Заканчивая юрфак МГУ, я знал, что должен остаться работать в Подмосковье. Учился нормально. Специализировался на одной из главных кафедр факультета - кафедре криминалистики. Успешно прошел собеседования в отделах кадров Прокуратуры области и областного УВД, которые заверили меня, что «заберут» к себе на должности следователей, что меня, в принципе, устраивало - я знал, куда шел учиться.
Но до последнего момента была и еще одна - совершенно другая - возможность. В Министерстве культуры мне предложили - на выбор - должности зам.директора по правовым, кадровым и еще каким-то вопросам Государственного академического хореографического ансамбля «Берёзка» и зам.директора Государственной академической хоровой капеллы им. А.А. Юрлова.
Я был, конечно же, лишь студентом в то время, но достаточно активным - создал свой вокально-иструментальный ансамбль, пел несколько лет в Академическом хоре МГУ, руководил самодеятельностью, в результате чего был приглашен в Правление Дома культуры гуманитарных факультетов МГУ, а затем и дважды избирался его председателем. Отсюда и пошла инициатива... ДК был крупным культурным центром Москвы. В дни спектаклей Студенческого театра МГУ, концертов Студенческого эстрадно-симфонического оркестра МГУ, выступлений других коллективов у его касс выстраивались такие же очереди как и в кассы лучших московских театров. Об уровне ДК говорит и то, что его директором при мне стал вышедший на пенсию директор Большого театра Шашкин. Имени и отчества его я, к сожалению, не помню уже, а как утверждали его на заседании Правления и как приходилось после этого работать с ним - помню. Это был интереснейший человек. А рядом была не менее интересная дама - известная всей Москве Тамара Ивановна Смирнова, работавшая десятки лет художественным руководителем этого Дома культуры. Для нее парой пустяков было выдернуть на сцену ДК кого-нибудь из великих артистов, музыкантов, режиссеров. "Толенька, - встречала она меня, забежавшего в ДК после занятий, - съезди, будь добр, привези Сергея Владимировича Образцова, он согласился выступить у нас сегодня!". И я ехал домой к директору Центрального театра кукол С.В.Образцову, привозил к нам, на Герцена, 1, после чего он открывал в ДК какое-нибудь представление, потому что не мог отказать "Тамарочке". Случаи такие были не единичны... В нашем треугольнике (Шашкин - директор, она - худ.рук, я - председатель правления) решались все вопросы деятельности и программ ДК, репертуара его коллективов. Естественно, что они оба стали участвовать и в моей судьбе. Узнав, что Министерство культуры ищет грамотных, надежных в моральном и политическом плане юристов на зам.директорские должности в ансамбль "Березка" и Юрловской капеллу, они предложили меня. И не удивительно, что с такой "подачи" моя кандидатура – без пяти минут юриста, имевшего музыкальное образование и опыт руководства коллективами ДК – была Министерством принята. С одним условием - я должен был срочно прописаться в Москве или в Подмосковье...
Сказать, что такой возможности не было, не могу. И в те времена это делалось так, как сейчас: тихо давали кому надо "на лапу"... Но я - и это было моим принципом - никогда не давал взяток! Не "поднес" до сегодняшнего дня никому ни копейки, не смотря ни на какие беды, проблемы, трудности! Бог свидетель этому! И он, наверное, мне помогал, так как я проходил через все стены, преграды на пути своем, как нож сквозь масло! Выстраивая самые сложные проекты и отношения! Встречаясь с неисчислимым числом чиновников, проверяющих, гаишников, пожарных и прочих любителей "покормиться"! Я вбил себе в голову, что взятки дают лишь слабые! Да-да, их не берут! Их дают, суют слабые, боящиеся, смирившиеся со злом! А я всегда считал себя - и это читалось в моих глазах - сильным! Поэтому со мной и не связывались: быстро соглашались всегда, подмахивали нужные мне бумаги, давали необходимые мне разрешения, не отсылали меня туда, куда не надо было отсылать... Короче, покупать прописку я не стал... Перестал бы уважать себя после этого... Всю жизнь... И предложение Министерства культуры тихо растаяло в воздухе...
А жизнь улыбнулась! Не сработали и предложения областной Прокуратуры, областного УВД. На нашем курсе было много студентов из Подмосковья, надеявшихся устроиться в столице, но большую часть их Москва не взяла, а потому они отхлынули в свои районы, лишив нас, иногородних, зарезервированных для нас мест... Узнав на комиссии по распределению об этом, я, ни секунды не думая, попросился на «Магадан-Камчатку-Сахалин», если там, в прокуратуре, были места... Почему в прокуратуре - не скажу даже. Просто было уважение к этой системе, в отличие от милицейской. А почему так далеко захотел - признаюсь. Лететь – так лететь! Мир посмотреть хоть за три года отработки диплома... Это как в фразе: "Гулять – так гулять! Два борща, пожалуйста!"... А как по-другому? Я был романтиком и не жалел об этом! Остаюсь им и до конца, даже сейчас!
Комиссия стала почему-то отговаривать меня, предлагать места «поближе» к Москве - место следователя в Калужской прокуратуре, место инспектора по делам несовершеннолетних в Смоленском УВД, место заместителя министра социального образования в Коми АССР, которое только звучало красиво, а по сути своей было равнозначно должности зам.зав.облсобесом. Но я стоял на своем, и понявший это декан факультета Георгий Васильевич Иванов остановил всех: «Хватит, товарищи! Он отлично закончил вуз. Хочет туда, куда сказал! Есть у Прокуратуры России места на Магадане, Камчатке, Сахалине или нет?! Есть – решайте! Что мы тут торг устроили?!»
Места оказались лишь на Сахалине... Причем все три - следователей прокуратуры... Одно уже забрал мой однокурсник Витя Жагрин из Подмосковья, два были свободными... И я кивнул...
Был, не скрою, еще секрет, почему просился на Сахалин или рядом с ним... Возвращаясь как-то с каникул из Крыма в Москву, я оказался в одном купе с сахалинской дамочкой, которая всю дорогу критиковала Крым и Черное море, наши виноград и яблоки. «У нас море – в Татарском проливе – не хуже! И жара там сейчас за тридцать! И яблоки в Холмске такие же!»... Она оказалась женой судьи из сахалинского порта Холмска... Да на беду свою – потеряла во время черноморских купаний дорогое кольцо с пальца, с бриллиантом... Наверное, потому и чихвостила в хвост и гриву мои края... А в душу запал ее монолог о Сахалине с теплым морем, яблоками и голубым небом... Неужто точно?!... Я был женат тогда уже, и мы с женой Ларисой, учившейся на параллельном курсе журфака МГУ, заинтересовались Сахалином, перелопатили не один атлас и не одну книгу в поисках информации о нем, решив в итоге, что в случае "пролета" с Подмосковьем надо проситься именно в такие края - на Дальний Восток!
А Сахалин встретил меня желтым небом. То ли это было мое восприятие его таким, то ли оно действительно приобрело этот оттенок из-за каких-то атмосферных явлений, но видеть его таким было удивительно...
Я и не помню уж, сколько летел после окончания университета на остров. Сейчас «Боинги» долетают из Москвы на Сахалин за 8 часов, а тогда я добирался туда на четырехмоторном Ил-18 часов 12, кажется... Это не просто ошарашило, а переформатировало, если можно так сказать, меня всего - из того, каким был, в того, кем стал в конце пути. Одно дело знать, что он будет долгим, другое - часами видеть в иллюминатор бесконечную, лишенную признаков жизни землю, которая и была страной, в которой я жил. Особенно поразило то, что увидел ночью. Далеко внизу вдруг появлялось несколько огоньков – мы пролетали над каким-то населенным пунктом, затем они пропадали, и следующие огни проплывали в иллюминаторе лишь полчаса-час спустя: остальное время внизу была черная пустота. Это ж надо, поразился я... Какие расстояния, не заселенные еще людьми...
У В.Бережкова, кажется, в «Страницах дипломатической истории» есть пересказ старого анекдота. В сибирском лагере для военнопланных два немца увидели в «красном уголке» карту мира. Один спрашивает у другого: «А где здесь Советский Союз?». Тот: «Видишь красное? Это все - он и есть». Немец кивает: «А Германия где?». Его товарищ находит на карте Германию: «Эта - коричневая». Первый разглядывает ее, маленькую, и, опешив, выдавливает из себя: «А Гитлеру эту карту кто-нибудь перед войной показывал?!»...
Вот такое же удивление испытал и я, пролетая над бескрайней страной. Только в тот момент – в полете – я и стал по-настоящему гражданином своего огромного государства, почувствовал гордость за это. А раньше просто жил в одесском селе, рос в крымском городке, учился в Москве... Одно дело было видеть контуры и размеры СССР в учебниках, на картах, другое – ощутить на себе...
Первым, кто меня принял на Сахалине был прокурор области Геннадий Иванович Иванцов. Ему было 36 лет. Он тоже когда-то, как и я, закончил МГУ, а потому отнесся ко мне как к однокашнику – тепло. Мы долго беседовали о Москве, университете, наконец, перешли к делу.
- Отправляем Вас в Поронайск. Переводим оттуда в областной центр одного из лучших следователей Роберта Эдуардовича Бланка. Его место и займете. Предлагаю Вам добираться туда не ночным поездом, а днем - машиной, которую поронайцы получили у нас. Они ее будут перегонять в район завтра. Такой шанс выпадает редко кому. За день пути увидите пол-острова. Я за 14 лет своей работы здесь еще никогда не ездил так, поэтому завидую даже...
Утром следующего дня я пришел к зданию областной прокуратуры и стал дожидаться перегоняемую в район машину. Наконец, последние документы на нее были оформлены, и ко мне подошел шофер Поронайской горпрокуратуры Палыч.
- Новый стажер? – спросил меня он.
Я кивнул.
Палыч почему-то недовольно осмотрел меня всего и раздраженно произнес.
- Теперь Роберта Бланка будем час ждать… Чего не ездите поездами?! Так бы я уже в пути был, а с вами намучусь...
- А чего с нами мучиться? – удивился я. – Сядем и поедем…
- Как же... Поедем... - перебил меня Палыч. – Это только сказать: «Поедем!». Вон уже - ехать можно, а его нет…
Ему, ничем не примечательному мужичку, было лет пятьдесят. До сих пор помню его красные, постоянно слезящиеся глаза и орденские планки на пиджаке. И помню, что был он завистливым, вредным, постоянно нудящим, заряженным на негатив типом, каких я больше в жизни не встречал. Но тогда, увидев его первый раз, я всего этого еще не знал...
Минут через десять из прокуратуры вышел худой стройный мужчина лет сорока в прокурорском мундире, белой рубахе и галстуке. В руках у него были портфель, плащ и темная шляпа.
- Едем, Палыч? – обратился он к шоферу и, увидев меня, представился. – Бланк…
- Да уж, едем… - проворчал Палыч. – Час, как можем ехать, а ждем Вас, опаздывающего…
Я улыбнулся.
- Начальство не опаздывает, Палыч, - назидательно поправил его залезавший в машину Бланк. - Оно задерживается...
- Хе… - хохотнул Палыч. – Это кто тут начальство? У меня начальство одно – Дранов, прокурор… А Вы – так себе…
Я сел в машину, захлопнул дверцу.
- Что ж ты меня обижаешь?! – улыбнулся Бланк. – Я, как никак, старший следователь прокуратуры, такой же, как и твой Дмитрий Иваныч, спец. В отличие от тебя... А ты обо мне неуважительно так...
Машина выехала на главный проспект города.
- А потому что, - хохотнул вновь Палыч, - он мне зарплату платит, а Вы не платите... Хе-хе... Везешь Вас, а пользы никакой…
Я сидел на заднем сидении и слушал их перебранку.
Путешествие оказалось действительно познавательным.
После грандиозного гранитного здания Московского университета на Ленинских горах покосившиеся от времени дома и бараки у сахалинских дорог давали пищу для размышлений. Мне, выросшему на Украине и привыкшему к беленьким хаткам сел, садам и виноградникам, никогда не видевшему почерневших деревянных построек, остров открылся новой культурой – культурой дальнего пограничья...
Стояла великолепная сентябрьская погода. Было тепло. Солнечно. Все располагало к интересному путешествию. Однако, за городком Долинском мы поняли, что приятного в пути будет мало. Новый УАЗ был в не заделанных на заводе щелях, и на не асфальтированном сахалинском тракте в них затягивало на скорости дорожную пыль: кабина то и дело наполнялась ее клубами.
Остановившись через несколько часов в городке Макарове, мы обнаружили, что лица и рубахи наши стали черными - белели как у шахтеров лишь зубы у всех...
- Мать твою! - выругался Бланк в туалете местного ресторанчика, увидев себя в зеркале. –Хотел на проезде сэкономить, а сейчас больше на химчистку потрачу! Глянь, что с мундиром... – он повернулся ко мне, вытирая платком отмытое от пыли лицо.
Его синий прокурорский мундир стал пегим от пыли.
- Думал, нормально все будет, - продолжал он. - Скажу жене, что на поезде приехал, а сам на машине доберусь. Вот червончик и пропил, что на билет был... А теперь она потребует деньги назад... И где их возьму?!.
Он снял мундир, принялся выбивать из него пыль, но синий материал пыль не отпускал.
- Нет… - подвел итог бесполезным попыткам он и повернулся к сидевшему уже в зале ресторана шоферу. – Палыч! Предупреждать надо, что не машина, а пылесос у тебя!
Обедавший уже Палыч радостно, с полным ртом, прокричал через весь зал.
- А я и говорил Дранову, что ГАЗик хороший еще у нас! На кой ляд УАЗ этот?! А он: «Нет, новый берем!»... Вот и взяли!
Мы с Бланком прошли к столу, сели.
- В нашей машине щелей не было! - повернулся ко мне Палыч. – Как я все в ней заделал! Красота! Брезентовый тент байкой прошил изнутри! Утеплил! Сиденья в коврах были, как у шаха иранского! А с этим говном возиться и возиться еще, мать твою … Новый УАЗ, видите ли это! Ага... УАЗ... Щас…
- Утеплишь и УАЗ… - усмехнулся обрадованный шоферскими проблемами Бланк.
- Да?! - огрызнулся Палыч. – Сказать токо «утеплишь»… Байки одной скоко надо?! А ковров?!
Роберт Бланк улыбнулся.
- Ты так сказал о коврах, будто особняк ими отделывать придется... Найдешь пару метров!
- Пару?! - продолжал брюзжать Палыч. – А пара тоже, между прочим, денег стоит… Прокурор и копейки не даст ваш!
- Ну, вот… Теперь и Дмитрий Иваныч тебе плох… Заложу я тебя ему, Палыч! – подмигнул мне через стекла очков Бланк и, улыбаясь, поддел шофера. - У него задача другая! Не машины коврами отделывать, а законность блюсти...
Палыч замер с поднятой над тарелкою ложкой.
- Чего?! Законность?! Да мне ваша законность – тьфу! А ковры – вещь! С ними тепло зимой!
За столом разгоралась очередная битва умов...
Закончив есть и не желая слушать их перепалку, я вышел из ресторана, осмотрелся.
Макаров был маленьким городком... Почему-то городами на Сахалине назывались по сути поселки. На юге России их бы звали в лучшем случае «станицами». Что такое несколько тысяч жителей, как в Макарове? В станице Орджоникидзевской в Ингушетии жило более 70 тыс. человек, в Каневской Краснодарского края – более 40 тысяч, а в Макарове – всего 6 тысяч! Но он назывался городом! И таких на острове было полтора десятка! В то время, как в Хабаровском крае было всего четыре: Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре, Николаевск-на-Амуре и Советская Гавань… Это, видимо, было какой-то непонятной политикой государства, обозначившей «городами» все населенные пункты островной области с учетом ее специфики. Скорей всего, политика эта учитывала, что Сахалин и Курилы должны были в перспективе стать объектами претензий Японии. Поэтому населенные пункты и именовали городами. Надо было создать видимость развития этой окраины...
К машине подошли вышедшие из ресторанчика Бланк и Палыч.
Рассевшись в УАЗе, мы снова двинулись в путь.
Позже мне пришлось много поездить по Сахалину и убедиться в том, каким он был удивительным краем. Гористые местности. Леса. Озера Тунайча и Изменчивое. Реки Тымь и Поронай. Залив Терпения. Красивые мысы. На севере – тундра. Обилие грибов и ягод, живности, птиц. Но в тот, первый, раз остров убил меня за Макаровым однообразным пейзажем. За окнами - до горизонта - простиралась лишь поросшая травой бугристая равнина с остовами слегка наклоненных в одну сторону засохших деревьев. Их были тысячи... .
- А чего деревья такие? – спросил я у попутчиков.
- А того... - хохотнул почему-то, повернувшись ко мне, Палыч. - Когда японцев выбивали отсюда в 45-м, они подожгли лес, чтоб нам не достался... С тех пор горелый и стоит... Хе-хе...
Молчавший до того Бланк удивился.
- Откуда ты это взял?!
Палыч засмеялся.
- А оттуда... Книжки читать надо! Вас чо не спросишь – ничего не знаете... А я знаю... Хе-хе...
Ему думалось, наверное, что юмор его высшей пробы...
- Да уж... Много ты знаешь... Читать только не умеешь... - усмехнулся Бланк.
- Да поболе вашего знаю... – гоготнул Палыч. – Я не такой, как все – я интересующийся...
Бланк покачал головой, но в очередную перебранку ввязываться не стал; однако спустя какое-то время, засмеялся вдруг и повернулся ко мне.
- Появляется Палыч весной как-то - чуть не плачет! Показывает лотерейный билет всем - «Москвич» выиграл, мол! Да забыл билет в подштаниках, которые осенью повесил в гараже! И пропустил срок получения выигрыша! Зимой же гараж снегом занесло. Вот он его и не открывал! На прокурорском же ГАЗике, а не на своей, можно ездить. А весной откопал и обнаружил вдруг в старье этот билет... Господи, что было! Чуть удар не хватил его! Приходит ко мне: «Роберт Эдуардыч, машина! Понимаш?! Машина! Гля! А выдача закончилась! Прошу прокурора продлить билет – не продляет! Смеется! Обратной силы закона нет!». Я тоже смеюсь над ним: «От меня чего хочешь, Палыч?!» Он: «И у Вас хочу спросить: продляется или не продляется?!»... – Бланк покачал головой. - Это надо было видеть, Толя...
Выслушавший его тираду Палыч повернулся ко мне.
- А вот Вы скажите! Вы ж из Москвы! Продляются лотереи или не продляются?!
Я пожимаю плечами.
- Не знаю... Скорей всего, нет...
- Вот и Вы – нет! А почему «нет»?! – возмущенно выкрикнул шофер. – Ну, забыл человек билет в одежде! А потом нашел! Я ж не украл его?! Не сам нарисовал! Хитрые там, в Москве, все! Засранцы! У простого шоферюги «Москвич» отобрали... И рады!
Бланк улыбнулся опять.
- Да потому что закон это, Палыч! Есть он, как видишь! А ты: «Законы мне ваши – «тьфу»... Не «тьфу», как видишь! Работают! Купил билет – посмотри, что написано на нем! А там указано, до какого срока выигрыши получают. Но тебе ж наплевать на запись эту, на закон! Засунул в подштаники «Москвич» и дрых всю зиму! Вот тебя Боженька и покарал за это! Хотя нет... Он тебя за другое наказал...
- За что?! – удивился Палыч.
- Да за характер твой дерьмовый... Нудишь все... Нудишь... Завидуешь всем... Подковыриваешь всё... Вот он тебя и хлобысныл!
Палыч резко крутанул рулем, объезжая что-то на дороге.
- Ага... Ангелы нашлись! Законники... «Химики» вы, а не законники... Тут беда, а Вы смеетесь,..
Бланк, умиротворенный тем, что, наконец, уел Палыча, откинулся на спику сидения.
Сколько я раз наблюдал в жизни такие пикировки мужиков. Большинство из них просто не умело общаться друг с другом, спокойно разговаривать на какие-то темы, вести умные дискуссии, а вот смешочками, подколками, подковырками - на примитивном зачастую юморе - могло вести беседы бесконечно. Где б ни сталкивался с этим – в курилках, на лестничных площадках учреждений, где-то и дело собирались они, в каких-то компаниях, на охотах-рыбалках, за праздничными столами и в тесных кухоньках - картина была одной и той же...
Через какое-то время впереди вырисовались контуры огромных возвышавшихся над равниной . бетонных труб.
- Что это? – спросил я.
- Сахалинская ГРЭС... – сообщил Бланк и повернулся к шоферу. – Палыч, побыстрей нельзя?! Так мы и к ночи не приедем!
Тот тут же огрызнулся.
- Че гнать-то?! Роберт Эдуардыч?! Вишь, в дырах пол весь. Опять сосать пыль начнем. А так верней будет...
Бланк оглянулся на меня.
- А ты, стало быть, мне на смену?
Я пожал плечами.
- Прокурор области так сказал. Не представляю, правда, еще, что такое «на смену»...
Он криво улыбнулся.
- Представишь... Пока стажером будешь – можно будет терпеть все, а аттестуют – нахлебаешься: навалят дел по самое «не хочу»! Убийств, изнасилований, малолеток! Это лишь говорят о романтике нашей профессии! А меня тошнит уже от романтики этой! Живого человека не воспринимаю – удивляюсь...
Палыч опять резко тормознул на какой-то выбоине, выругался и вдруг кинул мне.
- Роберт Эдуардыч - лучший следователь области у нас...– и тут же, повернувшись к Бланку, заключил. – Характер токо вредный...
- Ой-ой... – передразнил его Бланк. – У тебя характер – золотой...
Палыч улыбнулся.
- Нормальный... Девкам нравится!
Бланк опять скривился в усмешке.
- Каким?! Из тебя песок сыплется уже...
- И пусть сыпется! Зато – золотой... Сами ж говорите..
- Ага... – усмехнулся Роберт.
Так они и препирались друг с другом. А я сидел, разглядывал пустынную равнину за окном и думал о том, как придется работать в этих краях.
За прожитые годы я лишь раз видел труп, да и то – издали: утоп какой-то мужик в Крыму...
Интересно, что я честно просачковал все практические занятия по «судебной медицине» в университете. Явившись на первое в Лефортовский морг Москвы, тут же и смылся, увидев в приоткрытую дверь паталогоанатомического зала синюю пятку какого-то усопшего... Во мне, на генном уровне, вдруг, все воспротивилось «неживому»! Раз и навсегда! А тут... Неужто придется возиться с трупами?! Как-то я не подумал об этом, просясь на следствие?! Такая перспектива не радовала, если не сказать большего – пугала...
Вечером приехали в Поронайск.
Городка за темными окнами уже не было видно, а потому я и не понял, какой он.
Они забросили меня в гостиницу и уехали.
Поселившись в номере, я полночи не мог заснуть: был не готов к новому для себя часовому поясу – сахалинская полночь оказалась послеобеденным московским временем... В жизни никогда не спал после обеда...
Утром администратор гостиницы объяснила, как пройти в прокуратуру, и я направился туда.
Она располагалась в первом этаже старой «хрущевки». В торце здания было пристроено высокое деревянное крыльцо со входом в нее. Тут же стоял и привезший меня вчера УАЗик Палыча, но его самого не было.
Я зашел в прокуратуру, отыскал приемную и представился сидевшим в ней двум молодым женщинам.
- Вот Вы какой... – радостно протянула по-сибирски одна из них. – Заждались уже Вас...
Другая хохотнула.
- Симпатичного на этот раз прислали...
Они дружно засмеялись.
- Не обращайте внимания! Я – Аня, заведующая канцелярией - сообщила первая. – А это – Саша, машинистка... Сейчас доложу Дмитрию Ивановичу...
Она встала и скрылась в дверях прокурорского кабинета, затем появилась оттуда и сказала, что могу заходить.
Пройдя в кабинет, я увидел в нем лысоватого курносого мужчину небольшого роста в синем мундире. Он, радостно улыбаясь, вышел навстречу, протянул руку.
- Дранов... Очень рад... Очень... – и показал на стол переговоров у окна. – Садитесь!
Мы сели.
- Как добрались?
Я поблагодарил его.
- Спасибо, нормально...
- В наших местах раньше бывали?
Я усмехнулся.
- Нет... Крымчанин... Дальше Москвы на восток не забирался еще...
- Нууу, тогда понравится у нас! – засмеялся он. – Тут тайга! Лес! Рыбы полно! Я вот – рыбак! Заядлый, причем! Других мест и не надо мне! Никуда не хочу! Под Москвой двух пискарей выловят и счастливы! А мы тут зимой в заливе и на реке по 300-500 штук корюшки вытаскиваем! Да жирной! Куда там балтийской даже!
Слушая это, я почему-то вспомнил украинские вишневые сады и теплое море под Евпаторией. Они мелькнули и пропали...
- Надеюсь, и мне понравится, - улыбнулся я. – Поэтому и попросился сюда, чтобы увидеть все...
- Вы сами напросились сюда?! – удивился Дранов.
Я улыбнулся.
- Ну... Куда хотел, меня не взяли – не было московской прописки! Тогда и попросился на комиссии по распределению подальше куда-нибудь заслать! Сказал: «На Магадан-Камчатку-Сахалин»... Место оказалось лишь тут...
Дранов засмеялся.
- Главное – на Магадан и на Камчатку не попали! Это была Ваша неосторожность... А тут – понравится! Здесь много лучше...
Он как в воду глядел – я провел на острове 18 лет...
- Кабинет уже приготовили Вам, - продолжил он. - Там раньше Бланк сидел. Занимайте. Входите в курс дел. Прикрепил Вас к следователю Козакову. После обеда соберемся, обсудим план стажировки. А пока в порядке инструктажа хочу вот что сказать лишь...
Я приготовился слушать.
Он помолчал.
- Уголовных дел будет много, самых разных, а потому о них сейчас говорить нет смысла. Будем по каждому вместе головы ломать, что и как делать, выстраивать версии... А вот о трех вещах скажу... Первое. О законности. Ни на букву от нее! Что б и кто ни просил, ни говорил, ни приказывал – со стороны или сверху даже - стоять на ней! И не просто стоять – а вызубрить как «Отче наш» Уголовный кодекс! Больше того, как бы хорошо не помнили ту или иную статью - открывайте ее по каждому делу вновь и читайте, вчитывайтесь, как первый раз! Память – самое ненадежное, на что можно положиться!
Он замолчал, выдерживая паузу, чтобы до меня дошел смысл сказанного.
Позже я не раз убеждался в этом. С каким бы делом не заходил к нему, он тут же доставал Уголовный кодекс, открывал на нужной статье и вслух читал ее, читал, только потом, удостоверившись, что все вспомнилось и понимается им правильно, принимался просматривать мои постановлениям о привлечении кого-то в качестве обвиняемого, постановления об избрании в отношении кого-то меры пресечения или обвинительные заключениями по направляемому в суд делу. Что интересно - порой всплывали досадные пропуски, и он удивленно отставлял документ: «А где у Вас слова о явном неуважении общества? Читайте статью в Кодексе! Хулиганство – это грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу! А Вы опустили последние слова! Понимаете разницу? Одно дело, просто нарушить общественный порядок – плюнуть на тротуар, например! А другое – плюнуть кому-то в лицо! Это уже – грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, в лице этого человека... Не зря все в Кодексе прописано... Впишите эти слова в постановление! Без них не утвержу его... И приходилось вставать, уходить, перепечатывать заново весь документ на печатной машинке «Optima»; запоминавших тексты компьютеров тогда не было. Так и вбивалась в нас буква закона! Из дела в дело! Потому что малейшая огрешка в тексте документа, малейший пропуск какого-то признака преступления были в суде основаниями для возвращения дел на доследование или поводом к оправданию преступника....
- Теперь второе, - продолжил он. – Все пойму, что б ни было у Вас. Во все войду. Но, не дай Бог, столкнусь с нечестностью! Ни одного дня работать Вы здесь не будете! Никакой «химии» в делах! Только достоверные, не натянутые ни на что, факты! Малейшая неправда может ударить по тем, дела которых будете вести! Могу раз-другой простить опоздания, выпивку, небрежность, глупость даже, домашние дрязги и проблемы, если будут, не дай Бог, а этого - не прощу!
Вспоминая сейчас его слова, помню спокойствие, с которым отнесся к ним, потому что был воспитан на этом же. Но вспоминаются и наспех расследованные дела коллег, рассказы о подтасовках отдельными из них доказательств... Это возмущало, а потому я взял себе за принцип - там, где надо было допросить двоих-троих, допрашивал десяток свидетелей, чтобы удостовериться в сделанном мною выводе; где можно было ограничиться одной экспертизой, я назначал с той же целью две-три – разных. И пусть затягивалось время следствия, что считалось почему-то страшным браком в работе, всегда спал спокойно...
Однажды поинтересовался у одного из следователей, тоже выпускника МГУ Станислава Базанова, который был на несколько лет моложе меня: «Слушай, Стас, а как это ты по 6-7 дел в месяц направляешь в суд?! Я едва 3-4 успеваю!». Он, его уже нет, увы, улыбнулся: «А ты, Толик, лижешь их! Чего лизать?! Я - следователь! Что должен сделать?! Факт установить! Вину! Вот и устанавливаю! Двоих-троих допросил – они говорят «да», «было дело». «виновен такой-то». Чего мне еще десятерых пытать, когда и этих показаний в суде хватит?! Вот и направляю дела в суд! А уже задача суда – устанавливать, прав ли я!»... Самое интересное, что он был действительно по-своему прав... Но я так не мог... У меня почему-то всегда перед глазами стояли лица жен и детей не только пострадавших от преступлений, но и тех, кто совершил преступления... Самих преступников я не жалел. А вот о том, что их дети на всю жизнь станут «детьми преступников», думал часто. Они ведь не жили еще, а клеймо уже будет, которое не позволит одному поступить куда-то потом на учебу, другому - пойти работать на серьезное предприятие, третьему - выехать в советское время за границу... Хотя, причем тут советская пора: во «всех обществах» это учитывается и будет учитываться в той или иной мере! В космос дитя судимого никто не отправит! Ни в одной стране! И на работу в банк не возьмут нигде – служба безопасности банка пробьют кандидата через Главный информационный центр МВД, увидит «судимого» папашу и не подпишет бегунок...
- А третье что, Дмитрий Иванович? – спросил я прокурора.
Он улыбнулся.
- Третье? Не надорваться!
Я удивленно вскинул брови.
- То есть?
Дранов развел, улыбаясь во все лицо, руками.
- Вы – молодой. У Вас будет азарт, желание все успеть, расследовать, отличиться. Знаете, сколько ребят надорвали себя так?! Потом уходили из органов... навсегда... Не забывайте, что есть и другая жизнь: семья, отдых, рыбалка, - он улыбнулся. – Вы нам нужны не затурканным...
Я улыбнулся тоже.
- Хорошо... Спасибо!
И тут он оказался прав... Если у меня когда и была по-настоящему тяжелая пора в жизни, то - те три года отработки диплома. Меня не видели дома днями. Ночами раз за разом увозили на очередные убийства и иные происшествия, с которых возвращался порой через несколько суток, падал в кровать и проваливался в сон, а через час-другой вставал и опять шел – как в прострации – работать...
Когда, отработав диплом, я покинул следствие, первые же выходные стали для меня шоком – я не знал, что мне делать... Мне никуда не надо было мчаться, никого не надо было допрашивать! Господи, неужели есть и такая жизнь?!
Только тогда я смог, наконец, первый раз в ту пору пойти с трехлетним сыном на прогулку в парк, первый раз побывал в сахалинском кинотеатре, впервые поднялся в одно из воскресений в горы в окрестностях Южно-Сахалинска... Но это было потом... А в тот первый день работы на Сахалине я ничего этого еще не знал...
Выйдя от прокурора, я прошел в кабинет, на дверях которого висела табличка «Старший следователь Козаков Александр Семенович». В нем сидел за столом кучерявый парень в очках. Я поздоровался и представился. Он радостно пожал мою руку и предложил перенести беседу в кабинет, который приготовили для меня. Тот оказался – в отличие от его помещения – светлым. В нем были стол, шкаф, сейф, несколько стульев.
- О, - удивленно застыл он. - Как это я не подумал пересесть сюда! Сколько света! Ладно, не красиво уже! Садимся...
Мы сели.
Сейчас – спустя годы – я вспоминаю Сашу Козакова как отличного парня: такими, как он, скромными, порядочными, следователи и должны были быть... Но тогда он немного важничал: то был, наверное, один из немногих моментов, когда он мог почувствовать свою значимость – ему дали стажера! Александр сидел с серьезным лицом и около часа рассказывал мне о премудростях возбуждения и расследования уголовных дел.
- Короче, - закончил он, - какое б дело ни было, обращайся на первых порах ко мне – помогу!
Выслушав его, я принялся за вопросы.
- Александр Семенович...
Он остановил меня.
- Я не Александр Семенович! Я - Александр, Саша... И ты для меня и для всех – Анатолий, Толя... У нас по отчеству не принято...
- Хорошо, - согласился я. – Какие дела в основном будут? И сколько?
Он пожал плечами.
- Знаешь, я как-то считал свои дела за время работы тут... В среднем четыре-пять в месяц... Одно убийство, одно изнасилование, два-три - дела несовершеннолеток: это наша, а не милицейская, подследственность. Время от времени будут и хозяйственные, должностные дела, дела о нарушении правил техники безопасности...
- Это как? – поинтересовался я.
- Техника безопасности? Ну, кто-то где-то на стройке с лесов свалится – убьется, кого-то где-то током на заводе убьет... Такие... Да сам увидишь...
И я увидел. Уже через несколько месяцев в моем производстве оказалось дело действительно отморозка – шестнадцатилетнего Петрова, который сбил банду из пяти ушедших из дому подростков. Взламывали ночами подвалы многоквартирных домов, крали оттуда консервы, велосипеды, рухлядь вскую, продавали или обменивали на спиртное, после чего шарахались пьяные по городу. Пару бомжей – мужчину и женщину - гоняли неделям по окраинам, избивая каждый раз мужика, а ее - насилуя... «Пропивали все? Ясно. А питались чем? Вы же все из дому сбежали!»... - спросил я члена банды - пятнадцатилетнего корейчонка Сережу И. Одна всего буква "И" была его фамилией. «А собак ели», - спокойно ответил он. «Собак?!» - опешил я. «Да, их - бездомных - много ведь. Вот и выловим, на стройке костерок разведем, таз на него поставим, мясо туда, воду». У меня волосы встали дыбом: я не знал еще, что собачатина – корейский деликатесс... Но поймать собаченку и... «Как?! Просто варили?! И все?!» - выдавил я: меня передернуло от ужаса и брезгливости... «Нет, - улыбался полудебильный Сережа, - с солькой, лаврушкой готовили!»... Это, конечно, была крайняя степень деградации детских душ... Пересажав их, я начал допросы отцов и матерей, родственников, десятков пострадавших, чем заслужил жалобу на себя мамаши Петрова. Она направила ее Валентине Терешковой, возглавлявшей Комитет советских женщин. В жалобе написала, что я на допросе, достав пистолет, заставлял ее давать обвинявшие сына показания... «Дмитрий Иваныч, - сорвался, помню, на крик я, возмущенный ложью. – Какой пистолет?! У нас же нет их! Это у милиции есть! А мы безоружные все! С убийцами работаем, а домой идем – грохнет кто, защититься нечем!»... Спасибо Дранову, он не придал значения оговору...
Такие рассказы о «несовершеннолетках» я могу продолжать часами... Скажу лишь одно в заключение. Сегодня именно через них в стране может случиться взрыв, который и разнесет государство! Неуправляемые тысячи футбольных фанатов, националистически настроенных отморозков, фашиствующих молодчиков и простого хулиганья, поднятые через интернет и выведенные на улицы, снесут когда-нибудь все на пути своем, и остановить их нормальными мерами будет невозможно... Только ненормальными...
- Саша, - задал я снова вопрос.– А убийства какие? Трудно расследовать?
Он засмеялся.
- Нет. Там доказательственная база, как правило, великолепная! Бытовые же все! Напились кореша, подрались - один другого и навернул чем-то! Или зарезал... Проблем почти нет!
- А с трупами возишься? Я, признаюсь, их не очень... это... люблю...
- А ты тут зачем? – продолжил смеяться он. – Будешь выезжать на происшествия с суд.медэкспертом. Он осматривает тело и диктует тебе, что видит! А ты сидишь в сторонке и все записываешь в протокол. Я сам их не люблю, осмотры эти...
Ну, хоть так, вздохнул я.
- И что теперь? После обеда к прокурору на утверждение плана стажировки?
Казаков утвердительно кивнул.
- Да... Но еще пару слов хочу...
Я, отошедший было к окну, чтобы разглядеть улицу, повернулся.
- Слушаю.
Александр вздохнул.
- Нас будет трое... Следователей... Я, ты и еще один – Витя Косырев... - он помолчал.– Не знаю, как его сюда взяли... Бабник! Пьет! Будет втягивать и тебя, думаю, в это! Мне плевать на него. Я о тебе пекусь – нормальный, вроде бы, парень. А пойдешь по его стезе – выгонят! Как и его... А его выгонят точно! Он долго тут не продержится...
То, как он это сказал, подкупило.
- Александр, - улыбнулся я. – будь спокоен! Я хоть и молодой, но голову на плечах имею!
- Вот и ладушки, - протянул он мне руку, мы обменялись рукопожатием.
«Вот и ладушки» я слышал за полтора года работы в Поронайске тысячи раз от него...
После обеда Дранов, Козаков и я обсудили план моей стажировки. Вернувшись в кабинет, я принялся изучать его, то и дело заглядывая в Уголовный кодекс и Уголовно-процессуальный кодекс.
Неожиданно открылась дверь и в кабинет ввалился улыбавшийся красавчик с голубыми глазами.
- Ооо... Пополнение у нас?!
Мы поздоровались.
- Косырев! Виктор! А тебя?
Я назвался.
Он протащил один из стульев к окну и, рухнув на него, достал сигареты.
- Повезло тебе! В кабинете самого Бланка будешь сидеть! Тоже станешь лучшим следователем области! – он засмеялся.– Сейчас, кстати, Роберт придет, отходную будет ставить, заодно и познакомлю...
Я улыбнулся.
- Да мы знакомы уже с ним: на новой машине из областного центра сюда вчера ехали.
Косырев рукой разогнал клуб выпущенного им дыма.
- Тогда вообще здорово... – он оглядел кабинет. – А чего это Сашка Казаков не перебрался сюда на правах «деда»?! Недотепа он у нас! Ему и мысль такая в голову не могла прийти!
Он опять затянулся дымом.
- Роберт отдал уже ключи от квартиры?
Я пожал плечами.
- Нет... Да мы о квартире вообще еще ни с кем не говорили...
Косарев махнул рукой.
- В его квартиру поселят. Классная она, кстати! Раздельные комнаты! Новый дом! Не то, что у меня - двушка в старом железнодорожной халабуде! Жуть... Да еще у самого вокзала - всю ночь поезда гудят, спать не дают...
Мы помолчали.
- А сам откуда? – поинтересовался он.
- Крымчанин...
- Ооо... Тезка почти – я с Волги! – обрадовался он.
Такт требовал, чтобы и я что-то спросил у него: не гоже было сидеть словно воды в рот набрал.
- А ты давно здесь?
Он кивнул.
- Третий год уже... Жену направили сюда заведовать детским отделением больницы, - хохотнул он. – А я хвостиком за ней... Вот, и пристроили... Но ничего! Классно тут! Главное – охота! А она тут - супер! С ребятами из угро как соберемся: на машину и в лес... Отпад!
- Ты - охотник?! – удивился я, вспомнив прокурора-рыбака Дранова: артель рыболовов-охотников прям какая-то у них тут...
- Ну, - он встал, открыл форточку окна, выкинул окурок и засмеялся. – Я вообще по жизни «охотник»! Охота выпить! Охота девку! Охота на охоту свалить! Ха-ха...
- А с чем охотишься? – поинтересовался я, хотя меня не очень это интересовало. – Какое ружье у тебя?
Он опять сел и, вытянув ноги, зевнул.
- Неправильный вопрос... Не какое ружье, а какие ружья?! У меня их пять! Винчестер! Одностволка «ИЖ»! Еще один «ИЖ» - двустволка с горизонтальными стволами! Потом «ТОЗ» с вертикальными! И еще один «ТОЗ» - мелкашка! О, даю! Скажи класс?! – на его лице расплылась довольная улыбка. – Я сюда, кстати, приехал с винчестером лишь! Остальные - тут насобирал! Бесплатно... Хе-хе...
- То есть? – не понял я.
- А вещественными доказательствами по делам были. У одного гаврика конфисковал два ижевских, у другого – два тульских. По убийствам. А так, как не из этих ружей совершались убийства, то... - его глаза сощурились в улыбке. – я их и уничтожил по акту... Как бы уничтожил... Тем, в тюрьмах, все равно они не нужны уже! Чо добру пропадать?!
Я посмотрел на него... Казаков был прав...
В этот момент открылась дверь, и в кабинет вошел в плаще и шляпе Роберт Бланк: в его руках было несколько пластиковых пакетов с чем-то. Мы с Косыревым встали, поздоровались.
Бланк поставил пакеты на стол и принялся доставать из них выпивку и снедь. На свет появились коньяк и водка, хлеб, литровая банка красной икры, сыр, краковская колбаса, шмат окорока, маринованые огурцы и истекающая розовым соком половина какой-то копченой красной рыбины ...
- Вить, - повернулся он к Косыреву. – Сходи к Аннушке за стаканами, вилками, ножами! И Сашку зови!
Косырев встал и с наигранным возмущением возразил.
- Зачем к Аннушке?! И у меня все это в кабинете есть! Джентльменский набор! - он подмигнул мне и вышел.
- Толь, - посмотрел на меня Бланк. – Там, в шкафу, газеты – доставай! На них рыбину и колбасу положим, а то все здесь запачкаем! И где-то там же салфетки...
Я достал из шкафа газеты, растелил их на столе вместо скатерти, потом отыскал в шкафу пачку салфеток.
Вошли Косырев и Казаков.
- Роберт, а он брезгует нами, - засмеялся Косырев.
Казаков посмотрел на него с укоризной, затем поздоровался за руку с Бланком.
- Роберт, ты ведь знаешь мои проблемы с желудком. Еле досидел до конца дня. Пойду лягу дома. Так что вы без меня «отходите». Пить не смогу все равно... А тебе – удачи на новом месте! Давай! – он похлопал Бланка по плечу и еще раз пожал тому руку.
- Сань? О чем речь! – ответил, прощаясь с ним, Бланк. – Еще тысячу раз увидемся в Южном... Не по разным же областям разводят... Беги! Отлеживайся!
Козаков ушел.
Мы остались втроем.
Такого стола – заваленного бутербродами с красной икрой, ломтями красной рыбы, остальными продуктами – я еще не видел: небогатая наша семья не могла позволить себе этого, а о полуголодных студенческих годах вообще говорить было нечего...
- Давайте, мужики! – поднял стакан с коньяком Бланк.
Мы подняли свои стаканы, в которых было налито грамм по сто конька, чокнулись.
Отпив треть, я поставил стакан на стол и откусил бутерброд с икрой, которую раньше только видел, но не пробовал.
- Э, нет... До дна!– толкнул меня локтем Виктор.
Я усмехнулся, жуя откушенное.
- Не умею еще...
- Что значит «не умею»?! – раздраженно настаивал он. – Это неуважение Роберта!
Я, не переставая улыбаться, посмотрел на него опять.
- Говорю ж, не умею! Между прочим, я тут самый молодой из вас, а потому спаивание меня – это вовлечение несовершеннолетнего в преступную деятельность и пьянство!
Бланк махнул мне рукой.
- Толь, не обращай внимания на него! Пей сколько можешь! – и повернулся к Косыреву. – Вить! Кончай подкалывать парня!
- Да я шучу... – осклабился Косырев. – Проверяю молодого!
Я вздохнул и, чтобы перевести разговор на другую тему, поинтересовался.
- А что это за рыба? Огромная какая...
- Кижуч, - ответил Бланк.
Я о такой рыбе и не слышал. Это потом, годы спустя, узнал, что красная рыба - не одна горбуша, которую видел и пробовал как-то. Красными были и сёмга, кета, нерка, а также самые крупные из тихоокеанских лососей - кижуч, достигавший в длину почти метра, а по весу 14 килограммов, и чавыча, которая у американских берегов вообще достигала полутора метров и весила до 60 килограммов...
- Нет, кижуч по вкусу – не то!– подхватил разговор Виктор Косырев. – Самая вкусная здесь – нерка. У нее мясо не розовое, как у всех лососей, а ярко-красное! Вкуснючая – обалдеть! Она ест каких-то красных рачков, и цвет этих рачков переходит в ее мясо...
Роберт налил себе и Виктору по новой порции, мне добавил коньяка.
- Ну, что? По второй?
Косырев встал.
- Роберт, хороший ты мужик, а потому я желаю тебе и там, в Южном, продолжать так же! Чтоб ты остался лучшим следователем области! Гип-гип! Ура!
Они чокнулись, чокнулся с ними и я.
- Роберт Эдуардович, а...
- Какой Роберт Эдуардович я?! – с удивлением посмотрел на меня поверх черных очков Бланк. – Ты уж приучайся по-нашему... Мы тут без отчеств! Роберты, Викторы, Анатолии... Следователи мы! Ассенизаторы вроде! С дерьмом воюем! А какие у ассинезаторов отчества?! – усмехнулся он...
- Хорошо! – улыбнулся и я. – Роберт, а Вы...
Бланк развел руками.
- Опять... И на «вы» у нас никто друг друга не называет... – он повернулся к Косыреву. – Вить, бери шефство над ним! Какой-то интеллигентный чересчур он...
Косырев засмеялся.
- Уже взял!
Бланк достал сигареты и закурил.
- Извини, Толь! Чего хотел? Говори...
Достали сигареты и мы с Виктором.
- Да я который раз слышу, что ты – лучший следователь области. Это как? – поинтересовался я. - Больше всех посадил? Больше всех дел расследовал? Матерого преступника победил какого?
- Ааа... – затянулся сигаретой Бланк. – Да появился у нас новый зам.прокурора области Новокрещенов и ввел между следователями что-то типа «соц.соревнования». Ежемесячно подводит итоги, по которым ты занимаешь какое-то место среди следователей районов. Все подсчитывается нарастающим итогом по году. Сколько дел расследовал... По скольким эпизодам и преступникам... Сколько отправил дел в суд... Сколько прекратил... Сколько их тебе возвращено прокурором на доследование, а это брак в работе... Сколько вернул тебе суд... Скольких посадили по твоим делам... Скольких оправдали... Сколько раз использовал криминалистическую технику... Сколько направил представлений в разные организации с требованием устранить причины каких-то преступлений... Даже – сколько раз выступил с правовыми лекциями в трудовых коллективах...
- Плюс – сколько раз наказывался и поощрялся! – засмеялся Косырев. – Мне Димка, прокурор наш, объявил замечание за пьянку – так я с шестого места в области сразу в самый низ скатился! Дурдом!
Роберт покачал головой.
- Какой же это «дурдом», если заставляет всех тщательней расследовать дела! Как на заводе это, где тоже соревнуются – кто сколько болванок выточит! У нас просто – дела, а не болванки!
Косырев взял коньяк и плеснул его снова в стаканы.
- Роберт – чушь это собачья! Конечно, где-то что-то в этом и есть, но дело делу - рознь! У меня было по двум негодяям, помнишь? Сорок четыре эпизода краж! Несколько угонов! Из сарая три банки тушенки украли, а я, отрабатывая этот эпизод, вынужден был выходы на место происшествия делать, чтобы они показали, как вскрывали сарай, где банки стояли, фотографировать все это с криминалистом из ГОВД! Потом очные ставки их с хозяином трех банок устраивать, так как тот заявил, что украдено шесть банок! Затем описывать эту кражу в протоколах допроса, в постановлениях о привлечении дундуков в качестве обвиняемых по делу, в постановлении об их аресте, в обвинительном заключении! И так – по каждому из сорока четырех эпизодов! Мрак! И это – всего одно законченное дело! А Сашка Казаков в это же время десять закончил и в верха соц.соревнования вышел! Потому что у него в каждом из дел по одному эпизоду всего! Где ж справедливость?!
Бланк раздраженно повел плечами.
- Тогда и мне скажи то же самое... Пока ты дело это расследовал, я тоже десяток закончил...
- Ну... – уставился на него опьяневший уже Косырев.
Я внимательно слушал их: для меня все было вновинку...
- А вот и не «ну»... – передразнил его Роберт, подняв руку с выставленным вверх обрубком указательного пальца. – На каждого из нас раз-другой в год дела с большим количеством эпизодов сваливаются... Но большинство – дела с одним-двумя эпизодами! Так что в большой массе они перемешиваются, нагрузка примерно одна и та же у всех по году...
- А чего это у тебя с пальцем? – спросил я Бланка.
Он оттопырил обрубок пальца снова и улыбнулся.
- Да, так...
Косырев повернулся ко мне.
- Это он когда-то следователем в Сибири застрял на стойбище, напился и от нефиг делать принялся стрелять в пол из пистолета. Тогда еще у прокурорских они были. Да не заметил другую руку свою и отстрелил палец!
Я опешил...
Господи! Сколько событий за один день! Сколько разных людей! Чего они только не рассказывают! Голова шла кругом! Разве все запомнишь?! Для этого надо прожить жизнь каждого из них! И остаться самим собою! Нам такого в МГУ не преподавали...
- Бланк вообще уникум! – засмеялся Виктор. – Однажды задержали убийцу на месте преступления. У того нож. Как раз такой, какая рана у убитого, но без следов крови. И Роберт, чтоб наверняка привязать нож к делу, потер его о пальто погибшего... Усек, зачем?
Я покачал головой.
- Нет...
- Да чтоб микрочастицы одежды на ноже остались!
- Ааа... – протянул я, не поняв того, что таким образом «лучший следователь» области искусственно создавал доказательства вины задержаного.
- Так вот, - на радостном лице Косырева появилось выражение удивления, - отправил он нож на экспертизы: на кровь и на частицы! Понятно, почему? Если крови не будет на ноже, так хоть частицы одежды другая экспертиза обнаружат! А они не обнаружили их, частицы эти! Совсем! Зато кровь обнаружили! О, бывает!
Я перевел взгляд на Бланка...
Он улыбался...
Спустя несколько дней я уже работал во всю, проверяя разные материалы о правонарушениях и решая по ним вопросы возбуждения уголовных дел. Спустя пару недель уже выезжал на ночные происшествия, дежуря наравне с Казаковым и Косыревым. Спустя пару месяцев расследовал уже первое «свое» убийство, описанное в рассказе «Дядя Вася»: Василий Перетокин оказался многократно судимым рецедивистом, но я, слава Богу, справился с ним.
Так и втянулся в работу, набил руку, пахал как и все, с одной оговоркой – не позволял себе того, что было неправдой...
Но это все было потом, а в конце первого своего дня на Сахалине я, ошалевший от всего, что узнал, возвращался в гостиницу, не представляя себе, как смогу справиться с работой, которая не укладывалась в университетские учебники, и переживал по поводу выстраивания отношений с такими разными, не похожими друг на друга, людьми, которые оказались моими коллегами...
Начиналась другая жизнь...