Абакан, всего в восьми часах на поезде от таёжного, окружённого горами города Междуреченска, расположен на холмистой степной равнине. Поезд шёл ночью и к утру неожиданно выныривал из очередного тоннеля на безлесную равнину. Было далеко видно какие-то поселения, почему-то отдалённые от станций железной дороги. Сам город имел всего одну улицу с пятиэтажными домами и раскинулся на несколько километров добротными частными домиками. На главной улице, конечно, имени Ленина, единственный педагогический институт, политтехникум, красивая гостиница, драматический театр и два парка, в начале и конце проспекта. Кроме парка, высокие деревья обрамляли центральную аллею, и птицы, слетавшиеся из безлесной степи, постоянно шумели в кронах деревьев и помечали гуляющих белёсыми каплями.
Конечно, Люба могла поступить в пединститут в Новокузнецк, но любимая подружка уже училась в Абакане. Люба припозднилась, потому что по настоянию отца сразу после школы поступала в медицинский институт. Получив двойку на первом же экзамене по физике, которая у них в деревне не преподавалась полгода, она со спокойной душой вернулась домой, в последний раз выполнив повеление отца.
Было немного стыдно перед дядей Пашей и сестрой Наташей, которые у них гостили в это лето, но она твёрдо решила посвятить себя педагогике, как они мечтали с подругой с восьмого класса. Чтобы переждать год, она решила просить комсомольскую путёвку в горкоме комсомола на БАМ. Романтика строек носилась в головах молодёжи, неслась в радиоэфире и телепередачах в песнях:
Слышишь, время звенит – БАМ!
На просторах земли – БАМ!
Возмущённый Николай на решение дочери крикнул: «Из дома выгоню! Только посмей!» - «Ах, так!» - подумала обиженная комсомолка и пошла бродить по городу до ночи. А ночью зашла в строящийся дом, поднялась на четвёртый этаж, поставила две дощечки покато на какой-то ящик, положила под голову босоножки, прикрыв их узеньким сложенным пояском, и улеглась. Вот тут подумала о маме, мстительное чувство протеста отцу до этого не давало поглядеть вглубь поступка. «Что сейчас думает мама! Ужас!» - представила она и заплакала. Утром, дождавшись, когда отец уйдёт на работу, она приблизилась к дому, страшась войти. Младший брат, обнаружив её в соседнем дворе на лавочке, буркнул: «Иди домой, папа ушёл». Потом рассказал, что всю ночь её ждали, не спали, чуть свет искали на берегу, заглядывали под все лодки. Вера молча обняла дочь, заплакали обе.
-Он тебя ударил? – наконец, спросила она.
- Нет, мама. Нет! Простите меня!
Решили, что дочь поедет в Новокузнецк к сестре отца Вере.
Муж Веры Василий устроил революционную племянницу жены нянечкой в санаторный детский сад от Алюминиевого завода. Располагался садик рядом с городом Междуреченском, подальше от многочисленных, дымящих в центре города труб Новокузнецка. Через три месяца Любу перевели воспитателем, учитывая её среднее образование и мечту поступить в педагогический институт.
С отцом она помирилась. Николай с удивлением увидел, что дочь выросла, имеет собственное мнение и волю. Он всегда любил и уважал её, не показывая этого внешне. Но комсомольские стройки представлялись ему вольностью и распущенностью молодёжи.
И вот Люба исполнила свою и отцовскую мечту – стала студенткой. Опять не обошлось без казуса. Странный рок. Как когда-то Николаю не пришёл вызов из топографического техникума, так и дочери вызов в институт не пришёл, хотя экзамены она сдала на четвёрки и одну тройку. Позвонить, съездить и проверить, прошла ли по конкурсу, Люба не сообразила. Решила, что – не прошла. Она уже успешно училась на курсах крановщиков, куда её устроил отец, когда родителям позвонила Неля и сообщила, что Любу Брыкину вызывают на перекличках в группе «Б», куда её зачислили студенткой. И немного она отстала от других, потому что два месяца институт работал в колхозах. После ноябрьских праздников подруги стали жить вместе на частной квартире: в общежитии мест не хватало, там жили только старшекурсники и немногочисленные юноши.
До четвёртого курса по квартирам пришлось помотаться, помёрзнуть. То хозяин-пьяница крал деньги, то клопы одолевали во времянках, как только выключали свет, то промерзали углы у избушки, которую ироничная куратор Нелиной группы Инна Владимировна называла Дворец съездов.
Но юность оптимистична! Белили неровные, бугристые стены, шили на окна дешёвенькие, но яркие занавески, перед сном щеголяли ситцевыми ночнушками, сшитыми по образцу платьев Наташи Ростовой.
Хозяин первой квартиры называл их «красучками», а Любу «балериной», потому что она по вечерам бегала в институтский хор. Хозяйка Дворца съездов не давала им жечь много угля, и они воевали за право жить в тепле за свои деньги.
Три года девчата жили вчетвером. На одном курсе с Нелей училась Фаина, маленькая росточком, смуглая, хорошенькая, похожая на татарочку девушка. Из её города Ужура была Марина, высокая, вальяжная, с копной белых (конечно, крашеных), кудрявых волос, с зелёными, в пушистых ресницах очами и крупными, красивыми губами. Она училась в одной группе с Любой. Это она пожаловалась подругам, что ей надоело отчитываться за какую-то Брыкину, которой нет в институте. Марина была старостой. Неля за один год в городе расцвела в хрупкую красавицу. Светлые волосы спускались подвитыми прядями по плечам, чёрные глаза смотрели пытливо и загадочно. И одеваться девчата старались модно, насколько хватало стипендии и небольшой помощи из дома.
Люба среди подруг выглядела серой мышкой, но не унывала, с увлечением училась, была общественницей, комсогром группы, постоянно участвовала в самодеятельности, пела одна и в хоре. Студенты ездили с концертами в подшефную детскую колонию осужденных подростков. На втором курсе практика проходила в пионерских лагерях.
Шесть студенток, среди которых были Люба и Марина, и один юноша Пётр Какаев направлены в легендарное тогда село Шушенское, где в конце 19 века был в ссылке Ленин и где построен мемориальный комплекс древнего села. Студенты стали вожатыми в пионерском лагере детского дома. Вместе со ста детьми от семи до семнадцати лет двадцатилетние девушки и юноша с одной взрослой поварихой оказались в лесу, на берегу быстрой речушки. Вместе со старшеклассниками поставили брезентовые солдатские палатки на три отряда, разделили детей по возрасту, сами распределились по двое на отряд: одна воспитатель, вторая – вожатая. Пётр стал физруком. Начальница лагеря, немолодая учительница, приезжала днём с продуктовой машиной на два часа, обедала, хвалила девчат за организацию в лагере и уезжала.
Никто никого не боялся, никто не нарушал дисциплину. Было весело и радостно всем, и всё благодаря педагогике Макаренко, которую по-своему применяли студенты. Самое главное – самоуправление.
Отряды стали называться морскими кораблями, командиры отрядов – капитанами, адмиралом назначили Васю, самого отъявленного хулигана, по словам учителей. Гордый своим званием, адмирал Василий слушал педагогические советы студенток и побаивался Петра Николаевича. Каждый день накануне обсуждался на военном совете и объявлялся днём фантазий и сказок, днём высадки на грибном острове, днём поисков клада и т.д.
Месяц пролетел как одна неделя. Прощались очень тепло. Столько песен было спето у костра, каким играм научили ребята и студенты друг друга! «На следующий сезон воспитателями будут учителя. С ними скучно»,- говорили ребята.
Выехали на грузовой машине. Когда директор выдавал характеристики и даже зарплату, выяснилось, что Люба отвечала за библиотеку и ей нужно передать её следующему библиотекарю, а значит, расписаться. И вот за подписью она поехала в лагерь, а обратно возвращалась пешком. Пять километров по лесной дороге, где не встретилось ни одной машины, подводы или пешехода, Люба прошла с громкими песнями, чтением вслух стихов не потому, что боялась. Она наслаждалась свободой, своей силой и выносливостью, красотой леса, воображала себя древним человеком, не знающим цивилизации. Солнце подсвечивало яркие стволы сосен, пели какие-то птицы. Душа ликовала!