «В море я выйду без любого начальника, но без связиста – никогда!», – и бедный наш связист влачил самое жалкое существование, иногда, правда, осторожно дерзил Капкану, осознавая свою незаменимость. Однажды Капкан в горячке объявил ему пять суток ареста с содержанием на гауптвахте, парень сразу же, получив документы, пешком побежал на «губу», находящуюся в семи с лишним километрах от пирса. На гауптвахте его сразу же приняли, со слезами радости на глазах наш связист улегся в камере и немедленно заснул. Однако, по закону подлости, корабль внезапно получил команду срочно выйти в море, и Капкан послал на дежурной машине трех офицеров на гауптвахту, чтобы те привезли связиста на корабль. Тот, когда за ним приехали, долго отбивался, цеплялся за двери и столбы, но сила победила силу, потому что трем церберам помогли еще несколько офицеров, и бедолага, заливаясь слезами, проследовал к месту исполнения боевых обязанностей.
И вот однажды, в редкие дни нахождения корабля у пирса, будучи обеспечивающим спортивные мероприятия, наш связист, играя в футбол с матросами, сильно повредил мениск. Матросы на руках отнесли офицера на корабль. Думая, что эта травма незначительная и не зная диагноза, связист рассчитывал в ближайшее время выздороветь, однако нога опухала на глазах, принося парню серьезные страдания. На следующее утро колено приняло угрожающие размеры, и доблестный связист вынужден был просить медицинской помощи. Корабельный доктор был в командировке, доктор с другого корабля вызвал машину из госпиталя, которая пришла только к вечеру. Профессионалы в военном госпитале диагноз поставили сразу – разрыв мениска и предложили немедленную операцию по его удалению. Связист, отчаянно труся, дал согласие, и на второй день эскулапы под местным наркозом иссекли ненужную плоть. В юности связист подавал большие надежды как футболист и легкоатлет, но Пеле и Борзова из него не вышло, поэтому микрохирург на операцию приглашен не был, колено было разрезано по всем правилам военно-полевой хирургии. «Месяца два-три походишь, парень, на костылях», – так рисовали будущее связисту старожилы, врачи также подтверждали данный прогноз.
Две недели после операции связист лежал в госпитале. Консилиум врачей, именуемый военно-врачебной комиссией, выдал заключение, в котором было написано, что означенному старшему лейтенанту была произведена менискэктомия левого колена, и он «нуждается в отпуске по болезни сроком на тридцать суток». Подписи председателя и членов комиссии были заверены гербовой печатью госпиталя.
Холодея нутром от предстоящей встречи с Капканом, связист с трудом вышел из машины, которая подвезла его прямо к трапу корабля. На трап он взобрался без посторонней помощи, оставив костыли на берегу, поднялся на борт по перилам трапа, отдал кораблю честь, после чего взял костыли, принесенные ему вахтенным на юте, и стал гордо передвигаться по кораблю. Корабль в данное время находился в послепоходовом ремонте, выхода в море в течение полутора месяцев не планировалось, и связист, ободренный сим известием, направился к Капкану.
– Ну что, инвалидствуешь? Пить меньше надо! – ласково встретил его Капкан, – мне доложили, что ты нажрался, как свинья, и побежал играть в футбол. Старший лейтенант знал, что именно так он и будет встречен, поэтому особо и не удивился.
– Огласите список свидетелей, пожалуйста! – ответил он Капкану.
– Свидетелей назначим! – парировал Капкан. – Однако вижу, что ты какую-то гадость приготовил, держишь бумагу в потных ручонках, давай сюда!
Зная, что Капкан может бумагу изорвать, связист на всякий случай сказал:
– Это второй экземпляр, товарищ командир, первый в надежном месте.
– Надо будет, все найдем и уничтожим, – «обнадежил» его Капкан. Прочитав бумагу, убежденно сказал:
– Х… тебе на грязную спину!
– Иного ответа я от вас и не ждал, товарищ командир, разрешите обратиться к комбригу, – ответствовал связист.
– Хоть к Пересу де Куэльяру в ООООН, - напутствовал его Капкан (он всегда произносил аббревиатуру Организации Объединенных наций с четырьмя «О»), и связист, царапая палубу костылями, направился к командиру бригады, который находился на соседнем корабле.
В сонмище начальников того времени комбриг был одним из немногих светлых пятен: справедлив, доброжелателен, имел чувство юмора и был уважаем всеми подчиненными соединения. Выслушав связиста и прочитав бумагу, комбриг бодро сказал: «Давай-ка сходим к твоему командиру!»
– Командир, что там с отпуском по болезни связиста? Он у тебя вроде не симулирует? – так начал разговор комбриг.
– Что Вы, товарищ комбриг, отпускаю, только не на тридцать суток, сами понимаете, главное для нас – боевая готовность, суток десять-пятнадцать дам!
– Разрешите! – встрял в разговор связист. – Я согласен!
– Ну вот и порешали, - удовлетворенно резюмировал комбриг. Связист ненавязчиво удалился.
Через некоторое время, после того, как комбриг покинул корабль, связист поднялся к Капкану.
– Х…тебе! – убежденно повторил Капкан. – Дежурный, вызови ко мне замполита! – дал он команду дежурному по кораблю.
Надо сказать, что замполит был типичным представителем славной когорты комиссаров, которых в 1918 году Владимир Ильич Ленин поставил контролировать царских военспецов. Идеология политработников за прошедшие шестьдесят с лишком лет не изменилась – по- прежнему клан политработников был контролирующим и проверяющим органом, только в роли царских военспецов были мы – строевые офицеры. Человек с нормальной психикой в их среде ломался быстро – становился такой же сволочью, как и все остальные, но были и такие, которые оставались порядочными людьми, однако долго там не задерживались – либо их с позором изгоняли из клана, либо они сами уходили – меняли специальность. Наш замполит имел ласковую кличку «Морщинка», всегда при разговоре со строевым офицером его лицо собиралось в складки – так жмурится кошка, поймавшая мышь.
– Вот, замполит, имеешь возможность лицезреть будущего изменника Родины! Не доработал ты и твои подчиненные в этом вопросе. Просит отпуск по болезни в то время, как мы гибнем за мировую революцию… Уже жаловался комбригу.
– Товарищ командир, он же беспартийный! – сразу включился в разговор Морщинка. – А вы, товарищ старший лейтенант, как могли вы в то время, когда империализм держит палец на спусковом крючке, думать о своих личных проблемах!
– Товарищ капитан третьего ранга, я с трудом передвигаюсь на костылях и сейчас не война, чтобы я рисковал своим здоровьем, тем более, что корабль в ремонте, все заказы на ремонт я открыл. Если я свалюсь с трапа, вы мне, что ли, ногу пришьете? – связист заметно нервничал.
– Не ходи по трапам, – запричитал Капкан, – я тебе разрешаю руководить из каюты.
– Знаю я ваши обещания, – мрачно констатировал связист, – еще костыли отнимете!
– Он еще и дерзит, хам трамвайный! – Капкан уже визжал.
– Что Вы комбригу говорили? Что пятнадцать суток мне дадите!
– Я – хозяин своего слова. Захотел – дал, захотел – взял обратно, ишь, чего требует, пятнадцать суток ему подавай!
– Товарищ командир, а если его на суд чести офицерского состава вызвать, он беспартийный, кроме этой меры ничего другого к нему применить не можем? – Морщинка, растекшись мыслию по древу, изогнулся в вопросительный знак.
– Эх, жалко, что не война, мы бы тебя шлепнули, контра! – Капкан откровенно пер напролом, однако связист, как загнанная в угол дичь, огрызнулся:
– Еще неизвестно, кто кого бы опередил!
– То есть вы угрожаете командиру? – тут же среагировал Морщинка. – Пора, ой пора, товарищ командир, его привлекать!
– Попробуйте, я Генсеку напишу, ни перед чем не остановлюсь! – связиста трясло, он был на грани истерики.
– Ладно, иди думай о недопустимости своего поведения. –Капкан понял, что палку перегнул.
– Я теперь буду не пятнадцати суток отпуска добиваться, а тридцати, как мне положено, вы меня убедили, - связист медленно приходил в себя. – Не хотите добром решать, буду бороться!
– Борись, авось поборешь, глаза бы мои тебя не видели – без энтузиазма отозвался Капкан. Он уже понял, что нахрапом связиста не взять, тот его перестал бояться, а к тем, кто его не боялся, Капкан терял интерес. Они с Морщинкой остались в каюте, а связист поковылял к себе.
Время было вечернее. Связист созвал на сходку своих друзей из БЧ-5. Как известно, на военном корабле только связисты и механики заняты постоянно – и в море, и на берегу, потому что связь, свет, вода и тепло нужны круглосуточно, по этой причине между механиками и связистами устанавливается особый дух профессионального родства, всех остальных они с оттенком снисходительности именуют «пассажирами».
Изложив обстановку друзьям, связист сообщил, что завтра он намерен идти к начальнику политотдела объединения, так как к комбригу повторно обращаться смысла не имело, даже при своем гуманизме комбриг мог разъяриться из-за смешной ситуации, которую искусно создал Капкан, все точно рассчитавший. Обстановку обсуждали до трех ночи, пришли к выводу, что надо попробовать все возможности, не исключая обращения в прокуратуру.
Утром связист взял в руки костыли и привычно заковылял на соседний корабль, где находился начальник политотдела (начпо) объединения. От этой встречи связист ничего хорошего не ждал, так как начпо, исходя из утверждений людей, общавшихся с ним, был настоящим политработником. Опасения его подтвердились.
– Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга! – бодро произнес связист, перенося свое бренное тело через комингс (порог) каюты главного инженера душ человеческих. – Разрешите обратиться?
– Давай, – не предложив присесть и тяжело дыша, ответил начпо. Из-за тучности он с трудом умещался на одном стуле Опираясь на костыли, связист изложил суть вопроса.
– Ты коммунист? – подняв горящие ненавистью глаза на старшего лейтенанта и колыхнув тремя подбородками, вопросил идеолог.
– Сочувствующий, – ответствовал представитель нерушимого блока коммунистов и беспартийных.
– Очень жаль! Если бы ты был коммунистом, не приходил бы ко мне с таким контрреволюционными вопросами!
– Вас понял. Разрешите идти?
– Иди, иди, а я хвост твоему заму накручу, чтобы не воспитывал таких подонков! – долго еще гремел по коридорам корабля глас возмущенного комиссара.
Несколько дней связист провел на корабле. На прием пищи в кают-компанию он приходил позже всех, стараясь не попадаться на глаза Капкану, хотя на совещания командования корабля вынужден был ходить. Там Капкан, обладавший специфическим военно-морским чувством юмора и умевший воплотить его в слова и крылатые выражения (куда там Жванецкому!) вдоволь поиздевался над осмелившимся требовать того, что ему положено, человеком. Но всему на свете приходит конец, и вот Капкан лег на ежегодное обследование в госпиталь, который был обязателен для каждого командира корабля. Старший помощник, прибывший из отпуска и сменивший на несколько дней Капкана на посту командира, не знал о трениях между Капканом и связистом, поэтому, когда связист принес ему рапорт на отпуск по болезни и представил заключение военно-врачебной комиссии, старпом ему даже посочувствовал и подписал рапорт, не глядя.
Отпуск связист начал проводить дома, будучи холостяком, он с товарищем со своего корабля снимал квартиру, однако через четыре дня, когда Капкан выписался из госпиталя, товарищ связиста, с которым они снимали квартиру, среди рабочего дня ввалился домой.
– Собирайся! – сказал он, – Капкан послал за тобой.
– Что, в море выходим? – спросил связист.
– Да нет, морем и не пахнет, ППР (послепоходовый ремонт) нам на пять суток продлили. Но ты же знаешь Капкана.
– Передай этому козлу, что я послал его, сам знаешь куда…На пароход не пойду даже под угрозой срока.
– Я передам, что ты лежишь, и у тебя температура.
– Говори, что хочешь.
Через три часа товарищ заявился снова, в руке он держал отпускной билет на очередной отпуск связиста. Получалось, что в очередной отпуск связист был отпущен, а отпуск по болезни, который, естественно, не входил в очередной, Капкан ему «простил».
На следующий день связист с отпускным билетом заковылял в военную прокуратуру.
– Знаем, знаем, хорошо его знаем, – сказал связисту пожилой майор-юрист, – но ничего не можем сделать, прокуратура завалена заявлениями на произвол вашего командира, шлем на бригаду бумаги, в которых требуем соблюдать законность, получаем стереотипные ответы, что командованием проведена работа, в будущем все вопросы жалобщиков будут решены, а сейчас, в связи с укреплением боевой готовности, решить вопросы не представляется возможным…
– Что же мне делать, в данной ситуации произвол налицо – сами видите?
– Да вижу… Слушай, парень, брось ты это дело, видишь, время какое, людей хватают на улицах, если нет оправдательных документов – отпускных там билетов, командировочных…
– Ладно. Мы еще посмотрим, кто кого. А заявление примите.
– Желаю успеха, – грустно сказал седой майор. Старшему лейтенанту показалось, что это было сказано искренне.
Связист решил отгулять тридцать суток и прибыть на корабль. Отпускной билет был выдан ему на сорок пять суток, поэтому связист рассчитывал, что Капкан к тому времени получит предупреждение из прокуратуры и будет сговорчивее.
Через месяц связист уже ходил с палочкой, молодой организм не оправдал пессимистические прогнозы специалистов. Капкан действия связиста просчитал.
– А тебя командир сказал не пускать на корабль, – сообщил вахтенный офицер на юте связисту, когда тот попытался подняться по трапу. – Пусть, говорит, догуливает неправедно заработанный отпуск. Кстати, он сейчас собрался к комбригу, поговори с ним. Минут через пять пойдет.
Капкан сразу же поставил все точки над i .
– Иди догуливай сорок пять суток, а то превращу их в тридцать, я добрый волшебник, сам знаешь.
– Товарищ командир, я все равно буду добиваться справедливости!
– Ты уже писал в прокуратуру, чего добился? Много вас пишут. Пишите, пишите, а мне место в колхозе всегда найдется!
После этой оптимистической фразы связист направился домой. Надо сказать, что Капкан очень редко и неохотно давал сорок пять суток очередного отпуска, ибо руководящие документы того времени гласили, что очередной отпуск предоставляется в размере от тридцати до сорока пяти суток на усмотрение командира части. Другие командиры, понимая, что служба на флоте тяжела, всегда давали сорок пять суток, но Капкан с блеском пользовался этим правом. «Вы просите сорок пять суток, – с доброй улыбкой говорил он офицеру, – а я вам даю тридцать... Остальное возьмете мукой или комбикормом, на ваше усмотрение…» Связист, зная, что в данном случае Капкан может поступить, как только что обещал, предпочел за лучшее ретироваться.
Очередной отпуск он догулял, но сдаваться не собирался. Выйдя из отпуска, связист решил написать о произволе Капкана в центральную прессу, полагая, что там, в Москве, должны разобраться. В письме он ничего не требовал, просил только сообщить, правомочен ли командир так поступать. Недолго думая, письмо он направил в редакцию «Красной звезды». Один из его близких друзей ехал в отпуск через Москву, он и взял письмо.
А потом наступили суровые будни. Корабль мотался по морям, как велосипед. Однажды ранней осенью корабль вышел на один день, а вернулся через три месяца. За эти три месяца весь экипаж измотался до предела – задача перед кораблем стояла очень важная и ответственная, и подобного напряжения не припоминали даже опытные офицеры, имевшие за плечами несколько боевых служб. За эти месяцы подразделение, возглавляемое связистом, с блеском выполнило поставленные задачи, и флагманский связист, которого прислали в помощь, обещал представить старшего лейтенанта к правительственной награде. Но увы…
Когда корабль возвращался в базу, точнее, уже проходил боновые ворота, и до пирса оставалось несколько кабельтовых, матрос, стоящий на вахте, допустил грубое нарушение правил радиообмена, и наш доблестный связист в одночасье превратился во врага народа. Капкан изрек историческую фразу: «Пишущий да обрящет! Ну, теперь все…»
Капкан, хоть и назвал связиста «пишущим», не подозревал, что связист несколько месяцев назад написал в центральную газету, однако на берегу корабль с нетерпением ждали. Ответ из «Красной звезды» пришел, но не связисту, а в политуправление флота с просьбой разобраться в действиях командира, политуправление флота переадресовало сию просьбу командованию объединения, и командование объединения собиралось разорвать «писателя» на части, к командиру, естественно, никаких мер применять не собирались.
После того, как корабль встал на якорь и бросил швартовы, связиста и командира вызвали к командиру объединения, в это время должность исполнял начальник штаба – настоящий моряк, пользующийся уважением подчиненных, однако из-за некоторой истеричности характера к нему относились с опаской.
– Так это у вас, товарищ старший лейтенант, матросы грубо нарушают правила радиообмена? Немудрено при таком командире. – и тут же заревел. – Как вы смели обращаться в центральную прессу!!!
– Нету правды на святой Руси, - заерничал связист. Он уже понял, что сейчас его будут раздирать на тысячу кусков. Командир…
– Что командир?!! Что командир?!!! Командир не решал ваш вопрос?
– Не решал.
– Почему вы не обратились ко мне?
– Я к начпо обращался. Тоже власть.
– Почему вы не обратились ко мне?!
– Виноват. Но вы бы тоже не стали решать мой вопрос.
– Разрешите! – встрял в разговор Капкан, – этот старший лейтенант крайне низких моральных качеств и как специалист нулевой.
– Не вам ли еще вчера флагманский связист сообщал, что меня нужно к ордену представлять, товарищ командир? – связист был спокоен и тверд.
– Человеку свойственно ошибаться!
Разнос длился около полутора часов. Начальник штаба ревел, как раненый зверь, напоминал о долге и чести офицера, Капкан требовал опровержения в центральную прессу, однако связист каяться не стал и на компромисс не пошел. В конце разговора начальник штаба сказал:
– Командир! Пусть он у тебя сдохнет старшим лейтенантом! – Капкан торжественно обещал выполнить поставленную задачу.
После этого связист понял, что проиграл. Что-то сломалось в душе у парня. Он стал тихим и задумчивым и более никогда не перечил начальству, осознав простую истину – начальник всегда прав. Приказания начальников в дальнейшей службе он выполнял беспрекословно, точно и в срок. Капкан же слово, данное начальнику штаба, сдержал. Но это уже совсем другая история…