Май 1987. Полигон Сары-Шаган. Казахстан.
Мы, наконец-то прибыли на станцию разгрузки. Неожиданно пасмурно, но сухо. Дождя нет. Прохладно. Все в бушлатах. Спрыгиваем из вагона на землю, поднимая небольшие облачка пыли. Народ возмущенно ищет глазами обещанное солнце и не находит.
Теперь наступает одно из самых интересных и, несомненно, самое матерное мероприятие – разгрузка!
Офицеры, которые в прошлом году ездили стрелять в Капустин Яр под Астрахань вспоминают, как разгружался эшелон пэвэошников из ГДР. У каждой платформы построился расчет и, по свистку капрала, лихо открутил крепления автомобилей, которыми те были зафиксированы на платформах. Ничего фантастического или технологически недостижимого – обычные цепи с винтами, которыми крепятся школьные турники. Легко ставятся, легко снимаются. Складываются в специальные ящички, после чего начальники «ихних» расчетов, флажками подают сигналы водителям машин, съезжающих по аппарели на дорогу.
То ли дело у нас! Машины прикручены к платформам 8-мимиллиметровой проволокой-катанкой, которую перед употреблением, для придания необходимой гибкости, обжигают в костре целыми бухтами, после чего она легче гнется, но страшно пачкается.
Каждое крепление – три витка проволоки, перекрученной посредине в косичку посредством лома. Снять ее можно, только колотя кувалдой по «ушам» креплений, после чего она плющится и звонко лопается, топорщась в стороны как когти Фредди Крюгера.
Все это выбрасывается и сносится в огромные горы ржавчины со всего Советского Союза, которые высятся то тут, то там.
А обратно как? Да так же. Проволока для путешествия домой – в кузове бортового КРАЗа, прикрученного к платформе.
Съезд машины с платформы – отдельная история. Как только потные, чумазые бойцы рапортуют, что срубили крепление с очередного автомобиля, туда устремляется матерящийся клубок офицеров, который начинает орать, махать руками и фуражками, всячески мешая водителю сосредоточиться. «Руль влево! Назад сдай, дурень! Смотри, куда едешь! Давай газуй! Стой! Ты чё!? Колесо!!! Борт снесешь!». Все это сдобрено отборным матом, а машин много, а времени нет – нас торопят освобождать путь, и клубок спешит на помощь очередному водителю…
Начальник штаба пытается привлечь к себе внимание, формируя колонну автомобилей. От станции мы должны преодолеть 75 километров до так называемого «нового позиционного района», где в скалах построены новые пусковые и радиолокационные площадки.
- В голове колонны УАЗик заместителя по вооружению, - кричит начальник штаба, но поскольку, как говорил М.Жванецкий «Процесс важнее результата!» - его никто не слушает.
Он ловит за рукав, пробегающего зама по вооружению:
- Потом колонна! Рота связи, «изделия», холодильник, кухня, дизеля. Личный состав посадить в кузова.
«Оружейник» рвется к платформам – поорать, и чувствует себя конем, которого сняли со скачек посреди дистанции. Он смотрит вдаль на съезжающие машины, отвлеченно кивает начальнику штаба и не может понять, как это машины удалось спустить с платформ без его чуткого руководства.
Наконец платформы пустеют, солдаты поднимают короткие борта. Эшелон, бывший нашим домом в течение долгих восьми суток, уходит на сортировку, а может и на погрузку для другого полка.
Машины стоят вкривь и вкось. Теперь из этой мешанины надо вытянуть нитку колонны. Начинается беготня и выдается вторая порция мата.
Через некоторое время выстраивается некое подобие колонны, в которой дизель находится совсем не там, где планировалось, а МАЗ- рефрижератор с нашими припасами, почему-то затесался в строй машин роты связи. Это не игра «15», и поменять машины местами одним пальцем не получится. Начальник штаба пробует командовать в мегафон, но все снова заняты. Офицеры рассаживают своих бойцов в кузова КРАЗов и ЗИЛов, попутно предпринимая попытки самим втиснуться в кабину какой-нибудь машины.
Суета затихает. Все замолкают и, наконец, понимают, что мы приехали. Вот он – полигон. Огромные «стрельбовые поля» 300х300 км, где нет людей и поселений. Совсем рядом - космодром Байконур и его город Ленинск, которого нет на карте, как и «нашего» Приозерска. Не то пустынная степь, не то пустыня с чахлой степной травой…
Пыльно. Ветер гоняет по небу плотные серые облака, сквозь редкие щели в которых проглядывает солнце, освещающее, как прожектором, далекие холмы.
Вдоль машин проходит начальник штаба:
- Идем строго колонной! Строй не нарушаем. Держимся за впередиидущей машиной. Следим за сигналами. Старшим машин обеспечить безопасность движения. «Гравейку» не пересекать, - речитативом повторяет он у каждого автомобиля.
«Гравейка» - это гордость полигона. Это насыпная дорога, покрытая слоем бурого гравия. Она ровная и почти не пылит. Передвигаются по ней исключительно легковые машины, на которых мотаются по площадкам инструкторы и прочее полигонное начальство. Все остальные ездят только вдоль дороги. Если какую-то чужую машину ловят на «гравейке», то эта воинская часть строит километр! дороги. Вот так она и растет.
Собственно она нужна нам только как ориентир. По бескрайней равнине проложено такое количество дорог, что они выглядят как брошенная кем-то спутанная рыболовная сеть.
Земля здесь особая. Если автомобиль проехал после дождя, то за ним остается глубокая колея с комьями засохшей грязи по краям, которые с трудом обламываются даже колесами грузовика. На таких ухабах машину кидает нещадно и приходится держаться за все ручки сразу, одновременно ловя слетающую фуражку.
Мы трогаемся. Начальник штаба на своем УАЗе едет последним, следя, чтобы никто не потерялся, не отстал из-за поломки и вообще «кабы чего не вышло!».
Со старта за первой машиной поднимается туча плотной серо-коричневой пыли, за которой она скрывается из виду. Дистанцию держать невозможно. А в колонне больше сорока автомобилей. Я еду в кабине передающего центра. Ничего не видно. Водила берет левее, и мы чуть не сталкиваемся с машиной радиолокационного комплекса. Идем за пылью. Сзади кто-то сигналит. Справа, как призрак, возникает силуэт КРАЗа, в кузове которого сидят одинаковые люди серого цвета. Виденье исчезает. Так же внезапно, вровень с нашей кабиной на расстоянии нескольких метров появляется зачехленная головная часть ракеты, которая раскачивается из стороны в сторону, словно ищет цель, но с накинутым чехлом, никак не может ее отыскать.
Ветер сносит пыль вправо и назад. Направление ветра, по выражению командира роты связи, с которым я еду: «В левый глаз». Решаем все-таки выехать левее и пойти параллельным курсом. Выезжаем. Внезапно выскакиваем из пыли. Оказывается, уже появилось солнце. Сразу становится тепло. Мы расстегиваем бушлаты. Справа от нас, выстроившись, борт к борту, движется с десяток автомобилей. Постепенно, то тут, то там из пылевого облака выныривают машины и, стеной перегораживая пустыню, двигаются параллельно нам. Автородео. Впереди «на лихом коне» одиноко пылит зам по вооружению. Он уже «принял на грудь» и вся возня сзади его не беспокоит.
Постепенно из пыли, как корабли из тумана, появляются все. Мы мчимся со «страшной» скоростью около 40 км в час. Нас бросает на рытвинах. Руль рвет у водителя из рук. Командир роты периодически хватает руль одной рукой, помогая его удержать. Что-то дребезжит, сигнализируя, что вот-вот отвалится. Но ведь пока не отвалилось!
Часа через три, когда казалось, что тряска никогда не закончится, мы прибываем к месту лагеря. Лихо выпрыгнуть из кабины не получается. Ноги, спина, руки… Всё дрожит мелкой дрожью. Руки солдатика-водителя ходят ходуном, когда он прикуривает.
Все молчат. Командир полка убыл представляться на 1-ую площадку руководству полигона. Ждем начальника штаба – сейчас он главный военноначальник. Скользим взглядом по окружающим холмам и темной гряде скал в нескольких километрах от нас. Там позиции. Там пусковые установки. Во-о-он там локаторы и высотомеры…
Мы как поселенцы на неосвоенной, чужой планете.
Начальник штаба прибывает только через сорок минут. Он злой и пыльный. В уголках рта слипшиеся комки грязи. Он весь путь ехал за пылевой тучей, изредка останавливаясь, глуша двигатель УАЗика, выходя из машины и прислушиваясь. Он думал, что едет за колонной! А ехал за шеренгой!
Он просит водителя слить ему на руки из канистры, чтобы умыться.
Сегодня мы будем ставить лагерь. А вот, о чем на самом деле думал начальник штаба, мы узнаем завтра на утреннем построении… Ух!