Из цикла: Мы родом из детства.
Я никогда не видела тетку Марью, но знала, что она родная сестра моей бабушки. Про ее трудную судьбу и стойкий характер, я много слышала от бабушки и мамы. Я представляла ее очень высокой, как бабушка, и красивой, как Марья-царевна.
Этой зимой я очень много болела и, для поправки хилого здоровья, меня решили летом свозить в деревню к бабке Марье. Летом отец взял отпуск и повез меня в деревню.
Поезд прибыл на полустанок рано утром и, кроме нас с отцом, никто из вагонов не вышел. Скатившись с насыпи, мы проводили взглядом умчавшийся в серое утро поезд, и стали оглядываться. Несмотря на телеграмму, нас никто не встретил. Распределив вещи, мы пошли по дороге вдоль насыпи в сторону станции.
Через полчаса нас нагнала лошадь, запряженная в телегу. Сухонький мужчинка в фуфайке и резиновых сапогах, узнав, что мы едем к бабке Марье в Горки, предложил довести нас на обратном пути со станции. Отец с радостью согласился, и мы остались возле небольшого лесочка ждать попутного транспорта. Мы сели на свои вещи, и плотно позавтракали остатками продуктов.
Пока мы завтракали, все вокруг посветлело, показалась яркая полоска восходящего солнца, небо, из серого, стремительно стало превращаться сначала в синее, а потом в голубое. Мрачный, пугающий лесок вдруг стал ярко-зеленым, прозрачным, пронизанным золотыми нитями. Поляны пестрели множеством цветов. Мне, выросшей на асфальте, это показалось сказочным местом, где, по моему мнению, и должна жить Марья-царевна.
Вскоре приехал мужичок на телеге и, погрузив наши вещи, мы поехали в деревню. До деревни оказалось совсем не близко. И хоть лошаденка большую часть пути бежала рысцой, мы около трех часов тряслись на телеге по грунтовой дороге. Отец и возница уселись на передке, курили и вели свои взрослые разговоры, а я вертела во все стороны головой, впитывая в себя краски и запахи. Небольшие лесочки чередовались с голубыми полями цветущего льна, желтыми подсолнечника и белыми гречихи. Васильки, колокольчики и белые ромашки дополняли этот сказочный наряд.
Деревня встретила нас любопытными взглядами из-за заборов и шумной босоногой ватагой ребятни. Бабка Марья оказалась маленькой сухонькой старушкой в беленьком платочке «шалашиком», в длинном темно-синем в мелкий беленький цветочек платье. Образ прекрасной Марьи-царевны растаял, как дым. Я сначала даже не смогла скрыть своего разочарования, но обещание накормить меня блинами с молодым медом смягчило мое сердце.
Деревенские ребятишки облепили забор и терпеливо ждали, пока я наемся и выйду к ним. Я надела новый сарафанчик, сандалии, переплела косички и, довольная собой, вышла за калитку. Ребята обступили меня и наперебой стали расспрашивать и разглядывать. Они предложили показать мне деревню и свои интересные места. Я с радостью согласилась. За пару часов мы оббегали все значительные места деревни: речку, пруд, рощу, контору колхоза и знаменитую березу со скамейкой, возле которой назначали свидание, провожали в Армию, пели песни и танцевали.
Вечером пригнали коров, и все это мычащее стадо стало расползаться по дворам, где их ласковыми словами встречали хозяева. У бабки Марьи тоже была белая с рыжими пятнами на боках корова Марта. Она, как дрессированная, встала под навес, уткнувшись в угол, и стала требовательно мычать. – Иду, иду, моя кормилица! Сейчас я тебя подою!
Бабка Марья взяла ведро, скамеечку, тряпочку и села возле Марты. Ласково приговаривая, поглаживая и похлопывая, она начала доить корову. Тугие струи молока звонко ударялись в стенки ведра. Через некоторое время ведро было почти полное. Парное молоко мне не понравилось. Оно было теплое и пахло коровой. Зато молоко из погреба было необыкновенно вкусным.
Ночевали мы на сеновале. Я долго не могла уснуть. Внизу жевала свою жвачку и вздыхала корова. Пахло луговыми травами, сеном и хлебом. Почти все женщины днем были заняты на работах и хлеб пекли ночью.
- Смотри не ходи одна к пруду! Там гусак, чисто репей, не отобьешься!
- Ладно! Я только с ребятами, можно?
- Да уж они с утра у калитки сидят, тебя дожидаются!
- Ты сандалии бы сняла, ведь изорвешь все, в чем домой поедешь? У нас почитай вся детвора с весны до самых холодов босая бегает.
Наскоро позавтракав, я помчалась с ребятами по деревне. Ну и конечно на пруд. Пруд был небольшой и не глубокий, весь покрытый ряской, а берег густо унавоженный птичьим пометом. На пруду было много белых гусей и пестреньких уток. Они постоянно перемещались, гоготали и крякали, ныряли и что-то глотали.
Мне захотелось поймать хоть одну уточку и погладить ее. И не успели ребята рта открыть, как я, растопырив руки, побежала к уткам. Утки врассыпную ринулись от меня и только два красивых крупных гусака остались на месте. Я присела на корточки и стала их приманивать:
-Теги, теги, теги, теги. Красивые птички, идите ко мне, я вас поглажу!
Гусаки, вытянув шеи, двинулись в мою сторону. Ребята замахали мне руками и стали звать к себе, но я не могла понять, почему? Что плохого в том, что я поглажу красивых птиц, тем более что они не против. Я же не собиралась их обижать! Когда осталось несколько шагов, гусаки вдруг захлопали крыльями, издали гортанные крики и побежали на меня с явным намерением прогнать. Я подскочила и побежала прочь. Я, конечно, быстро бегала, но один из гусаков бегал быстрее меня. Он бежал со мной рядом и щипал меня за подол сарафана и за ноги. Мне навстречу бежали двое мальчишек с хворостинами. Они отогнали гусаков и те, растопырив крылья и победно гогоча, полетели к своим уткам. Мне было больно и обидно, что я такая глупая и не послушалась бабки Марьи.
Как-то утром, я ела свежий хлеб, намазывая на него янтарный мед, и думала о том, как пойдем с ребятами в кузницу, где работал отец моего нового приятеля. Бабушка и отец пошли на зады смотреть ульи. Мне тоже захотелось посмотреть ульи, и я, с куском хлеба, намазанным медом, пошла к ним. Не успела я завернуть за угол дома, как ко мне привязалась пчела. Ей видать очень не понравилось, что я ем ее мед. Я пыталась прогнать ее. Да не тут-то было. Она вцепилась мне в руку, а прилетевшая подружка в щеку. От боли я не просто орала, а визжала поросенком.
- Брось хлеб! Стой, не шевелись!
Бабушка с отцом прибежали и увели меня в дом. Бабушка вытащила жало и приложила компресс из холодного кислого молока. Но, не смотря на принятые меры, поход в кузню пришлось отложить, так как глаз заплыл, а на руке была большая шишка. После этого случая, смотреть ульи мне расхотелось.
А в кузне я все равно побывала и посмотрела, как из куска железа кузнец выковал две подковы. В кузне было жарко, горн раздувал молодой парень, и он же подавал на наковальню раскаленные до желто-красного цвета куски металла. А кузнец, как богатырь из сказки, бил по ним молотком, высекая тысячи ярких брызг. Кусок металла становился подковой. Потом красную подкову окунали в воду, где она с шипением остывала, и делалась черной. Это было удивительно и красиво!
Папин отпуск заканчивался, и нужно было уезжать в Ленинград, где нас ждала мама. Перед отъездом, бабка Марья затопила баньку и отмыла меня.
- Мойся чище, а то мать не узнает тебя. Ишь, обгорела, как головешка!
На следующий день все мои новые приятели - деревенские ребятишки провожали нас с отцом до околицы, а потом еще долго махали, глядя вслед. Поднявшийся ветер колыхал тонкие стебли льна, и казалось, что голубой ленок тоже прощался со мной.
Декабрь 2011 года.