Дневник VI-46 Петя Старчик пел Николая Клюева
24 октября 1999 г. Ночью писала стихи без вдохновения, но это единственный способ раскачать, разбудить спящую в летаргическом сне душу и заставить её вибрировать в лад мировой гармонии и великой Поэзии.
Петя Старчик пел Клюева, удивительного странного поэта, ни на кого не похожего, может быть, на Распутина, ежели бы он пожелал говорить стихами. Его расстреляли в 1937 году. Его поэмы были у него в голове, в памяти.
Петя был огненно скор, пел так быстро, что я не понимала целое, понимая отдельные детали текстов.
Я робко спросила его, нельзя ли перед тем, как петь, прочитать стихи. Он обиделся, стал защищаться. Я не выдержала, села рядом с ним, переворачивала ему листочки со стихами. Я должна была осмысливать текст, на слух это было невозможно. Я не могла терпеть эту муку. Кое-где я напевала вместе с Петей. Темп был таков, что я не поспевала за ним, я становилась его эхом, но не солисткой...
Я взяла Петю под руку, и мы пошли с Кропоткинской к Пушкинскому метро. Справа от Пети шла некая Марина. Услышав пение Петра, она осознала, что не так жила, как надо было, что-то важное она упустила.
27 октября. Я стала заниматься музыкой с внуком писателя Фазиля Искандера, его дочь живёт недалеко от меня. Мальчик Женя очень красив, у него ангельская внешность. Он очень живой ребёнок.
Пишу стихи об А.Н.
Но время ран моих не излечило.
Упоминание о Вас лишь омрачило
И без того печальные минуты.
Я обвинитель нынче. Нет цикуты.
Есть вера в Суд и некие мученья.
Начало на земле, ТАМ – продолженье.
Ни здесь, ни там – покоя нет на свете.
Мы не святые, ты не свят, не дети
Мы. На дикое твоё молчанье
Ответ – стихи. Тоска непониманья
Томит мне душу. Как она молила,
Родная, гениальная Марина –
Её убила роковая сила
Предательств, обстоятельств, равнодушье,
Безденежье, удар. Ей было душно.
Мне тоже душно с пошлостью бороться,
С жестокостью. На дно колодца
Был брошен друг Руми Джаллаладина.
Хотя бы Вас Богиня просветила!
28 октября. Мне звонил Юлий, говорил вкрадчивым голосом. Я сказала ему, что он человек опасный. «Почему?», - спросил он. «По своим проявлениям». Он хотел заехать за мной на машине, чтобы отвезти меня в салон Ларисы Чайки. Я отклонила его предложение. От него шла энергия, которая смешила и тонизировала меня, давала мне творческий импульс. Он приподнял мне настроение. Я благодарна ему. Но я его боюсь.
Последний раз мы недалеко друг от друга сидели в ЦДЛ на вечере Набокова. Мы фривольно беседовали, я сказала, что у него жестокое лицо. «Продолжайте, это мне нравится», - сказал он. «Я не хочу жить в Израиле», - говорил он. Я почти кокетничала с ним, как водится. Любой не неприятный мужчина вызывает желание нравиться, увы.
30 октября. Вчера был день рождения Аси Мамоновой.
Сегодня состоялся вечер её памяти. Пела Вера Малый два романса на стихи Тютчева, играла на рояле Марина. Читали стихи Виталий Акелькин и Ира Гарпенко. После Виталия вышла я и почти зарыдала, сказав, что мы ещё не осознали, что мы потеряли Асю. Еле справившись с собой, я кое-как то наизусть, то заглядывая в текст, рассказала об Асе то, что наметила. Какие-то места я выкидывала, так как недалеко сидела моя врагиня и подло мешала мне.
Потом я зашла к Коле Ларскому, рассказала ему о поездке во Францию, об общих знакомых.
31 октября. После того, как в салоне у Ларисы я спела пять песен на стихи Цветаевой, Юлий показывал свой фильм. Две трети народа ушло, осталось совсем немного. «Позвоните мне, я Вам скажу своё мнение о фильме», - сказала я Юлию.
1 ноября. Юлий позвонил, удивился, что я сразу его узнала. Он не стал слушать моё мнение о фильме, стал мне навязывать себя и свои девять фильмов. Я говорила с ним решительно, уверенно, но деликатно, просила его ничего мне не навязывать. «Дружбы у нас не получается...», - сказал он. В начале разговора он сказал: «Вот мы с Вами состарились». Я попросила его дать определение старости и добавила: «Это всё внешнее...».
Он сказал, что вчера я пела изумительно. Вчера же я сказала Еве, что никогда не влюблюсь в Юлия, он отвозил её на машине домой, она тут же ему проболталась. Он говорит: «Что же Вы рассказываете Еве, а она Вас тотчас закладывает, Вы что, её не знаете?» Я ответила: «Ничего страшного — отсутствие влюблённости не мешает людям быть друзьями».
Я написала стихи и посвятила их Юлию.
Юлию
"Как трудно с Вами. Мучиться
Я буду", – он сказал.
"И дружбы не получится,
Увы", – он продолжал.
Мы только познакомились,
И мы не влюблены,
Гуляли в чистом поле мы
В сиянии луны.
Потом луна запряталась.
Надолго ли? Как знать.
Ко мне Вы мило сватались,
Пытались разгадать.
"Вы пели изумительно", –
Сказали Вы, грустя,
И в падеже винительном
Я, рифмами, шутя,
Бросаюсь... И, терзая Вас,
Ведь я не влюблена,
Читаю Вам Цветаеву,
Пока горит луна.
2 ноября. Юлий не звонил. Прощаюсь с ним. Всё не мои человеки... Мои — Торбен, Эдвин, Ханнес, Томас, Мартин, Вольф, Бунин.
Звонила я Толе, он был вялый, я разговорИла его, он стал мыслить.
Ева сказала, что Юлий отыскивает в людях смешное, порочное - даже в самых интересных людях. Петя считает, что Юлий срывает с людей маски, но при этом он обижает их. «Я сразу его понял», - говорит Петя. Глаза у Юлия печальны. Он живёт вне христианства.
Ева сказала, что Евгений Рейн считает себя первым поэтом. Не верю.
4 ноября. Музыка религиозная Пети Старчика показалась мне очень интересной. Изумительная музыка у Пети на стихи немецкого поэта Клеменса Брентано. Жаль, что его не исполняют, его мало знают люди.
Петю на диктофон записывал некто Виктор с интеллигентным лицом, особенно симпатичным в профиль, спокойным, немного лукавым. Петя просил его записать мою «Бабочку...». «Галя, подожди!», - сказал вдруг на «ты» Виктор. Потом он положил мне на плечо руку — я всё его на узнавала... Чуть позже я подумала, что это был Витя А. Он так изменился, что я его не узнала. Когда-то мы были дружны, он приходил ко мне в гости и был очень мудр.
5 ноября. Странная страна... Геноцид, мор, унижения, яркое творчество, талантливые люди, графоманы, меломаны, театралы.
О, Иисусе, как тяжело жить в России. Страдание жить в этой стране, где придумывают всевозможные способы мучить и унижать людей.
Женщина в поликлиннике забыла, где она живёт. В старости, безусловно, есть что-то ужасное. Как деформируются лица и тела, память изменяет, хвори одолевают.
В Ленкоме меня оттеснили в конец зала, я стояла первый акт, зажатая между телами и душами. Шла «Юнона и Авось», контрамарку на одно лицо достал мне муж Аси актёр Ленкома Виллор Кузнецов.
Во втором акте меня, изрядно помяв мне бока, усадили на принесённую табаретку. «Бог сжалился надо мной», - сказала я мужчине, который бесцеремонно толкал меня, а потом принёс мне табуретку. Это был служащий театра.
Меня оглушил тяжёлый рок, я была обескуражена. Это был не спектакль, а шоу. Никакой гармонии, перебор во всём, оглушительная музыка. К чему столько шума?
Картина Перуджино.