Не ждал он май или всегда в тумане... часть 1
Излечение
Попав в мае 1977-го года по призыву Родины на военную службу в Джизакскую степь, не суверенной тогда Республики Узбекистан, в стройбат Туркестанского Военного округа, мы оказались после тенистого Черноморского побережья в потрескавшейся, выжженной степи. Там, где растения – верблюжьи колючки, «животные» – вараны, фаланги и скорпионы, вместо казарм – бетонная коробка бывшего склада. И мои однополчане приуныли…. И многие начали «косить».
«Косили» не с целью комиссоваться из армии, а лишь бы хоть на несколько дней попасть в больницу, в близлежащий городок Янгиер, под тень деревьев и к воде. А городки в Узбекистане с древних лет строились в оазисах.
Делали это по-разному. Кто хлебнет из скважины пару кружек сырой, нефильтрованной (а другой и не было) воды и, минимум, полдня в туалете. Кто заснет по умату, не укрывшись простыней, и утром весь искусан огромными, как узбекские ночные звезды, комарами, короче, способы были разнообразные. Но наш начальник медсанчасти – капитан, единственный, виденный мною, одновременно и узбек и активный любитель спирта, несмотря на запреты Корана, - был парень опытный и видел и не такое, и редко кому удавалось попасть в вожделенную больницу.
Способы лечения у него были разные: от живота – заваренный чай из верблюжьей колючки, при любых повреждениях кожного покрова – зеленка, от прочих болезней – одни и те же желтые таблетки, максимум день на выздоровление и вперед на работу, ибо, как известно – в то время был лозунг «План – Закон», а сроки строительства были жесткие…
Не оказался исключением и я. В один прекрасный день, собравшись с духом, я подобрался к капитану и заявил, что у меня – сифилис. Тот чуть не рухнул со стула. В голове у него тут же завертелись: и всеобщая дезинфекция части, и тотальное взятие крови на РВ у всех, включая офицеров, и прочие решительные действия и всякого рода неприятности….
Но капитан меня уже знал. Мы с другом Саркисом несколько раз притаскивали к нему в вагончик еще одного нашего друга, Толика из Сочи, большого спеца в медицине. Тот имитировал обморок после часового стояния под солнцем на плацу во время проверки или очередного промывания мозгов, которые очень любил наш ротный, считавший, что солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы.
Делали мы это просто: устав стоять в строю в составе взвода, по условленному сигналу, Толик падал, как подкошенный. Мы, стоявшие с ним рядом, дружно подхватывали его под руки и волокли в долгожданную тень вагончика капитана, который, хотя и подозревал неладное, разрешал всем нам сидеть у него до окончания построения. Кстати, после таких выносов тела, построение обычно быстро закруглялось. Последний раз, правда, мы с Саркисом зазевались и не поймали рухнувшего Толика, и тот, стукнувшись головой о бетон плаца, сквозь зубы извергал на нас злобные проклятия, пока мы его тащили. У капитана тогда сомнений не было…. Но я отвлекся.
На вопрос капитана, где я его, сифилис, взял, я ответил, что из дому привез, и, в довершение всего, предъявил вещественное доказательство – кондилому на известном органе, издали напоминавшую шанкр, вскакивающий при сифилисе. Капитан, очевидно во время учебы сидевший в чайхане с пиалушкой «чая» вместо утомительных лекций и семинаров по венерическим болезням, был повержен и объявил мне, что утром поедем в поликлинику в город.
Иду по части, навстречу – Гарик, земляк, спрашивает: «Что сияешь?» Отвечаю: «Завтра в город с капитаном». Он: « На что закосил?» Я говорю: «На сифилис». На Гарика напало озарение, он помчался к капитану и объявил, что у него триппер и тоже из дому привез. Капитан, еще не пришедший в себя от сифилиса, махнул рукой и велел завтра тоже готовиться к поездке….
Собрали к утру, какую смогли, монету. Мы с Гариком, а также капитан, солдат-сердечник и еще один, по спине которого дома проехал плуг, когда он спал в поле во время пашни (на вопрос, как же его с такой бороздой вдоль позвоночника в армию призвали, отвечал, что спиной к врачам они не поворачивались), загрузились в хлебовозку, капитан – в кабину, мы – в фургон. Приехали в городскую поликлинику.
Кстати, на призывной медкомиссии я тоже спиной к врачам не поворачивался, и они могли заметить мой дефект, но я внимания на нем не заострял, а врачи особо не приглядывались. Капитан, будучи в прекрасном настроении, сел на лавку и отправил нас по врачам, выдав каждому его медкнижку.
Мы с Гариком, подойдя к единственному на весь город кожно-венерическому кабинету, обнаружили там небольшую толпу разных полов. Заняли очередь, хотя нас, как военных, и пропускали вперед. Мы, заявив, что нам спешить некуда (солдат стоит - а служба идет), вернулись к капитану и отпросились у него за сигаретами. Сказали, что очередь - до вечера… Он отпустил….
Дойдя до ближайшей чайханы, взяли две «Чашмы» (местный портвейн с осадком 1/5 бутылки) и два шашлыка по-узбекски, типа люля-кебаб. Выпили, закусили, вернулись – мало. Отпросились за конвертами, пошли, взяли ещё две бутылки, уже без закуски – деньги кончились, выпили, вернулись, тут уж действительно - мало. Пошли, проведали свою очередь, которая почти не изменилась, нашли своего сердечника, заняли у него три рубля (как раз на два портвейна), объявили капитану, что забыли конверты купить, сбегали еще по «Чашме» и уже без очереди ворвались в свой кабинет.
Врачиха, женщина в белом лет 35-ти, взяла у нас кровь, заметив при этом, что не знает, как вирусы, но 40% вина она у нас в крови точно найдет. Гарика выгнала сразу, а на меня посмотрела с явным сомнением и состраданием, и, почему-то пожалев, сказала, что единственно, чем может мне помочь – направить на обследование в Ташкентский военный госпиталь. Красивей и милей женщины я до тех пор не видел!!! Даже на фото!!!
Собрались у капитана. Сердечник и перепаханный плугом тоже получили направление в госпиталь, и капитан решил наутро всех троих везти в Ташкент.
Утром в той же хлебовозке прибыли на железнодорожную станцию в г. Хаваст. Для меня друзья наскребли все, что было – 27 рублей, ибо путь был неблизкий, и дальнейшее времяпровождение неизвестно…
Капитан, оставив нас на перроне, пошел за билетами. Я направился к пиву.
Возвращаюсь – стоит один сердечный, спрашиваю: «Где?» Показывает на ресторан вокзала: «Там!» Ресторан – это сильно сказано, по нашим понятиям – забегаловка сидячего типа. Захожу – сидят капитан с вином и перепаханный с минералкой. Говорю: «Товарищ капитан, так некрасиво, мне с моей болезнью может несколько лет не доведется выпить», он ответил: «Короче, деньги есть? Садись!» Помахав рублями, я сел. И понеслось…. В поезд мы взяли с собой, в Ташкенте, через 3 часа, не пропускали ни одной пивной, жара ведь….
Когда прибыли, наконец, в приемный покой госпиталя и капитан зашел первым, мы услышали из-за двери громкий голос: «Товарищ капитан, вас надо или на гауптвахту или в вытрезвитель!» Капитан ответил: «Не хотите – как хотите, а я, между прочим, сифилис привез!». Услышав зловещее слово, все смолкли, а капитан выглянул за дверь: «Сифилис, заходи!» Я зашел. Дежурный врач-офицер, увидев меня, отметил, что каков командир – таков и боец. Но делать нечего, болезнь серьёзная…. Говорит мне: «А ну покажи, что у тебя болит!» Я и показал….
Стоявшие рядом с ним медсестры в количестве 9-ти особей для развода прибывших больных по отделениям, потом все 40 дней моего пребывания на излечении, завидев меня, смеялись: «А ну покажи, что у тебя болит…. Не надо, знаем, что покажешь….»
Короче, подхватили две из них меня под руки, т.к. я уже начал слабеть, привели в соответствующее отделение, переодели, затащили в палату и положили на кровать. Сидевшие в палате больные обступили меня с вопросом: «С чем приехал и какой призыв?» Я послал их всех и заснул, услышав под конец, что прическа и состояние человека, прослужившего свое, но вид больно молодой….
Утром они опять окружили мою кровать с тем же вопросом: «С чем приехал и какой призыв?» Все как один – «дембеля», как потом оказалось, последние полгода добивают, кто еще в армии болеет венерическими болезнями. «Приехал с «косяком», а призыв майский!»- ответил я. « 76-го?» - с надеждой в голосе спросил кто-то. - « Нет - 77-го!» Они остолбенели, поразившись подобному заносу «салаги» в палату, и промолчали, только узбек из милицейского батальона срочной службы, «метр с кепкой», заявил мне, что раз я – «салага», то буду мыть вместо него пол в палате и таскать графины с водой…
Мне было не очень хорошо после вчерашней дороги, я промолчал и вышел во двор, где в беседке обнаружил нашего, спящего сладким сном, капитана…. Разбудил его и проводил до ворот госпиталя. Мы пожелали друг другу успехов, ему в опохмелении, мне - в излечении, и разошлись в разные стороны: он на свободу в Ташкент, к ближайшей пивной, я - в свое отделение, где после завтрака оказался пред светлыми очами подполковника, начальника отделения.
Тот, ни секунды не мешкая, распорядился взять на всякий случай еще раз кровь, разместить в ту же в палату, где я и ночевал. Работать - помощником на кухню отделения, как явно не заразного. Выдать ляпис-карандаш, чтобы я несколько раз в день смазывал им свою кондилому и полоскал марганцовкой. И чтобы через три дня меня в отделении не было. А сам затем благополучно ушел на заслуженный отдых в очередной отпуск.
Выйдя из отделения в раздумьях, заглянув предварительно на кухню и получив от бабки-кухарки время прибытия, чтобы с ведрами идти в главную кухню госпиталя за обедом для своего отделения, я отправился на экскурсию по госпиталю.
В первой же беседке достал единственную свою ценность – английский блокнот с календарями 1977-1979 гг., с адресами и пожеланиями друзей и подруг, в целях предотвращения хищения последнего вывел на первой странице:
«Последнею скотиной будет тот,
Кто вздумает украсть, сей, мне подаренный,
Мой "дембельский" блокнот….
А если я узнаю - кто такой…,
То лучше бы тебе не встретиться со мной…».
Как будто это могло бы его спасти….
Что это был за госпиталь, словами не передать…. Построенный в 1870 году русскими во времена присоединения Туркестана к Российской Империи, благополучно выдержавший все войны и землетрясения, он выглядел великолепно. Столетние деревья, весь обросший зеленью, с выглядывающими сквозь нее зданиями отделений, новым из которых был пятиэтажный главный корпус….
Короче, после моей степи, это был настоящий рай, и я подумал, что начальник отделения был совершенно не прав, определив мне пребывание здесь всего в три дня.
В совершенном потрясении от всех этих красот, я бродил по аллеям и тропинкам, любуясь природой и необычайно очаровательными медсестрами, забыв, что хотел найти дорогу к пиву…. Перед обедом, принеся с главной кухни вместе с еще одним незаразным Геной и бабкой несколько ведер и кастрюль с обедом и разлив все это по тарелкам, собрав потом тарелки в мойку, я опять выбрел в волшебную природу окружающей территории.
Тут ко мне подошел довольно мощный парень, оказавшийся десантником из Чирчика, и, узнав, что я из Новороссийска, сказав, что раз из портового города, значит - разбираюсь, засыпал меня вопросами насчет излечения триппера, перешедшего у него в хроническую форму. Я был небольшой специалист в этой области, но сказал ему, что неплохо бы применить более мощное лекарство: вместо бициллина-1 хотя бы экмоновоциллин.
Диалог наш прервала бабушка с соседнего отделения, попросив нас передвинуть в её кухне холодильник, а она нас отблагодарит…. Холодильник оказался во всю стену, но, используя мощь представителя ВДВ, мы эту тяжесть все-таки передвинули куда надо. Бабушка, со словами: «Спасибо, солдатики, у самой внук служит», выставила нам огромный арбуз и бутылку водки. ВДВ, чтобы не провоцировать свою хронику, от водки отказался наотрез. Я же после вчерашней дороги с удовольствием выпил всю бутылку. Съели арбуз и, поблагодарив бабушку, ушли заканчивать беседу…. Минут через десять, после пары сигарет, меня ударило в голову, я что-то вспомнил и ушел решительным шагом в свое отделение, немало удивив десантника… А вспомнил я узбека из милицейского батальона…
Забежав в свою палату, я схватил его, лежавшего на кровати, за куртку и штаны и принялся взад-вперед возить по кровати, приговаривая при этом: « Кто будет мыть пол и таскать воду, «дед» проклятый?» Что и было моей ошибкой….
Дело в том, что «дедов» и «стариков» я до этого почти не видел, и что их нельзя оскорблять – не знал. Мы менялись ротами: рота – домой, мы на смену. В «карантине» командовали нами сержанты на полгода старше призывом и прапорщики – старшина роты и взводные. Остававшиеся в части несколько «дембелей», ждавшие отправки домой, пили водку и курили траву целыми днями, на нас не обращая никакого внимания. Разве что «займут» денег, которые мы не успели пропить по дороге на службу….
Но в моей-то палате находились все, как один, «деды», и такое оскорбление своей касты они стерпеть не смогли и дружно набросились на меня. По лицу и ногами они не били. Да и я, проскакав ранее четыре года по рингу, да ещё после бутылки водки, с удовольствием отвечал им сериями по организму, но ребра у меня потом болели….
Правда, после этого события, один из них, Володя из Алмалыка, пожал мне руку. И сказал, что отныне он - мой друг, и что неуставные отношения для меня закончились....
Пивную на другой день я нашел быстро, перепрыгнув забор госпиталя и какую-то, всю в камышах, речку. Оставшихся копеек хватило на пару кружек пива. Но через пять минут ко мне подсел веселый парень и, узнав, откуда я, воскликнул: « А я с Ростова, земляк!»
Часа два мы провели в задушевной беседе, вспоминая родные края, смешав пиво с другими напитками, потом попрощались, и я пошел искать обратную дорогу. Надо было за обедом отправляться…. Придя в себя, немного посидев в беседке, я вернулся к своему отделению, где на меня странно посмотрел напарник по кухне Гена и понимающе – армяне из моей палаты, но никто ничего не сказал.
Так и пошли дни моего излечения, одни из самых замечательных дней за всю службу…
Теперь о сифилисе. Во всём отделении, на весь Туркестанский Военный Округ, больных было трое: рядовой по фамилии Буряк, привезший болезнь из дома; прапорщик восточного вида, сам не знавший, откуда взял; и майор, подцепивший в поезде во время командировки и наградивший по возвращении и жену и любовницу. Последние ходили к нам в отделение на процедуры, принося с собой любимому майору сумки с фруктами и другими продуктами, чтобы он не похудел.
Мы с напарником Геной, узнав об этом, посчитали неправильным одинаковые порции первых и вторых блюд для вышеуказанных больных. А сидели они за отдельным столиком в столовой и кушали с персональных тарелок. И как-то к обеду мы с Геной устранили несправедливость, положив в тарелки майора и прапорщика как обычно, и удвоив количество продуктов в тарелках Буряка.
Вы бы видели их лица! Буряк, думая, что это ошибка, пытался предложить свои тарелки майору, как старшему по званию, майор же упорно отказывался. Мы с Геной лежали со смеху. Буряк, надо отдать ему должное, скушал свое двойное быстрее соседей.
Но, как известно, все хорошее быстро проходит. Вернулся из отпуска начальник отделения и все по одному отправились к нему в кабинет на прием. Зашел и я. Осмотрев мой дефект, он не понял, почему моя поросль не только не уменьшилась, а даже и увеличилась (ибо известно, что при регулярном употреблении алкогольных напитков всякого рода новообразования имеют склонность к росту, куда там ляпис-карандашу и марганцовке). Справедливо возмутившись: «И он с этой гадостью 40 дней тут пролежал!!!», велел сегодня же искоренить «эту гадость» и назавтра выгнать меня на все четыре стороны. Я виновато улыбался, не зная, что меня ждет….
А ждал меня выжигательный аппарат, типа тех, какими выжигают по дереву, и сурового вида фельдшерица. Через пять минут я, в холодном поту, с обожжённым, залитым йодом и перемотанным бинтом органом, вышел из отделения и походкой кавалерийского офицера заковылял к заветному забору по направлению к пиву. В тот день, устраняя духовные муки и физические пытки, я набрался до беспамятства…
Утром, одетый в любимую военную форму, я шел в обратном направлении, любуясь красотами отстроенного заново после землетрясения Ташкента и отбивая наскоки встречных офицеров, требовавших от меня соблюдения воинских формальностей в виде отдания чести.
А у меня и погон-то не было: шляпа-панама, рабочий костюм ВСО (парадную форму ещё не выдали) и сапоги.
Благополучно преодолев на попутках 150 км (кто солдатика не подвезёт, да и денег на дорогу мне не дали, только форму вернули с документами), я прибыл в часть, где и доложил командованию о своём полном излечении…..
P.S. Через два с половиной года Ташкентский военный госпиталь будет принимать Солдат и Офицеров «Ограниченного Контингента Советских Войск в Афганистане» (о них можно писать только с большой буквы) и обстановка будет, конечно, другая. Но это будет потом….