Я ждал субботу с воскресенья. Пять унылых дней в ненавистном мне санатории,
с детьми, которых я не мог понять – почему они такие радостные? Ведь дома же лучше!
Дома есть мама, есть папа, бабушка и сестра. Дома есть своя уютная кровать, свои игрушки, вкусная еда. Дома есть ванна и туалет, кошка, холодильник. И, наконец, дома есть телевизор!
И даже лес вокруг санатория, с его соснами, елками и малиной, не спасал меня от грусти. (Хотя интересно бегать между деревьев с сачком в руках за огромной бабочкой-адмиралом!)
Первое и единственное, что меня привлекло здесь, была коллекция проткнутых иголками и засушенных бабочек, стрекоз и жуков под стеклом в уголке природы.
Пока мама оформляла мои документы в приемной, я стоял перед самодельной витриной и разглядывал мертвых, но не потерявших своей привлекательной окраски крылатых жителей леса.
Как я ни просил не оставлять меня здесь, воля родителей была выше моих желаний. Врач прописал мне лесной воздух, и остаток летних каникул оказался безнадежно испорчен!
За неделю я познакомился со всеми соседями по палате. Десять мальчиков и девочек разных возрастов и роста приняли меня дружелюбно, и в первую же ночь я вместе со всеми слушал в темноте, сидя на металлической койке с пружинной сеткой, страшную историю про Попрыгунчика. Рассказывала ее самая большая девочка, наверное, уже пятиклассница, полноватая, с длинными волосами, которую звали Дина. Рассказ был действительно жутко интересный и пугающий, я не раз слышал его в пионерлагере, но сейчас на меня снова из мрака палаты надвигался пружинящими прыжками страшный и неумолимый Попрыгунчик. Спать не хотелось, закрыть бы глаза и открыть – и чтобы было уже утро, суббота, и родители пришли меня навестить…
…Вдруг заскрипела дверь, и все вздрогнули – в темноте белело привидение. Мы тут же нырнули под одеяла, а вошедшая нянечка покряхтела, пробормотала что-то и, поставив к стене деревянный стульчик, которым была забаррикадирована дверь, погрозила, что пожалуется заведующей.
Я еще долго копошился под одеялом, но сначала в темноте засопел один нос, потом второй, третий, пока сон не проглотил и меня со всеми моими мыслями.
В десять утра стали приезжать родители. Мои появились позже всех, но был еще один мальчик, Мурзилка, к которому никто не приехал. Мурзилка – это кличка, данная ему за маленький рост и за чумазое лицо. Он был из неблагополучной семьи, хулиганил, дразнился и дрался со всеми. Мурзилку не боялись, но избегали. Однажды он взял мою машинку и сломал, слишком сильно запустив ее по полу в стену, от чего у нее отвалились фары и раскололась кабина.
- Что ты делаешь! – закричал я, отнимая свою игрушку, и тут же получил кулаком в подбородок – Мурзилка умел хорошо драться. Правда, он был таким маленьким, что даже я, тонкий, как стебелек, почти не почувствовал боли. Только обиду за сломанную мою, такую домашнюю, вещь. За меня стал заступаться Сережка, самый сильный мальчик из нашей группы, но я сказал, что прощаю Мурзилку. В тот день с ним никто не играл.
Мама и папа повели меня в лес. Сестры не было – ее отправили к бабушке.
Времени на общение оставалось мало, и отец быстро разрезал арбузик, совсем розовый и невкусный, дольки которого я обкусал на серединках. Огромные желтые яблоки я только очистил зубами от кожуры, как картошку, побросав непростительно большие огрызки в кусты. Хорошо пошли только груши – мягкие и сочные. Погода была пасмурная, по лесу шли люди, кто на электричку – платформа была в километре отсюда, кто по грибы.
- Ма, когда вы меня заберете?
Она погладила меня по голове.
- Еще две недельки, сынок. А там и первое сентября, будешь готовиться к школе.
- А я поеду еще к бабушке?
Отец закурил папиросу.
- Не кури здесь, - сказала мама, не ответив на мой вопрос.
Время свидания заканчивалось. Мы встали с травы, я взял родителей за руки и повел их к санаторию.
Прощаясь, я было всплакнул, но быстро собрался, засопел и пожал двумя руками крепкую ладонь отца. Мама поцеловала меня куда-то в затылок, так как я не любил всех этих нежностей и увертывался от них, как мог.
Когда они скрылись из виду, ко мне подбежал Мурзилка.
- Где вы сидели, покажи! – его синие глаза излучали какой-то электрический свет.
- Да зачем тебе?
- Ну покажи!
- А, пойдем.
Мы побежали по траве, я немного поплутал, но наконец отыскал примятое место.
Там и сям в траве валялись огрызки – почти целые яблоки, ущербленные только по бокам,
сегменты арбуза, скелетики груш. Мурзилка кинулся сначала к арбузным коркам, потом к яблокам, обглодав их до косточек, в конце обсосал остатки груш.
За эти несколько минут я сначала хотел остановить его, потом пытался найти ему яблоко поцелей, потом стал жалеть, что погрыз все просто так и выбросил, и мне стало стыдно.
- Спасибо, только никому не говори, - сказал он мне, вытер мокрые от арбуза щеки рукавом и побежал обратно.
Я стоял на вытоптанной траве и думал о том, что случилось. Впервые я понял, как хорошо, когда мама и папа тебя любят.
Потом кто-то рассказал, как Мурзилка ел и его огрызки и просил никому не рассказывать.
В следующие выходные все принесли ему кто что смог утаить от внимательных глаз заведующей – конфеты, печенья, сливы.
Через двенадцать лет Мурзилка сгорел в танке в Афгане.