«Что было, то и будет: и что делалось, то и будет делаться ...
Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, это новое";
Но это было уже в веках...
Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет,
не останется памяти у тех, которые будут после ...»
Книга Экклезиаста.
«Это были неплохие люди – веселые, смелые, красивые.»
М. Успенский «Белый хрен в конопляном поле.»
***
…самолёт, безобразно вихляясь, полз над волнами. То, проваливаясь вниз, то пытаясь набрать высоту. Мотор работал ровно, машина слушалась рулей, только вот перед газами всё плыло и двоилось. Мысли и решения приходили запоздало, а руки-ноги подчинялись совсем уж плохо. Что творилось впереди капота, глаза воспринимать отказывались вообще, попытка всмотреться в приборы тоже ни к чему дельному не привела: индикаторы и циферблаты кружились, и расталкивали друг друга. От паники удерживало только состояние отупения и заторможенности. В какой-то момент ему показалось, что самолёт уже набрал достаточную высоту и можно плюнуть на всё, и просто выпрыгнуть, надеясь на парашют. Но с трудом сфокусировав взгляд, он увидел, что чуть-ли не рубит винтом волны. С трудом выровнял машину, пытаясь собрать расползавшиеся мысли в кучу и решиться-таки: набирать высоту и прыгать, или попробовать посадить машину на воду. О том, чтобы сесть на палубу, в таком состоянии можно было и не мечтать. Всё за него решил мотор, который взревел и обрезал, точно споткнулся. Перед глазами снова всё поплыло, руки не слушались, и самолёт косо плюхнулся в волны. В незакрытой кабине сразу оказалось полно воды. Он повис на привязных ремнях, удержавших его от встречи с прицелом. Воды стало ещё больше. От сильного рывка и освежающего душа сознание вдруг вернулось почти полностью. И он с ужасом осознал, что самолёт уже уходит в глубину в облаке пузырей, и над головой вода. Наверх... Наверх! Он рванулся на ремнях, судорожно попытался расстегнуть их замок. Это же так просто... Всегда было просто, а сейчас вот, не получалось. Даже ломая ногти и уродуя пальцы. Грудь уже разрывалась. Он поднял голову: там была уже толща воды, сквозь которую пробивалось солнце. Вереницы пузырьков спешили к поверхности. Дёрнулся снова, царапая ненавистный замок, закричал и ...
***
… рывком поднялся. Было ещё темно. Через тучи пробивался лунный свет. Внизу прогрохотал ранний грузовик. В окно ударило снежной пылью.
- Ты чего? - лицо у жены было испуганное.
- Ничего... Нормально всё...
- Ага! Просыпаюсь, рядом глаза по семь копеек.
- Ерунда! Чепуха какая-то приснилась. В горле пересохло. Пойду компотику хлебну. Всё равно не спится...
1. На земле...
Не спится... Никак. Послышались мерные шаги дневального: сон гонит, или ноги разминает. За окном свистел ветер, швыряясь снегом. Внизу на столбе раскачивался фонарь, бросая на потолок блики света и причудливые тени ветвей деревьев. Весна удалась на славу. С морозом и метелями. Кот уже извертелся, пытаясь уснуть. Ну... никак. Типа – выспался. Понятное дело: половину предыдущей ночи резались в карты, а днём удалось перехватить часок. На практических занятиях, когда наставника вызвали к начальнику академии. Потихоньку залез в только, что пригнанный в ангар с полигона и не успевший остыть «латник», откинул спинку на сидении водителя, и натурально задремал. Парни его хватились, загрохотали по броне. Тут и наставник вернулся. Кот как раз успел вылезти, и заспанную морду разгладить.
В дальнем от него углу кто-то завозился, приподнялся, натянул свитер и снова спрятался под одеяло. Зимой и шинелями укрывались. Кот ухмыльнулся: когда устраивался на доставшейся кровати, кое-кто подсмеивался, дескать, зимой сдует. Не сдует, окно выше, а если его ещё и залепить на зиму. А горячая батарея — вот она. Прямо под боком. Спорный вопрос, кто последним тут замёрзнет. Мало как для счастья надо... В окно снова прилетела пригоршня снега. Раздалось чуть слышное топанье мягких лап. Кот глянул в проход между кроватями. Шуша в гости идёт. Зоопарк и мышеловка. Его подобрали крохотным котёнком первой осенью. Думали, совсем маленький, оказалось — он ещё и мелкий. Серая спинка, светло-серое пузо, белая грудка, яркие чёрные полоски-пятнышки. Симпатяга. Само обаяние. Свой скверный нрав он уже потом проявил. Прижился. «Вырос и возмужал». Дети уже, наверное, бегают. Рисунок на шкурке «поистёрся», и к серому добавился бурый. Теперь он был похож на вывалянного в пыли пехотинца в серо-черной камуфляжке для уличных боёв. Шуша прыгнул на кровать и устроился в ногах. Кот улыбнулся, вспоминая, когда же его самого окрестили «Котом» здесь, в академии. Примерно тогда, когда и Шушу подобрали. Почти в самом начале. Помимо располагающего к погоняле имени, добавился «случай». Выщелкнуться решил. Вечерком шмыгнул проведать наёмную буфетчицу, с которой днём перемигнулся, а майор Пергуд устроил неурочное построение на которое он чудом успел. Майор уже издал истошный крик: «Где этот кот, гуляющий сам по себе!», одновременно с которым Кот втиснулся в шеренгу и браво доложился: «Здесь!». Дружный гогот кончился, как только за него влепили по наряду вне очереди всем без разбору, а прозвище приклеилось уже намертво.
Снова шаги дневального – предутренние часы, они самые тяжёлые. Особенно, если забредёшь из холодного коридора в сушилку – маленькую комнатенку, где на горячих батареях и змеевиках валом навалено-развешено сапог, ботинок, носок и портянок. Вонь бьёт по носу только в первый момент, а уже во второй чувствуешь, как там тепло, и потихоньку «плывёшь». Если поставить табурет и сесть – голова сама начинает валиться на грудь, и ты вырубаешься. Ладно, если свои разбудят. Хотя… можно взять с собой книгу потяжелей – она разбудит, когда выпадет из рук и грохнется на пол…
Шуша, похоже, принялся умываться. Кот приподнял голову: ну, точно, задрал заднюю лапу в потолок, точно в приветствии «Славься Император» и намывается. Чистоплюй, а говорят, что коты — грязнули. Отполирует сейчас красоту кошачью... Потом подлезет и умоет своим шершавым языком лицо, сдающего на ночлег «квартиру». Хочется верить — по доброте душевной. Очень искренне обижается, когда прогоняешь. Так и есть — ползёт. Кот приподнялся и, зграбаздав Шушу за шиворот, положил его обратно в ноги. Тот повернулся к нему задом и устроился спать. Когда сбрасывали на пол — мог и цапнуть за руку. Был он вдобавок не только мелок, но и мелочен, склочен, и драчлив. Как и значительная часть знакомой «мелкоты». Взять хотя-бы Вальду — медсестру из санчасти... Вот сегодня прямо и взять — у неё дежурство в ночь... Маленькая, щупленькая, скандальная. Всегда найдёт повод поворчать, покричать, а то и откровенно побузить. Раскуражившись, лается так, что у тёртых жизнью флагмастеров уши в трубочку сворачиваются. Не то, что у курсантов. Самое мягкое, что можно услышать, это «спать вам с обезьянами в собачьих будках». А есть в ней какое-то обаяние, что-то ещё, кроме смазливенькой мордашки. А уж когда устроится на коленях: мур-мур-мур... мур-мур-мур. Узкую кушетку в осмотровом кабинете она делила далеко не со всеми, и Кот даже немного гордился тем, что состоял в «клубе избранных».
За окном опять завыл ветер. Повеяло холодом. Кот потянул одеяло на нос, решив попробовать уснуть. Потревоженный Шуша заёрзал и принялся колотить его лапами по ногам. Вот засранец, а выкинуть — рука не поднимается. Да и дело своё знает исправно, и мышей держит в «узде». Хотя с крысой вряд-ли справился бы. По этой части, пожалуй, не было равных столовскому Баше. Здоровеный, чёрный, лобастый котище однажды показал мастер-класс на публике, когда шальная крыса средь бела дня помчалась по залу. От наглости такой все жевать перестали, замерли и уставились на кота, спокойно дремавшего на табуретке. Тот лениво приоткрыл глаз и даже не шевельнулся, пока «цель» не вошла в зону досягаемости. Переход от дремоты к действию был неуловим — упругий прыжок, и он уже на пути крысы. Кот, видевший такое впервые - думал, что сейчас Баша вцепится ей в загривок. Оказалось — нет. Отработанным ударом лапы котищще залепил крысе оплеуху, от которой ту понесло в сторону. Совсем как человека, пропустившего хороший удар в челюсть. Второй удар был нанесён другой лапой. Крыса затопталась, закружилась на месте, вот тут-то и пришёл черёд загривка. Баша придушил её как-то буднично, без всяких там прыжков и хищного рыканья. Схватил в зубы и потрусил на кухню, отчитаться по проделанной работе, и получить премиальные. Оттуда раздался визг поварих.
- Поздравляю! На ужин у нас сегодня свежее мясо! - загоготал Канно. Хоть мяса, в общем-то, и хватало, и достаточно свежего, но повод просто обязывает похабалить.
- У тебя, Канно... Он её сейчас на твою котлету поменяет...
- Нет, Котяра, на твою! Вечером ты эту дичь с Шушей пополам поделишь. По братски. Котам — кошачье!
Он задремал... И увидел, вдруг, себя самого, стоящего на дороге, по обе стороны которой были огромные поля, и ветер колыхал растущие колосья. На его плече была видавшая виды полупустая дорожная сумка, и Нарчен стояла перед ним… и смеялась, кокетливо пряча лицо в ладошки. Хорошенькая, с копной светлых волос, схваченных в шикарный хвост, и в короткой, чуть ниже колен юбчонке. Беззаботная девчонка, готовая пообещать что угодно... кому угодно.
- Я хочу стать пилотом, Нарчен…
- Дурачок! Ты ведь и так умеешь, я видела, а попасть в лётную академию очень тяжело...
- Я смогу! Ты будешь ждать своего героя?
- Конечно! – девчонка снова захихикала.
- Подъём!!! Подъём, желудки!!! – раздалось уже не во сне, а наяву.
«Вонючка, сволочь, будь ты проклят!!! Ты-то, что припёрся? Четвёртый круг обучения, как-никак. Есть же дневальный, тебе то - что неймётся?» - просвистело в голове. То же наяву, а не во сне. Потому, что тело уже дёрнулось с кровати, на ходу хватая одежду и натягивая её на себя. Четвёртый год, день за днём… тут даже заяц научиться не только бить в барабан, но и дудеть в трубу и зажигать по команде спички. Скверно, когда день начинается с Вонючки — старый идиот способен испортить настроение одним своим видом. Утренний кросс сегодня не светит - ранний завтрак, и на полигон. Светит тряска на холоде в кузове старенького грузовика. И вождение. Первые по списку недавно ещё успевали прихватить предрассветные сумерки. Ноги в ботинки, полотенце на плечи и вперёд – морду умывать, зубки чистить. По ходу дела – и проснёмся…
На бодрящем сквознячке из открытой форточки, среди дюжины умывальников и плещущихся над ними «героев» не избавиться окончательно от остатков сна было просто невозможно. Когда он выходил, умывшись, в дверях его хлестнул мокрым полотенцем по спине Убивец Канно. Кот заурчал, расправляя плечи. Злодей проворно отскочил, не дожидаясь сдачи, и улыбаясь, кивнул головой, приглашая отойти.
- Разговор есть Котяра.
- По поводу?
Канно не спеша оглянулся:
- Торн.
- Что, Торн?
- Ты ещё не забыл серию наших блистательных провалов во время ночных похождений? Когда Вонючка вырастал точно из-под земли? Есть крепкое подозрение, что это Торна работа... Мастер единоборств.
По интонации Канно чувствовалось, что он охотно проверил бы мастерство Торна в схватке «без ограничений». Торна, переведённого к ним из престижной Варнейской Академии, недолюбливали за его зашкаливающее самомнение и показную обособленность от остальных. Почему его перевели, так и оставалось тайной. Делиться с кем-то на эту тему Торн явно не собирался. Придя к ним под осень - уже на четвертый круг обучения, он вовсе не стремился за прошедшее время как-то стать их частью. Даже — наоборот, держал дистанцию, и не упускал возможности надсмехнуться то над одним, то над другим, не переходя, впрочем, рамок допустимого. Поначалу, правда, чуть не затеял свару с Улмаром: изводил его насмешками и достал парня так, что Улмар уже был готов идти к Наставнику за разрешением на поединок и объявлять вызов. Наверное, и тогда обоим промыли-бы мозги, не дав разрешения. Но, если-бы его дали, то с Улмаром можно было попрощаться. Фехтовальщик Улмар - никакой. Но, он был «свой». Стая «своих» не сдаёт. Они и за Шушу были готовы порвать. Так, что Торна вежливо предупредили, что за Улмара, если что, он получит «серию» поединков, пока его не угомонят. А если он такой крутой боец, то можно устроить и «карусель», где все, хоть и против всех, но одному может достаться до смерти, а остальные, совершенно случайно, отделаются царапинами. Как-то утряслось само. Даже и «мировую» они, вроде как, выпили...
А недавно курсантов роты начали регулярно накрывать во время ночных забав. За вином и картами после отбоя. Просто - после отбоя. По дороге к дежурящим ночами медсёстрам и поварихам. По дороге от них. И, собственно, у них – тоже. Майор Пергуд ловил их раз за разом, набирая себе очки, столь необходимые ему перед возможностью отставки по выслуге лет. А в отставку Пергуду не хотелось. За забором он никто, а здесь...
- Торн тебе сам в этом признался?
Канно нехорошо ухмыльнулся:
- Нет. Просто его постоянно видят с Пергудом. Словечко, другое. Вечерком часто выскальзывает. И после отбоя — тоже. Он в курсе всего того, что мы затеваем. А потом, Вонючка нас ловит на горячем. Вонючке выслужится надо, показать своё рвение и незаменимость. Сейчас терпение у отцов-командиров лопнет, и хвосты нам всем прищемят дверью.
- Нет... Не надо...
- Сам не хочу... Снова будет «казарма». Конечно, будет не так, как первые два года, но... Ладно, двигай, в столовке договорим.
Кот передёрнулся, вспомнив свой первый год в Академии. Было тяжко. Гоняли по-поводу и без. Во все стороны и со страшной силой. Постоянно хотелось спать и есть. Засыпали сидя, стоя, на ходу — сразу, как только переставали орать в ухо. Всё равно, выспаться не получалось. Кормить — кормили. Не на убой, конечно, но хорошо. Курсанты понимали, что должно хватать, и чувство голода может оказаться ложным. И всё равно, многие жрали всё, что не приколочено. Всё, что приколочено — расшатывали, пытаясь оторвать и попробовать съесть. Наверное, неслучайно майор Пергуд, называемый курсантами не иначе, как «Скот» или «Вонючка» за редкое умение доставать по пустякам и непереносимую вонь от ног, свои крики «подъём» перемежал словами «желудки», «жралы» и «жЕвотные». Как он любил их поднимать по ночам... От них и не скрывали, что их — много. Слишком много. И треть, а то и половина из них будет либо отчислена, либо сами напишут рапорты. И всё будет строго в рамках Устава и учебной программы. Ещё сколько-то отвалится на втором круге обучения. Потом будет проще, но до этого «потом» ещё надо было дожить. Наряды эти тоже не добавляли счастья и веселья. Хотя и не особо напрягали: навострились даже отсыпаться и добывать жратву. Вытерпели. Дожили. Появились кое-какие вольности, на которые наставники смотрели сквозь пальцы.
В помещении столовой было прохладно, зато и каша, и пойло были горячие. За столом с Котом и Канно сидели Ронго и Олмер Вир-Корн.
- Что скажешь? - Олмер разломил кусок хлеба.
- Проверить надо-бы...
- Давай на тебе? Пустим как мышку по полу. Хотя ты и Кот, - Олмер картинно схавал ломоть ветчины, облизал пальцы: - Сцапает тебя Вонючка, или нет?
- На слабо проверяешь? Давай «пустим». Хоть сегодня!
- Заткнулись оба! - успокоил обоих Канно. - Дальше что будем делать? Выразим своё недовольство?
- Дать в рыло. Пусть потом на поединок вызовет. Или найти повод и самим вызвать.
- Угу. Скажи ещё «серию» устроить! Как раз до окончания учёбы будем ждать разрешения. И не дадут.
Это было правдой: дуэльный кодекс никто ещё не отменял, но в учебных заведениях его задвинули в дальний ящик стола и завалили инструкциями, отчётами и ведомостями.
- Не заявлять о поединке. Выйти за ворота, и потом — ищи виновных.
- Найдут! Быстрее, чем ты думаешь. А, если в рыло дать... помашете кулаками и засядете на гауптвахту, на недельку - другую, а могут и отчислить за неуставные.
- Не засядем! Проще надо быть! - снова взял слово Олмер: - Отвести в сторонку и лупить, пока не сознается. Как сознается — передохнуть и уже основательно чистить рыло, пока ему стыдно не станет. Простенько и без затей.
Все хохотнули в тарелки.
- Вот, как ни говори, а родового аристократа видно сразу и издалека, - за всех озвучил Ронго: - Как учил кто-то из мудрых - «переживайте неприятности по-мере их поступления». Убедимся сначала, что виноват Торн.
Ронго и самого часто величали то «мудрым», то - «мудрилой». В зависимости от обстоятельств и результата. После раннего разговора Кот какое-то время ходил озадаченным и приглядывался к Торну, пытаясь понять «зачем». Обиделся на всех? Сам виноват... Есть масса способов самоутвердиться, или добиться уважения других. Кто мешал?
- Быстро, парни! Быстро! – подгонял их наставник, когда строились. Без особого, впрочем, остервенения. Олмер подметил, как-то недавно, что поменялись не слова и команды, а интонации, с которыми их произносят и отдают. Грузовик уже ждал, урча мотором. Хлебнувший жизни полноприводник с утюгообразным капотом и затентованным, вместительным кузовом. Промерзшим насквозь. Кот плюхнулся на лавку рядом с Олмером. Его тут-же подпёр Банго. Хлопнула дверь кабины, скрежетнула коробка передач, поехали…
Холодно. Привычно холодно и промозгло. Всё уже привычно. Привычно вскочили, построились, похватали завтрак, куда-то поехали. Как заведённые. Привыкаешь ко всему. Даже нравиться со временем начинает. Хоть и часто думаешь, как до жизни такой докатился. Кот прикрыл глаза. Он действительно мечтал стать пилотом. Не просто — пилотом, а пилотом Армейской Авиации Вооруженных Сил Империи. О флотской авиации он и не мечтал. Но связать жизнь с карьерой офицера бронесил Империи, он вовсе не собирался. Хоть это было и достаточно почётно. И когда же была сделана первая запись в «истории болезни»? Да, наверное, тогда, когда родители сначала спихнули его деду с бабушкой, подавшись в другой город, чтобы отец смог сделать карьеру. А, потом, занявшись воспитанием сразу двух дочерей и пожинанием плодов со сделанной - таки карьеры, по-большому счёту позабыли. С дедом он постоянно торчал на лётном поле и в авиамастерских, где тот работал почти до самой смерти. Не просто торчал: подростком он уже мог раскидать на части старый добрый «вихрь», стоявший, наверное, на трети «цивильных» самолётов, и собрать его после этого так, чтобы работал. Ещё он успевал заниматься спортом, фехтованием, и неплохо учиться. Легко давалось. На зависть некоторым. Устраивать ещё робкие заигрывания с ровесницами, а потом и «тесно» общаться с девчонками постарше, он тоже успевал, хотя находились и такие, что кривили губки от его промасленных рук с часто поломанными ногтями. А потом случилось чудо: Кунто Тамгор, разбитной дядька, проводивший в воздухе времени больше, чем на земле, сначала начал брать его с собой и учить пилотировать. Сначала на изящном и послушном «жаворонке». А, когда, у тогда ещё Кетмара, начало получаться, то и на «жеребёнке» - вездесущем и уже сколько десятков лет незаменимом, «вечном» грузо-пассажирском биплане, обычно называемом «сарай».
Сначала Кот был на седьмом небе от счастья, а потом задумался. Ничего необычного в умении пилотировать самолёт не было: это умели многие. Вот с получением неподдельного сертификата гражданского пилота было уже куда сложнее. Дело было востребованное, и потому стоило немало – слишком много людей вокруг кормилось. А получить наплечник пилота имперской авиации было ещё сложнее, хоть и престиж армейской службы падал подобно брошенному с высоты утюгу. Ещё слишком много было желающих.
Одним, происходящим из «самых высоких слоёв общества», стрельнуло в голову красоваться в мундире. Всё остальное у них уже было, а вот мундир... Лётные подразделения, куда они попадали, базировались если не в пригородах, то неподалёку от городов, где присутствовал полный список удовольствий, а ещё были штабы и управления в столицах. Так, что удавиться от тоски в дальнем гарнизоне получив вожделенный наплечник — этим «мажорам» не светило. Всласть покрасовавшись в мундире, и собрав урожай падких на молодых офицеров юных бестолочей и пожилых распутниц, можно было уходить в отставку.
Другим требовался патент, получив который, и тоже - отслужив несколько лет, эти «хитрецы» уходили в отставку и успешно конкурировали с выпускниками гражданских академий и училищ.
Немало было и «романтиков». Словом - мастеров офицеров в мундирах лётчиков было в избытке. Примерно так-же было дело и с подготовкой офицеров для бронесил, только вот «мажоров» было значительно меньше, что с лихвой восполнялось «хитрецами». Желающих поступить и здесь было - хоть отбавляй. Выпускников, вроде, тоже хватало, но строевые части испытывали хронический недобор по части офицеров. А, в училищах, готовивших пехтуру, сапёров, погранстражу и прочих, лишённых ореола романтизма, возможности покрасоваться в светских салонах или последующей конверсии в гражданского специалиста, и ссылаемых к «неизвестным родственникам», в «прекрасное далёко», и на «дальние рубежи», хронический недобор был давно уже ещё на стадии поступления.
Правда, для желающих «летать» была и необходимая для таких случаев отдушина – служба по найму на частных авианесущих кораблях. Конвойных и рейдерах. Впрочем, они частенько меняли род занятий. Попасть на них было куда проще: народ там требовался, и на бумаги твои хозяевам и капитанам кораблей было плевать. Там нужно было мастерство. Бумаги во множестве рисовали, а вот без умения там делать было нечего. И «смотрины» новичкам при найме устраивали полновесные: кому интересно латать палубу за свой счёт, после того, как ты об неё убьешься? Или остаться без авиации после первой-же стычки? Там действовал жесточайший отбор, и выживали сильнейшие. А, слабые усеивали костями и обломками дно морей-океанов под судоходными трассами. Это был свой, изрядно обособленный от остального мир, со своими уставами, кодексами, законами и понятиями. Туда было достаточно просто попасть, тяжело утвердиться, и трудно после этого уйти назад. Слава за пилотами, особенно приписанными к рейдерам, промышлявшим скорее грабежом и захватом караванов, чем их охраной - держалась дурная. Многие считали их изгоями. Всё равно, желающие находились, и палубы не пустовали. О таком «падении» Кетмар, конечно и не думал.
А время подгоняло: учёба в гимназии подходила к окончанию, дальше была дорога во взрослый мир. Смерть деда вышибла его из колеи напрочь. Наверное, это был единственный для него человек, к мнению которого он прислушивался и так много для него сделавший. Родители толкали его по цивильной линии. Вопрос об отношении к армии сводился к тому, чтобы идти на срочную службу, или – нет. Служба эта многими уже считалась уделом неудачников, хотя без её прохождения ещё несколько лет назад простому смертному было невозможно попасть на работу в государственную структуру. Помучившись ещё, он подошёл к наставнику Вортмегу, отвечавшему за морально-этическую и военную подготовку воспитанников гимназии. Кетмар и раньше не особо скрывал свои замыслы, а сейчас просто «сдался», и рассказал о своих замыслах по поводу поступления в лётную академию. Естественно, наставник покачал головой, выражая сомнение в успехе. А уже через пару дней попросил его зайти «при параде», и потом повёл его в городскую управу. Там они предстали перед главой Общественного Комитета по Содействию Императорским Вооружённым Силам и Флоту. Высокий чин был крайне патриотически настроен, был ярым ревнителем Вооружённых Сил и Флота (службы в армии, необходимой для чиновничьей карьеры сам он в своё время благополучно избежал), и был пафосен. Даже излишне.
«Пилоты военно-воздушных сил, молодой человек, это наша элита! Наше всё! Это острие атаки и последний рубеж обороны! Там должны служить люди с острым, как бритва умом, беззаветной храбростью и высочайшими морально-этическими качествами!» Кот, слушая его, чуть не прыснул со смеху: издеваясь над его мечтами, Нарчен незадолго до событий сунула ему статью из «Военно-медицинского Вестника», в которой языком сухих цифр указывалось, что по количеству зарегистрированных случаев отлова «белочек» и «барсучков» армейская авиация Империи оставила далеко позади все остальные роды войск. (Просыпается запойный пьянчуга, а на груди у него сидит грустный барсучок. «Ты здесь зачем?!» - восклицает алкаш. Барсучок разводит лапками: «Где на вас на всех белочек напасёшься!»). Хотя, кто будет регистрировать ставшее обыденным дело в гарнизоне, расположенном в глухой тайге на границе с Фарнеем.
«Как следствие всего сказанного – жесточайший отбор при поступлении в любую лётную академию». Подытожив, уже простыми словами он дал понять, что Коту при поступлении в лётное прямо сейчас ничего не светит. Рылом не вышел. Но! Существует обходной манёвр: сначала получить офицерское звание, и уже с наплечником офицера предстать перед экзаменационной комиссией. Шансы поступить возрастают на порядок. И, поскольку в окрестностях города расквартирована Его Императорского Величества 58-ая бронедивизия «Бешеные Мамонты», а в самом городе находиться бронеремонтный завод, то лично у него, как главы комитета есть определённые связи. В том числе, и во всё ещё престижной Орвайской Академии Бронесил. И он, от лица комитета, готов предоставить молодому человеку рекомендательное письмо, которое, определённо, сыграет положительную роль при поступлении туда. Что вы на это скажете? Вы согласны, юноша? Кот потом неоднократно пытался понять, что его заставило согласиться на столь извилистый и долгий путь непонятно куда вообще. В результате данного им согласия глава комитета получил моральное удовлетворение и «галочку» за содействие в устройстве жизни молодого человека на благо Отечества. Наставник получил то-же самое за поставку на призывной пункт кандидата в офицеры. Служащие призывного пункта — всё то-же, что и предыдущие, плюс премиальные. Собственно, сам Кетмар Донгару, совершенно добровольно, угодил в сапоги армейского покроя не по-детски и надолго.
Напоследок глава комитета побухтел на предмет «не - подведите - нас - там - вы». Вручил заранее написанное рекомендательное письмо, и сказал напоследок, подняв указательный палец к потолку: «Не всякий выпускник Орвайской Академии становится знаменит, но почти все, снискавшие славу и ставшие знаменитыми бронерщики – её выпускники!»
Ура-ура–ура! Ещё два года с хвостиком. А, потом, и в правду - можно в лётную попробовать. При одинаковых результатах, показанных на экзаменах и медкомиссии, молодые офицеры действительно имеют преимущество. А, уже умеющих пилотировать, и способных это доказать, ещё и зачисляют сразу на второй круг обучения (первый год – общевойсковая подготовка, и курсантов обычно подпускают к технике лишь затем, чтобы её куда-нибудь перекатить). И обучаться для того, чтобы получить патент пилота и наплечник сублейтенанта авиации, останется четыре года. Бронемастеров готовят дольше, но и выходят они полным лейтенантом. Пилот в начале своей карьеры считается чем-то вроде древнего воина-рыцаря: матчастью за него должны заниматься техники-оруженосцы, и командовать в бою ему придётся только самим собой, да ещё своим ведомым – когда выслужит гранлейтенанта. Потому и «пекут» их быстрее. А затем после трёх лет службы – минимум, можно двигаться дальше, и учиться, чтобы командовать многими другими. Только поступление (и первое, и последующее) лучше не откладывать на далёкое «потом». Длительное пребывание в строевых частях, особенно на периферии, способствует окостенению мозга и развитию цирроза печени…
Лавка ухнула вниз – с шоссе съехали. Грузовик запрыгал по ухабам. Душераздирающе вскрикнул всеми суставами и встал, точно якорь бросил. Этого момента все вроде и ждали, но всё равно посыпались друг на друга.
- Здравствуй, туша! Как ты в люк пролазишь?
- Уже никак, я затычкой там работаю!
- Уйди с колен, противный!
- Давайте знакомиться!
- Вон отсюда! Убрались быстро! Оба на …! Со страстями грешными своими! Недосмотр Небесной Канцелярии!
Смех. Свист. Приехали. И снова «с добрым утром!» Снова «стройсь!» у командной вышки. Снова всё знакомо и привычно. Приземистые серо-зелёные коробки ждали с включёнными фарами на исходной. Урчали двигатели. «Стрельцы»… Краса наша и гордость. Новейшие и сверхзащищённые…
К этим новым машинам их подпустили только в середине третьего круга обучения. Всем уже довелось вдоволь покататься на «кирасирах» и «пощупать» ветеранов - «латников». Увиденный впервые в ангаре «стрелец» вызвал ассоциации с плоской коробкой, которую оснастили полузакрытыми бронёй широченными гусеницами, а сверху положили ещё одну плоскую коробку. Чуть меньшего размера, зато с устрашающе торчащим вперёд длинным стволом орудия, и скошенными назад от него вертикальными лобовыми плитами. И без того здоровенная башня была обвешена ёмкими ящиками-бункерами и корзиной для хранения всякой всячины, которые вписывались в конструкцию, а не торчали наспех присобаченными элементами, как у предыдущих бронеров. Кот долго и самозабвенно лазил по могучей машине. Просторно, удобно... никого из экипажа не забыли.
Командиру - не просто «башенка», а вра...ща...ща...юща...яся («Вращающаяся она! Следующий! Я сказал - вращающаяся! Или - удерживаемая на месте при повороте башни. А, слабачки, не способные её повернуть - нам здесь не нужны! После занятий - на тренажёр заряжания. Тягать болванки - бицепсы наращивать! Вся команда...»). И обзор из неё замечательный. И пулемёт, управляемый изнутри.
Водителю – отличный обзор и новая трансмиссия, позволяющая управлять машиной, не прилагая богатырских усилий.
Канониру-наводчику – превосходный прицел, по-слухам, скопированный с алтаранского.
Башнеру-заряжающему — просто красота: есть, где развернуться. И кидать снаряды с укладки в кормовой нише башни куда сподручнее, хотя и в стеллаже и на стенках их рассовано тоже предостаточно и покорячиться придётся. Всё равно проще, чем в «кирасире», не говоря уж о «латнике», боеспособность которого напрямую зависела от наличия справа от пушки двужильного леворукого карлика. А снаряды ощутимо увесистее, чем «восемь с половиной». Пожалуй, это даже предел, дальше – раздельное заряжание, как на тяжёлых артустановках. Только пока по очереди совать будешь, да ещё вручную досаживая снаряд пробойником «до звона» — тебе самому так накидают... Ну, или механизмы заряжания, но это пока для кораблей или малокалиберок. Для нас - сказки всё это. Хотя всезнайка Олмер уже объяснил: просторно в бронере только потому, что не установлены (вернее - уже сняты) механизмы стабилизации орудия и много-много всего остального умного, но работать не желающего. Не поверили - на флоте зенитки и универсалки стабилизировать не могут, чтобы приговор корсарам - топмачтовикам подписать. Вот спаренная с основным орудием скорострелка-автомат или миномёт для самообороны — это возможно, и очень кстати: кроме дуэлей с себе подобными есть ещё много чего «интересного». Особенно - борьба с пехотой, что норовит притаиться в складках местности, а потом стрельнуть в упор, пихнуть чего-нибудь под гусеницы или забросать из мёртвой зоны какой-нибудь гадостью.
Потом, когда восторги поутихли, и машину начали осваивать, стали понимать, почему «стрельца» столько лет принимают на вооружение, да принять на деле никак не могут. Новая машина не выросла из предыдущей, а была сотворена «с чистого листа». Причём, что называется «вся»: от приборов связи и наблюдения, до гусеничных лент. Перечисление «наворотов» заставляло затаить дыхание: действительно - задумана была система стабилизации орудия, оптический дальномер, мощнейший двигатель, гусеницы — лёгкие и с потрясающим сроком службы. Мощь, защита и скорость. Только, вот, желая создать нечто запредельное, бешено истребляющее всё на своём пути и одновременно неуязвимое для врагов - конструкторы явно переоценили свои таланты и возможности имеющегося производства. Стабилизатор вооружения норовил жить своей жизнью. Добиться чего-то дельного от дальномера могли только заводские специалисты. Гусеничные ленты норовили свалиться в самый «подходящий» для этого момент. Рассыпались резиновые бандажи катков. Новый двигатель и трансмиссия не отрабатывали даже положенного им смехотворного ресурса. Во время бесконечных ремонтов и плановых ТО всё чаще раздавались крики: «Какой злоумышленник вот это вот придумал!» В конце-концов в руки гранмаршалу бронесил попала инструкция, красочно и подробно расписывающая, как, куда и в каком количестве на новейший бронер навешивать перед длительным маршем запасные коробки передач, фрикционы, амортизаторы и прочие элементы трансмиссии и подвески. Привыкший видеть грозные машины стройными колоннами на парадах, или — в стремительном всесокрушающем броске на учениях, он был потрясён настолько, что смог только тихо спросить: «А-а-а... Это зачем?» Выслушав сбивчивые объяснения, он довольно быстро пришёл в себя, и двери кабинета привычно выгнулись от рёва наружу. После громогласного вмешательства «здоровенных сапожищ», дело если и не помчалось вскачь, то, хоть проблемы перестали замалчивать.
Постепенно все упорно остающиеся бестолковыми премудрости начали снимать (внутри появлялось свободное пространство, снаружи — заглушки и накладки), а потом и вовсе перестали ставить. «До выяснения», которое постоянно отодвигалось на неопределённые сроки. Просторнее стало действительно именно по этой причине. И действительно - вместо спаренного с пушкой пулемёта на совсем уж новых машинах, поступающих в войска, стали устанавливать скорострелку, с помощью которой можно было разобрать на части что-нибудь легкобронированное (ну, и всё остальное, совсем не бронированное — тоже), не напрягая «главный калибр». А, с ним-то, как раз, проблем и не было. Новая, страшной мощи «бабаха» работала безотказно, била точно; и уверенно убивала любой увиденный бронер, вплоть до себе подобного. В случае удачных попаданий в оппонентов помельче — сбрасывала башни, а то и выносила на улицу «потроха» вместе с кормовым листом. В припадке отчаяния великолепное орудие даже начали ставить на проверенные временем, модернизируемые «кирасиры». Пришлось, правда, вешать противовес на корму башни. В самой башне стало тесно до невозможности. А стрелять можно было только с паузы. При этом, говорят, машина на задницу садилась.
Последним непокорённым рубежом обороны конструкторов-оружейников осталась та самая «вращающаяся» командирская башенка. Которая, с установленными не ней станиной, приводами, пулемётом и громадной патронной коробкой - требовала действительно недюжинной силы, чтобы этим хозяйством управлять. При движении по пересечённой местности - эта не имеющая стопоров и совершенно несбалансированная конструкция крутилась-вертелась, норовя оторвать командиру руки или скрутить его веретеном. Тем не менее, всякий раз, когда чаша терпения переполнялась, и проводились очередные испытания, находился здоровенный и безмозглый мудак в наплечнике, который, демонстрируя собственную удаль и богатырскую силушку, и отрабатывая кошелёк с премиальными, успешно проходил зачётные стрельбы. Лихо расстреливая мишени со стоящего и движущегося бронера, и обрекая всех остальных на мучения и «бицепсы наращивать». То, что это была явная подстава, и этот тупой здоровый дурень с тем-же успехом мог заменить собой и привода самой башни - мало кого волновало. В частях, тем не менее, всё пулеметное хозяйство сваливалось на склады, а на крыше башни, прямо перед башенкой командира, приваривались кронштейны-вертлюги, содранные с отправляемых в переплавку старых «латников». Сродни тем, что уже торчали перед люком башнёра-заряжающего. И, на него без затей ставился ещё один пулемёт. Успевшие натерпеться от башенки командиры иногда порывались заодно «приварить её саму, проклятую», но это было уже лишним — лишенная «примочек» конструкция становилась бесполезно-безопасной.
Худо-бедно, новый бронер «научился» ездить далеко и не ломаясь, но проблем оставалось немало. И крутились теперь они все вокруг одной, главной: недостаток квалификации у солдат-срочников действующих частей. Наёмники не хотели возиться «столько» за «такие» деньги. Офицерскому составу не хватало рук. Многие высказывали крамольные мысли, сожалея об упразднённых Рутмаром Первым офицерских батальонах. Личной гвардии императора, подчиняющейся только ему и готовой не задумываясь выполнить любое его устное распоряжение. Укомплектованной профессионалами высочайшей пробы, которые служили не за деньги и страх, а за Державу и Честь. Не было-бы таких проблем с освоением новой, сырой техники ни у «Ревущих Львов», ни у «Белых Тигров», ни у «Степных Волков». Да только где они все? Впрочем, как это - где? После указа Императора Рутмара Первого о ликвидации батальонов «как пережитка тоталитарного прошлого», изданного им под нажимом прогрессивной общественности, личный состав батальонов чуть-ли не строевым шагом пересёк границу Вольного Княжества Вангаш, где и присягнул на верность тамошнему князю. И примерно в то время, когда «прогрессивная общественность» душила Рутмара Меченого шарфом и била ногами, выколачивая из него отречение, личный состав недавно аннулированных им-же батальонов оттягивался во взятой стремительным штурмом столице Фарнея. Фарнейские ребята уже давно нарывались на войну, и как только у Вангашского Князя Тинмара Седьмого (за глаза прозываемого «Ушлым») появился подходящий для этого мероприятия набор инструментов, они её получили сполна - так, что едва унесли. И эти батальоны в Вангаше, несмотря на скромный военный бюджет княжества, будучи переформированы в дивизии, сохранены по сей день. И считаются главной ударной силой невеликой армии. Возможно, княжество потому и «вольное» до сих пор. По боеспособности и готовности выполнить долг до конца личный состав этих, без дураков, элитных дивизий способен потягаться с коллегами из подобных частей Турсонга или Ламрии. Только без лишнего пафоса и фанатизма.
На башне ближайшего «стрельца», свесив ноги в командирский люк, скучал их инструктор - флагмастер Хангор Тано. Светловолосый крепыш, пользовавшийся авторитетом и у курсантов, и у других наставников. Настоящий «Мастер» своего дела (и десятка других, в числе которых были фехтование, поварское искусство, и умение быстро и качественно слазить в напросившуюся морду). Хитрован и насмешник, ни разу не уличённый или заподозренный во лжи или подлости. Любитель пофорсить, и ходок по бабам. Несмотря на морозец, в кожаной куртке и наушниках гарнитуры поверх кепи, надетого вместо шлема. Многие наставники помоложе и офицеры в действующей армии любили и умели пофорсить, надевая гарнитуру поверх «повседневно - полевого» кепи. Некоторые старшекурсники пытались им подражать. Причем напяливали кепи задом-наперёд (ибо — длинный козырёк в тесноте бронера мешает), и всякий раз были нещадно осмеяны и наставниками, и курсантами (ибо — не фиг, раз не можешь). Вообще, высшим шиком, считалось держать в машине парадную шляпу с перьями, серебряным шитьём и прочими причиндалами. Чтобы была под рукой, случись исторический момент. Как можно сохранить такое чудо в достойной «исторического момента» форме в тесноте машины – Кот пока не понимал, хотя излазил вдоль и поперёк и «кирасира», и «стрельца». Кот поправил на голове свой шлемофон. Новенький, черный, с продольными рёбрами, матерчатый. «Настоящие» кожаные, с одним валиком вокруг головы и пятью — звездой на темечке остались ныне только у ламрийцев.
Инструктор с юморком распекал Канно, который хотел выщелкнуться и «взлететь» на броню, но чуть было не сверзился назад. Видя, что обошлось, команда тихо ржала над его солёными шуточками. Тано изначально «кадровым» не был и обучался на военной кафедре Университета. По окончании Университета, в этом случае на выпускника могла предъявить свои права непобедимая и легендарная Императорская армия. В этом случае светили несколько лет в каком-нибудь дальнем гарнизоне, куда «Указ о кручении усов и ношении косиц» трёхсотлетней давности, дошёл с месяц назад. Смех - смехом, но половина личного состава там наверняка ещё ходит в перелатанных «шестигранках» (универсальная камуфляжка с рисунком из несимметричных шестигранных фигур разных цветов и оттенков для боевых действий в городе, поле, тайге, отменённая лет десять назад по причине высокой стоимости и полной бестолковости в городе, поле и тайге в том числе и из-за дрянного покроя и пошива), единственными развлечениями являются карты и спиртное, а страшнейшее наказание для рядовых — дать в руки увольнительную, и на сутки - другие выгнать за забор. За пределы части, возле ворот которой даже днём иногда ошиваются медведи, волки и тигры. Из положительных моментов можно было отметить... Практически — ничего. Ну, разве что привезённый оттуда на память комплект рогов шерстистого носорога, якобы добытого лично на охоте, а на самом деле купленного у местного населения. Охота на такого зверя с применением классического охотничьего ружья (руками и копьями их валят только былинные герои, чьё существование не подтверждается официальными хрониками) обычно заканчивается со счётом 10:1 в пользу носорога. Бить его из крупнокалиберного пулемёта или пушки-скорострелки считается неспортивным. Вдобавок, это тяжело и всё равно опасно. Да и не подпустит он к себе ораву народа или вездеход. Люди местные эти трофеи тоже обычно собирают «по кладбищам». Иногда удаётся «взять» лохматое страшилище в ловчую яму. После этого неделю пьют, и несколько лет бьют себя в грудь, говоря: «загнали». Насчёт «загнали» — громко сказано: попробуйте загнать агрессивную и шуструю зверюгу, размером с небольшой грузовик. Предсказуемо, кто кого гонять начнёт. Скорее уж — заманили, или сама по случайности свалилась. В общем, продвинуть свои познания в области охоты шанс предоставлялся великолепный. Ну, а поскольку затевался очередной, уже привычный междусобойчик с небольшим, но гордым и независимым Вольным Княжеством Эндор, гарантами независимости которого выступали Турсонг и Алтаран, всякий раз не позволявшие независимость эту отнять (и восстанавливавшими некое подобие экономики Эндора после каждой такой войны оканчивавшейся тоже уже привычным разгромом и разграблением) вероятность призыва была велика в большей, чем обычно, степени. И не обязательно с сидением в дальних зарослях, а, даже – наоборт: с вероятным участием в боевых действиях, и орденом посмертно. Как это бывает часто, жизнь всё расставила по местам сама, и молодому перспективному инженеру не пришлось долго мучиться, ожидая от военного ведомства приглашения к подвигу. Вскоре, его штатская жизнь дала сбой, и пригрозила покатиться под откос, да так, что Тано пришлось самому «напрашиваться». Он удачно прибился к армии, прошёл переподготовку, поучаствовал-таки в недолгом конфликте с Эндором и после ещё нескольких лет приключений оказался в Академии.
Несмотря на заслуги и способности, он так и пребывал в чине флагмастера, и на все осторожные вопросы о дальнейшей карьере с ухмылкой отбивался: «Флагмастер я... вечный флагмастер...»
Взрёвывая моторами бронеры, управляемые курсантами, уползали с исходной на трассу. Гонять и лихачить не давали, смотреть особо было не на что. То-ли дело, когда за рычаги садились инструкторы. В их руках даже туповатые «кирасиры» становились заметно резвее. А «стрелец» - просто летал по полигону, выписывая лихие виражи и прыгая с горок, без ощутимых последствий для ходовой части.
Один из выпускников попробовал было превзойти их в мастерстве вождения, и показал «мастер-класс», в результате которого сделал машину калекой на правый борт. Снёс половину фальшборта, загнул крыло, сломал торсион подвески первого катка и вырвал амортизаторы первого и второго. Видевший это Папаша - тогдашний начальник Академии не сказал ничего в отличии от инструктора, который застонал и выразил желание лично удавить лихача, после чего — оживить и неоднократно расстрелять.
Время потихоньку шло. Вот уже и Олмер откатал. Наша очередь... Кот повозился, подгоняя под себя сиденье после долговязого Олмера. Закрыл люк. Пробежался взглядом по приборам.
- Готов!
- Вперёд!
Тронулись. Мощный двигатель охотно разгонял многотонную машину, и Кот шуровал рычагом, переключая скорости. Трасса была уже знакома как свои пять пальцев, и было даже немного неинтересно.
Немного покружим по извилистой дорожке… здесь - разгонимся... овраги посчитаем… «колейный» мост - без лишней удали... ещё попетляем... вал... Здесь зевать нельзя... Врубаем сразу «вторую», и вперёд. Нос бронера задрался вверх, в смотровых приборах было только бездонное небо. Кот плавно добавил газу, поддерживая обороты двигателя. Взлетаем… Осторожненько... Если недотянешь – остановишься или скатишься, опозоришься немного. А вот если со всей дури «перелетишь», то бронер с маху хлопнется носом о другую сторону ската. И вобьёт тебя задом в сиденье так, что... Сколько спин покалечено было… Зубов повыбито… Он «почувствовал момент» и плавно сбросил газ — машина замерла на доли секунды и плавно опустила нос. Всякий раз дух перехватывало. Передние катки коснулись земли, Кот переключил передачу и поддал газу, разгоняя ползущий вниз бронер. Вот и вернулись… вот и «бокс» обозначенный четырьмя вешками…
Снова холодный кузов. Ладно, уж - недолго холодам осталось. Скоро лето. Летом хорошо - вывезут в поле. Воздух, солнце, природа. Дурманящие запахи трав, леса, техники, сгоревшего пороха и топлива. Бесконечные учения, марши, долгожданные стрельбы. Деревни и хутора с девками, бабами и самогоном поблизости. И безумно будет хотеться зимы. Потому что будет изматывающая жара, на зубах будет скрипеть песок, броня обжигать, а в бронер будешь нырять как в раскалённую печь. И уже «проклятые» - стрельбы, марши, ремонты. И бесконечные вереницы грузовиков со снарядами, патронами, снаряжением, запчастями, провизией, которые надо разгружать. И горы стреляных гильз, пустых ящиков, канистр и бочек. И до «сладкого» в окрестностях они доберутся не сразу — первое время будут валиться как подкошенные сразу после отбоя…
Тёплая казарма, горячий обед. Занятия по расписанию. Наконец - время для самоподготовки, которое Кот решил потратить на подготовку реферата по воспитательной работе с личным составом. Проходя по дороге в библиотеку академии мимо ангаров, налетел на майора Виндо в бушлате нараспашку, выходящего из приоткрытой в воротах двери. В сопровождении курсанта с нашивками первокружника и жезлом посыльного в руке. Похоже, снова наставников к начальству вызвали. Новый начальник академии проводил внеплановые совещания куда чаще покинувшего их осенью Папаши. Кот перешёл на строевой шаг и приветствовал наставника Виндо. Тот ответил, остановился с озарением на лице, поднял вверх указательный палец и сказал: «О! Кстати. У тебя-то с ним замечательно получается.» В следующий момент Кот был припахан и приставлен к двум торчавшим в ангаре второкружникам-двоечникам с которыми занимался Виндо. Парни не могли подружиться с матчастью и осилить норматив по разборке одного узла. Сказать по правде - строптивого и мутно сконструированного. Дверь за майором закрылась. Кот сел на пододвинутый стул, ткнул пальцем в одного из неуспевающих и глянул на часы, засекая время:
- Приступил! Спокойнее, не пыли. Объясняй, что делаешь.
Парень работал немного нервничая. Пару раз пришлось встать и помочь. Управился. Кот сразу приказал повторить. Уже лучше. Дело в навыке.
- Передохни. Теперь — ты!
У второго получалось куда увереннее. Кот встал и прохаживался вокруг, и уже собрался было снова сесть на стул, когда курсант взял в руки струбцину-стопор. Прокомментировал - «зачем». Но вместо того, чтобы установить её и только после этого работать дальше, балбес со словами «а, можно и немного ускорить», бросил её на верстак. И принялся разбирать узел, придерживая подпружиненные детали рукой. Кот замер: он и сам так делал - это считалось шиком. Но для этого нужны были сила, навык, умение и сноровка. Судя по тому, как «загуляло» высвобождаемое железо под пальцами курсанта, у него этого в достаточном количестве не было. А, сейчас он мог лишиться ещё и пары пальцев. Кот метнулся и успел выдернуть руки парня, и на всякий случай спрятать лицо от «выстреливших» деталей.
- Получилось?! Придурок... Собирай обратно, быстро! - Кот слизал выступившую на рассечённой левой кисти кровь: - Быстро! Пока майор не вернулся.
Руки у курсанта тряслись. Ему бросился помогать второй.
- Стоять и ничего не трогать, - приказал Кот, когда всё было отыграно на исходную. Он в очередной раз облизал руку и нырнул в «латника», в котором давеча спал. Аптечка была на месте и укомплектована. Кот обработал ссадину, перебинтовал руку и надел перчатку, чтобы не было видно. Вернулся, сел на стул и глянул на часы.
- К разборке узла… приступить!
Внутри его всё кипело. Ну, не мудак-ли? А, если-бы он искалечился? А, вернись Виндо? Парень выполнил всё строго по инструкции. Даже уложился в норматив, хоть и нервничал. Кот «прогнал» их ещё по разу. Посмотрел на «отличившегося»:
- Никогда больше так не делай, - Кот уже успокоился: - Нет ничего хуже, чем рвануть рубаху на груди и обделаться.
Глянул на часы. Проклятье! Он возится с ними уже полтора часа. Словно услышав его, отворилась дверь. Кот вскочил со стула, вытянулся.
- Как успехи?
- Присутствуют, мастер майор!
- Вольно, Донгару! Благодарю за службу! Свободен.
- Разрешите присутствовать при сдаче норматива курсантами! - Кот имел обыкновение предъявлять выполненную работу.
- Разрешаю, - майор отошёл к преподавательскому столу: - Командуй!
У парней всё получилось, и майор остался доволен. Он отпустил курсантов, а Кота ещё раз поблагодарил. Когда дверь за парнями закрылась, поменял бушлат на длиннополую шинель (видимо собирался домой), и задумчиво посмотрел в сторону «латника», в котором вчера отсыпался КОт. Словно собирался что-то сказать, но передумал и отпустил Кота восвояси.
Отступать от задуманного Кот не собирался. И время ещё было. Устроившись за столом читального зала, он разложил взятые книги. Предстояло сотворить, или, хотя бы начать творить реферат на тему «Героизм и готовность к самопожертвованию во имя Родины и Императора». На примере нескольких снискавших подобную славу личностей, то есть героев. Только накатав примерно половину, Кот вдруг подпер голову ладонью и задумался. С одной стороны с героями всё ясно. Но когда начинаешь копать вглубь обстоятельств подвига...
Скажем... О! Уртам Вивер — сублейтенант инженерно-сапёрных войск армии крошечного княжества Туртай. На момент свершения подвига — ещё независимого (герои земель, вошедших в состав Империи, становятся достоянием истории всей Империи, и приведение их в пример поощряется, с оговорками, конечно, если они воевали против имперских сил). Вивер в одиночку остановил продвижение колонны бронеров, бросившись под гусеницы с гранатами. Событие имело место во время «пятидневной» войны, которую княжество Туртай, по-сути, с треском проиграло сопредельному Эндору.
Всё ясно? Всё! Начинаем разбираться... А, почему, собственно, на пути колонны бронеров оказался сапёр - одиночка? Младший офицер с парой связок гранат в руках. И откуда взялся капитальный мост в местности, где последняя деревня вымерла с десяток лет назад. Военным он точно был не нужен – «мостить» естественную преграду в приграничном районе, когда с «нашей» стороны наступать никто не собирался. Скорее всего, чью-то высокопоставленную задницу нужно было возить на охоту в комфортабельном тяжёлом вездеходе, или кто-то решил «освоить» казённые суммы и хорошо «откатиться» со строительства (в этом случае могли и вдоль реки построить). Вот и возникло железобетонное сооружение, способное удержать тяжёлый бронер в местности, где самый младший житель в ближайшей деревне давно поседел от старости, и ведущая к мосту грунтовая дорога, расчищенная в период строительства, вскоре снова заросла. Хотя, горячие головы заявляли, что предусмотрительные эндорцы подкупили кого-то в Министерстве дорожного строительства. За два десятка лет до войны – не смешите… не надо демонизировать, да ещё в такой степени, этих любителей блюд из репы и брюквы.
Никакой «колонны бронеров» тоже не было: всего-то взвод и несколько лёгких броневиков – чтобы посмотреть, что к чему и взять под контроль при необходимости. Приказа уничтожить мост, в общем-то, Виверу тоже никто не отдавал. Наконец - самое пикантное: этот мост вообще не был обозначен на армейских картах. Откуда про него узнал Вивер - осталось тайной. После сокрушительного разгрома на границе, Туртайская армия пыталась хоть как-то «собрать себя в кучу», закрепиться и оказать сопротивление противнику. Закрепились у моста через Тихую, имея приказ из столицы держать его, во что-бы то ни стало, не объясняя, «зачем». Всхлипнули, прокляли столичных гениев стратегии и тактики, и, на всякий случай, заминировали мост. Тут перед командирами и нарисовался Вивер с известием о том, что неподалёку есть ещё один мост, по которому неприятель может спокойно переправиться и... До столицы оставалось совсем ничего. Во всеобщей суматохе и ожидании эндорцев, которые уже намотали на гусеницы передовые заслоны, и видимо, остановились пополнить боекомплект, Уртаму Виверу не приказали, а просто «послали». Иначе, с чего бы это поначалу его чуть было не обвинили в дезертирстве. Не до какого-то мифического моста было — к подвигу готовились.
Верный долгу Уртам погрузил в бронемашину остатки взрывчатки, несколько связок гранат, назначил за себя старшего и помчался к злополучному мосту. Его бронированный вездеход каким-то чудом разминулся с ушедшим вперёд брюквоедским броневиком. А потом, продравшись сквозь кустарник, растущий на месте «дороги», чуть было не угодил в ДТП с участием эндорского «скорпиона», ползущего навстречу «по-осевой» моста. Дальнейшее, видимо случилось в считанные секунды. Уртам выпрыгнул, прихватив гранаты, и бросился вперёд (был выбор – мог и нырнуть под мост). Головной «скорпион» расстрелял броневик (там сдетонировала взрывчатка и обломки раскидало по всему берегу), а отчаянный сапер уже забросил одну связку гранат ему на моторную решётку (те, кто хорошо героя знал, удивлялись – парень был не богатырского сложения). И, по рассказам эндорцев, уже простреленный пулемётной очередью со второго бронера, швырнул вторую ему под гусеницу. Рвануло на крыше МТО головного, машина полыхнула так, что экипаж даже выбраться не сумел. Второй «скорпион» встал с перебитой гусеницей. Дальше - пока рвался боекомплект на первом, пока сдёргивали с моста назад покалеченный второй – выше по течению через Тихую навели понтонную переправу, и настоящие «колонны» уже почти пошли по нему, готовые к последнему броску на столицу княжества. Эндорцы остатками сил торчали у моста, а. когда ушли, старики похоронили Уртама и сохранили его документы. А, тут в войну вмешалась политика — Князь Туртайский Бангомар Двенадцатый последовал примеру многих своих соседей и подмахнул имперскую вассальную клятву, и двинувшаяся вперёд военная машина Империи быстро всех помирила. И несостоявшимся героям у Тихой стало ясно, для «кого» мост держать надо было. Княжество, правда, потеряло независимость, а Эндор, вместо территориальных приобретений, понёс территориальные убытки, лишившись провинции Бангор. Империя приобрела головную боль в виде Туртайских раздолбаев и Бангора, в котором с завидной регулярностью вспыхивали мятежи. Уртам Вивер вошёл в историю со связкой гранат наотмашь. Парень-то, действительно оказался храбрецом, только если-бы всё делалось «по уму и во время» эндорцев можно было бы остановить и в рамках обычной для воинов «работы». Без самопожертвований, затыкающих чужые глупость и разгильдяйство.
Кот отвлёкся от раздумий — рядом послышались шаги. К нему подходил «вольнонаёмный» преподаватель истории наставник Робару. Робару знаком велел ему не вставать, и присел на стоящий впереди стул, повернувшись к Коту вполоборота. Как показалось Коту, с удовольствием сообщил ему о том, что ознакомился с его работой, посвящённой Императору Таргмару Четвёртому Суровому. Попросил объяснить, почему Кот выбрал именно этого правителя. Кот собрался было борзо отрапортовать, но увидел лукавый взгляд Робару и неуверенно пожал плечами. Личностью Таргмар Четвёртый считался неоднозначной. Период его правления вызывал у Кота неподдельный интерес. Империя досталась ему в никудышном и обкорнаном состоянии, но на его век хватило-бы. Но юный император был не таков. Помимо сочетания немалого ума и воли, он умел «находить» нужных людей. И начал с того, что собрал вокруг себя «команду» из людей разных по возрасту и положению, но людей — порядочных и единодушно не согласных со сложившимся положением. Людей, готовых предложить то, или иное решение, взять на себя ответственность и провести его в жизнь, по делам отчитаться за результат. И начал действовать. Где стремительной атакой, а где — потихоньку, но неумолимо как каток для укатки дорожного покрытия. Перечисляя проведённые реформы и кратко излагая их суть, Кот едва не вылез за установленное количество строк. Одновременно с реформированием император обуздал распоясавшихся князей и баронов, и основательно прищемил их вольности. Беспощадно прополол погрязших в мздоимстве чиновников (смертную казнь он не вводил, но народу в кандалы забили немало, невзирая на чины и титулы). Налоги уменьшились, сборы в казну увеличились (платили теперь все и увиливать не рекомендовалось). Блеск двора потускнел до приемлемой яркости. Императорский балет по-прежнему завораживал, а столица стоила того, чтобы «увидеть и умереть». В то же время города провинции стали действительно похожи на города, а не на большие грязные деревни. И соединяли их теперь дороги, а не забитые грязью колеи. Народ наконец-то, просто продохнул. И ни одной серьёзной войны... Хотя было несколько пограничных конфликтов, и армия «не вылезала» из маневров и учений. А вот, сепаратизм душили ребятушки из учреждённой Императором Коллегии Имперской Безопасности. Почти бескровно, зачастую подрубая его корни с помощью обычных бухгалтерских счетов.
После себя Таргмар Четвёртый оставил в наследство крепкую экономику. Здоровую финансовую систему. Отлично подготовленную армию — разгром во второй год правления Рутмара Первого варсомцев и нехилого экспедиционного корпуса алтаранцев даже сегодня считается образцово-показательным. Флот, в боеспособности которого никто не сомневался. Особенно - после сражения в Крабовом проливе, когда адмирал Монкар с сухим счётом разнёс втрое превосходящие силы противника. И когорту государственных мужей, чьи портреты до сих пор заслуженно украшают стены учебных заведений. Держава была на подъёме, и какое-то время всё летело вверх по инерции. К сожалению, «Суровый» не оставил замены самому себе и своей команде. И сменивший его Рутмар Первый Меченый начал своё правление «за здравие», а кончил... Плохо кончил - всё наследство быстро было промотано, и даже вновь введённая смертная казнь не помогла. Заговоры. Переворот. Ещё один, следом. Реальная угроза хаоса и распада государства – призрак Варсомского мятежа и начавшихся там последующих экспериментов с построением государства нового типа, слухи о которых доходили самые жуткие, встал в полный рост. Потому Конри Алмазной полномочия в наведении порядка предоставили самые широкие. И пришлось ей почти всё начинать сначала, временами закручивая гайки так, что стружка лезла. А с течением времени стало «модно» обвинять «Сурового» в тирании, самодурстве, удушении свобод, и вообще во всех смертных грехах. Причём часто это делалось с кафедр университетов и академий, основанных самим Таргмаром.
Наставник с хитрым прищуром посмотрел на Кота:
- А вы, курсант, как обычно, непредсказуемы... вернее — наоборот, уже предсказуемы. Попади ваша работа большинству преподавателей, пожав плечами, они поставили бы вам «зачёт». Вы правильно оценили роль Таргмара Четвёртого, как правителя, заложившего фундамент побед и успехов, одержанных в начале правления Рутмара Первого. Но фигура Таргмара неоднозначна даже в глазах военных: слишком уж много наплечников было сорвано, и наручников надето. А в цивильном учебном заведении вас вообще могли и просто «не понять».
Кот мысленно улыбнулся — ехидничать вслух было-бы слишком: мастер Робару оказался на преподавательской должности в Орвайской Академии Бронесил как раз будучи «не понят» сам. В библиотеке Академии было несколько его трудов, но главный - отсутствовал. О его содержании знали по-наслышке. Дескать: Робару, будучи уже в зрелом возрасте, при степенях и регалиях, восстал против общепринятой истории. И накатал труд в котором поведал миру свои взгляды на творившееся в прошлом. В своей работе, не размениваясь на такие спорные мелочи, как роль той или иной личности, или трактовки того или иного события, Робару опубликовал выстроенную им теорию о цикличности развития цивилизации. Вместо общепринятой теории о неустанном поступательном движении вперёд к никогда недостижимым вершинам, Робару предлагал свою, в которой развитие общества было похоже на потуги какого-то древнего мифического героя, осуждённого Небом за прижизненную неуёмную хитрожопость посмертно вкатывать каменюку на гору. При достижении вершины, или ранее, камень скатывался вниз, и всё благополучно начиналось сначала. И опередившие своё время «великие цивилизации прошлого», с их сверхзнаниями, технологиями, магией и мистикой, есть не что иное, как последние судороги предшествующих им обычных техногенных цивилизаций. Таких, как нынешняя. А их гуманизм и высокая мораль, или, наоборот, похожие на массовые жертвоприношения моментальные расправы за малейшие отступления от суровых законов – не что иное, как запоздалые попытки пить минеральную воду, когда печень уже безнадёжно погублена, или ампутация гниющих конечностей при уже состоявшемся общем заражении крови. Бессмысленная агония, за которой следует падение в полное ничтожество. И случившиеся очень кстати природные катаклизмы, если и способствуют падению, то примерно как озабоченный капрал, встретивший в тёмной подворотне бредущую с лихой гулянки девушку. Вдрызг пьяную и с подоткнутым подолом.
В период вставания с корячек, когда вопрос стоит о выживании, устанавливаются и блюдутся самые жёсткие, однозначно трактуемые правила и обычаи, не позволяющие «хомячкам» разгуляться. Вплоть до того, что потерявшую раньше времени девственность невесту могут утром пригнать с позором к воротам отеческого дома, а пойманных на супружеской измене – побить камнями до смерти. Имена первопроходцев на пути воровства и убийства входят в летописи, и становятся нарицательными. Потом общество обрастает жирком, и спустя какой-то срок за плохо построенную казённую дорогу не сносят голову, предварительно переломав руки-ноги, а позволяют зарабатывать на её бесконечном ремонте. А, дальше... «Вставайте, мой Король! Народ собрался, чтобы вас приветствовать!» (Слова, с которыми камердинер разбудил Короля Варсомского Тутмета Десятого, когда на площади собралась разъярённая толпа, вскоре взявшая дворец штурмом и растерзавшая венценосца. Тутмет Десятый единодушно считается выдающейся бестолочью, волею интриг занесённым на престол и окружившим себя совсем уж непроходимыми дураками: по словам уцелевших очевидцев, камердинер искренне верил в то, что говорил.) Всё начинается сначала.
Оставив за рамками главный вопрос «а, кому-же, и зачем это так понадобилось» еретик выстроил довольно стройную теорию, с позиций которой, уже «факультативно», объяснял как многочисленные древние нестыковки, так и имевшиеся ныне необъяснимые явления и неувязки вроде «Запретных Земель» на территории Империи и природных безобразий на Камронге, препятствующих освоению этого материка. Даже с Золотым Мостом получалось интригующе. Ссылаясь на неканонические древние тексты Робару пытался доказать, что соединяющий два материка мост был не построен, а лишь восстановлен. И былинные герои ещё шлялись с берега на берег по рассыпающимся от времени первозданным пролётам. Князь Вентор Третий не создавал мост с «нуля», а лишь построил новые пролёты на стоявших неизвестно с каких времён гигантских опорах. И этого мероприятия хватило, чтобы князь вошел в легенды как Вентор Строитель, а экономика его государства была подорвана, и оно вскоре рухнуло, и было со временем поделено между Империей с Варсомом с одной стороны Моста, и Алтараном с другой. Подгребавших, по мере своего роста, обезлюдевшие и одичавшие земли. Много интересного и ставящего с ног на голову высказал Робару. Нет, конечно, были те, кто думал так-же и до него. Но вслух и громко сказать не решались. И корифеи истории, и молодые львы хищно облизнулись — давно им так никто не подставлялся. И отделали Робару по-полной. Поскольку в его работе тесно переплетались ещё и философские, социологические и этические вопросы, то и с этих направлений Робару тоже оттрепали на славу. В ответ он заявил, что с одной стороны - остается при своём мнении, с другой - что больше не намерен дискутировать на эту тему. Дальше последовал совершенно дикий финт: Робару оставил преподавание в одном из престижных столичных университетов, чтобы несколько лет преподавать историю (строго в рамках установленного курса) в… Баркайском... Пехотном... Училище. Об умственных способностях курсантов и выпускников которого ходили анекдоты и легенды. Да и само оно уже давно было легендой. Лишь потом перебрался в Орвай, где хоть и не отклонялся от «генерального курса», но с интересом занимался с желающими копнуть глубже, одновременно бдительно присматривая, чтобы они не заигрались.
Робару поинтересовался, чем занимается курсант в данный момент, узнав, снова хитро прищурился и, улыбнувшись, погрозил пальцем. После чего «откланялся». Интересный человек, мастер Робару.
Остаток дня прошёл уже по привычной, накатанной колее с построениями, ужином и отбоем, после которого одни удалялись в мир сновидений, а у других открывалось «второе дыхание».
Кот снова намотал портянки. Сегодня в путь, полный «опасностей и приключений», искомых без веской на то причины и на собственную задницу, собрался не он один. Прямо перед ним, наспех накинув бушлат, выскользнул Торн. А внизу, он чуть не спрыгнул на ещё чью-то спину. Выругавшись, тихо окликнул впередиидущего.
- Улмар! Куда собрался, на ночь глядя?
- Пройдусь по заповедным тропам. Проспорил вчера Банго бутылку.
- Эх, и доходишься ты по своим тропам! Пергуду на радость, всем нам в уныние. Тебя просто выгонят, остальных сплющат в тонкий лист, или в струнку вытянут.
- Не переживай, я заколдованный! Скажи мне лучше что-нибудь ободряющее!
- На твоих похоронах будет играть военный оркестр...
- Скотина ты, Кот!
Кот покачал головой: не его одного возмущала лёгкость, с которой Улмар крепко подставлялся по пустячным поводам. Употребление спиртного в Академии каралось, для начала, нарядами вне очереди в хорошем количестве. Потом — дополнялось проживанием в карцере, и заканчивалось позорным изгнанием. Хуже было, если тебя ловили несущим спиртное на территорию, или в её пределах. Здесь уже было неважно: себе ты несёшь, или других морально разлагать. Пойманного с бутылкой, фляжкой, стаканом, в котором что-то булькалось, в конце-концов залитой и спрятанной грелкой, исключали моментально. Потому «несуны», почуяв затылком дыхание возглавляемого офицером патруля, разумно предпочитали быстро вылакать всё содержимое, и незаметно отшвырнуть пустую тару. За найденную рядом «полную» обычно «больнее» получалось, а лихость могли и оценить. Успевали, понятное дело не все, и не всегда. Всё равно таскали. И через дырку в заборе, в которую ещё и шастали просто в самоволку. И из тайных источников внутри «периметра». Осторожно и помаленьку. Но, Улмар создавал впечатление ухаря, которому ничего не стоит слетать за забор и притащить хоть цистерну. Или - человека, имеющего неисчерпаемую заначку прямо под лестницей. Везение его длилось уже непозволительно долго, на него уже неоднократно делали ставки, но его самого это, похоже, не смущало.
Спустившись на утоптанный снег, Кот хлопнул себя по лбу: «Дурында! Рука покалечена, можно было записаться и пропуск взять! И Торна на вшивость хотели проверить, перед ним надо было больше посветиться... куда он, интересно, полетел.» Он махнул рукой. Что будет, то будет. Маскируясь в тени и естественных складках местности, короткими перебежками (как и учили), Кот пробрался к зданию санчасти. Снег всё падал и падал, будто и весна не наступила. Взмыв на обшарпанное крыльцо, Кот вдавил кнопку звонка. Потом ещё, и ещё раз. Сейчас выскочит Вальда с криком: «Что тут растрезвонился, чудовище...»
- Что тут растрезвонился! Чудовище! Что застыл?
- Приветствую вас, мастер гранлейтенант! - Кот браво приветствовал старшего по званию, хотя оторопел основательно: вместо склонной к блуду флагмастера медслужбы Вальды Пуртак дверь открыла гранлейтенант того же ведомства Ирма Хардогу. Женщина обалденной красоты, жена наставника субполковника Хардогу, и в склонности к безобразиям ни с какой стороны не уличённая. Вляпался...
- Что у вас курсант?
- Травма руки, мастер гранлейтенант.
- Травма? Да ты что! У Вальды подлечиться собрался? - Хардогу скривилась в презрительной усмешке. - Проходи, показывай. У Вальды сынишка заболел.
Они прошли, Кот показал свою руку, проклиная всё на свете. Хотя, кто знает, где судьба усмехнётся над тобой в очередной раз? Гранлейтенант обработала рану, помучила расспросами, где он искалечился и почему не обратился сразу. Пугнула страшными статьями и параграфами, после чего устало вздохнула и посмотрела на Кота как на низшее, изначально задуманное несовершенным существо. Рождённое, чтобы озадачивать нормальных людей своими глупыми проблемами.
- Пропуск есть?
- Никак нет, - ответил Кот, украдкой любуясь гранлейтенантом: «Вот это женщина! Обалдеть!»
Взгляд Хардогу источал желание даже не пристрелить на месте, а растереть подошвой в полное ничтожество и субъект проблемы, и всякое о нём упоминание. Она достала жетон-пропуск и бросила его через стол Коту. После чего открыла журнал и замерла с занесённой над страницей ручкой:
- Сам понимаешь: нельзя теперь писать, что ты травмировался во время практических занятий. Что-же здесь теперь нарисовать?
Гранлейтенант вдруг стала похожа на девчонку, мучающуюся мыслью как нашкодить так, чтобы дольше помнили. На лице её отразились искренние муки творчества, потом озарение, и она быстро сделала запись в журнале.
- Вот! Прочитай и запомни!
Кот прочитал. Запомнил. Менее обидное запоминал. Военврач усекла мелькнувшие на лице Кота грязные желания на счёт её персоны и гаденько улыбнулась, поигрывая журналом:
- Прошнуровано и пропечатано. Исправлению не подлежит...
Она проводила его до двери и напутствовала:
- Остальным «покалеченным» передай, что не будет сегодня Вальды... Будете тут в дверь всю ночь скребушиться...
«Передам... Прямо вот встану на плацу и заору, на сколько глотки хватит... Чтобы все услышали...» Клуб «избранных», видимо, был больше, чем он ожидал... До плаца он не дошёл: сзади раздался до блевоты знакомый голос:
- Стоять! На месте – стой! Кругом!!
Ну, конечно, кто ещё, как не Вонючка… Спасибо тебе, Торн! Вонючка, не спеша, подошёл в сопровождении ещё двух парней из наряда. Кот приготовил жетон и внезапно чуть не расхохотался, возблагодарив Небеса и гранлейтенанта Ирму Хардогу, да целуют её мужчины в обе ягодицы, сколько ей угодно!
- Разрешите доложить! Курсант… - начал он было.
- Отставить! Не слепой! Вижу сам, что курсант Донгару по сугробам шастает. А, зачем? И кто разрешил? – майор смаковал процесс, не ожидая подвоха.
- Травма кисти руки, мастер майор, - вытянулся Кот и протянул жетон. - Возвращаюсь из санчасти.
- Что? Откуда? Может и запись в журнале есть?
- Так точно, мастер майор. Есть.
- И что-же там Пуртак тебе написала?
- Разрешите доложить, мастер майор! Флагмастер Пуртак отсутствует! Приём и регистрацию ведёт мастер гранлейтенант Хардогу. В журнале записано: «Травма кисти руки в результате пореза о сломанную пуговицу ширинки брюк»!
Стоявшие за спиной Пергуда курсанты скорчились в припадке смеха. Майор крутанулся назад — но те уже замерли как вкопанные по стойке «смирно».
- Ты что, охренел слегка, курсант? - просипел майор.
- Никак, нет! - Кот продолжал добивать Вонючку, надеясь на случай, который позволит раньше, чем сунется Пергуд, дойти до дневального и сделать соответствующую отметку в его журнале.
- Я ведь сейчас проверю, Донгару! - Пергуд был в ярости, Коту показалось, что даже снежинки замерли в воздухе: - И трындец тебе, если поиграть решил. Кругом! В расположение!! Шагом, марш!!!
В казарму Кот вернулся уже через «парадное», но почти бегом. Гордо показал жетон-пропуск дневальному, бросил на стол, кивнув на журнал. Тому объяснять ничего не нужно было: запись появилась моментально. Сопровождаемая одобрительным хмыканьем сделавшего её дневального. Кот скинул бушлат и уже не спеша пошёл меж кроватей. Если бы Торн ещё не вернулся, или уже спал, то Кот до него сегодня и не дошёл-бы. Однако, тот сидел на кровати, сунув под спину подушку, вытянув и свесив ноги в неуставных шлёпанцах. Играли в картишки с Банго, Улмаром, и ещё парой ребят. Горлышко откупоренной бутылки торчало меж подушкой и спинкой кровати.
- Котяра... - Торн отметил его присутствие, не отрывая глаз от карт: - Подлечил лапку? Как медики поживают? Как Пергуд? Стоит на страже?
Кот, не спрашивая, взял бутылку, чуть приложился. Поставил на место и без затей «стрельнул» Торну в челюсть. Торн увернулся, почти увернулся. Всё — равно слетел с кровати, но тут — же вскочил на ноги и отпрыгнул в проход. Сцепиться они не успели, не потому, что их бросились разнимать, а потому, что майор Пергуд прибыл собственной персоной. Пока он грохотал на лестнице и рявкал на сунувшегося с рапортом дневального - в казарме всех как ветром сдуло, исчезли и карты, и бутылка, и шлёпанцы. И на крик «подъём» все уже рванулись из-под одеял. Кроме Кота, который одетый сидел на кровати и просто сунул ногу назад, в снятый было сапог.
- Подъём!!! Стройся!!!
Что именно хотел проверить майор в этот раз, или просто приметил свет в плохо занавешенном окне, осталось неизвестным. Но намётанный глаз его сразу ухватился за разбитую губу Торна, и объяснение «стукнулся, когда с кровати рванулся» его не устроило. Так же быстро он узрел и ссадину на костяшках пальцев у Кота. Тот тоже промямлил что-то невнятное, чем привел Пергуда в ярость. Вонючка покраснел от злости и решимости найти хоть каких-то и хоть в чём-то виновных. И прямо сейчас. Посему он удалился в комнату отдыха, где обосновался за единственным столом, и куда курсантов по-одному начали вызывать. Выходили быстро. На вновь заданные вопросы Кот не добавил ничего. Торн, по-видимому, тоже. Но, по результатам собеседования, их обоих без объяснений спровадили в карцер. Выдачей кроватей озадачиваться никто не стал, пришлось устроиться прямо на деревянном полу.
- Поединок? - Кот глянул в сторону Торна.
- На спарринге не хочешь отработать? - ухмыльнулся тот. - Чего хоть попёр-то? За «лапку» обиделся?
- Пергуду ты стуканул?
- Мудило. То-есть, ты думаешь, что это я на вас стучу. Тогда, наверное, поединок. Но, преисподняя с тобой, опять готов обсудить вопрос на спарринге. С чего ты, вернее - «вы», взяли, что это моя работа? То, что я тоже после отбоя шастаю — не тебе одному до Вальды шляться. А то, что вас хватают после этого — совпадение. Хотя, есть у меня соображения на тот счёт.
- Зачем ты возле Вонючки каждый день крутишься?
- Встать и отчитаться? - лениво протянул Торн. - Во-первых: не каждый. Во-вторых: майор Кунтаро Пергуд мой двоюродный дядя. Можешь проверить, если хочешь. Мне с ним парой слов перекинуться нельзя?
Кот почувствовал себя изрядным дураком:
- Ну, если так...
- Уже извинил. Когда у нас занятие по рукопашной?
- К ближайшему нас могут и не выпустить. Рукопашная, как и физподготовка, как говорят отцы-командиры, относится к дисциплинам неприоритетным, и легко навёрстываемым тяжёлой физической работой в нарядах.
- Наряд? На каком основании? Ты в чём-то сознался? Я — тоже «нет». Если только кто-то рапорт напишет о наших танцах.
- Ну! А какие, говоришь, у тебя соображения?
- Нет уж! Подождём, - хохотнул Торн. - Ты лучше тумаки огребать готовься...
Они умудрились даже немного подремать. Загрохотали ключи, открылась дверь, но вместо того, чтобы выводить на рапорт, дежурные офицеры их быстро «сдали с рук на руки», после чего, снова заперли. Время тянулось, за окном уже давно рассвело, а по их души никто больше не приходил. Вдобавок, оба оказались без часов. Посетить карцер им ещё не доводилось, но оба понимали, что происходящее «неправильно». Кот озадаченно покружил по тесному помещению, и первым озвучил крамольную мысль:
- Слушай, может про нас забыли?
Сидевший на полу Торн покачал головой:
- Такого не может быть! Но, похоже, что это так!
Когда за окном начало смеркаться, и Торн совсем уж собрался было стукнуть в дверь, снова загрохотали ключи. Ни говоря ни слова, их по-очереди вывели в туалет, сменили питьевую воду в бачке и дали пол-буханки хлеба. Когда их снова заперли, ничего не объясняя, обоим стало не по-себе. Продержав весь день в неведении, их, окончательно сбитых с толку, «отконвоировали» в кабинет к наставнику субполковнику Гонту. Тот был озабочен и, кажется, оторван от более важных дел. Гонт, перед которым они стояли вытянувшись в струнку, выдержал паузу и, окинув обоих взглядом, спросил:
- Прониклись?
Оба, хоть и собирались отпираться и «не понимать», за что их Пергуд поволок в «застенки», слаженно ответили «так точно». Гонт ещё раз внимательно их осмотрел.
- Вот и хорошо. Нет времени разбираться с вашим мальчишеством. В Пантаре мятеж. Благодарите Небо, что Пергуд сунул вас в карцер ДО того, как объявили боевую тревогу...
В казарму притопали перед построением на ужин. Кот обратил внимание на какую-то тишину и подавленность. Объяснить такую атмосферу известием о мятеже было трудно: людей, избравших карьеру военного, известие о начале боевых действий если и не приводит в восторг, то уж никак и не повергает в уныние. Дело было в чём-то другом. Он присел к Канно:
- Ну, и что у нас плохого?
- Улмара из петли достали. Успели. Так, что, не так всё и плохо, - Канно был растерян.
- Ничего не понял...
- А, вот, я теперь понял всё! - к ним подсел Торн, - Это Улмар стучал Пергуду. Попался скорее всего на проносе спиртного. И предложил ему майор нелёгкий выбор. Стучать, или проваливать. Вот и стал парень постукивать, а нам винцо невозбранно таскать. А, после вчерашнего Кошачьего концерта Пергуд стал требовать написать на нас с Котярой донос. И переусердствовал... Загнал его в безысходность!
- Так и есть, - буркнул Канно.
- Слабак! Да ещё удавиться решил! Ножом, что-ли, не мог? - Торн стукнул кулаком по ладони, посмотрел на Кота, - Кстати, Пергуд меня на равных с тобой взгрел-бы!
Кот посмотрел на Торна, и задумчиво почесал в затылке: странные у них отношения с дядей. И когда он успел стать таким циником? Или родился уже таким? Скоро может сравняться с мастером Вало, или капралом из похоронной команды, про которого Вало рассказывал, смакуя историю и похохатывая. Во время последней заварушки на границе с Эндором, где Вало тоже поучаствовал, решили парни «проведать» деревеньку у самой границы (вот прямо за полем — Эндор). Погрузились в пару БТРов, и нарвалась на взвод «тарантулов», кативших вдоль границы с той стороны. Те им и накидали прямо «оттуда», через поле, границу не пересекая - перемирие ещё не подписали, но у тех, и у этих был приказ границу не пересекать. Стреляли когда-нибудь картечью по банкам с тушёнкой? Это броня на «тарантуле» как бумага, а вот орудие чуть поменьше «стрелецкого» будет. Подсчитали жетоны. Шестнадцать погибших. По списочному составу — совпало. А когда начали раскладывать по гробам то, что оттуда привезли — рук оказалось тридцать три. И капрал, посмеиваясь, просто положил лишнее в один из гробов. Дескать, повезло парню: лишняя рука никогда не помешает...
Разговоры за ужином, естественно, были только о Пантарском мятеже. Со смешками и издевками. Мятеж, хоть он и случился прямо под боком, назвать «мятежом» поначалу было трудно. Это в Бангоре быстро начиналась хоть и привычная, но кровавая заварушка. С последующим переползанием на территорию соседнего Княжества Эндор и столкновениями с частями регулярной эндорской армии. Довольно частые Пантарские «мятежи» сводились обычно к сбору окрестного населения на площадях столицы и нескольких крохотных городов, брани в адрес «всех и вся», метанию ритуальных топоров в деревянные двери и фасады, украшенные имперской символикой и подачей экипажа наместнику с семейством, чтобы довезти их до границы. Всё это при массовом, но умеренном возлиянии в течении нескольких дней. Были и случаи «из ряда вон», когда возлияние переходило в неумеренное. Заведения с символикой разносили вдребезги, а наместника до границы выносили на пинках. Но, это были исключения. Раскачать сидевших по сытым-пьяным хуторам и деревням пантарцев не на бузу, а на серьёзное кровопролитие было трудно, а городов с их многочисленным «горючим материалом» не было. Да и поводов, если честно, не было: во многом это было государство в государстве, с развитым самоуправлением и во многом символическим постом наместника.
Тем не менее, в этот раз кому-то это удалось: события пошли совсем не по привычному сценарию. Уже на второй день объявилось «правительство национального доверия». Не размениваясь на мелочи, оно объявило о провозглашении независимости. Спонтанно-организованно началась запись в «народную армию» с выдачей на руки оружия и «подъёмных». Охотничьего оружия здесь в каждом доме было не по одному стволу, но сейчас по рукам загуляло боевое. Новенькое, в смазке. Дальше — больше: наместник был убит в своей резиденции, которую потом разграбили и сожгли. Семью погибшего отбили и вывезли кто-то из местных. Начались погромы госучреждений и убийства некстати оказавшихся под рукой имперских чиновников. Словно мятежники сами рубили все возможные пути отхода на-попятную. Пресечь беспорядки быстро и вначале никакой возможности не было: на территории взбунтовавшейся провинции армейские части не располагались, в соответствии с каким-то пунктом древнего вассального соглашения. Несущие нелёгкую службу на необжитом, скалистом и обледенелом побережье «погранцы» в расчёт ни одной из сторон всерьёз не принимались. Кстати, сами пантарцы срочную службу в армии проходили почти все. Пройти это испытание считалось достойным мужчины.
Прозевавший предпосылки к такому безобразию Департамент Имперской Безопасности запоздало суетился и невнятно блеял в ответ на задаваемые вопросы. Тогда-то и встали во весь рост армейцы, готовые взять инициативу в свои руки и навести порядок. Хотя, у командиров частей, расквартированных в прилегающем округе, не было никакого опыта в подобных мероприятиях. Но, видимо боевая слава «бангорцев-эндорцев» покоя не давала многим. Наводить порядок отправились под развёрнутыми знамёнами и чуть-ли не с музыкой. Тут и грянуло «по-настоящему».
Ушедшая за пограничную реку Холодную бронеколонна была разбита прямо на марше. Быстро, страшно и непонятно. Уцелевшие ничего не могли связно объяснить. Бронеры и транспортёры взрывались сразу, загорались, просто останавливались. Началась паника. Пытавшиеся спастись экипажи и десантников расстреливали пулемётчики и снайпера, а убежавших - перед мостом накрыли из миномётов. Брошенную и подбитую технику мятежники поволокли в тыл, обозначив намерение её использовать. Заваруха затевалась серьёзная и непривычно кровавая. Скверная погода начисто исключала применение авиации. Чтобы выбить ставшие внезапно неприятельскими бронеры, кто – то умный, посвящённый в секретные разработки и поставки, предложил использовать новейшие гранатомёты с бронебойными выстрелами. Однако посланная на окружной арсенал команда вместо желаемого обнаружила лишь факт его пропажи. И, вообще, выявила массу интересного, в основном по линии Департамента Безопасности. Предварительный отчёт о сокрушительном действии новейшего оружия можно было писать прямо сейчас, дополняя его описаниями и зарисовками сгоревшей техники из разгромленной колонны, с упоминанием, что отсуствие защитных масок и очков, необходимых, по мнению некоторых для безопасной стрельбы, мало кого остановило. Одновременно можно было составлять формальные протоколы допросов служащих арсенала – тех можно было вздёргивать, не допрашивая, настолько всё было очевидно.
Оставшиеся в живых из командования округа пребывали в состоянии лёгкой истерики, когда на лётную полосу рядом с расположенным на окраине города зданием штаба, несмотря на пургу, лихо сел скоростной, шестиместный «тайфун». В котором, «сделав крюк» и посетив столицу, прибыл наделённый неограниченными полномочиями генерал Хисмар, известный ныне всем как «Седой Лис». Полтора десятка лет назад, пока не поседел, но уже давно прославился — просто «Лис». Или, с добавлением «степной», «туртайский», «бангорский», в зависимости от местности, где Хисмар в очередной раз проявил свой полководческий талант. Возможность это проделать в очередной раз ему предоставляли с завидной регулярностью: в мирное время генерал обычно пребывал в забвении, но при возникновении кризисной ситуации его сдёргивали с места как пожарную команду. Вот и сейчас, генерал совсем уж было собрался на заслуженный отдых, когда о нём снова вспомнили. За свои неоспоримые заслуги генералу Хисмару уже давно полагалось быть даже не грангенералом, а полным маршалом. Только вот вследствие привычки называть белое — белым, черное — черным, а дураков и мерзавцев — дураками и мерзавцами, да ещё вспыльчивого характера, в отставку он мог выйти и гранполковником. Впрочем, вспыльчивость его заканчивалась, как только дело принимало серьёзный оборот, уступая место хладнокровию и расчёту. Молниеносно наказанных, а то и разжалованных за проявленные халатность, неспособность и неумение меньше от этого не становилось. Это, кстати, тоже было знаменитой «Лисьей повадкой»: моментально разобраться с окружающими людьми. Выделить толковых, знающих обстановку и необходимых ему для предстоящей работы, и с громом-молниями разогнать всех остальных. Собственно, это и происходило первые часы его присутствия в штабе округа, когда одним его обитателям потребовалось успокоительное, другим — конвоиры. Трясло и знобило, казалось, само старинной постройки помпезное здание. Ситуацию усугубляло и то, что вместе с генералом, помимо двух его адъютантов, прибыли трое «безопасников» из столичного Департамента, один из которых и пилотировал самолёт. От того, что они, хоть и затеяли общение с безопасниками местными, но кто-то из них постоянно находился в штабе округа, пока никого ни о чём не спрашивали, а только присматривались и приглядывались, многим становилось нехорошо. Совсем уж невыносимо стало, когда первыми к ним, в качестве разминки, на растерзание угодили служащие злополучного арсенала, и из-за плохо прикрытых дверей раздались звонкие оплеухи и затрещины.
Вникнув в ситуацию, отсортировав и разметелив, Хисмар засучил рукава, и взялся за работу. Осознание того, что прежнее командование умудрилось разом, бездарно «спалить» почти все расквартированные здесь боеспособные (если так можно сказать о частях расквартированных в ещё вчера глубоком и спокойном тылу) подразделения, понеся «разгромные» потери в личном составе и потеряв, а то и оставив неприятелю горы техники, многих заставило бы схватиться за голову. Но, не Седого Лиса, хотя у того и был приказ «разобраться» с мятежниками в кратчайшие сроки. В которые не укладывались, затевая переброску частей, самые боеспособные (действительно боеспособные, с командирами и наёмниками, понюхавшими пороха) из которых, сейчас находились в Бангоре и на границе с Эндором: заварушку почему-то ожидали там. Именно туда стягивали всё лучшее с этой части Империи.
Мятеж следовало давить немедленно — если ламрийцы пока смотрели на происходящее с непроницаемыми лицами, не делая скоропалительных заявлений и ожидая дальнейшего развития событий, то кое-кто в Турсонге (ожидаемо и понятно) и Алтаране (эти-то куда: сами уже подыхают потихоньку) завели разговор о праве Пантара на самоопределение и о признании его независимости. Генерала Хисмара постоянно теребили из столицы, требуя действий решительных и немедленных. Облегчало задачу то, что по некоторым сведениям мятежники решили не заниматься партизанщиной и вязкой обороной крупных населённых пунктов, а поиграть в полноценную войну по всем правилам. С боевыми действиями «в чистом поле». Впрочем, с собираемым сейчас с миру по нитке разношёрстным воинством Седого Лиса они могли потягаться. Но, обороняясь, они были-бы в явном выигрыше. Вопросов по действиям, которые предпринимали мятежники, становилось всё больше и больше. Но, это уже было по части Департамента Безопасности. Кстати, его сотрудники, хоть и запоздало, но достигли некоторых успехов, кого-то выявив и что-то распутав.
Переброску войск уже начали, но первое время предстояло справляться тем, что ещё оставалось под рукой. Естественно, мимо Орвайской Бронеакадемии, с её огромной учебной базой, мастер Хисмар просто так пройти не смог-бы и при куда-лучшем раскладе...
***
…Инженер-технолог третьей категории Александр Николаевич... впрочем, можно просто Сашка, с прискуливанием потянулся, стоя посередине кухни. Вынул из ящика свой любимый, персональный нож, отошёл к окну и метнул его в висящую на противоположной стене разделочную доску. Чанк! Кухня была хоть и не «хрущёвская», всё равно получилось почти в упор. Но поднятию настроения поспособствовало. Сашка на секунду замер. Тишина.
Родители уехали в деревню к друзьям. Закрывать дачный сезон. Выслушав вчера об их намерении, Саша ухмыльнулся, дескать - поздновато: «октябрь уж наступил - уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей.» Отец посмеялся в ответ, мол, надо и проставиться в конце-концов за то, что кое-кому помогли в трудоустройстве. Сашка снова усмехнулся, покачал головой и заметил, что по результатам отработанной пары месяцев с копейками – ещё спорный вопрос, кто кому проставляться должен. Начать с того, что роль благодетеля свелась к тому, что он выписал разовый пропуск на территорию завода и звякнул кадровику, чтобы тот не делал больших глаз, когда к нему припрётся малый. Устроиться на завод было великой проблемой. Всякому, сунувшемуся в кадры, шаблонно говорили: «нет, не требуются». Однако, если появлялась возможность попасть «за забор», и подойти к кадровикам производств, результат был уже другим.
У кадровика действительно выяснилось, что инженеры, в том числе и молодые заводу требуются. Кадровик, родись он на пару столетий раньше, сделал-бы блистательную карьеру вербовщика боевого мяса не только для армий великих Наполеонов-Фридрихов, но и просто для дел заведомо гиблых и совершенно безнадёжных. Подобно бессмертному Остапу Ибрагимовичу, он развернул удивительные дали и тут же раскрасил их в голубой и розовый цвета. Новое производство. Цех с новейшим оборудованием. Высокая зарплата. Перспективы карьерного роста. Всякое такое... Причём, всё аргументировано с цифрами и выкладками. И, Санька повёлся. Ох, повёлся...
Начальник цеха и начальник бюро в котором Сашке предстояло работать - на ласки и обещания были куда более скупы и внимательно к нему присматривались. Допросив, похоже, остались довольны. Предупредили напоследок, что выдерживают тут не все и потому — текучка у них изрядная. А, у соседей-сборщиков, вообще, на порядок выше (несколько встреченных по-пути знакомых хмыкнули и добавили, что люди там просто вешаются как в переносном, так и в прямом смысле слова). Закончить можно тем, что когда уже решился и дав согласие начал оформляться - вдруг набежал у проходной на институтского одногруппника. И когда сказал ему куда устроился, тот восторженно на него посмотрел (наверное, так молодые японские пилоты смотрели на своих ровесников, получивших приглашение стать камикадзе), покрутил головой и сказал, ободряюще хлопнув по плечу: «Ave Caesar, imperator, morituri te salutant.» («Славься, Цезарь, император, идущие на смерть приветствуют тебя.» - приветствие римских гладиаторов, обращённое к императору.)
Истина, как обычно, оказалась где-то посередине. С одной стороны — головокружительная карьера в кратчайшие сроки здесь, понятное дело, не светила. Светила ежедневная кропотливая, трудная и ответственная работа, с частыми форс-мажорами, за которую неплохо платили. С другой, хотя, начальник бюро и повёл его на сборку, знакомиться с конвейером и «прикованным» нему персоналом, со словами: «пойдём, посмотришь сам этого людоеда», ничего откровенно людоедского он там не увидел. Андрей, инженер из его бюро, тоже был не столь категоричен. Он пожал плечами, и сказал, что происходящее здесь больше напоминает сюрреалистическую картину, как если-бы японцы вместо Пёрл-Харбор разбомбили сумасшедший дом таких-же размеров. А отражать атаку и одновременно ликвидировать её последствия бросили ГУЛАГовский лагерь.
Сложности проистекали в основном от того, что производство строили и готовили для одного, а заниматься в срочном порядке приходилось совсем другим. Изначально всё задумывалось под выпуск бешеного количества двигателей для автопоездов, спроектированных автопромовскими конструкторами в последних припадках позднесовковой гигантомании. Для нужд сельского хозяйства. Оснащённые этими последними словами техники труженики полей должны были наконец-то догнать и перегнать клятую Канзасщину и Оклахомщину в производстве хоть чего-нибудь съедобного, кроме хрена, по ращению и забиванию которого мы уже давно были впереди планеты всей. Был отстроен, по-сути, ещё один завод. Естественно – «гигант», плохо приспособленный к производству чего-либо другого. Зато - с помпезным административным зданием. В котором была спланирована даже гостиница для размещения командированных с просторов Родины покупателей. Да, только пока проектировали двигатель (похожий на ухудшенную конструкторским полётом мысли и пожеланиями военпредов копию мотора, стоявшего на младших братьях БАМовских «магирусов»), пока его испытывали и строили завод - успел рухнуть СССР. Поскольку вся система рухнула вместе с ним одномоментно и безоговорочно, то и потребности сельского хозяйства в столь громадном количестве автопоездов аннулировались, и куда девать такое количество моторов было, мягко говоря, непонятно. Вот и приходилось срочно искать, чем загрузить созданные мощности. Сломя голову набирать заказы и шустро ставить их в производство. Со всеми вытекающими отсюда судорожными метаниями, хаосом и неразберихой. Вдобавок, свою лепту в процесс жаждали внести все заводские управления и начальники. Одним словом — было весело.
Впрочем, даже если бы маразматиный позднесоветский маховик и продолжал крутиться, проблемы всё-равно были бы. Потому, что уже после десятилетий напряжённого труда, победных реляций, увесистых авторитетных заключений и строительства заводов, момент истины всё-таки настал. И супертаратайка из уже промышленной партии, выведенная в среду обитания, то есть съехавшая с асфальта в подраскисшее поле к комбайну, эпично закопалась передними колесами по самые ступицы. Тяжеловата на «морду» машинёшка получилась. И предназначавшийся для неё дизель в срочном порядке облегчили, оттяпав два цилиндра из шести. Но, полегчавший после такого мероприятия мотор жутко вибрировал, и водители говорили о стойком его желании выпрыгнуть из-под капота и убежать впереди машины. Вдобавок, теперь грузовик мог возить только сам себя, без прицепа и без груза. Тогда для сохранения мощности дизель оснастили турбонаддувом. Вибрации, в конце-концов, тоже победили. В итоге изделие обновилось чуть-ли не на половину, и срочное освоение новых деталей, многие из которых рисовались в спешке и кривыми руками, дурдома добавляло несказанно.
Сашка прошёлся по пустой квартире. Родители уехали и обещали быть только вечером. Самому предстояло весь день посвятить делам, откладываемых в долгий ящик и накопившихся там в изрядном количестве. И мотаться по всему городу. Завтрак решено было сделать плотным. Саша глянул в холодильник, подумал, и решил себя побаловать. Вдобавок, матушка вчера попеняла, что помидора портится со страшной силой -отец приволок несколько ящиков, доставшихся на халяву, уже на излёте помидорного сезона. Состряпать яичницу может каждый. Это просто и даже «тупо» — разогрел сковородку, плеснул масла, разбил яйца. Если последнее яйцо оказалось тухлым, то всё выбрасываем. Потом отмываем сковороду и снова переходим к пункту «раз». Если всё подгорело, то либо давимся, либо... снова в начало программы. Приготовить из имеющегося под рукой нечто более сложное, да ещё вызывающее слюноотделение у присутствующих, дано уже не всякому.
Сашка вынул из доски нож и снял её с крючка. Вскоре на сковороде уже жарились лук и сладкий перец, на доске ждали своей очереди нарезанные сосиски и помидоры, а в миске были взболтаны яйца. Праздник живота. Которого пока нет. Да, и не надо. Как только он переместил яичницу со сковородки - на внушительных размеров тарелку, сел за стол и взял в руки вилку - зазвонил телефон. «И вам, тоже, приятного аппетита!» - подумал Саша, вставая. Звонил дружок Николай, с которым виделись всё реже и реже, хоть всего год назад Саша был у него свидетелем на свадьбе. Звонил Николай не затем, чтобы пожелать приятного аппетита - он собирался пригласить Сашку на «сабантуйчик», намечаемый вечером у Галки. По случаю её дня рождения. И должна была к ней заявиться подруга, внезапно объявившаяся. Одинокая. И, видимо, красивая. Ещё должны были быть сам Колян с женой, ещё одна семейная пара, и Вовчик, которого Галка недавно назвала своим женихом. Интересно, Вовка в курсе? По каким-то причинам Галка и отказать подружке в присутствии не могла, и, видимо, Вовику её «одинокую» показывать боялась смертельно. История, старая как мир. Сашка на секунду задумался:
- Нет. Не получится! Как, хоть, звать подругу?
- Ксюша...
- Юбочка и сплюша? Действительно - хороша собой?
- Саня! Неотразима! Эх! Такой стрижик...
- Почему «стрижик»? - спросил Саша, подумав, что неужели и вправду нет «такого мужа, который не мечтал бы хоть на час стать холостяком», и вовремя удержавшись, и не сказав: «Слюни подбери. На-фига женился?»
- Стрижка у неё короткая. Что, скажу я вам, только подчёркивает всё остальное. Что молчишь? Приедешь? Ты ведь разбежался с Натали?
- Можно сказать, что «да». Только - нет, не получится. Сегодня занят весь день и весь вечер.
- Отложи.
- Уже некуда, и так до последнего откладывал.
- Смотри, упустишь счастье, - расхохотался Колька: - Придётся назад к Наташке на коленях ползти.
- Не придётся, - хмыкнул Саша.
С Наташкой, учившейся с ним на одном потоке, Саня схлестнулся, когда делал дипломный проект. Они и схлестнулись-то на почве диплома: темы проектов оказались схожими. Зашёл к ней глянуть расчёты. Глянул... Наташка, ничего, такая... Удивительно: работа тоже спорилась, дипломы они сделали и защитили одними из первых. А ещё Наташа оказалась девушкой с причудами - всякий раз, когда он принимался стягивать трусики с аппетитных круглых ягодиц, она легонько толкала его в грудь ладонями со словами: «Санечка, у меня же парень в армии…» Её колени были «рубиконом», за которым кончались угрызения совести, и начиналась безудержная страсть. Наташа, очевидно, следовала спорному утверждению «не согрешишь – не покаешься». Однажды, правда, барьер не был преодолён: когда Саша уже потянул Наташкину «недельку» вниз - в дверном замке загрохотали ключи. Матушка приболела и вернулась с работы. Сашке показалось, что она слезу пустила от умиления: «дети» сидели порознь, с калькуляторами в руках, а диван, навидавшийся всякого за последние месяцы, был завален чертежами, диаграммами и черновиками.
А, в другой раз - «парень в армии» оказался усланным «на заработки». Наташкины родичи тогда уехали на выходные поправлять здоровье в санаторий, Санька притащил литровую бутылягу венгерского вермута «Кармен», и они с Натахой здорово к ней приложились. Вино было вкусное, но очень уж приторное, а на дне бутылки перекатывались коричневые кристаллики сахара. И губы у пьяненькой Наташки тогда тоже были слаще обычного. Сашка после этого спросил про «парня в армии-на заработках» Верочку, хорошо знавшую Наташу. В армию подгребали в любом возрасте, стоило только зазеваться, но... то там, то сям. Непостоянство какое-то получалось. Та переспросила: «чего-чего?» И махнув рукой, промурлыкала под нос: «должна быть в каждой женщине какая-то загадка». Сама Верочка в «загадки» не играла, в облаках не витала и прочно стояла на земле обоими ногами. Наверное, поэтому из института и с вечеринок её забирали на оранжевом «опель-сенаторе». Через месяц после сдачи дипломов у них с Наташей всё затухло. Как-то, само по-себе. Встречались всё реже и реже. Потом расстались легко и без обид. Может, ещё и потому, что оба были вполне взрослые люди. Оба понимали, что «спать» и «просыпаться» - это «две большие разницы».
Саша вымыл посуду и сложил в верхний шкаф кухонного гарнитура. Заглянул в нижний - там стояла ещё одна заначенная «Кармен». Меняются времена, и, похоже, к лучшему — весь прошлый год прошёл под знаком спирта «Роял». Пик потребления его пришёлся на военные сборы, после которых их произвели в лейтенантов запаса. Дьявольское зелье, разлитое в страховидные ёмкости зелёного стекла. На глазок оно смешивалось с родниковой водой, переливалось в армейские фляжки, и в этом-же родничке охлаждалось до кондиции. Кто-то умный рассказал, как собственными глазами видел бумагу, где было написано, что данная жидкость предназначена для разжигания каминов. Оно, конечно, понятно, что хоть водка, хоть пулемёт – лишь бы с ног валило, но на секунду все задумались. Потом, кто-то не менее умный, отпарировал выпад, со знанием дела объяснив, что так делается, чтобы проще было протащить через таможню. И протянул кружку первым: «А, хоть и для разжигания, никто ещё не умер…» В натуре, прямо как у Арканарского отца Кабани: «Горючая вода! Для растопки костров и проведения весёлых фокусов!» Только костры мы и так разводить умеем, а, что до весёлых фокусов… Сняв пробу, «таможня дала добро». Процесс распития «королевского» спиртяги романтично назывался «ударить по клавишам». И, как сказал один парень, говоривший редко, но смачно: «Нажрались мы ентого «роялю» и порхали меж деревьев весёлыми бабочками!»
Господа офицеры, выбравшись «на волю», от них, мягко говоря, не отставали. Но меж деревьев и палаток старались не порхать. Мудро держались возле небольшого административного домика. Разумно: кирпичные стены, если на них опираться, крепче брезентовых. А для того, чтобы найти входную дверь, достаточно обойти здание по периметру не более одного раза в любую сторону. Вокруг сосны можно проплутать всю ночь.
А днём их таскали на полигоны и стрельбища. Да ещё и оружие в руки давали. Чудесным образом всё обошлось — Господь благоволит дуракам и пъяницам. Ни одного ЧП, ни одного сорванного занятия, и утром все были вменяемы в большинстве своём. Месяц пролетел – заметить не успели. А сборы ещё за год до ихних были безобразно скомканы. Потому, что выпали на ГКЧП. Ну, или ГКЧП выпало на них. Приехавшие туда парни во вкус войти не успели, как их построили и объявили, что в стране наводится порядок, и засевшая в Белом Доме банда вот-вот будет арестована. Обалдев, все разбрелись по палаткам. Через два дня им объявили, что порядок наведён, и банда, засевшая в Кремле, арестована… Обалдели окончательно. Всех посадили в грузовики и повезли назад, в город.
Такая вот диспозиция: если банда, то либо в Кремле, либо в Белом Доме. Однозначно.
События, разыгравшиеся в Первопрестольной несколько дней назад, с кровушкой на асфальте и красочной пальбой из танков в прямом эфире, диспозицию эту только подтвердили. На весь мир позорище было. Прискорбно, но все эти шаманские танцы с бубнами, заклинаниями, чемоданами компромата и разномастными знамёнами - лозунгами сводились к вопросу «кто будет доить эту корову дальше». Бригада нынешних доильщиков «статус кво» удержала. Как и в своё время на Сенатской площади под пушечным огнём погибли люди, и ни одного «барчука». Пока дураков, идеалистов и жаждущих зрелищ ротозеев штабелировали из пушек и пулемётов (хорошо, хоть «подневольных» не оказалось, которых бы силком на площадь строем вывели), затеявшие смуту вожди суетились и выторговывали себе пощаду, жизнь, неприкосновенность. И, ненадолго задержавшись в казематах, вернулись в полную приятностей жизнь. Да-а-а-а. Сказал – же в своё время фельдмаршал Кутузов: «Чтобы спасти Россию, нужно сжечь Москву!»
А, может, действительно послать всех и всё? Завалиться к Коляну, познакомиться с Оксанкой этой. Нет, не прокатит: в пять вечера он должен помочь двоюродной сестрёнке и её мужу разобрать вещи на пустующей ныне квартире бабушки. Квартиру решили продать, и нужно было посмотреть, что ещё оттуда можно забрать на память, а остальное вынести на свалку. Кидануть Ленку с Борькой он просто не мог. Даже не потому, что студентом подрабатывал на складе фирмы, где работал Борис. Просто он обещал. И провозятся они там...
Когда он всласть набегался и понаставил «птиц» в списке запланированных дел — глянул на часы. С одной стороны — он был на другом конце города, с другой — времени ещё было, хоть отбавляй. Ещё раз, помявшись на предмет дня рождения Галки, он решительно направился к ближайшей остановке. После нескольких пересадок Саша преодолел финальный отрезок пути на «луноходе» - древнем, незабываемо брякающем и булькающем ЛиАЗе, поголовье которых изрядно сократилось и было замещено «МАНами» неизвестно какого по счёту «хэнда». Наверняка — ровесниками. К ним ещё таскали запчасти, за ними смотрели, в отличии от откровенно убиваемых жёлтых «икарусов», которые рассыпались на глазах, чадили и грохотали как взлетающие «шаттлы». Саша решил прогуляться и, проехав до конечной остановки, не спеша пошёл к дому.
Всё тут было знакомо. Цепкая детская память схватывала события самые разные, но в основном – яркие. Вот здесь стояли сараи, однажды ночью дотла сгоревшие. Неудивительно. Потому, что были деревянные, и в каждой второй каморке стоял мопед с парой канистр бензина. И в тех гаражах тоже была жуткая затея с огоньком. Летним вечером, не переживший измены жены муж, по-пьянке облил себя бензином и чиркнул спичкой, когда собралась приличная толпа. Это ему жизнь и спасло – повалили, закидали пиджаками, потушили. Отделался тяжёлыми ожогами. Тушившему его отцу куртку тогда прожгло. Вон в том гараже собирались парни в узких джинсах, с волосами до плеч, и лабали на электрогитарах. И ворота его были расписаны авангардистскими кругами и разводами. В этом проживал настоящий «виллис», а у того подъезда всегда стояла «эмка», которую почему-то величали «штирлицем». В тот дворик однажды было целое паломничество: году в восьмидесятом туда заехал тёмно-синий «датсун». Размером с «ижик». И тоже – «комби» (слово «хэтчбэк» тогда мало кто знал). Только в салоне у него (о, чудо техники!), там, где у наших лучших в мире «жиг» и «москвичей» торчали вертушки-поводки управления печкой - виднелся чуть выпуклый экран телевизора.
Машин на улицах, вообще, было немного, а зимой – и того меньше. В хоккей гоняли на проезжей части. Светло от фонарей, снег утоптанный и укатанный колёсами, раз в четверть часа кто-нибудь проедет. На этой площадке перед трёхэтажкой тоже любили шайбу гонять, здесь было просторнее. Здесь его одноклассник Гоша как-то вечером, показал свой могучий кистевой бросок. Показанный днём ранее, на тренировке в хоккейной секции, могучий щелчок былинно не удался. Гоша вылетел на приличной скорости от синей линии к оказавшейся бесхозной шайбе и замахнулся так, что крюк клюшки взмыл в поднебесье. Стоявший на воротах Санька испытал сиюминутное постыдное желание убежать и спрятаться за ворота. Но, Гоша просто не попал по шайбе и грохнулся в рост, так, что лёд под коньками содрогнулся. А, тут они всей компанией ещё шли не спеша по дороге, когда Игорь, жаждущий реабилитироваться, на спор (доброшу – не доброшу) с приличной дистанции метнул шайбу к дому. Пожалуй, это был лучший бросок в его жизни. Не то слово – добросил. Шайба взмыла, и в сгущавшихся сумерках вдруг все отчётливо увидели её на фоне освещённого изнутри окна первого этажа. Видя, как уверенно она в него попёрла - дружно и одновременно всей толпой развернулись на стовосемьдесят градусов и также не спеша пошли назад, ожидая услышать сзади нечто. Но, вместо звона стекла, услышали глухой удар и дребезжание оконных створок – случилось чудо: шайба угодила в переплёт окна. Влепить так умышленно с одного раза, в темноте и с ходу не смог бы наверное даже никто из великих хоккейных бомбардиров. Они свернули за угол магазина. Было слышно, как хлопнула дверь подъезда и как сквернословит хозяин квартиры. Наверное, ещё и грозил кулаком в сторону освещённых улиц, и тёмных переулков. Когда подпружиненная дверь вторично хлопнула, всех вдруг пробило на безудержный, истеричный смех. От которого сгибались пополам и валились в сугробы. Потом кто-то посмелее сходил и нашёл шайбу. Её сначала - хотели сохранить как сувенир, но потом где-то потеряли. Было им тогда лет по одинннадцать. Играли попеременно, то в футбольной, то в хоккейной секции. У Саши дома так и лежали с той поры старенькие, потёртые вратарские перчатки. С олимпийской символикой на красных нашивках у основания больших пальцев.
Дом Культуры местного завода. В необъятном фойе здесь по субботам и воскресениям устраивали дискотеки. Можно было сходить себя показать, других посмотреть. Потискаться, пообниматься. Хлопнуть раз-другой кого-нибудь по морде. Получить самому. Иногда — и то, и другое в течении одного вечера. Без излишней жестокости и кровавой вендетты до седьмого колена. Поножовщина здесь считалась чем-то из ряда вон. В конце-концов, отдохнуть пришли. Только, тогда и время было другое. И шприцы пригоршнями в ближайших кустах не валялись.
Улица имени одного из директоров «районообразующего» предприятия. С одной стороны — обычные кирпичные хрущёвки-пятиэтажки. С другой стороны — кирпичные дома той-же высоты, только этажей в них четыре. При попадании внутрь наблюдались двойные входные двери, трёхметровые потолки, изолированные независимо от количества комнаты, и кухни, в которых терялась мебель. Во дворах уютно прятался небольшой гаражный массив. Дома назывались «ИТээРовскими», типа, жили там инженерно-технические работники завода. Хотя, правильнее дома было назвать «директорскими». Директор, в честь которого и назвали улицу, естественно жил здесь. И его ближайшие родственники, по странному совпадению — тоже. Тем не менее, на его похоронах народу собралось немеряно, и соболезновали искренне: взяло верх то хорошее, что он сделал.
Вот это – их старый дом, их бывшая квартира, где уже несколько лет живут другие люди. На месте вот этой пятиэтажки раньше стояли два барака, в одном из которых жила Гошина семья. В один прекрасный день торцевая стена барака отошла под крышей примерно на метр и обозначила намерение облокотиться на соседнее здание. Бараки после этого наконец-то расселили и разобрали. И последние три года Гоша в школу ездил на автобусе. Зато жил в новенькой девятиэтажке с лифтом и мусоропроводом (лифт, вскоре, загадили до невозможности, а из мусоропровода воняло так, точно туда трупы сбрасывали), и была у него собственная комната. Впрочем, ездили уже многие: народ постепенно перебирался в новостройки. Александру в этом отношении повезло (или — наоборот, не везло): когда сами переехали, он был уже на втором курсе института.
Школа. Как сказал один первоклассник: «На десять лет! За что!!!» Отдельная песня. Особенно физкультура с бесконечным бегом на разные дистанции во время отсутствия снега, и бегом на лыжах — в остальное. По мере роста организма: сначала — вокруг школы, потом — в парке, потом — в близлежащем лесу. Хотя был приличный спортзал, в котором хотелось поиграть в баскетбол, волейбол, или просто побалбесничать. Упирались, бузили, прогуливали. Но, сговор преподавателя физкультуры с военруком, которому нужно было предъявлять военкомату борзо бегающих рекрутов, был силён и скреплен не одной банкой «берёзового сока», вместе распитых вечерком в кабинете Начальной Военной Подготовки. Кабинет в подвале был увешан плакатами, объясняющими устройство ручных гранат, и расписывающими прелести бактериологической войны, химической атаки и ядерного удара. В сейфе прятались пара затёртых до белизны АК-47, пара АКМ — поновее, и немецкая каска без подшлёмника, в которой россыпью лежали учебные патроны. Собирали-разбирали, снаряжали магазины на время — до одури. Но, ещё больше — бегали и подтягивались... Результатом бесконечных забегов и висений на турнике, а также добровольного посещения учениками многочисленных секций и бассейна-«двадцатипятиметровки» в спорткомлексе за объездной дорогой, стали очередное первое место школы на сборах допризывников, неплохой фундамент для здоровья, и стойкое отвращение к лыжным прогулкам. «Первое место» сохранялось следующими поколениями до ухода на пенсию обоих любителей берёзового сока. «Фундамент» был развален большинством в первые-же послешкольные годы разнообразными злоупотреблениями - что поделать, если все дорвались до гадост… до радостей «взрослого мира», которые, как станет известно значительно позже, либо вредны, либо аморальны, либо ведут к ожирению. Ненависть к лыжам сохранилась на всю оставшуюся жизнь и была сравнима с чувствами жителя Средней Азии, угодившего на службу в СА (Советская Армия) за Полярный Круг, и пишущего письмо домой: «Отец! Съезди в город, найди и купи длинные плоские палки с загнутыми концам. Называются «лыж». Сожги их во дворе – мне станет легче.» Отслужившие в армии по возвращению соглашались и со второй частью послания: «Заведи пса и откармливай его. Назови «Прапор». Вернусь домой – убъю!»
Было ещё рано. Саша не спеша вошёл в знакомый подъезд, поднялся по лестнице. Ключи у него были свои, и на пустовавшую квартиру он и раньше наведывался. И, обычно, не один. Поднялся на второй этаж и открыл установленную с наступленем лихих времен железную дверь. Скинул обувь и куртку, и прошелся, включая свет, по квартире. Было немного грустно. Вернулся в зал и огляделся. Остановился перед стоящей рядом с опустевшим сервантом, и тоже пустующей тумбочкой. Когда-то давно здесь стоял «комбайн»: телевизор, радиоприёмник и проигрыватель пластинок в одном лице, вернее — корпусе. Кажется — фанерном. Как он назывался, Саша уже не помнил. Потом здесь обосновалась цветная «чайка» - ящик, размером с добрый комод. Мечта советского потребителя... впрочем — нет: мечтой, кажется, был телевизор «рубин». А «чайка» была мечтой ирландских террористов: только у бабушки с дедушкой она горела дважды. Первый раз дед накинул на задымивший телевизор одеяло и прекратил «беспорядки» в самом их начале. Во второй раз сосед — дядя Юра схватил «чайку» в охапку и вынес на улицу, где она разгорелась и успела задымить весь двор, прежде чем её залили, плеская воду с безопасного расстояния. По-слухам, «чайка» ещё и умела взрываться, так, что сравнительно легко отделались. После этого телевизор отнесли на помойку, не занося домой. А его место на тумбочке занял простенький черно-белый телек, который работал по сию пору на даче дяди Славы. Зато, как красиво всё начиналось! Сашка сел в древнее кресло, и погрузился в воспоминания...
Ёлки-палки. Как умели радоваться мелочам. Или - такой большой значимостью обладал факт покупки цветного телевизора в семидесятых? Пришли и мать (дед с отцом поехали в магазин), и дядя Слава с тётей Юлей. И брат деда — деда Миша. Как торжественно внесли в квартиру огромную коробку. И благоговейно её распечатывали. Мужчины тогда с восторгом принялись смотреть какой-то чемпионат по боксу. На ринге красиво и «от всей души» молотили друг друга парни из «восточного блока». И - кубинцы. «Наши» негры... Дед болел за команду СССР всей душой, но когда венгр, кубинец или немец загонял в угол нашего и начинал его там нещадно трамбовать, кричал: «Так его, раздолбая! Потрох эдакий! Так его! Вломи ему, чтоб унесли! Пусть идёт тренироваться! Не фиг тут позориться!» Женщины восторги от мастерского «хука» или «прямого в челюсть» не разделяли. Но восторгались от ярких красок, и, соответственно, другого «измерения» зрелища. Периодически все отходили на кухню, чтобы немного выпить за обновку. Из высоких гранёных рюмок на ножках синего стекла, которые называли лафитничками. Вместо «лафита» (французское красное вино, для употребления которого «посуда» изначально и предназначалась, имея формы не граненые, а округлые.) их наполняли наполовину водкой «экстра» для мужчин и каким-то красным вином для женщин. Под нехитрую закуску: солёные огурцы-помидоры, солёные грузди, порезанные с репчатым луком и приправленные пахучим подсолнечным маслом, варёная картошка, селёдка из огромной жестяной банки, колбаска-сальцо-окорок...
Улыбнувшись, Сашка вылез из кресла, и, решив «начать», потихоньку принялся разгружать набитый старыми журналами и книгами шкаф. Это можно выбросить, это уже застолбил Борис, а вот это мы и сами заберем – поностальгировать на досуге. Разбирая пачки старых журналов, Саша довольно быстро наткнулся на ветхую папку, набитую вырезками из газет, журналов и сделанных неуверенной детской рукой рисунков. Здорово! Сейчас – то редко в обычных изданиях фото встретишь, а уж тогда… «Чайка»... Поликарповский истребитель-полутораплан, записанный историками вместе с совсем уж легендарным «ишаком» в «пораженцы» и виновники жуткого разгрома 1941 года. Интересно, почему у англичан нескляжный «харрикейн», на который наши пилоты отказывались пересаживаться с «пораженцев», почти спаситель нации в Битве за Британию. Ему там чуть-ли не памятники ставят. А у нас… «Историки, историки… Хвостом вас по голове». Да хвост – потяжелей, да по головам - перед расстрельным рвом, чтоб страшнее было! И в исполнители… да, хоть Калабушкина: он свою пораженческую «чайку» 22 июня разменял на пятерых немцев, причём двух «мессеров». Или Бориса Сафонова. Тот хлестался с немцами и на «ишаке», и на том-же «харрикейне», регулярно им вламывая, а потом угробился на высокотехнолгичном «томахоке».
Дальше – ещё вырезанные из газет и журналов фотографии самолётов второй мировой (в основном – лобастых «воздушников») и авианесущих кораблей. Рисунки… Снова «Чайка»… А это, вот? «Зеро»? Или, просто похож? Ещё он-же, но уже с «прозрачным», без массы переплётов, фонарём кабины… Это ещё, что?! Какой-то гибрид несостоявшегося Поликарповского И – 185 и стодевяностого «фоккера»: агрессивный, лобастый, плавные линии удивительно сочетаются с рублеными углами. Когда он это рисовал? Сколько-же лет ему тогда было? Ещё до школы, или уже в начальных классах? Снова корабли с полётными палубами: одни похожи на «японцев» с заваленными горизонтально трубами, другие — состряпанные на скорую руку из торгашей «эскортники», третьи — вообще непонятно что.
В прихожей прокукукал звонок. Саша поднялся, чтобы открыть…
***
…Кот стянул с головы вязаную шапочку и смахнул пот со лба. Надел бушлат, который был предусмотрительно брошен в ангаре у нагревателя-ветродуя, и потому был тёплым. Руки и спина «отваливались» - они, только-что, перекидали из «тройки» мастера Тано учебные болванки и погрузили боекомплект. И, не останавливаясь, забили снарядами «под завязку» единственный в академии старенький бронированный транспортёр боеприпасов. Из него, сначала, тоже пришлось выгрузить и распихать по ящикам, учебные снаряды. Это мероприятие им с Турго досталось в качестве «приза». За проявленые ранее сноровку, скорость и умение. Грузившие боекомплект в остальные бронеры курсанты тоже распрямляли спины, встряхивали руки. Опустевшие грузовики потянулись к выезду. Технику, которой предстояло идти в Пантар, готовили наставники и курсанты, которым и предстояло принять на ней бой. Срочники таскали мешки с крупой и ящики с консервами: Седой Лис выкинул очередной фортель, приказав укомплектовать подразделение «лучшими из лучших» наставниками и курсантами. Начальник академии выразил пожелание осчастливить, в строгом соответствии с полученным приказом, обладателей высших баллов. Однако, наставники, которым предстояло идти в бой, выразили своё мнение, и даже его отстояли. В результате из курсантов четвёртого и пятого кругов обучения наставники взяли тех, в ком были уверены сами. В основном «под раздачу» угодили курсанты пятого круга обучения. Последний курс, кроме стажировки больше занимался теорией, кроме того, руководство не решилось, если что, оставить армию без молодых офицеров прямо сейчас. Потому выпускников оставили, как сказал Банго (усаженый за рычаги «кирасира»-эвакуатора) - «на племя». Остальных Банго с ходу записал в салаги и слабаки. «Племя», салаги и слабаки, к счастью его не услышали - перед укомплектованием было общее построение, и желание быть добровольцем выразили все, как один.
Кот угодил в экипаж Тано канониром-наводчиком, чем был несказанно доволен. Пятикружник Турго Болок в их экипаже был башнёром-заряжающим, а водителем — тоже курсант пятого круга обучения Карт Тантуро. Обоих Кот немного знал.
Глядя на царившую вокруг суматоху и спешку, с которой выводилась из ангаров и готовилась к предстоящему маршу техника, и как вподчистую выгребались со складов, и грузились в машины обеспечения запчасти и боеприпасы, можно было подумать, что пантарцы вот-вот сами нагрянут сюда неодолимой силой. И академия готовиться «уйти из-под удара» стремительным и храбрым броском в собственные тылы. Техника уходила почти вся: бронеры, эвакуаторы, мастерские, транспортёры топлива и боеприпасов - всё, кроме совсем уж дряхлых «латников» и, стоявшего на постаменте перед главным корпусом академии лёгкого, созданного для стремительных рейдов, «всадника» времен последних значительных территориальных приобретений Империи. Турго расхохотался, сказав, что сейчас они ещё взорвут учебные корпуса, казармы, ангары академии и военного городка, и после этого про академию можно позабыть. Кот присоединился, с предложением расстрелять за ненадобностью и непригодностью тех, кто здесь остаются. Теперь уже Карт восторженно захлопал по холодной броне «тройки». «Офицерский батальон» - пошутил кто-то ещё утром, осмотревшись вокруг. Шутку приняли, но творившееся вокруг всё больше убеждало в том, что в Пантаре ежедневное и привычное армейское головотяпство обернулось-таки, великим безобразием.
Пока в штабе ещё ломали голову над сложившейся диспозицией, колонна академии стремительным маршем прибыла в район сосредоточения, куда стягивалось всё, что ещё могло передвигаться и стрелять, и где был отдан новый приказ, суть которого сводилась к выбору: победить или умереть. Инженеры и Наставники, прибывшие вместе с курсантами, приказом прониклись и поняли, что умереть в случае неудачи придётся многим, причем, кому – то - перед строем, в свежеободраном от знаков и регалий мундире. А потому принялись ковать победу из подручных средств и в чистом поле. После изучения обрывочных данных о разгроме бронеколонны, и опроса выживших участников побоища (одного, попутно выжившего из ума пришлось пристукнуть за деревьями, наплевав на звание, чтобы не деморализовывал бойцов драньём волос на всех местах и криками: «Там – жопа! Жопа!»), на подошедшие бронеры принялись вешать и наваривать гусеницы, раздавленные бочки, и даже сплющенные и многократно сложенные спирали колючей проволоки.
Промёрзшая земля дрожала и гудела от подъезжавших «стрельцов», тяжёлые машины занимали места на поле повзводно, вспарывая сугробы, разворачиваясь и бросая назад из – под гусениц белые фонтаны. Экипажи сбрасывали с кормовых кронштейнов опустевшие «маршевые» топливные бочки и откатывали к штабелям, оставляя широкие колеи в свежем снеге. Коту и ещё нескольким курсантам досталась творческая работа по разборке гусеничных лент на куски нужного размера. Они заменили ребят-срочников, которые выбивали кувалдами скреплявшие траки гусениц «пальцы». «Кирасирских» гусениц разной степени заржавленности притащили целый грузовик то-ли со склада, то-ли со свалки. Солдаты, рискуя покалечить друг друга, толкались прямо в кузове, курсанты пошли по пути механизации: из кузова грузовика гусеницы сдергивали, цепляя к эвакуатору Банго, и оттаскивая на быстро утоптанную и оборудованную площадку. Процесс пошел куда быстрее. Заодно и у Банго поменяли пару сломанных пальцев. Кот испытал гордость за своего «стрельца»: с гусеницами там всё было в порядке. Они с Картом по ним носами провезли, напутствуемые приказом командира: «смотреть у меня, а то свалятся как штаны с гранмаршала Вертаса на императорском смотру».
Бронеры академии тем временем начали подгонять к мастерским вместо отползавших «кирасиров». Снова зашипела и затрещала сварка, застучали молотки — перестраховываясь, начали обвешивать железом «новейшие и сверзащищённые». Люди, составлявшие многостраничные инструкции по технике безопасности во время проведения подобных работ, схватились бы, наверное, даже не за голову, а за ближайший пулемёт. Благо дело, их в округе было уже хоть отбавляй. Экипаж Кота одним из первых отогнал обросший звеньями гусениц бронер, торчащие наружу гребни траков придавали теперь ему сходство с древним шипастым ящером. Команду, в составе которой Кот махал кувалдой, наконец, подменили, и он присоединился к Турго и Карту, возившимся у «тройки».
- Непонятно, почему сюда пригнали: мост — ближайший мост, способный нас удержать, ниже по течению реки. До него ещё пилить и пилить, - задал вопрос непонятно кому Турго: - А, бочки уже побросали.
Турго возился, пробуя установить пулемёт в грубо, но надёжно приваренном «командирском» кронштейне. Окружающие пожали плечами, а Кот при слове «река» улыбнулся: Холодная вызывала у него больше ассоциаций с большим ручьём. Вместо отдыха ожидал сюрприз — накаркал Турго: приказ вешать назад бочки, и заправляться топливом под завязку. Приказы, как известно не обсуждают, поэтому, затаскивая бочки назад, тихо матерились, а потом молчали, представляя, как они, если что - будут красиво гореть и взрываться. И бронеры — вместе с ними, хоть бочки и вынесены за корму... и сами они, наверное, тоже...
Передохнув, принялись делать то, что не успели «дома» - камуфлировать машины белой зимней краской-легкосмывкой. Как только закончили, прискакал маленький, круглый субполковник, и принялся орать из сугроба, подпрыгивая выше собственного роста. Оказалось, из штаба дошел, опоздавший на несколько дней, приказ о нанесении на всю задействованную технику идентификационных полос белого цвета. Зимой-то! Становилось весело. После получаса суматохи и истерики на технике начали рисовать красные квадраты — другой краски под рукой не оказалось. Поймав момент, Кот успел перекинуться парой слов с Олмером, который оказался в другом экипаже. Тот, уже был «в курсе», и рассказал, что за реку ходили разведчики. Вернулись назад с телом самонадеянного субгенерала, который лично повёл колонну в полную неизвестность. И погиб одним из первых. Зато успел покрасоваться, гарцуя перед бронетехникой на коне. На белом... Наверное, тоже камуфлировали...
Уставший до невозможности Кот примостился у бронера. Он вдруг вспомнил, как последний раз видел Улмара: сумеречным утром тот уходил за ворота академии в мундире, лишённом всех знаков принадлежности и отличия. В сопровождении двух офицеров. Опустивший голову, сгорбившийся и подавленный. Говорили, что узнав о мятеже, и о том, что их отправляют в зону боевых действий, Улмар умолял наставников не отчислять его, и дать возможность смыть позор всего случившегося кровью, а потом объяснится с товарищами. Странно: сейчас Кот уже не испытывал ненависти и презрения, которые обычно изливались на «попавшихся» стукачей. Вдобавок, Кот не одобрял игр с самоубийствами, и не разделял новых, порождённых в больших городах, веяний о воле каждого распоряжаться собственной жизнью на своё усмотрение. Но теперь были только сожаление, и обида непонятно на кого, за то, что получилось «так».
Обед по времени выдачи пришёлся на время позднего ужина. По составу напоминал вообще непонятно что. Зато — горячий. Возле кухни Кот с изумлением увидел наставника Робару. В полевой форме, с карабином через плечо, с нашивками гранлейтенанта на бушлате. В его-то возрасте. Увидев ошалелый взгляд Кота, он укоризненно на него посмотрел:
- Донгару! Неужели вы думали, что я смогу спокойно сидеть в аудитории, зная, что по вам здесь стреляют?
Он не бравировал и не рисовался. Крепкий старикан. Напросился ведь, хоть лёгкой прогулки может и не получиться.
Горячее месиво из котелков уплетали так, что ложки только звякали. «Спали» вповалку в какой-то бревенчатой хижине с плоской крышей. Впрочем, было тепло и некоторым удалось даже покемарить. Подняли затемно. Невыспавшемуся и быстро продрогшему личному составу выдали, и заставили выпить натощак по здоровенной кружке кофе, обильно сдобренного сахаром и какой-то дрянью с привкусом лекарства, от которой почти моментально начало «вставлять». Дрожь ушла, не попрощавшись; по жилам бодренько побежала кровь. Попёр адреналин, появилась готовность к подвигу. На ходу жуя подогретые хлеб и ломти мяса, попрыгали в машины. Когда Кот уже торчал в люке, Тано остановил его, и с улыбкой спросил: «Взыграло?» Получив в ответ утвердительный кивок, сунул ему в рот что-то вроде конфеты с мятным вкусом, спрятав обёртку в карман и прокомментировав: «Это у тебя лишний «гон» снимет, а то будешь мне на спусковых кнопках чечётку выбивать.»
Машины, вопреки ожиданиям, помчались не вниз по течению реки, к мосту, а вверх. Откуда уже раздавался рёв моторов. Седой Лис бросил там свой козырь — тяжёлый механизированный мост, к которому бронеры и выкатились минут через двадцать. Там уже было людно и суматошно. Начинало светать. В предрассветных сумерках виднелись сделавшие свою работу мостоукладчики: грузовики - переростки. Здоровенные, шестиосные монстры. Рядом с ними замерли, пропуская вперёд бронеры, тяжёлые самоходные миномёты «буйвол», часто называемые попросту «кувалдами» или «сдохните-там-все». Нехилые стволы с опорными плитами на шасси «кирасиров». «Лис» бросал в прорыв всё, способное убивать быстро и площадями. Впрочем, и барахла здесь хватало: неподалёку стояли не только «латники», но и «рыси» - пригодные в качестве музейных экспонатов полугусеничные БТРы. По мосту уже ушли на тот берег дозорные машины. Головной бронер остановился — за его рычаги сел сам командир субполковник Гонт. Бронер уверенно прошёл по секциям моста и остановился на том берегу. За ним, без происшествий перебрались и все остальные. Следуя за «лайками» - похожими на коробки со скошенными лбами гусеничными БТРами, пересекли какие-то поля и запетляли по просёлочным и лесным то-ли дорогам, то-ли просекам.
Вылетели к какому-то хутору или «сторожке лесника» - маленький домик и пара сараев посереди леса. Остановились на просеке, выпустив в разведку дозор и приготовившись, если, что, взять хибару штурмом, и защищать её потом до последнего патрона. Ну, или, пока не вернётся злой лесник и не раздаст люлей всем подряд за учиненный кавардак. Тут-же чуть было не произошло первое боестолкновение: один из мотострелков отошёл под ёлку за большой нуждой, и, устроившись, обнаружил под соседней ёлкой компаньона из местных с висящей на шее винтовкой. Пока оба думали, хвататься им сначала за оружие, или за штаны, на их счастье вмешался капрал, рявкнувший на обоих, чтобы не дёргались. Из домика тем временем выволокли не успевших ни убежать, ни стрельнуть, ещё пару мужиков с заплетёнными косицами. Все трое были вдребезину пьяны, несмотря на утро, а тот, изловленный под ёлкой, типа был в дозоре. В домике нашли ещё винтовку, дробовик и ручной пулемёт. Из быстрого допроса поняли, что их визита здесь никто не ожидал, а троица, скорее всего - решила, что войны с них достаточно, и лучше отсидеться в стороне.
Снова попетляли по лесам и полям, пролетая хутора и небольшие деревни. К полудню разведка налетела на взвод бронеров. «Кирасиры», вроде как. Пока «разглядели», что отличительных квадратов на броне не нарисовано, по ним не торопясь прицелились, и собрались убивать. БТРы ушли, посечёные осколками.
Кот был неожиданно для самого себя уверен в своих действиях, спокоен, готов к действию и чуть азартен. Действовало, видать снадобье. Да и стрелять по настоящим бронерам уже приходилось на полигонах – натаскивали их на совесть. Сколько дыр они понаделали в старых списанных «латниках» и «кирасирах» первых серий выпуска - не сосчитать. Для пущего эффекта на зачётных стрельбах изрешечённые машины ещё и набивали всякой горючей дрянью. И движущихся мишеней – щитов было тоже немало погромлено.
Вместо того, чтобы бить противника из засад, вдохновлённые первыми успехами мятежники решили разгромить влезшие в их тылы бронеры армейцев, навязав решительный бой. И полезли вперёд сами. Силы были примерно равны, люди были взрослые и служивые, и столкнись они с «кирасирами», в которых сидели бы солдаты - срочники, неизвестно чем всё это кончилось. Но удача от них отвернулась: встретить здесь и сейчас «стрельцов», лезть в открытую драку с которыми, было, мягко говоря, неосмотрительно, они не ожидали. А когда ввязались в перестрелку и поняли, с кем имеют дело, было уже поздно. Пока «стрельцы» готовились побиться с мятежниками лбами, мотострелки при поддержке нескольких бронеров ушли в охват, имея задачу никого не выпускать. Кот осмотрелся — впереди, перед кромкой леса, были поля, перемежаемые унылыми рощицами облетевших на зиму деревьев и кустарников. И, ближе к ним - ферма, что-ли: какие-то постройки, коровники, хранилища.
- Битва при коровнике! – хохотнул командир, точно уловив его мысль.
Перед машинами, взметнув снег и мёрзлые комья земли, ударил снаряд. Впереди мелькнуло ещё несколько вспышек. Классический «встречный». «Пауза!» «Готов!» «Огонь!» Кот нажал на кнопку спуска: «Выстрел!» Ухнуло, лязгнуло, со звоном вылетела гильза, в ноздри ударило сгоревшим порохом. Вперёд. Их бронер начал рывками забирать левее, стараясь подставлять под удар лоб корпуса и башни. Ещё выстрел, ещё. Впереди кто-то задымил. Но, те, по кому стрелял Кот, двигались. «Кирасиры» поняли, что огорчить насмерть своих противников с такого расстояния не смогут, а вот самих их сейчас перещёлкают с места. Ребята в них сидели отчаянные, да и отступать уже было поздно – они дальше двинулись навстречу, сокращая дистанцию. Кот начал выцеливать лезущий среди кустарника бронер, когда в прицеле что-то мелькнуло. И командир громко выругался. Они, наверное, одновременно двинули башню влево, и поле прицела заполнила башня «кирасира», развёрнутая прямо на них. Во всех подробностях. Коническая глыба с пришпандоренными по бокам ящиками. Широкой маской пушки. И зрачком уставленного в упор орудия. Выползший бронер стоял до этого по крышу башни в какой-то силосной яме. В расчёте пропустить вперёд неприятеля и лупить его с малой дистанции в борта и задницы. Машина Тано взяла слишком влево, и стоявшие в засаде решили, что прятаться больше нет смысла, или просто нервы не выдержали. Промахнуться было невозможно. Ни им, ни – по ним. Кот, руководствуясь уже не разумом, а инстинктом, вдавил кнопку спуска, и одновременно нырнул вниз, на полик, пытаясь спрятаться ниже погона башни. Ухнуло их орудие, звякнула гильза, прошла секунда – он ещё был жив. Кот вернулся назад, в казённик орудия уже влетал следующий снаряд, а в спину – дружеский ботинок командира. Кот прильнул к прицелу – башни не было. К смотровому – «кирасир» стоял обезглавленный, а башня валялась далеко позади корпуса, неестественно вывернув ствол орудия. Они успели первыми. Кот отлип от оптики и повернулся, было, к командиру, вот тут-то и в лоб их башни точно огромной кувалдой грохнули. Прилетело от продиравшегося через кусты. Машина ощутимо дёрнулась, на какое-то мгновение Кот перестал соображать, где он, и что вокруг происходит. Похоже, не он один. Но, пришли в себя очень быстро. Осмотрелись. Все были целы и невредимы, даже двигатель не заглох. Карт уже тронул машину вперёд, меняя позицию. Хотя, передние машины наоборот - сдавали назад, не позволяя приблизиться «кирасирам». Дистанция ещё была приличной, «стрельцы» перешли на беглый огонь, и атакующие дрогнули. Кот снова прильнул к оптике. Залепивший им в лоб «кирасир» уже горел в своих кустах - из открытых башенных люков вверх било пламя. Кто-то их опередил. Командир уже орал, разворачивая башню в направлении новой цели — ещё одного «кирасира». Кот подстрелил его с паузы, попав первой-же болванкой: брызнуло от лобового листа, из бронера начал выпрыгивать экипаж. «Кирасиры» начали откатываться назад, но было поздно - с места их расстреливали как в тире. Ошибочка с их стороны случилась: из засад надо было стрелять, а не устраивать встречные бронепобоища...
Уйти удалось одному. Только недалеко: на ближайшей просеке его встретили из гранатомётов и безоткаток мотострелки, ушедшие в охват. Постреляв ещё немного, бронеры двинулись через поле. Подранка Кота добила идущая впереди «двоечка» мастера Горма. Красиво развернув башню на «девять часов» и грохнув в борт так, что «кирасир» с места сдвинулся. Почти моментально рванули баки и боеукладка. Подпрыгнули башня и моторные решётки, а командирская башенка и вовсе отлетела в сторону. Когда машина Кота проходила мимо, бронер полыхал костром. Подробностей рассмотреть не удалось, разве, что, ствол пушки, свесившийся на лобовую броню.
Не дав передохнуть, их погнали дальше. Уже по вполне приличной дороге. Их целью был ремонтный завод, на котором мятежники ремонтировали захваченную технику. Отсюда ушли разгромленные ими бронеры, и что-то, наверняка, оставалось здесь ещё. К своей цели они подошли не по шоссе, а свернув с него и снова попетляв по буеракам. Ремзавод от них с этой стороны отделял пустырь, преодолевать который пока не спешили. Машины авангарда вяловато перестреливались с бронерами, шныряющими меж корпусов и построек завода. Выходить оттуда на битву в чистом поле больше никто не рвался. Потому по гадючнику ударили подтянувшиеся миномёты. Кот до этого видел, как стреляют из «ротников» - ротных миномётов: эдаких труб на плитах, которые частенько таскались за спиной самими стрелками. При массированном огне - впечатлило. Но то, что начало твориться впереди сейчас, когда горело и рвалось всё, что не могло гореть и делиться на части, а крыши — просто подлетали вверх и подолгу порхали в воздухе... Это было здорово, что сегодня «кувалды» на их стороне. Казалось бы, что там могло остаться живого, после такого тотального перепахивания? Однако, осталось... По двинувшимся зачищать разгромленный завод мотострелкам, прикрываемым «лайками» начали постреливать из винтовок и пулемётов, а потом добавилось и орудие. Пехота остановилась, пропуская вперёд бойцов поувесистей.
Канонир машины Вало с первого выстрела запалил неподвижно торчавший на въезде транспортер – «дозорник», видимо повреждённый при обстреле. Потом долго бодались с одиноким «кирасиром», который уцелел в этом безобразии, а теперь, умело маневрируя между каких-то дымящихся остовов и горящих полуразрушенных построек, норовил куснуть сам. Наконец, кто-то попал (каждый канонир, потом был готов ударить себя в грудь и уверить, что это был его выстрел) и «карасир» с развернутой башней замер, подставив борт бронеру Тано, и неохотно задымил. Получивший приказ «добить», Кот азартно вогнал в «раскрытый» борт ещё два снаряда и удовлетворённо заурчал, когда увидел, как над кормой бронера поднялся столб оранжевого пламени. Двинулись дальше, выползая на дорогу и приближаясь к строениям. Слева от дороги горел дозорный БТР, добитый Вало. Кот никогда не думал, что сделанная в основном из железа машина может полыхать таким вот костром, который начинался от горящих бандажей катков и поднимался высоко над крышей. Бронеры, запалённые у фермы, горели не столь «яростно». Может, раскочегаривались медленнее. Снег вокруг уже растаял, и БТР стоял теперь посередине чёрного круга. Оранжево-красное с черными прожилками пламя било вверх через открытые или сорванные люки. С бортов стекали вниз какие-то огненные капли. От обычной десантной «лайки» «дозорник» отличался установленной на него турелью с орудием — скорострелкой, боекомплект к котороому сейчас рвался внутри машины, и размеренно кружащийся столб огня пробивали ещё более яркие всполохи, во все стороны летели искры, а иногда и снаряды. Подожжённый им самим «кирасир» стоял, уткнувшись носом в остатки снесённого им-же забора и тоже горел. Но в сравнении с «дозорником» костёрок на его моторных решётках смотрелся весьма умеренно. Машина была здорово потрёпана: сорвана половина фальшборта и надгусеничной полки, ящики для имущества с башни. Похоже, ещё до них.
В дымный лабиринт пошла головная машина. Когда в стороне от неё обнаружилось некое «шевеление», то снаряды туда полетели сразу из нескольких стволов. Причем, лупить начали раньше, чем убедились, что на вылезшем из клубов дыма и пыли БТР с кустарно установленным зенитным автоматом, нет опознавательных красных квадратов. Его просто разметали по округе. Ничего «интересного» среди руин больше не обнаружилось. Горели здания, корпуса, склады, разодранная в клочья техника. Делать здесь им больше было нечего — всё остальное было разбито и порушено. Если кто-то и был готов сопротивляться, то засел по подвалам, и не бронерам их было оттуда выковыривать. Напоследок бронер субполковника прикончил полузасыпанный рухнувшей при минометном обстреле стеной «кирасир». Выстрелом в упор в торчащее из-под завалов моторное отделение.
Выбравшись из развалин, бронеры выстроились на дороге, развернув башни «ёлочкой», и бдительно посматривая по обе сторны дороге в ожидании возможных неприятностей. Несмотря на то, что их прикрывали несколько бронетранспортеров с мотострелками. Часть мотострелков уже ушла вперед, другая – большая, всё еще шуровала среди развалин завода – позади еще раздавались взрывы, хлопки винтовок и рычание пулеметных очередей. Пока стояли – успели осмотреть полученные в схватке раны: было чего потом зализывать. Хоть и обошлись без сквозных дыр. Экипаж «тройки» поцокал языками, глядя на отметину в лобовой броне башни, и раздробленный, полусорванный кусок гусеницы, здесь висевший. Повезло – вскользь пришлось. Тано шутейно потрепал Кота за ворот, дескать «нечего от снарядов прятаться – раньше времени не умрешь, а «твой» тебя всё равно найдет».
«Сражений» в этот день на их долю больше не выпало, хотя все горели желанием порвать на части ещё кого-нибудь. Заработанные курсантами ушибы и синяки это желание только усиливали. Уже в сумерках колонна втянулась в большую деревню, уже зачищенную, при участии их авангарда, но не разграбленную, что обещало хороший и, честно говоря, заслуженный отдых. Определились с ночлегом: экипажу Тано, вместе с парой других достался не очень большой, но прочный, и старый на вид (хотя, что там больно-то разглядишь в темноте) бревенчатый дом, возле которого торчал небольшой вездеход. Хозяина, надо полагать. Широкие, «снегоходные» гусеницы, похожий на буханку хлеба кузов-фургончик. Интереса он, почему-то, ни у кого не вызывал. Хозяйка дома уже собиралась уходить к соседке, куда уже отвела детей, и где собирались ночевать другие, в чьих домах разместились солдаты. Деревня оказалась не просто большой, а огромной.
Когда закончили возиться с машиной, Кот почувствовал, что вымотался. Хотелось одного – поесть и вытянуться на чём-нибудь горизонтальном. Ну, хотя-бы… перекусить и свернуться калачиком. На нескольких машинах ещё мелькали огни переносок, стучали и скрежетали инструментом, наскоро залатывая покалеченое за день.Парни потянулись в дом. Похоже, умотаны они были не меньше него, и желания были схожие. А, вот, командиры их держались молодцами, успевая и проследить за работой на машинах, обеспечить их едой-ночлегом, и подбадривая своих подчиненных. От бронера Кот отошел, уже покачиваясь, напоследок, погладив машину по холодной броне, как родное существо, спасшее ему сегодня жизнь. Потыкавшись в темноте в поисках отхожего места, Кот махнул рукой и пристроился со своей малой нуждой за углом сарая. Когда вышел назад, умывая руки снегом, увидел мастера Тано, снова шныряющего вокруг их бронера. Не удержался, и подошел:
- Разрешите обратиться?
- Разрешаю! Можно без официоза!
- С пойлом всё понятно, мастер, а вот с той «пилюлькой»... интересно, всё-таки.
Тано рассмеялся, и, сунув руку в карман, отдал Коту бумажку. «Карамель мятная» - прочёл тот и слегка обалдел.
- Сработало, ведь, а? Курсант? Стрелял и не дёргался, точно стаканчик красного опрокинул, - глаза у флагмастера были хитрющие.
- Так точно, - согласился Кот, выбрасывая фантик.
Навстречу попалась хозяйка, бормотавшая под нос явно не молитву на ночь, а на крыльце он встретился с вышедшим подышать Турго. Кот принялся отряхивать снег с обуви:
- Ругается хозяйка?
- Мужика своего костерит на чём свет стоит. Вернётся живой - ужин ему, конечно, шикарнее, чем нам приготовят, но выслушать ему многое придётся... И просто «молчи, женщина» уже не прокатит....
В доме было тепло и вкусно пахло едой. За сдвинутые столы уже рассаживались ребята. На сегодня, похоже, всё кончилось, и все были живы. Ссадины, царапины и ушибы можно пережить.
Командиры, видно, провели «переговоры» с местным населением, в результате которых, личному составу после обысков на предмет затаившихся мятежников (в смысле - всех мужчин, способных держать оружие) запретили лазать по чуланам и подвалам на предмет съестного и «трофеев». Зато на столах вместо ожидаемых консервных банок и упаковок появились окорока, шматы сала, рассыпчатая картошка, капуста, огурцы и другая вкусно пахнущая и дымящаяся снедь, Мелькнуло и несколько бутылей с прозрачным, как слеза содержимым, но заслуженные сегодня «боевые» порции командиры разливали из своих фляжек.
Желание пожевать перебивало даже желание поговорить о событиях дня – за столами было сравнительно тихо. Наевшись, потихоньку отваливались от стола, с тем, чтобы немедленно начать устраиваться спать. Подцепив ножом ломоть окорока Кот тоже почувствовал, что глаза его закрываются, но нашел в себе силы дожевать. Спать опять пришлось вповалку, зато в тепле. Несмотря на пережитое за день, свободные от караульных обязанностей уснули моментально, и тех, кому пришла очередь заступать, приходилось чуть-ли не расталкивать. Кот сам с трудом встал, когда его разбудили через два часа. Взял карабин, накинул тулуп. На улице опять подморозило, но звёзд так и не было видно из-за туч.
Неподалёку вдруг гулко бабахнуло, ударив по ушам. Далеко за лесом полыхнуло, донёсся гул взрыва. Бабахнуло ещё раз, ещё и канонада слилась в сплошной грохот, заглушивший прогреваемые моторы бронеров. Кот дёрнулся в сторону дома — не успел: на крыльцо выскочил Хангор Тано с карабином в руках. Посмотрел, коротко прокомментировал: «Артиллерия. «Кувалды» скорее всего — больше так не кому.» На вопрос «кого они так усердно» - пожал плечами. Слышно было, как по тревоге начали поднимать мотострелков. Бронерщиков пока не трогали, но все уже и сами были на ногах. Всполохи взрывов сменились заревом, потом яростная стрельба началась уже «там». Кого-то добивали. Канонада продолжалась вплоть до рассвета. Утром стало известно, что миномёты накрыли колонну мятежников, пытавшихся то-ли перегруппироваться и устранить появившуюся в своих тылах угрозу, то-ли просто отойти к столице, где и занять оборону. Но теперь самих угодивших в засаду. Мятежников раздолбали «под орех», истребив и рассеяв самые боеспособные силы, и, заодно, поквитавшись за погром имперских частей за мостом через Холодную.
Сменившись, Кот успел устроиться на полу дома и поспать ещё. Проснулся от того, что захотелось в туалет. Выбравшись на крыльцо - осмотрелся. Вроде, больше не стреляли. На улице уже было почти светло, и орошать ещё раз угол сарая Кот не стал. «Удобства» были во дворе, в который вела дверь слева от крыльца. Сразу за дверью, чуть ли не на проходе, на криво подсунутых досках лежал двигатель. Компактная рядная «четвёрка» со снятой головкой цилиндров. У стены, на грубо сколоченном, замусоренном верстаке валялись детали. Двор был немаленький, а искомое, как объяснили, находилось в самом дальнем углу. Левом. Пришлось пройти по неструганым доскам мимо загонов с мычащей, блеющей и кудахчущей живностью. За «дверью» из трёх досок, меж которыми были щели в пару пальцев толщиной, обнаружился помост, с грубо прорезанной дырой. В общем-то обычное для деревень дело. Просто сделано как-то всё было... Руки, что-ли, торчат из одного места? Ещё одна дверь, ведущая на зады, была сделана основательнее, но, похоже, не висела на петлях, а прочно стояла на пороге. Выйдя, Кот сделал небольшой крюк, чтобы подойти и рассмотреть косо приткнувшийся у плетня вездеход. Вспомнив лежащий у верстака полуразобранный двигатель, он понял, что машина была просто брошена. Причём уже давненько — сквозь грязные стёкла в кабине виднелся высохший скелет какого-то растения, выросшего, по-видимому, летом, сквозь проём от снятого мотора.
В деревню, ревя моторами, вползла колонна грузовиков и бензовозов, среди которых были машины академии. В темпе начали заправляться и пополнять боекомплект. Попутно поправляя то,на что "закрыли глаза"вчера. Роздали хлеб и сало. Кофе был уже просто сладкий, без «дури». Есть пришлось на ходу, заодно сгребая со столов остатки вчерашней трапезы. Было по-прежнем пасмурно, но в разрыве облаков пару раз мелькнул «аист» - армейский лёгкий разведчик, называемый часто «голенастыш», или «костыль».
За коротким маршем последовал недолгий привал возле очередной деревни, в которую наведались только разведчики. А, вместо ожидаемого обеда прозвучала команда «по машинам» и бронеры двинулись в направлении ведущего к столице мятежной провинции шоссе. Пройдя немного колонной, перестроились в боевой порядок и, взметая снежную пыль, помчались через очередное поле — разведка снова натолкнулась на готового оказать сопротивление противника.
Из-под огромного, покрытого сверху снегом стога, ударила пушка, обозначив себя вспышкой и облачком взметённого снега. Расстояние было приличным, снаряд ушёл «в белый свет». Могли-бы подпустить и покалечить кого-нибудь выстрелом в упор. Испытывать судьбу дальше стрелявшие не собирались, и бросились врассыпную, кувыркаясь в сугробах. По ним без особого успеха постреляли из пулемётов, но специально гоняться по полю не стали — промахнулись на своё счастье. Сделав паузу, пушку забросали снарядами, вместе со стогом. Потом один из бронеров сделал небольшой крюк и скомкал гусеницами перевёрнутое орудие, предназначенное для поддержки пехоты, а не поражения бронецелей. Несколько стоявших на краю поля и по обе стороны шоссе бревенчатых хижин расстреляли с ходу: из окна ближайшей какой-то дурень начал стрелять из пулемёта. По бронерам. Идиот. Сломали всё, уже на всякий случай: сначала методично расстреляли постройки, потом проутюжили то, что ещё оставалось, гусеницами. По сугробам ещё долго порхали ополоумевшие куры. Вытягиваясь в колонну, бронеры и транспортёры двинулись по заметаемому снегом шоссе к городу.
Ввязались ещё в несколько перестрелок, но сегодня они уже не хлестались с себе подобными, а только поддерживали огнём пехоту, или самостоятельно сметали редкие очаги сопротивления.
Колонна подползла к Пантаргасу - столице взбунтовавшегося Пантара. Здесь было уже не протолкаться. Только здесь Коту стало понятно, насколько пёстрый клубок оказался в руках Седого Лиса, после его собирания «с миру по нитке». Собранная здесь техника наглядно демонстрировала развитие всех родов сухопутных войск за последние лет семьдесят. Помимо курсантов, солдат-срочников, наёмников, а также содранных с насиженных тёплых мест, сведённых в подразделения и брошенных в бой «лишних» офицеров, здесь обнаружились и резервисты, которых угораздило в это время проходить масштабные военные сборы в Орвайском округе. В большинстве своём это были дядечки «в возрасте», заросшие щетиной, одетые «во что-попало» с армейских складов, иногда с трудом протискивающиеся в люки, и помещающиеся в должном количестве в боевых и десантных отделениях. И пока Седой Лис умудрялся успешно опутывать этим клубком своего противника.
Кухня где-то запропала (тягач сломался), подкрепились консервами, вспоминая вчерашнее изобилие. Здесь разжиться было уже нечем: если что и было — вымели до них. Пора было «баиньки». Счастливчики устраивались в тёплых фургонах с печками. Кто-то успел расквартироваться в зданиях по окрестностям. Резервисты устраивались на ночлег прямо в своих «латниках», в тесноте и, рискуя угореть — с неработающим двигателем бронер моментально вымерзал, хоть и «минус» на улице был небольшой. Говорили, что часть машин у них оказалась вообще без отопителей, и кое-кто уже «экспериментировал» с керосиновыми лампами – в лучшем случае закоптят всю машину, и прокоптятся сами, а могут и взорваться. Курсанты, как учили, принялись устраивать «палатки» из брезента, накидывая его на моторное отделение так, чтобы внутрь шёл горячий воздух от работающего двигателя. Холодно, вонюче, но... ночь перекантовались.
Утром Кот ощутил себя скотиной - грязной и «разбитой». Передёргиваясь от холода, Кот растопил снег в подвернувшемся мятом тазике, умылся до пояса и поскреб щеки бритвой – скорее в подражание командирам, чем по необходимости. Стало немного легче.
Ближе к обеду, которого не было, подоспевшие «штабнюки», взяли инициативу в свои руки и выработали диспозицию, загнав бронеры и транспортёры колоннами в узкие городские улицы и на простреливаемые со всех сторон площади.
Экипаж сначала не понял, почему вернувшийся командир зол и ругается без видимой на то причины. Причина обозначилась, когда он им кратко передал суть поставленной задачи. Вместо ожидаемого методичного выгрызания неприятеля из домов и подвалов, то есть - зачисткой зданий и сокрушение всего, откуда вздумали стрелять, им приказано было колонной выдвинуться в указанный район города и закрепиться там. Вопреки тому, что вдалбливали в их головы наставники Академии, собирались делать младшие командиры, и просто - здравому смыслу.
Тано что-то заталкивал в корзину, и Кот, задержавшись в люке, успел увидеть, как «пятерка» угрожающе взмахнула вправо-влево стволом орудия, точно прикидывая, сможет-ли развернуть башню не зацепив домов. И, качнув широченной кормой, с лязгом перебирая траками, двинулась вперед. На тыльной части её башенной «корзины» уже был примотан проволокой где-то свистнутый местный ритуальный топор - «на удачу и от сглаза». Улица кружила среди одно- и двухэтажных жилых домов и лабазов. Напоминавшие бастионы двухэтажные каменные дома соседствовали с бревенчатыми «пятистенками» и дощатыми сараями. Разогнаться не получалось. Когда хвост колонны втянулся достаточно глубоко, в башню бронера майора Виндо вежливо постучали из гранатомёта. Башня была увешана всякой ерундой, и ожидаемого эффекта стрелявшие на получили. Шедший следом за командирским бронер бабахнул в сторону, откуда прилетела граната из орудия. По броне машины Кота застучало, что-то ударило в борт башни, в колпак вентилятора. Казалось, стреляли со всех сторон и сразу. Кот интуитивно довернул башню, и, уловив движение на крыльце «врезал» из пулемёта. Полетели щепки, поднялась какая-то пыль: попал — не попал, но выстрел из гранатомёта ушёл мимо кормы «пятёрки» куда-то в дома напротив. Машина почти поравнялась с домом и Кот, плавно доворачивая башню, разрядил орудие в упор, чуть-ли, не прямо в открытую дверь, одновременно с приказом командира. Сруб, разлетаясь на венцы и отдельные брёвна, улетел с фундамента, круша постройки и дома на соседней улице. От дыма выстрела, и поднятых пыли и снега в довольно ограниченном пространстве улицы машина ослепла, и, выбираясь из облака взвеси, чуть не уткнулась в «пятёрку», экипаж которой, заметавшись, «сложил» ещё один дом, и тоже «на ощупь» пополз дальше. Бронер майора Виндо не столь эффектно продырявил каменную стену дома с другой стороны улицы, а потом приподнял орудие и жахнул снизу под венцы рубленого второго этажа. Брёвна вспорхнули как спички. Одно, падая, вонзилось чуть наклонно в чью-то шикарную черепичную крышу и так застряло, напоминая кормовой флагшток корабля. Спешившаяся-было пехота попряталась за броню транспортёров, уже не зная, кого больше боятся. Приказ никто не отменял, и потихоньку начали втягиваться дальше. Назад уже и не получилось-бы: почти одновременно подбили два транспортёра, причём второй уткнулся наискось в загоревшийся передний и перегородил улицу. После сокрушения ближайших строений огонь из стрелкового и гранатомётов поутих, зато впереди, из какого-то полуподвала начало бить орудие. Дохленькое, но настырное. Прежде чем его удалось заткнуть, уронив канонирам на головы половину дома, машина майора лишилась половины оптики и фальшборта. Тано, рыкнув на водителя, погнал бронер в переулок. Круша деревянные заборы и фонарные столбы, машина выползла на параллельную улицу как раз в момент, когда там подкатывали поближе к месту событий ещё одно орудие. Тоже — пукалка с коротеньким стволом для поддержки атакующей пехоты, но - в упор, да ещё в борт или корму... Орудие растёрли по брусчатке. Прислуга, увидев вылезшее к ним из переулка чудовище, кинулись наутёк, но двоих Кот успел посечь из спаренного пулемёта. Уцелевшие скрылись, растворившись в лабиринтах домов. По этой улице и стали отползать назад — поступил приказ отойти. Вылезли в потрёпанном состоянии, но - своим ходом, и готовые огрызнуться. Мотострелки потеряли несколько человек убитыми и раненными.
Ещё одна колонна была обстреляна ещё на входе в город, и остановилась, ввязавшись в бой. Остальные даже сунуться не успели, на своё счастье. Хуже получилось на другой стороне города, у наёмников, которые при поддержке роты резервистов на «латниках» лихим броском выдвинулись на рыночную площадь, где и замерли в тесноте, и ожидании следующего приказа. По ним тоже начали молотить со всех сторон, равномерно перемалывая людей и технику. Заэкранированные бронеры ещё держались, выдерживая по несколько попаданий, чего нельзя было сказать о лёгких транспортёрах. Попрыгавшие из них стрелки оказались под перекрёстным огнём. Эфир заполнился сбивчивыми командами и бранью с паническими нотками. К счастью для всех снова лично вмешался подоспевший Лис. Опять полетели в снег наплечники и нашивки. Оправдания типа: «кто знал, что их там столько, и они ещё будут сопротивляться» только больше его распаляли. Всех быстро оттянули назад, причём наёмники и резервисты ушли с площади здорово потрёпанными.
Экипажи «стрельцов» получили возможность поквитаться с неприятелем за нанесённые обиды: по-пути они завернули на какую-то лесопилку, где разведка «накопала» несколько грузовиков с мятежниками, и даже - попытку развернуть миномётную батарею. Миномётчики всё-же успели сделать несколько пристрелочных выстрелов, но вылетевшие к ним «стрельцы», похоже, стали полной неожиданностью. Отбиваться от бронеров им было просто нечем, и пантарцы начали разбегаться как тараканы, бросая машины и вооружение. Сделав несколько выстрелов из орудий, бронеры перепахали позицию, поливая вокруг себя из пулемётов, круша лбами и плюща гусеницами грузовики, лёгкие вездеходы-тягачи и отцепленные от них миномёты. Втоптав в мёрзлую землю миномётчиков, бронеры вылетели на холм перед городком, но откатились чуть назад, оставив наверху уставивший стволы вниз дозор. Одуревший от пороховых газов Кот высунулся из люка. Пехота зачищала окрестности: со всех сторон доносился перестук очередей и одиночные выстрелы. Иногда бухали орудия. Командир сидел на крыше, не выпуская рукояти пулемёта.
- Снегом разотрись, - он мотнул головой вниз.
Кот вылез полностью, свесил ноги, сидя на крыше башни. Осмотрелся. Башня и борт были посечены осколками. Левый башенный бункер был точно взломан изнутри и закопчен. Снова залепили в кусок гусеницы на предней части башни, уже принявший на себя один раз удар, и наспех примастряченный после этого на место. Теперь он просто отвалился и канул в неизвестность. Спрыгнул на снег, зачерпнул в ладони и растёр лицо, не разгибаясь, хватая ртом талую воду. Тошнота отступила. Когда открыл глаза, первое, что увидел, была нижняя ветвь гусеницы, которая под средними катками была перепачкана красным. Меж траков торчали какие-то ошмётки. Снег напитывался этой краснотой. «Миномётчики…это – когда батарею топтали…» - он приподнял шлём, вытянул платок, которым обычно повязывал голову, и вытер лицо. Рядом рыкнул мотор, лязгнули гусеницы. Мелькнула спина командира, Кот выпрямился и… замер по стойке «смирно»: в глазах зарябило от золотого и серебряного шитья на перевязях и наплечниках. Командир уже докладывал, вытянувшись перед «Самим», тот был при шпаге (тяжёленькая, не церемониальная «зубочистка» с чуть заточенным острием), и - аж в шляпе с перьями.
- Так точно, Мастер Командующий! Курсант! Отличный канонир: три бронецели, несколько огневых точек! Никак нет, Мастер Командующий! Не ранен! Не от крови - угорел немного… Так точно! Есть!
Он снова вытянулся и, развернувшись, тычками погнал Кота на башню, а затем вниз. Кот успел увидеть смеющиеся глаза стоящего рядом с командующим молодого чернявого субполковника с нашивками Департамента Безопасника. Лязгнул люк, командир наклонился и со смехом отвесил подзатыльник:
- Совсем нюх потерял? Заблёвыш! К нему такая свита подходит…
Хисмар взялся за город основательно, и без судорожных телодвижений. Город взяли в кольцо, и, подтянув тяжелую артиллерию, начали обстрел. Причем, стрелять начали не по хибарам предместий, а по улицам, где красовались красивые и издалёка видные капитальные каменные дома. После нескольких залпов сделали паузу, во время которой из города явились парламентёры, жаждущие встречи с командующим. Командующий принимать их отказался, велев передать, что собирается методично сровнять город с землёй, одновременно обнося забором из колючей проволоки, потом дать вымерзнуть руинам, и не торопясь зачистить то, что останется. В подкрепление его слов вперёд выдвинулся прикрываемый стрелками безбашенный «латник» саперов - установка разминирования. Перед собой он толкал заряд для проделывания проходов в минных полях — собранную сапёрами несуразную длинную конструкцию из соединённых болтами несущих звеньев и подрывных зарядов. Улицу под мероприятие специально выбрали «прямую как стрела». Затолкав, постреляли во все стороны, поорали, и, выждав несколько минут, дав время и шанс жителям разбежаться и попрятаться, заряд подорвали. Ахнуло так, что снег с деревьев в лесу сдуло, а про дома и говорить нечего.
Седой Лис блефовал: город хоть и был небольшой, но для его разрушения уже не было ни боеприпасов, ни времени. А, чтобы вычистить его прямо сейчас, с ходу могло не хватить сил. Но готовых сражаться насмерть в городе оказалось действительно немного, и они приуныли, когда убедились, что вышедших в «поле» уже «раскатали» и рассеяли по окрестным лесам. Вой состоятельных горожан, которым вместо обещанных далеко поодаль побед на головы посыпались вполне осязаемые снаряды, подъёму боевого духа не способствовал. Да, и не было уже смысла: бредовая затея с самопровозглашением провалилась. А полученное вознаграждение, в конце-концов, было отработано: никто и не обещал драться насмерть...
***
… День не задался с самого утра. Сначала – чуть не опоздал на работу. Во время утреннего визита на производство выяснилось, что во вторую смену благополучно нафигачили гору брака. Да ещё на детали, про которую давным–давно не вспоминали. Со слов производственников получалось, что Луна сменила фазу, а Сатурн переместился в созвездие Весов, и началась очередная неведомая долбанная хрень, в результате которой имеем… короче, брачок мы имеем. И как быть непонятно? Однако даже Сашкиного опыта хватило, чтобы указать хитрожопым раздолбаям, что имеет место обычное разгильдяйство и желание сделать вдвое больше, или – вдвое быстрее. И всё тут понятно, и «брачком» можно выплатить зарплату второй смене.
Пока разбирался с причинами, пока «портил» «Журнал Контроля Соблюдения Технологического Процесса», опоздал на утреннюю раздачу пряников, проводимую начальником бюро. Начальнику бюро, Игорю Сергеевичу самому с утра сегодня навтыкали, потому он просто не мог не сделать замечание Сашке, и за что-нибудь покарать. Пустячок, но и без того скверное настроение не улучшилось. Впрочем, боссу сегодня было не до них – его ждала действительно «проблема», которую нужно было немедленно решать. А дела, судя по тому, как уныло смотрел в окно виновник данного торжества - Аркадий Петрович Макухин, были «не очень». Потому Сергеевич был краток, и напоследок быстренько ткнул носом в «плохое» Андрюху: в цеху, на виду высокого начальства по-прежнему торчал контейнер-«сетка», доверху набитый деталями, отбракованными на промежуточной операции. Детали валили туда ещё со времени наладки техпроцесса, пока не накидали доверху. В конце-концов, их нужно было разобрать на пригодные к спасению, и подлежащие списанию в окончательный брак. «Нюанс» заключался в том, что деталь эту до недавнего времени вёл Макухин. Накосячили в его «царствие», и разбраковка этой беды его рученьками, была одним из условий при передаче детали Андрею. А теперь Макухин был хронически занят «великими делами» и ему было некогда. Хотя домой паскудник уходил строго во время. Макухина Сашка не любил - поначалу просто относился с опаской, узрев в нем классического интеллигента совковой выделки, осознающего себя «совестью нации», и носителем абсолютной и неведомой другим истины, которую непременно нужно донести до окружающих тупиц, и люто на них обидеться, если они добровольно не воспринимают, а заставить силком – не получаеться. Потом откровенно невзлюбил за стиль работы (вернее - манеру постоянно выгораживать себя и видеть виноватыми в своих неудачах других), и несоизмеримые с действительностью амбициозность и самомнение. Хотя «полет» его был невысок – озвученной мечтой была покупка ВАЗовской «семерки» и завершение строительства дачного домика, неозвученной – кресло начальника бюро. А, лет ему уже было за сорок. Пришел к ним Аркадий Петрович с загибающегося НИИ, и сразу на должность инженера первой категории. Теперь, правда, уже «сдулся» до второй, но самомнения это не убавило.
Сейчас, когда Андрей попытался перевести стрелки и напомнил Макухину про должок, тот снова заныл, что прямо сейчас ему некогда, и Сергеевич прекратил прения, хлопнув по столу:
- Андрей! Ты деталь принял? Принял, я тебя спрашиваю? Вот и занимайся! Петровичу сейчас действительно не до неё. А, тебе Саша разобрать поможет.
«Обрадованный» таким оборотом Саша ещё ошарашено хлопал глазами, а Сергеевич уже был у дверей. За ним устремился Аркадий Петрович.
- Садовод хренов, - выругался вполголоса Андрей, когда дверь за Сергеевичем и семенившим за ним Макухиным, захлопнулась. У Петровича, вдобавок ко всему остальному, было редкое для мужика хобби – садоводчество, которому он неутомимо предавался не только дома и на шести сотках, но и на работе, заставив подоконники бюро цветочными горшками, в которых постоянно что-то вяло, дохло и болело, несмотря на все старания хозяина.
- Пошли, что-ли? – Сашка выудил из стола пару новых перчаток. Андрей Сашке нравился: спокойный, рассудительный, неунывающий. Главное – у него было чему поучиться, и знаниями с желающими он делился охотно. Ещё с ним было о чем поговорить, окромя работы, денег, баб и водки. Ещё – у него тоже было хобби, более импонировавшее Сашке, чем мичуринские страдания Аркадия Петровича: Андрей коллекционировал резолюции. С частью его богатой коллекции Сашка успел ознакомиться, и «местами» от души посмеялся, хотя ощущение осталось двойственное. Если резолюция Николая Второго «хватит и пяти» на прошении купчихи Семижоповой об изменении неблагозвучной фамилии вызвала улыбку, то впечатление от резолюции адмирала Бирилёва «Достаточно двух фунтов казенных стеариновых» на требовании начальника отряда подлодок о выделении 24 французских свечей зажигания к двигателям погружала в тягостное уныние. Об адмирале, как о страстном собирателе наград («...Я не раз видел Бирилева в полной парадной форме, и меня всегда поражало обилие наград. Медали, ордена, звезды, большие и малые, не умещаясь на его груди, разбегались по бокам, спускались к бедрам. Он весь сиял, как святочная, богато убранная ёлка...» А.С. Новиков-Прибой «Цусима») и сказочном долботрахе (там-же, плюс легендарная среди подводников история о том, как посетив лодку "Скат", только что вернувшуюся из похода, адмирал дотронулся до смазанного маслом двигателя рукой, обтянутой белоснежной перчаткой, испачкал ее и пришёл в невероятное «возбуждение», чем и поспособствовал рождению крылатой фразы: "жизнь подводника полна опасностей и неожиданностей, но дураки сделали ее невыносимой") Саша читал и раньше. И считал, что данную резолюцию можно смело лепить на лоб всем любителям альтернативных историй, где Императорская Россия избежала революции и «рулит» (типа - возьми и выиграй Отечество русско-японскую войну) и всем стенающим, что Россию «подстрелили на взлёте». Вот, не «выиграй», и не «на взлёте». И не «подстрелили», а сама, как пьяный в лужу грохнулась.
Из заводской тематики Андрей уже мог похвастать такими эмоциональными «перлами» как:
- «Отказать! Утонут!» - ответ военпреда на предложение какого-то умника заменить материал ряда деталей для плавающих транспортёров с алюминия на сталь или чугун;
- «Чтобы крысы по цеху в касках бегали!» - комментарий главного инженера на экземпляре распоряжения по заводу об усилении мер по охране труда. Последовавшим вслед за ЧП в одном из цехов: рабочий разбился, упав с подкрановых путей и будучи без каски (там, правда, ещё и высота была метров двадцать, и, зачем он туда полез — тоже непонятно);
Ещё он умудрился «замылить» экземпляр чертежа новой детали с нанесенными на него предлагаемыми изменениями и утверждающей визой технического директора завода – виза была замечательна как красотой и витиеватостью, так и размерами. Утвержденный «техническим» чертеж вызывал ассоциации с картой раздела сфер интересов, приложенной к пакту Молотова-Риббентропа.
Перелопатив «сетку» ударными темпами, они разбежались по своим делам. Отмыв руки, Сашка забежал в ОТК, где его крови сегодня тоже жаждали. Умиротворение заняло немало времени и моральных сил, и в результате из кабинета он вышел злой и голодный. Вдобавок - едва не опоздал в столовку. Там уже почти все было съедено, но ему удалось получить к обеду приличный борщ, обильно сдобренный мясом (что обычно и свойственно последним порциям), гороховое пюре с гуляшом и ещё тёплые блинчики с джемом. Настроение начало улучшаться. Жаль, не удалось почирикать с Сергеем Митрофановичем, к которому примерился подсесть за столик – пожилым бухгалтером, которого в цеху называли не иначе, как «Старик Сорокин» Тот уже допивал чай и собирался уходить. А общаться с ним было интересно. Например, как-то вечерком, в течение получаса с карандашом в руках он доступно объяснил Сашке, почему рухнула советская экономика эпохи развитого социализма. Она просто не могла не рухнуть, как пирамида, поставленная на вершину. Другое дело, что была возможность аккуратно её скантовать на плоскость, и начать всё делать «по-уму». Не было людей, способных это сделать. А это – уже следствие негативного отбора руководящих кадров, когда наверху оказывались не толковые и волевые, а умеющие «лизнуть» и «правильно» отчитаться о проделанной работе. Система не просто не была застрахована от появления дурака наверху, а создавала предпосылки для этого. Вот и оказались во главе страны безвольные недоумки, не понимающие сути происходящего, и не способные грамотно управлять даже колхозом средней руки. А потом их сменили не ожидаемые всеми государственники, умеющие «складывать и умножать», а вовсе мастера «делить и отнимать». И начали ломать само хиленькое основание пирамиды ломами и кирками. На обломках пирамиды рухнувшей начали косоруко лепить другую. Тоже «кверху задницей». Только денежки потекли в другие карманы. Ну, и естественно, всё «поделили и отняли». Скорее, даже, просто похватали. А, вот «складывать и умножать» нужно уметь, для этого нужны не только кулаки, зубы и жадность с изворотливостью. «Башка» нужна, и желание. И деловая хватка. Настоящая «деловая хватка». Потому, что сегодня «деловой хваткой» называют хватку на кармане или горле ближнего. А «разбогатеть» не отличают от «украсть». И смогут-ли они распорядится доставшимся грамотно — ещё тот вопрос. К тому же, доставшееся «на халяву», как правило, не ценят.
Говорить с Сорокиным было интересно… Как-то, оказавшись с ним за этим-же столиком во время обеда, Санька затеял разговор на предмет «кто-же правит миром.» «Бухгалтеры,» - последовал незамедлительный ответ. По мнению Сорокина, получалось, что «мировая закулиса» без сомнения есть. И правят миром люди с сухим, бухгалтерским складом ума. Люди, лишенные эмоций, не знающие, что такое жалость и сострадание, зато в части бухгалтерии ошибок не совершающие. Политики нынче – лишь подстилки «на подхвате», вороватые и жадные до собственного благополучия. В то-же время - лицемеры или заложники своих предвыборных обещаний плебсу. Это раньше были политики – Дизраэли и Бисмарки, Кавуры и Ришелье. Сейчас остались политиканы. Да и с «держащими масть» бухгалтерами не особо поспоришь…
На чей-то вопрос, может-ли этих бухгалтеров переиграть другой бухгалтер, Сорокин, не отрываясь от творожной запеканки, пояснил, что переиграть их по ихним правилам невозможно. Тем более – мыслящему в рамках этих-же таблиц бухгалтеру. Но их когда-нибудь непременно переиграет… «художник»: человек – «творец», человек – «вне их рамок», мыслящий другими категориями, и устанавливающий новые правила. Будет-ли это одиночка, или – команда, но когда-нибудь эту кодлу бухгалтеров «обуют» как «божьих старушек». Просто поменяется сама суть «игры». Скажем – играли в «преф», а внезапно, сметя все со стола, начали в шашки. «В «Чапая»!» - усмехнулся сидевший с ними Димка, технолог из Сашкиного бюро. «Может, и в «Чапая», а может – и в поддавки» - пожал плечами Сорокин. Или – играли на золото и деньги, а начали игру на древние знания и хорошие клинки. В любом случае – сидящие сегодня «на бочке» ходячие арифмометры окажутся совершенно «не в теме». И цена их будет примерно равна стоимости пары лыж в Каракумах: ценник-то можно налепить какой-угодно, да только кому они спёрлись. «Ладно, если ещё старые – деревянные: хоть на костер сгодятся.» - усмехнулся Сорокин, видимо имея в виду самого себя…
Вернушись в бюро, чтобы заняться бумажной рутиной, окончательно восстановил «баланс энергий», перекинувшись парой слов с пившей чай Маришкой – инженером, курировавшей вопросы оснастки, и зарядившись положительными эмоциями. Странное дело: чтобы улучшить настроение, Сашке достаточно было иногда недолго поболтать с ней «ни о чем», пошутить, а то и просто - перекинуться парой слов или обменяться улыбками. Маришка вышла из декрета незадолго до появления в бюро Саши. Девушка была неглупая и симпатичная, хотя кое-кто находил её полноватой. И, какая-то незлобливая, добрая. Что постоянно выходило ей «боком» и дома, и на работе. Слишком уж часто и подолгу позволяла она досаждать своей персоне всякого рода энергетическим вампирам. Муж, по-слухам, вроде как любил её безмерно, но ещё сильнее оказалась его любовь к карточной игре, и вместо зарплаты домой он, поначалу, приносил крупные проигрыши. А. потом, для их покрытия, начал и из дома выносить. Для того, чтобы выкинуть его из квартиры, принадлежащей жене, и в конце-концов, развести их – понадобилось вмешательство Маришкиных братьев, которые пару раз поувещевали оболтуса. Причем второй раз – прокатили в багажнике в ближайшую лесополосу.
На работе – тоже козлов хватало. Например, в бюро её частенько доставал Петрович. Если и за ошибки – то непропорционально, но большей частью – по пустякам, а то и вообще, просто так. Нравилось ему найти в Маришкиной работе недостатки, и поучить её как надо работать. Да и жить – тоже. Ходили, правда, слухи, что этот случай – особый: дескать, «садовод» подбивал клинья к разведенной аппетитной молодухе, но - был отвергнут и теперь вымещал свою обидушку. За девушку заступались, Маришка и сама иногда огрызалась, но большей частью предпочитала не «тратить нервы» на «ушибленных», и придерживалась приписываемой арабам древней мудрости: «будь терпелив, и ты увидишь, как труп твоего врага принесут к дверям твоего дома».
Сегодня у Маришки был «её день». Для начала, двумя частями, принесли Аркадия Петровича. Первый, болезненный для кошелька и самолюбия, удар был нанесён ему ещё вчера. Это была несколько затянувшаяся расплата за игрища, устроенные им вокруг детали, производство которой, стукнув себя кулаком в грудь, забрали из соседнего цеха, придавив их административным ресурсом (извините, соседи - «ничего личного, это просто бизнес!»). Предложение начальника бюро передрать всё как есть, и, наладив производство, приступить к совершенствованию - было Петровичем горячо отвергнуто. Дескать, эти, там, мышей не ловят. Мхом поросли! Столько лет лепят, и ничего не усовершенствовали. Мы умнее их всех, однозначно! Вот как надо делать! Смотрите сами, как изящно все разыграно! Победа гарантирована! На бумаге выглядело действительно впечатляюще, и Игорь Сергеевич «повёлся» сам и повёл за собой вышестоящее руководство. И деталь торжественно повесили себе на шею, имея лишь теоретические наработки. Разобиженые соседи, сплюнув, производство свернули, и передали им старую, убитую оснастку, не заказав новую. Момент истины наступил на прошлой неделе, когда переданную старую оснастку перепилили на новый лад. Оснастку новую, кстати, заказали уже в «продвинутой» версии, и пафосно сиганули таким образом в бездну, не нацепив запасного парашюта. Сказать, что «попёр» брак можно было, только покривив душой - годных деталей просто не было. Вместо того, чтобы усмирив гордыню отступиться, Аркадий Петрович углубился в дебри теоретических изысканий и продолжил совершенствовать порождённого Голема. Он был по-прежнему уверен в успехе, хотя Сергеевич был готов пойти на попятную. После недели метаний, которые становились всё более судорожными, лопнуло терпение начальника цеха, которого самого уже начали «нагибать» - «Где детали? Детали где?». И он разразился устным указанием делать так, как делали раньше соседи, и письменным — о крепком депремировании причастных к эксперименту. То-есть: своего заместителя по подготовке производства, начальника бюро, и технолога. И вчера в обед Сергеевич лично положил на стол отсутствовавшему затейнику копию приказа, дополненную резолюцией заместителя по подготовке: «Доэкспериментировались?!» Резолюция привела личный состав бюро в восторг, а Андрей немедленно занёс её в свою «коллекцию» на почётное место.
Сегодня утром деморализованный Маришкин недруг был добит — придя утром на работу, он не обнаружил тщательно выращиваемую и лелеемую красную помидорку на кусте, который посадил в горшке на подоконнике вместо какого-то умершего цветка. Смеха-ради посадил, а потом втянулся, «холил и лелеял», и собирался на днях выращенный урожай торжественно съесть. Эксперименты свои победно завершить и отпраздновать. Не получилось ни с тем, ни с другим. Гневный блиц-опрос результатов не дал. Но сидевший с нейтральным выражением на лице Сергеевич потом проболтался, что вечером он получил от начальника цеха ещё один втык на ту-же тему. Вернулся в печали, употребил коньячку, и зацепился его взгляд за выросшую на подоконнике красоту. Сорвал, разрезал, посыпал солью и налил ещё. Вкусно получилось...
Помимо досаждавшего Маришке на работе Петровича, схожая проблема имелась и дома. В смысле — в подъезде. В виде соседа этажом выше — бездетного и никогда не женатого старого хрыча, неоднократно её проливавшего. Что не мешало ему, однако, регулярно в присутствии сидящих у подъезда бабушек учить её жизни, а именно — правильно краситься, одеваться, растить дитё и налаживать отношения с мужчинами. Словом, сосед периодически портил ей настроение, попеременно доводя девчонку то до слёз, то — до белого каления. Здесь расплата наступила позавчера. Помимо всего прочего, сосед оказался человеком немалого ума и смекалки, потому, что, когда обнаружил слегка вздувшуюся банку рыбных консервов, решил её как следует прокипятить. И употребить впоследствии. Чтобы не «поганить» чистую кастрюлю незнамо где валявшейся банкой, водрузил на плиту ведро. Налил воды побольше, и начал «производственный процесс». Через какое-то время банка взорвалась, и шарахнуло из ведра в потолок, как из мортиры. Консервы были из чего-то с плавниками в томатном соусе. И потолок пришёл в состояние жалкое, не сказать — отвратительное. Шила в мешке утаить не удалось, и сюжет стал достоянием всего подъезда. С час назад ей с удовольствием рассказала о случившемся работавшая в цеху соседка. Маришка считала себя отомщённой на всех фронтах. К тому-же, обоим противникам, имея за плечами столь позорные страницы, учить жизни других теперь будет тяжелее.
Она, видимо, снова представила несчастного соседа, размывающего высоченый потолок «сталинки» с «его-то ростом гнома», потому, что расплылась в улыбке, и едва не поперхнулась чаем. Хорошая девчонка — Маришка. И мальчонка у неё славный, судя по фотографиям — весь в мамку. Сашка уже начал было приглядываться к ней с «нехорошим» интересом. Правда, она была его постарше. И неожиданно для самого себя «тормознулся», решив, что не тот случай, и не тот человек. Да, и дядя Слава с отцом неоднократно наставляли его «не гадить там, где кушаешь».
Александр принялся разгребать наваленную ему на стол пачку документов с визами руководителей. Бумажная рутина его убивала, но за пренебрежение к ней убивали «больнее». Когда финал был уже близок, к нему подошёл Андрей Викторович, и пригласил с собой «в гости» к инструментальщикам. Познакомиться и с производственниками и с техотделом. «Кстати... есть там Таня, просила подойти разобраться. Шура! Ты ахнешь!» Руками он обозначил причину для восторга – пожалуй, стоило сходить.
Андрей Викторович устроился на работу в цех, когда оборонка завалилась набок настолько, что стало ясно: до близкой пенсии здесь не дотянуть – раньше помрёшь с голоду. Опыт у него был огромный, в отличии от того-же Макухина это был ИНЖЕНЕР. Местные задачи он щелкал как семечки, и вскоре стал начальником техбюро. Поначалу у него были трудности перехода в производстве с сотен на сотни тысяч. Но, главной проблемой оказалось то, что этот умный и решительный человек был готов всегда отстаивать свою правоту, и вскоре за «невосторженный образ мыслей» и бескомпромиссность с дураками, он снова оказался ведущим инженером, совершенно без обиды уступив место Игорю Сергеевичу. Нисколько не расстроившись, Викторович принялся зарабатывать денюжку на рацпредложениях. Не на хитрых финтах, позволяющих слегка подоить родной завод. Не на откровенном бреде вроде «переноса кнопки с левой станины на правую для удобства тыканья коленкой», а на серьёзных мероприятиях и решениях, которые приносили ощутимую экономию и смаковались понимающими людьми за оригинальность и простоту.
Начальник бюро личное общение со смежниками поощрял и, убедившись, что за Сашкой на сегодняшний вечер ничего смертельного не всплывёт, подписал разрешение на выдачу пропуска: инструментальное производство, или, как его называли «инструменталка большая» размещалось на отдельной от производства «основного» площадке…
***
…Прошла уже неделя с лишним. Их расквартировали на окраине города, который потихоньку приходил в себя. Все уже понимали, что боевые действия закончились, и работа осталась только для безопасников. И прибывавших из метрополии стражников – на местных пока надежды не было. Новым местом дислокации было учебное заведение, где готовили зачатки будущих специалистов по машинно-тракторной тематике. Помимо учебно-административного корпуса (небольшого старого здания с метровой толщины кирпичными стенами и окнами-бойницами), на огороженой забором территории были гаражи и ремонтные боксы. Личный состав, прогнав сначала через «вошебойку», разместили в классах. Тесновато, но, если учесть, что наемники, которые ежедневно рисковали словить пулю на зачистках, жили в сараях по-соседству, а сколько ещё пехтуры разместили в отапливаемых печурками палатках в чистом поле, то их новая казарма была просто дворцом. В, общем, место, где можно было выспаться в тепле и с относительным комфортом – было, с «обедом по расписанию» - тоже без проблем, спиртное навострились добывать – быстрее, чем ожидали мастера офицеры. Труднее всего пока было по части «прекрасных дам». Но, как говориться, нет таких задач, которые не смог-бы решить офицер императорской армии при помощи устава и инструкции, действуя либо строго по предписаному, либо строго вопреки. Почин положил Банго, подцепив какую-то плоскозадую шалаву, и дивно поразвлекшись с ней в походно-полевых условиях.
Словом – жизнь налаживалась. Но, расслабиться не давали, помимо ремонта техники, их постоянно озадачивали и держали в напряге. Видимо, не их одних – резервисты и наемники ходили раздражённые или откровенно злые. Вдобавок, курсантов начали дёргать на патрулирование улиц по ночам. Патрулями по шесть человек под командой флагмастера; типа - ловить нарушителей комендантского часа. Хотя, была возможность - и налететь на что-то серьёзное.
Отдельно их порадовал «Вонючка-Пергуд». Заваруху со стрельбой он удачно пересидел в своей передвижной бронеремонтной мастерской. Через денёк-другой освоился, раздобыл самогонки и нажрался в одиночку. И не «до лязга», и даже не «в гусеницу», а сразу «до сорванной башни». После чего попёрся ночью в поисках спящих курсантов для построения. Занесло его к наёмникам. Усталым, и злым как черти. То, что от Вонючки осталось - отправили с оказией домой, чтобы спровадить по-тихому на пенсию...
Где-то на третий день, как их расквартировали в окрестностях Пантаргаса, весь свободный от караульной службы состав привезли на площадь, где мятежники успели в ходе штурма города ещё разок потрепать имперские силы. Согласно приказа сейчас курсантов сюда пригнали для оказания помощи в эвакуации повреждённой в ходе боёв техники. В действительности-же, скорее всего для того, чтобы показать им таки «как» оно бывает. «По-настоящему»... На площадь всё это время никого из местных не пускали. Раненных оттуда забрали, когда отступали. Погибших — сразу, как прекратили стрелять. Сейчас там оставалась сожжённая и разбитая техника. Три «латника». Башня одного, скинутая взрывом боеукладки, валялась рядом с корпусом. Другой стоял с распущенной гусеницей, и «засосами» на броне, оставленными попавшими в цель выстрелами гранатомётов. Сунувшийся в башню Олмер, увидел засохшую кровь на полике и казённике пушки. Третий сгорел, хоть и башня осталась «на плечах». Ещё здесь были с пяток БТРов и «белка» - колёсный разведывательный броневик. Рыжие, обгорелые остовы с изрешеченными бортами. Сорванные люки, двери, гусеницы. Жирный пепел внутри. Корпус броневичка был вообще расколот. Вдобавок, он выгорел дотла и стоял на голых колёсных дисках.
Хоть в разыгравшейся здесь бойне они не участвовали, да и обугленные останки погибших в машинах людей тоже убрали, но и увиденного зрелища вполне хватило. И запаха: от сгоревших остовов по-прежнему воняло калёным железом, сгоревшим маслом и топливом, и, самое жуткое — сгоревшей до углей плотью. Они работали поначалу, стараясь дышать «в сторону», потом, вроде, привыкли. Принюхались... К ним подошёл гранлейтенант, командовавший ремонтниками.
- Что, парни, поплохело? Видели бы вы, что тут было сразу после боя, сколько фаршу здесь навалено было. А, уж про то, что творилось за мостом через Холодную... - махнул рукой гранлейтенант.
Тягач со скрипом и скрежетом железа по брусчатке поволок очередную горелую коробку. «Эвакуировать» всё это можно было только для разделки и последующей переплавки. Когда вернулись, Кот отошёл к своему бронеру, прислонился к борту. От недавно прогретой машины пахло железом, маслом, топливом. Замутило. Сделал пару шагов и вдохнул свежий воздух. На ходу доставая фляжку, подошёл Тано. Кот отрицательно помотал головой. Тано сам сделал небольшой глоток, посмотрел на него:
- Вот это и есть «война», Кетмар... Ещё не всей красе. Нам выпала лёгкая прогулка со стрельбой как на полигоне. Вы здесь ни озверели, ни испугались, как следует. Может, всё оно и к лучшему. Представь себе, что творилось в Варсоме, когда отлавливали остатки алтаранцев. Уже списанных со счетов. Оборванных и завшивевших, но упорно сопротивлявшихся. Или рубилово тех же алтаранцев с «ламриками», когда убитых хоронили прямо в окопах, а то и просто засыпали хлоркой.
Тано передёрнулся и снова приложился к фляжке. Его окликнули – звал флагмастер Горм, стоявший у грузовика с работающим мотором. Горм собрался куда-то, на ночь глядя, ехать. Они поговорили о чём-то с Тано, причем оба развели руками, только Горм виновато, а Тано разочарованно. Потом Горм заглянул в кузов, крикнул что-то сидевшим там людям, сел в кабину к водителю и «грузило» лихо помчалось в сторону города.
Утром флагмастер Тано пребывал в превосходном расположении духа, впрочем, как и многие другие: ещё перед утренним построением стало известно, что субофицеры вчера «глянули на мир сквозь дно стаканов». Судя по тому, что Хангор Тано просто-напросто не успел протрезветь, Кот охотно поверил, что стеклотары в эту ночь было опустошено немало.
Кот и ещё несколько курсантов без особого энтузиазма забрасывали пустые снарядные ящики в кузов грузовика, стоящего возле въездных ворот на территорию училища. За воротами, за огромным заснеженным пустырем проходило шоссе, по которому время от времени проносились армейские машины. И небольшими колоннами, и даже одиночные. Когда на шоссе, почти напротив ворот, остановились с десяток «лаек», в которых по тактическим обозначениям и непристойным надписям опознали машины наёмников, курсанты переглянулись: куда опять собрались эти шальные ребята? В сторону наёмников здесь уже все «свои» смотрели с уважением. Их совали во все подходящие дыры, и хлеб свой парни поливали потом и кровью. Наёмники пока не собирались никуда: они «спешились», и, поглядывая по сторонам, не выпуская из рук оружия, по несколько человек стояли меж машинами, с дороги доносились голоса, весёлый смех. Вскоре подкатили ещё «лайки», но уже с эмблемами Департамента Имперской Безопасности на бортах и скошенных лбах – скрещенными топором и коротким мечом на фоне щита. Курсанты с интересом поглядывали на дорогу. Один из транспортеров с эмблемами Департамента подъехал и остановился у ворот. Из него вылезли коренастый майор, и… тот самый субполковник, которого Кот видел рядом с Хисмаром. Навстречу им вышли субполковник Гонт (глянув на него и мастера Монда, Кот удивился - насколько молод безопасник в сравнении с пребывающим с ним в одном чине Гонтом) и ещё несколько офицеров, включая флагмастера Горма. Они обменялись приветствиями, пожали друг другу руки, что-то обсудили, после чего Гонт с наставниками удалился, а с майором и субполковником остались Виндо и Горм. Они ещё о чем-то посовещались, после чего безопасники погрузились в свой транспортёр, и тот шустро побежал назад, хотя ехать-то было с сотню метров. Краем уха Кот услышал, что Департамент Безопасности представляли - майор Перт, и субполковник Монд. Выяснилось, что бронер мастера Горма придан в усиление колонны. Машина Горма залязгала к воротам. Транспортер занял место в колонне, там раздались команды – люди начали грузиться в машины. Колонна уже стояла готовая к выходу, когда бронер мастера Горма позорным образом «разулся» на левую гусеницу. Случилось это то-ли в силу «мастерства» сидящего за рычагами курсанта и самоуверенности командира, который приказал лезть через какую-то помойку: запорошённые снегом буераки, бочки и обломки (срезать уголок решил, чтобы сразу занять место в колонне). То-ли в силу обычного разгильдяйства — не уследили за креплением соединяющих гусеничные траки по краям «биноклей». Или сама судьба сыграла злую шутку. Хорошо, что большого начальства рядом не было. Со стороны замершего бронера, на который спешившийся экипаж смотрел как на павшего героя (водитель ещё и шлём с головы стянул), послышалась бесполезная ругань командира. Возник небольшой переполох. Со стороны колонны уже пешком подошёл коренастый майор, который, не говоря ни слова, глянул на майора Виндо. Тот, тоже, не говоря ни слова, махнул рукой оказавшемуся ближе всех флагмастеру Тано. Тано, рыкнув, построил экипаж. Пока Виндо ставил Тано и экипажу боевую задачу, подошёл сам мастер Монд, оглядел всех присутствующих, покачал головой глядя в сторону замершего бронера, молча постоял «за компанию». Когда вопрос решился, повернулся и пошёл к своей машине, перед этим пристально посмотрев на Кота. Кот услышал, как он бросил идущему следом крепышу Перту: «Помнишь, рассказывал про парня...» Кот выматерился: «Угораздило же. Пойдёт теперь гулять легенда!» А майор Перт вдруг остановился, и, размахивая руками, что-то заговорил командиру, показывая попеременно на Горма, который уже возился у покалеченной машины, и на идущий к машине экипаж Тано. Субполковник Монд отмахнулся. «…Бартомег должен обеспечить. Пусть занимается, старый хрыч…» - донеслось до Кота. Крепыш Перт прыснул со смеху.
Тано решил не рисоваться перед своим и чужим начальством, и потому «троечка» аккуратно выехав за ворота, спокойно покатила по дороге. Майор, и мастер Монд, кстати, сноровисто запрыгнули на броню машины, воспользовалвшись вежливым приглашением Тано. Колонна двинулась по объездной мимо города и вскоре по сторонам были уже не дома, поля и пустыри, а лес. В снежной чащобе которого разглядеть вероятного противника было весьма затруднительно. Особенно через прибор наблюдения, в который Кот пялился скорее от скуки… ну, и на всякий случай. В открытых башенных люках сидели командир и Турго. Готовые, в случае-чего, для начала - огрызнуться из пулеметов. Верхние люки «лаек» тоже были открыты и БТРы ощетинились стволами. Но, пока было тихо. Машины монотонно шли по сузившейся дороге, пока за очередным поворотом не обнаружились занесенные снегом и безжизненные маленький колёсный вездеход, позади которого замерли крытые брезентом грузовики. Колонна остановилась. Посыпались короткие команды, залязгали люки.
Кот по-прежнему сидел, не отрываясь от прибора наблюдения, и пялясь в свой сектор. Что творилось впереди на дороге, ему видно не было. Из командирского транспортёра вылез Перт, сам Монд пока оставался на месте. К стоящим машинам двинулись спешившиеся десантники и сапёры. Осторожно осмотрели стоящий первым вездеход, попробовали открыть и быстро отошли назад — у машин остался командир сапёров. Он осторожно обошёл вездеход, заглядывая под него, осмотрел оба грузовика. В отличии от просто расстрелянного из винтовок и пулемётов вездехода, грузовики были разворочены взрывами, а второй ещё и сгорел. Он вернулся, переговорил с Пертом, и оба они пошли к командирской машине. Сам Монд открыл десантную дверь в корме транспортёра, они быстро посовещались. На двери вездехода стояла примитивная на вид растяжка. В самом салоне, помимо трупов была ещё и куча какого-то тряпья и бушлатов, и что было под ней - неизвестно. На грузовиках «сюрпризов» не было. В изрешеченных пулями кабинах кабинах были только убитые водители, кузова — завалены обезображенными и разорванными телами: похоже, что туда напоследок бросили по динамитной шашке. Чтобы наверняка никто не уцелел. Один из сапёров снова пошёл к вездеходу, а колонна оттянулась назад. На всякий случай. Не зря: помимо растяжки заморочек больше не было, но между сидений был пристроен початый ящик с динамитом, заваленный рваными бушлатами и каким-то тряпьём. Уже потом, когда ему рассказали все подробности, Кот спросил у Тано, зачем рисковали. Сомнительно, что люди, ставившие растяжку, не выгребли из машины всё достойное внимания. И, действительно, в разминированном вездеходе ничего не нашли: Монд и Перт похлопали дверями и погрузились в свою коробку ни с чем. Проще было подорвать. Тано пожал плечами: «Сапёры... Ликвидировать на месте всякий может, а вот обезвредить — это уже искусство. На том и «горят». В Бангоре один удалец взялся противотанковые мины снимать. Снял одну, вторую, третью, а под четвёртой, видно, противопехотка стояла на «неизвлекаемость». Вот и жахнуло. Хоронили ботинок со ступнёй и рукав куртки-камуфляжки. На кустах висел.»
В грузовиках и вездеходе были убитые работники рудника из местных. Видимо поехали в город и угодили в засаду. По-меньшей мере это было странно: местных-то так за что было «укладывать»?
Колонна двинулась дальше. Вскоре подошли к развилке: прямо - к руднику, налево - к базе геологов. На базу ушли три транспортёра, в которые перепрыгнули Мастер Перт и несколько сапёров. Основной задачей экспедиции оставался рудник. Снова полузаметённая снегом дорога. Минут через сорок они выкатились к руднику. Вперёд снова двинулись сапёры, но их мастерство на этот раз не пригодилось.
Внешне всё выглядело достаточно уныло: хотя всё разрушенное и сгоревшее засыпало снегом, скрыв пятна гари и копоти — торчавшие руины строений скрыть было трудно. И остовы техники, которую сожгли, не сумев угнать по каким-то причинам — тоже. Сожжено и взорвано было всё, что можно было сжечь и взорвать. Вход в штольню был завален намертво. Взрывчатки на базе геологов было завались, и её не пожалели ни там, ни здесь.
Безопасники рассыпались по остаткам построек, пытаясь найти на пожарище хоть что-то дельное. Обеспечивавшие их безопасность армеуты скучали, бдительно наблюдая за периметром. Судя по лицу руководившего безопасниками мастера Монда, надежды найти нечто дельное были призрачные, и его люди, шнырявшие на пожарище, занимались сбором материала, пригодного лишь для составления перечня убытков и списка потерь.
Подтянулся мастер Перт со своей командой. Судя по тому, что в ходе его доклада Монд стоял как статуя, глядя перед собой, дела у геологов были не лучше, чем здесь, а то — и хуже. Уходили назад, по-большому счёту, ни с чем, оставив на разгромленном руднике что-то вроде гарнизона для его охраны.
В расположение вернулись уже затемно. Когда заправили бронер, Тано, уже снова приподнявший настроение, вдруг прыснул со смеху и рассазал Коту, что Горма и его парней, вчера гоняли в город к безопасникам. Там какой-то старикан, состоящий из параграфов, желчи и майорского наплечника, в течении часа читал им наставления и взял с каждого подписку «о неразглашении». Проникшийся ответственностью Горм вчера добровольно «остался без сладкого», сегодня всё-равно феерично опозорился, а с экипажа Тано никто ничего не брал. Интересно: вспомнят? Кот удивлённо захлопал глазами, хотя всех видов бардака уже, вроде как, навидался. Посмотрев на его реакцию, Тано загадочно ухмыльнулся, и, махнув рукой, выдал совсем уж невозможное: оказывается, он не присягал на верность Родине и Императору. История получилась удивительно наивная в своей безалаберности. Для всех обучавшихся на военной кафедре Университета перед сдачей экзаменов на патент полагались полевые сборы, куда их и вывезли. Дальше всё понеслось вскачь и наискось. Лесные пожары в то лето разгулялись не на шутку, армия уже вносила посильную лепту, и их бросили сначала расконсервировать сапёрную технику (перепиленную из тех-же бронеров), а потом — за её рычагами окапывать противопожарными полосами деревни и горевшие леса. Не пуская, впрочем, в самое пекло, но выжимая по-полной. Окончание борьбы со стихией и возвращение в лагерь совпало с окончанием сборов (выпили), с юбилеем Императора (за здоровье которого пили три дня), и десятилетием пребывания его на троне (разница — как раз в три дня, даже не останавливались). Скомкано проэкзаменовались. Про присягу как-то позабыли... По окончании университета их отдельно собрали, построили, поздравили и выдали патенты субфлагмастеров, да ещё запаса. То есть, наверняка, где-то существовал реестр с «его» подписью. Но «слова» - то он не давал... Формально он никому и ничего обязан не был...
Напоследок Тано хлопнул Кота по плечу:
- Смотри, Котяра, я подписок не беру - я сразу языки отрываю…
Кот ухмыльнулся и принялся осматривать ходовую, подсвечивая фонариком, мучаясь и ругаясь. Прикрывавшие борт до осей опорных катков экраны раньше откидывались тяжело, а после того как на борта навесили ещё железа, про это мероприятие можно было смело позабыть. И ползать на карачках, залезая в ставшую труднодоступной ходовую часть.
Следующий день, несмотря на предстоящее патрулирование, каких-то событий «из ряда вон» не предвещал. В обед Кот сидел на притащенном из кабинета, в который свалили почти всю мебель когда вселялись, скрипучем стуле, закинув ноги на подходящую тумбочку, и не спеша вычерпывал содержимое крышки котелка – тушеную капусту с мясом. Повара здесь то-ли стали ошибаться в «плюс», то-ли класть столько, сколько положено: обычно «лёгкий» рыбный суп сейчас напоминал жидкую кашу из крупы, картошки, лука и консервов. Второе после него шло уже вяловато.
Ещё вчера вечером очередные кандидаты на патрулирование бросили карты — как будущим мастерам офицерам, наставники предоставили им право самостоятельно определяться с отбором людей в команду. Кот философски вздохнул. Идти предстояло в команде Мастера Вало. Доев обед и вымыв котелок, Кот пошёл собираться. Осмотрел оружие - коротенький карабин со складным прикладом (пригоден для боевых действий внутри бронера) и шпагу (помимо огнестрельного полагалось иметь при себе и холодное). Натянул комбез. Тёплые куртки-перевёртыши, которые Кот и Турго наспех побросали в корзину на башне посекло осколками в полное безобразие вместе с корзиной - Тано долго матерился осмотрев всю башню по периметру. Вместо них уже разжились парой отличных здешних полушубков из овчины, ничуть не хуже армейских тулупов, только немного отличавшихся покроем, подлиннее и необшитых тканью. Правда, в таких тулупах ходило всё мужское местное население, и рисковать получить в темноте пулю от своих Кот не собирался. Подумав, Кот оказался и от предложенной ему Картом новенькой куртки, взял уцелевший затасканный плащ-накидку, который, в соответствии с названием и накинул прямо поверх оружия и подсумка с магазинами. Не расстёгивая прорези для рук, и не подпоясывая портупеей. Штука была достаточно тёплой (да и на улице было чуть ниже нуля), и скидывалась одним движением. От Вало он получил пехотную каску и втык, за то, что пришёл без неё. На плащ он посмотрел сквозь пальцы – в чём уже здесь только не ходили.
У всех при себе были карабины, и, естественно, шпаги. «Профессия», как-никак. Со штык-ножами и скрамасаксами пусть срочники ходят.
Днём на улице всё начало хлюпать и чвакать, снежные сугробы оседали прямо на глазах, но вечером опять подморозило. Высыпали звезды. Пролетали редкие снежинки. Улицы были снова освещены. Красота. Один из курсантов буркнул, что прямо «как из гостей идём», и был одернут командиром. И, не зря. Повернув за угол, они чуть не влетели в, целую, как показалось Коту, толпу. От неожиданности обе стороны шарахнулись назад, в тишине что-то явственно плеснулось. Всё-таки, это была не «толпа», а всего шестеро. Двое – явно из местных, судя по тулупам и подвешенных к поясам топорам. Колоритная была парочка: один – маленький, и, наверное, шустрый, с густыми висячими усами, второй - здоровенный дядька со свисающими на грудь косами. Оба – в широченных штанах, заправленных в войлочные сапоги с обрезиненными низами. В руках у «большого» была огромная, местами помятая фляга. Кот привык такие посудины видеть в заведениях, связанных с производством и продажей молока, а на ночной улице она смотрелась несколько неуместно. Совсем уж «некстати» были остальные четверо, в накидках, подобных той, что сейчас была на Коте. И, таким-же манером – поверх всего остального. И быть под ними могло что угодно, пока было видно, что у двоих за спинами горбилось нечто вроде рюкзаков. И были они, в отличии от оказавшейся впереди парочки, совершенно неприметны. Разве, что, отступивший за здоровяка, как успел разглядеть Кот, был с непокрытой головой, и отличался от остальных буйными черными кудрями, аккуратными бородкой и усами, и… прямо-таки аристократической статью и манерой двигаться. Ещё он был молод, конечно - старше курсантов, но заметно моложе своих спутников и наставника Вало. Мастер Вало тем временем шагнул вперед.
- Вечер добрый! Рученьки поднимите, чтобы мы их видели. И покажите ваши пропуска. По-одному. Начнем с тебя, - Вало ткнул рукой в оказавшегося к нему ближе других маленького усача. Вздохнув, дядька с косичками поставил флягу (снова смачно плеснулось) и картинно поднял руки. Остальные сделали это с ленцой и неохотно.
- Нету пропусков... Тестя и брата поминаем - за выпивкой сходили. Не хватило - что поделать? - уныло пробормотал усатый.
- Такой толпой?
- Так неспокойно ведь...
Стояла гробовая тишина, по-прежнему падали снежинки. Покой дорогой.
- Слушайте, парни, забирайте флягу и спокойно расходимся... - мотнул головой тот, что с косичками.
- Нет, не расходимся... Берём флягу и идём в комендатуру. Там с вами разбирается дежурный офицер, - сказано было миролюбиво, но карабин Вало держал наготове. Что-то заставило стоящего вполоборота Кота прямо под накидкой закинуть свой карабин за спину, положить руку на застёжки скреплявшие накидку у ворота, и, одновременно, другой рукой потянуть из ножен клинок. «Статный» вдруг неуловимым движением выдвинулся вперёд, к Вало, и на секунду замер, потом лёгким движением провёл ладонью у него перед лицом. Кот приготовился к тому, что Вало сейчас выстрелит в воздух, а то, и влепит ему сразу в лоб. Но мастер Вало замер. «Статный», всё так-же глядя Вало в лицо, сказал тихонько:
- Теперь вы знаете, кто ваш враг...
Вало щелкнул предохранителем, резко вскинул карабин и… уткнул ствол в голову ближайшего к нему курсанта. Потом, тряхнув головой, одним движением перенаправил оружие в грудь «статному». Тот отскочил, снова выбросил вперед ладонь и неразборчиво вскрикнул. Сухо щёлкнуло - карабин Вало дал осечку. Курсанты замерли, растерявшись от такого оборота. Их «противники», похоже, тоже.
- Валите отсюда, пока не...- начал было обладатель косичек, но договорить не успел, потому, что снова отошедший ему за спину «статный» отпускать никого и никуда видимо не собирался. Мелькнул в воздухе нож и флагмастер повалился на спину. Все словно проснулись, и бросились наверстывать упущенное. Стрелять уже никто не пытался. «Местные» схватились за топоры. В сторону полетели плащи-накидки, и под ними обнаружилисл шпаги. У ближайшего к Коту «чужого» из рукава со щелчком высунулась пара блеснувших лезвий, вокруг залязгало железо, кто-то дико закричал. Стрелять уже никто не пытался. Кот метнулся вбок, щёлкнув застёжкой и выхватывая свою шпагу. Мельком он увидел, что заваривший кашу броском ножа «статный» шарахнулся назад, точно не желая принимать дальнейшее участие в свалке. Дальше всё закружилось как в дикой пляске и Коту стало не до того. Он подхватил падающую накидку и швырнул её на «когтистого», одновременно бросившись вперёд. Ударил его шпагой - тот так и упал с закутанной головой. Кот развернулся - он оказался за спиной замешкавшегося противника с короткой тяжёлой шпагой, и рубанул его по ногам, выбил у него клинок, уклонился от взмахнувшего топором здоровяка и удачно достал его сам. Бугай отступил, схватившись за плечо. Кот стремительно крутанулся и добил орущего «подранка» - тот, повалившись на первого поверженного Котом противника и потеряв шпагу, приподнялся и начал размахивать внушительным кинжалом. Отскочив назад, Кот успел отметить, что народу вокруг стало как-то мало. Противники такой прыти не ожидали, но везение на этом почти закончилось. Раненый в плечо взревел и двинулся вперёд. От скользящего удара обухом топора по каске Кот всё равно впечатался коленями в снег и только чудом сумел по крабьи отбежать в сторону — следующий страшный удар пришёлся в мостовую. Вставая, Кот успел первым ударить в грудь выпрямившегося здоровяка, который схватился за клинок, и, падая Коту под ноги (рядышком с «когтистым» и вторым) несильно ткнул перед собой топором. Уклониться от лезвия, порезавшего скулу, уже не получилось. Перед глазами всё поплыло, но он заметить, что остался один: тот-самый, произнесший заклинание, не спеша удалялся по улице, а все остальные лежали. Кот выдернул клинок и рухнул прямо на тела противников. Было холодно и тихо, потом где-то далеко вверху раздались чьи-то голоса...
- Что скажешь, Перт? Такая поножовщина, и почти под окнами наших «апартаментов».
- Вот это по-нашему, Мастер Монд! Нарубить кучу «мяса» и самому улечься сверху!
Кстати, парень – то жив.
- Я не об этом…(лязгнула открываема крышка) Великие Небеса, не из-за бидона же с самогоном полегло здесь столько народу...
- Вот и я думаю: стоило – ли гнать в патруль и бездарно положить в переулке подготовленных и обкатанных курсантов последних кругов обучения… Кругом не протолкнутся от пехоты: и наёмников, и резервистов... выжрали бы они спокойно эту цистерну вместе с местными без всякой поножовщины...- Перт продолжал тормошить Кота: - Ран вроде нет, только лицо в крови… эй, очнись! Курсант!!! Ну, вот…Живой! Ранен? Не трогай морду, сейчас самогоночкой протрём, Не дёргайся – знаю, что больно. Глотни. Эх, как тебе нарисовали! Девчонки кипятком писать будут! А?! Мастер Монд?!
Кот закашлялся, вдохнув запах сивухи, и усугубил кашель, пытаясь хлебнуть сивушного пойла – майор Перт поил его прямо из пригорошни, черпая рукой из фляги.
- Курсант…- Кот поднялся на ватных ногах и вытянулся в стойке «смирно».
- Вольно, курсант! Смотри-ка, Перт! Знакомые всё лица... Ну, что, не тошнит больше от вида крови? Ну, хоть какая-то польза…
- Разрешите обратиться, мастер субполковник! Я тогда угорел просто, стреляли много, вентиляторы башенные нам вырубили, когда в город сунулись.
- Хорошо, что башня тогда на месте осталась… а, сейчас что случилось?
- А сейчас по башке двинули… ушёл один из них...
- Действительно, двинули, след на шлёме! – вмешался Перт.
- Заткнитесь оба! – Монд начал выходить из себя — Рассказывай, что и как здесь было. Быстро и кратко... подробно и красиво потом отписываться будешь... Кто ушёл?
Двое продолжали переворачивать и обшаривать убитых, подсвечивая синюшными фонариками.
- Перт! Подойди на секунду... - позвал один из них, вытащив из заплечного мешка «чужого» здоровенную пачку папок и бумаг. Кот кратко рассказал о происшедшем, не забыв рассказать про скрывшегося, его колдовские выкрутасы и осечку оружия Вало. И только сейчас до него начало доходить, что командир и все ребята, с которыми пошёл в патруль — погибли. Вернулся Перт, молча сунул Монду бумаги, и замер с фонариком. Монд бегло их пролистал и выматерился - это были документы с рудника и отчёты геологоразведочных экспедиций.
- Так! Стало быть, за самогоночкой ходили. Перт! Подгони грузовик, соберите здесь всё. Ты – со мной! – он ткнул пальцем в Кота. - Удачлив ты, курсант…
Весь остаток ночи Кот провел в уютном особняке, где обосновались безопасники - буквально на соседней улице. Его сразу-же допросил лично Монд. Затем Коту пришлось написать рапорт с точным изложением всего случившегося. За чтением которого, с ним побеседовал Перт. Потом откуда-то появившийся и благоухающий спиртягой, военврач осмотрел Кота, обработал щёку, сказал, что угрозы жизни нет, но возможно легкое сотрясение мозга («если он там есть, конечно»), сунул ему в руку пригоршню таблеток, и положил на стол клочок бумаги с инструкцией по их правильному употреблению. Начерканные там каракули Кот не сумел-бы прочесть и в нормальном состоянии, потому – просто скомкал листок, и сунул в карман комбеза. Мастер Перт ухмыльнулся и посоветовал выбросить сразу и таблетки и инструкцию, потому, что разобрать почерк медика простому смертному сложнее, чем надписи на руинах древних городов. А, принятые таблетки результат зачастую дают прямо противоположный ожидаемому. После чего глянул на субполковника, и, получив одобрительный кивок, налил в вынутый из ящика стола стакан прозрачной жидкости из притаившегося в буфете графина выше половины, и протянул Коту. Одобрительно хрюкнул, когда тот «засадил» содержимое в три глотка и не поморщился, и снова посмотрел на Монда, как-бы, спрашивая: «Ну, как?» «Ну, хоть чему-то их там учить должны,» - прокомментировал вслух субполковник. Когда в голове у Кота приятно зашумело, а язык стал более подвижный, его тут-же допросили по-новой, ничего, впрочем, нового не услышав. Во время допроса в комнате появились полковник Гонт в сопровождении флагмастера Тано. Пока Гонт разговаривал с Мондом, отойдя в уголок, Тано, не скрывая радости, подошёл к Коту обнял, и похлопал по спине, приговаривая: «Живой, живой, демон хвостатый, а я уж думал, что без канонира остался!» Они ушли, а Коту ещё долго задавали вопросы, хотя ему самому казалось, что дело-то, приключилось «житейское». И к чему такие подробности с пристрастием?
Когда уже светало, его отвезли в расположение, и сам майор Перт сдал Кота с рук на руки майору Виндо. Виндо, уже извещённый о ночном происшествии, и гибели курсантов и наставника, был немного взвинчен. Кота он после рапорта отправил отдыхать, а потом, по-слухам, ещё долго беседовал с Пертом.
Коту удалось немного поспать. Днем, после написания очередного рапорта, ему учинили допрос уже отцы-командиры. А, вечером Кота опять вызвали безопасники, и он снова посетил «уютный особнячок». Снова исписал бумаги, мучительно пытаясь вспомнить что-то ранее упущенное. Ответил на вопросы мастеров Монда и Перта. Имел продолжительную беседу со стариком-майором который его достал своими расспросами, по-большей части бестолковыми, и бесконечным цитированием устава и инструкций. К концу беседы Кот почувствовал, что у него плавится мозг. На следующий после этого день – всё повторилось. Только вопросов становилось всё меньше, а вели себя безопасники с курсантом уже не так строго. На третий день Кот шёл туда в сопровождении посыльного уже «как домой». Он старался вертеть головой с непринуждённым видом, а мысли в голове крутились самые невесёлые: замучили его мастер Монд и его коллеги своими расспросами. А ещё из головы не выходила та осечка карабина Вало: разнеси он башку этой сволочи — может и не закрутилась-бы та карусель, из которой в живых вышли Кот, и этот паскудник. Заклинатель...
Кот ещё ребенком узнал, что есть люди, умеющие предотвратить выстрел из огнестрельного оружия заклинаниями. Заклинания «пороха» и «осечки». После произнесения которых попусту щелкал боёк или курок кремневого ружья, порох отказывался гореть, или пуля просто выкатывалась из ствола к ногам стрелка. Если верить легендам, были и умельцы, способные «заплавить» ствол на первом-же выстреле. Для этого заклинателю нужно было только видеть и находиться в непосредственной близости от «ствола». Как и многие и сверстники, и взрослые, Кот верил, что основу под собой легенды имели. И карающие за колдовство статьи закона не зря формально так и не отменялись. С другой стороны - развитие оружия для ближнего боя сдерживало не сколько всеобщее объявление короткоствольников «подлым» оружием, сколько именно неверие в его «безотказность» вследствие боязни налететь на такого умельца, законом ещё не покаранного. Остановить шпагу или нож «словом» было куда сложнее. К объявленному королями и князьями по взаимному согласию, подкреплённому многочисленными, не отменёнными по сию пору уложениями и эдиктами, запрету «огнестрельного оружия с коротким стволом и пригодного к скрытому ношению» общество отнеслось если не с одобрением, то и без возмущения. Запретительные указы неоднократно уточнялись, корректировались по весу, габаритам и длине ствола оружия, но и однозарядные, и автоматические, и барабанные короткостволы, которые можно было сунуть в карман, или за пояс, так и оставались вне закона. Их ношение было не только противозаконно, но и могло быть расценено как подготовка предумышленного убийства со всеми, для пойманного, последствиями.
Что касается «сверхкороткого» карабина, созданного для вооружения экипажей бронетехники и спецподразделений (образец которого висел сейчас у Кота на плече), то его было «принято» считать «непригодным к скрытому ношению». Действительно: не способствовал этому мероприятию торчащий в сторону магазин - коробка. Хотя, своим появлением этот короткоствольный карабинчик со складным прикладом вызвал тогда нешуточные споры и горячие заявления. Шальные головы в Турсонге, например, спешно заявили, что пойманых с такими трещотками будут пристреливать на месте, наплевав на чины. Но, потихоньку успокоились, и даже слепили нечто подобное. Развернувшийся было «срач» утих, а вот когда с сотню лет назад был изобретен огнемет, дело дошло до того, что Главный Храмовник пригрозил Проклятием и Отлучением как огнемётчикам, так и их командирам. Вообще всем, кто имеет дело с этим исчадием Преисподни. А, «на местах», во время очередного вооруженного конфликта без громких заявлений спалили заживо нескольких пойманных огнеметчиков. Как-то так… и не прижился новый вид оружия, одним словом…
Кот вошёл в просторную комнату и доложился скучавшему там майору, Мастеру Перту.
- Вольно! Мастер Монд будет минут через несколько. Придётся тебе подождать. Посмотри пока свои трофеи – всё собранное в переулке оружие неприятеля принадлежит тебе, как победителю. Оставшемуся в живых. Кроме огнестрельного, конечно, но его у них почти и не было, - Перт кивнул на стол в углу, где были свалены шпаги, кинжалы, пара топоров и… «кошка» - «кошачья лапа» - «когти». Те самые лезвия, выскользнувшие из рукава человека, которому он швырнул плащ на голову и потом убил. Кстати – за плащ не стыдно. Это был не рыцарский турнир и не университетская дуэль «на-поцарапать».
Кот подошёл к столу и взял хитрую приспособу в руки, бегло глянув на остальное. Подошёл Перт:
- Кажется, у тебя, ведь, кличка – «Кот». Самое «то» для тебя. Умеешь пользоваться? Смотри! – он взял «когти» и сноровисто закрепил на своей левой руке. Поколдовав, упёрся лезвиями в стол, навалился телом, и те «отползли» к локтю. Теперь их острия были над стальной пластиной, прикрывавшей сверху ладонь. Щёлкнуло – они зафиксировались во взведённом состоянии, на столешнице остаись две зарубки. Теперь, если надеть перчатку и что-нибудь с широким рукавом, то почти ничего не заметно. Мастер Перт отвёл руку и резко сжал её в кулак: клацнуло, и на руке выросли два узких лезвия.
- А? Бери шпагу! – Перт отскочил назад, сцапав со стола клинок.
Кот положил на стол карабин и выхватил свою шпагу, с которой теперь вообще не расставался, наплевав на все усмешки и подтрунивания. Бросил перевязь с ножнами. Забыв про субординацию, он и майор азартно закружились по комнате. Услышав топот и лязг, в дверь сунулся было кто-то, но Перт прогнал его, махнув клинком между выпадами. Фехтовал он отлично, «лапой» тоже владел прекрасно и быстро показал Коту «как надо»: легко парируя когтями удары его шпаги, и несколько раз взмахнув ими у лица и горла. Если-бы дело было «всерьёз», то Кот уже остался бы без глаз. С располосованными лицом и глоткой. Потом Перт отступил:
- Кинжал возьми! Проще будет!
Кот перевёл дыхание и, подумав, схватил левой рукой приглянувшийся кинжал – похоже, тот, которым его пытались тыкать в ноги. С ним получалось лучше, но против Перта Кот всё равно не устоял-бы. Наконец, майор просто ювелирно поймал когтями лезвие шпаги Кота, зажав его и отведя в сторону, легко отбил кинжал, и обозначил финальный удар в висок эфесом своей шпаги. Они замерли.
- Да-а-а-а! Опыт не пропьёшь! – раздалось сзади. Кот вытянулся, отсалютовав шпагой: в дверях стоял субполковник Монд. Тот с интересом рассматривал Кота
- Ну, и как тебе подготовка у курсанта? – Монд шагнул вперед.
- Прилично!
- Я видел, как ты его чуть не приложил. Повезло в свалке парню - не было среди врагов чемпиона, равного тебе. Слабачки, видимо попались.
- Бросьте, мастер Монд. Сколько «чемпионов» полегло в таких вот свалках. Свалка и поединок – разные вещи. И курсанту – зачёт! Выжил ведь он там, в конце-концов…
Перт бросил на стол шпагу, снял с руки «кошку».
- Согласен. За мной, курсант, - бросил Монд, открывая дверь комнаты, служившей ему здесь и жильем и личным кабинетом. Кот вошел за ним следом, устроился на скрипучем стуле, на который субполковник ему, молча, кивнул. Сам он остался стоять у окна, что, как подметил Кот, свидетельствовало о его пребывании в раздумьях.
- Итак, курсант, надо завершать всю вашу… или уже «нашу» эпопею. А, логичной и связанной картины так и не получается. Впору хоть отдавай всё это дело на откуп Бартомегу – тот быстренько всё то, что не укладывается в обычные рамки, отсечет, а все несоответствия и неувязки рубанком стешет. Большинство этих «неувязок» - не твоего ума дело, но вот то, что ты упорно твердишь о некоем «колдуне», это… - Монд сделал неопределённый жест. – Ну не верю я в «заклинание пороха»... и «осечки» - тоже. И в «колдунов», обладающих такими способностями - тоже. Хоть и не отменены по сию пору кое-какие законы и уложения о борьбе с колдовством. Случайность это, курсант. Случайность... То, что этот хмырь умеет ворожить - верю, но с трудом. Повторюсь, что статьи закона, предусматривающие суровое наказание за попытки колдовать и ворожить, никто не отменял, но мастера этого дела давно вымерли, проиграв состязание с научно-техническим прогрессом, мать его... Одни «локаторщики» приспособились, и то - многие считают их способности обычным очковтирательством на профессиональном уровне. Только морякам, смотри, такое не бухни. Уверен, что либо померещилось тебе всё; либо, ты что-то неправильно толкуешь...
Кот сидел, глядя на ножки стола перед собой. Что-то добавить к ранее сказанному и написанному он не мог, а, что-то убавлять – не собирался. Он снова прокрутил в голове события той ночи и сопоставил их с тем, что рассказали сотрудники Департамента, стоявшие в дозоре у дома, где сейчас шла беседа. По их рассказам из-за угла вылетел человек и заорал, что на соседней улице резня, убийство и война, и пусть хоть кто-то прекратит всё это. И умолял бежать за ним. Дозорные бежать за ним вовсе не собирались - стрельнули в воздух, чтобы привлечь внимание армейского патруля. И орали, чтобы неизвестный подошёл и угрожали начать стрелять «в цель», а не в «белый свет». Но, вывернувшийся с переулка заполошно крича и размахивая руками, снова звал их за собой, не подходя близко. Подняли ещё народ, пока туда-сюда: «местный» умудрился смыться в неизвестном направлении, сходили в переулок, глянули, охнули, растолкали командиров.
- И ещё неувязка, и с тем-же персонажем: ты описываешь уверенного в себе монстра, уходящего с чувством хорошо сделанной работы, а мои парни описывают заполошно мечущееся чучело, наткнувшееся на кучу трупов и утратившее душевное равновесие. Другой вопрос – куда оно подевалось, и почему у него никто не спросил документов…
Монд снова уставился в окно, пытаясь в который уже раз выстроить происходящее в логическую цепочку так, чтобы отражавший её рапорт не привел к славе истерички и конспиролога с последующими оргвыводами.
Мастер Монд состоял в отделе, который помимо прочего обеспечивал безопасность работ по проекту «Вспышка», о котором мало кто знал, и ещё меньше догадывались о его целях, даже будучи к нему привлечёнными. В Пантар субполковника откомандировали с целью прояснить обстановку вокруг рудника, задействованного по тому-же проекту. С совершено пустяковой миссией – рудник давал в небольших пока количествах нафиг никому не нужную руду, которая вдобавок была достаточно опасна для самих добытчиков. Однако, будучи обогащенной до должного уровня превращалась в сырьё для производства сверхмощных взрывных устройств. Целью проекта как раз и было создание таких устройств, которые при размерах экипажа на шестерых пассажиров могли стереть с ландшафта город с полумиллионным населением. Создано и испытано оно пока не было, однако побочный эффект от проводимых работ был таков, что один из сослуживцев поделился с Мондом мыслью - будто технический прогресс с цепи спустили. Оказывается и многомоторные самолёты с несколькими двигателями на крыльях летать могут не хуже обычных при куда большей грузоподъёмности, и ракеты не только для фейерверков пригодны, особенно если их делать значительных размеров и оснащать должными системами наведения, так, глядишь, и подводные корабли строить начнут…
Было ещё несколько подобных рудников, но этот рассматривался как наиболее перспективный. И то, как к нему не просто проявили неожиданный интерес, а ещё и качественно разворотили, безжалостно перебив персонал и растворив в неизвестности готовую к отправке партию руды – навевало определенные мысли. Особенно с учетом того, что при более пристальном рассмотрении делегации алтаранских промышленников, застрявших в Пантаре по причине мятежа, и которую горячие головы пытались совершенно безосновательно обвинить в разжигании мятежа, помимо телохранителей, которые наверняка принадлежали алтаранской разведке – обнаружился малоизвестный общественности алтаранский физик, занятый в тамошнем, тоже малоизвестном проекте «Тысяча Солнц». Цели которого, как и название, и уровень секретности – вполне соответствовали «Вспышке». Обнаружился он совершенно случайно, по наводке пожелавшего остаться неизвестным доброжелателя. В сочетании с точно нарочно, напоказ брошенной в переулке, где Кот чудом остался жив, документацией с разгромленного рудника у мастера Монда это создавало впечатление, что некто просто хочет столкнуть лбами даже не государства, а сами проекты. Поскольку «Вспышка» по мнению Монда – неспешно, но уверенно становилась государством в государстве, подгребая под себя не только смежные и задействованные, но и откровенно государственные структуры. Можно было побиться об заклад, что и «Тысяча Солнц» занималась тем же самым, разве что более шустро и уверенно в связи с общим дегенеративно-вырожденческим состоянием консулата Алтаран. Разведки Турсонга и Ламрии, не говоря уж об остальных известных - на роль «доброжелателя» не тянули, поскольку по имевшейся информации о целях мегапроектов представления не имели. Мысли у Монда были самые нехорошие...
А Кот глядел на Монда, который на взгляд курсанта, что-то уж слишком с ним разоткровенничался, и мялся, стоит ещё раз повторить, как всё было.
- Что ёрзаешь? – субполковник точно сам обладал даром чтения чужих мыслей. - Что-то добавить хочешь, или подмывает спросить, когда с тебя возьмут расписку молчать, как покойник обо всём, что случилось. Или – как позабыли с тебя, и с экипажа в прошлый раз подписочку взять?
- Так точно...
- «Так точно» - что? Нет, дорогой, ты ведь ещё что-то сказать хотел...
Кот слегка замялся:
- Тот парень, «колдун-заклинатель», ну не был он похож на человека, который будет просто-так заполошно метаться. Он был уверен в себе, когда уходил. А, откуда было взяться ещё кому-то?
- Может, разыграл спектакль, чтобы убраться потихоньку, или мимо нас прошмыгнуть. Интересно другое, если этот не похожий на местных валенков человек, наоборот хотел привлечь наше внимание, улавливаешь мысль, то почему он не убедился, что в живых никого не осталось... Почему ты жив тогда остался, курсант? Что-то много я с тобой разговариваю. Действительно, что-ли заставить тебя бумажку подписать? - немного сутулясь, он задумчиво смотрел в окно: - Слушай! А, как ты дальше видишь своё будущее...
Кот растерялся:
- Ну-у-у...
- Упрощу тебе задачу: что ты хочешь? Мечта у тебя есть? Действительно хочешь всю жизнь гусеницами лязгать и орать на солдатню? Лелея призрачную мечту пройти в парадном строю по Треугольной Площади под грохот барабанов и рёв волынок, и удостоится награждения за безупречную службу самим Императором. Понимаешь, есть более интересная работа, с не менее интересными перспективами…
Намёк был слишком уж недвусмысленный. Тут любой-бы понял, что субполковник хочет предложить ему «работу» в своём ведомстве. Слов нет, это было заманчиво. Многие хотели-бы оказаться на его месте. Но... Он решил сказать правду:
- Мечта есть. Стать пилотом! Я хотел поступать в лётную академию... Попробовать ... Говорят, офицером - больше шансов на успех...
- Больше, согласен! Извилистый ты путь выбрал, - усмехнулся Монд, потом резко выпрямился, дав понять, что разговор окончен. - Свободен! Парень ты неглупый, языком чесать не будешь. Удачи…
***
…Настроение под конец дня улучшилось не только у Саши, но и у погоды – нудно моросящий холодный дождик прекратился, и сквозь разрывы в мохнатых серых тучах даже проглядывало солнышко. Идти, правда, приходилось, петляя между лужами, и перескакивая через них, где обойти их было невозможно.
- Разобрали с Андрюхой брак Макухинский? - подколол Саньку Викторыч.
- Куда деваться? Раз Макухин великие дела творит…
- Вставили ему уже за «великие дела». Тилигент сраный.
- Откуда такая личная ненависть?
- Не личная, а классовая! – усмехнулся Андрей Викторович. О том, как можно обидеть хорошего инженера, обозвав его «интеллигентом» Сашка слышал и до этого. Но сейчас было не презрение, а нечто большее. Андрей Викторович изложил ему свою точку зрения, согласно которой от интеллигенции исходило если уж не всё зло мира, то большинство бардака, беспорядков и глупости. Тему Саша зацепил болезненную, и «Остапа понесло».
- Знаешь, Сашка, смотрю на них, и сам себе удивляюсь, какая внутри злоба закипает. Ну, куда ни ткни: эти убогие торят дорогу великим неприятностям и откровенной сволочи! Как витийствовали высоколобые вольтерианцы? Чем кончилось? Якобинцами с гильотиной и Дантоном, который погряз в «коммерческих» делишках. А в царской России - вся эта интеллигентчина, светочи культуры и просто борцы с сатрапами, Герцены, Керенские, Плехановы? А какой кровищей всё кончилось! И самих потом кого в могилу, кого – лес валить, а кому повезло – пинком под зад прозябать по заграницам. Уверен, что многие из тех, кого вытряхали из шикарных шуб и гнали на «философский пароход», в свое время призывали: «Буря! Пусть сильнее грянет буря!» И рукоплескали, когда началось. Это их чему-то научило? Если вспомнить горбачево-ельцинские времена - ни шиша! Гори всё синим пламенем, но дайте мне потрепаться с трибуны на всю страну. Плевать, что за их спиной уже растащили и поделили всё что можно и принялись за то, что нельзя. И сами они уже никому не нужны. Раз за разом горластую образованщину используют как «контрольную» платформу перед бронепоездом. Ну, про домарощенных наших недоумков говорить - что черта к ночи поминать… но и за бугром твориться тоже самое – какая-то «чума на оба ваши дома»! Вот, скажем этот Косовский Ругова? Он не понимает, насколько густо всё замешано на контрабанде оружия, наркоте и прочем криминале, и какая кунсткамера придет к власти в его обожаемом отечестве? Литератор хренов… а, все эти европейские межеумочные с их общечеловеческими ценностями и демократией? Причем – для всех, любой ценой, наплевав на здравый смысл, многовековой уклад и рельеф местности! Это, благодаря им, на шее «просвещённой Европы» уже сидят миллионы африканских бездельников, которые под сопли о политкорректности всего-лишь-навсего прогибают и переиначивают всё тамошнее «мироустройство» под себя. Потом они просто нагнут всех остальных и заставят жить этих «местных» по своим правилам. Будет ещё «свобода, равенство и братство» по законам шариата. Сами эти гуманисты ещё имеют шанс подохнуть в собственных кроватях, и в «своем» мире, а вот их дети и внуки будут просыпаться под крики с минаретов… Эх, Саня, так и вспомнишь Арканарских штурмовиков: «…грамотный? На кол тебя! Стишки пишешь? На кол! Таблицы знаешь? На кол, слишком много знаешь!»
- Ну, это вы загнули! Кстати там – же сказано: «… грамотей не есть враг короля! Враг короля есть грамотей-мечтатель, грамотей усомнившийся, грамотей неверящий!» И, поди разберись - где Стругацкие ёрничали, а где - всерьёз.
- Интеллигент, в отличии от «грамотея», прежде всего опасен отсутствием способности размышлять логически. Он живёт на собственной вере и эмоциях. Ну, почему для них Сталин, загнавший каждого десятого в лагеря, но построивший Империю - кровавое чудовище, а Горбачёв и «младореформаторы», опустившие не сажая в лагеря девять из десяти на лагерную пайку, и погрузившие страну в кровь и хаос - святые и непогрешимые? «Реформаторы» эти — смех и слёзы. Рученьки трясутся от неумения и жадности... Ну, какой из Чубайса гений экономики. Хотя, слов нет: карьера — хоть куда, из доцентов в министры. А Гайдар? Всю сознательную жизнь тискал статейки о неибежности и непобедимости…Идей марксизма, разумеется. И полез в закопёрщики рыночной экономики. Сколько уже было сказано, и жизнью доказано, что нельзя допускать интеллигентщину к деньгам и власти. В «тонусе» держать надо, чтобы не заносило, и чтобы не забывали, сколько весит хозяйский сапог, и как носки хозяйские пахнут. Дешевле для страны обходится.
Возразить было нечего... Логическое мышление у домарощенной интеллигенции отсутствовало напрочь во все времена. Если, не вообще - способность думать, как таковая. Что поделать, не учили этому. Учили чему угодно, и как угодно... А вот думать... Году в восемьдесят девятом, какой-то старый человек начал им «преподавать» чуть-ли не по «Краткому курсу». На вопрос: «чему же вы нас учите, если уже везде говорят и пишут, что репрессировали цвет нации, что двадцать… нет, пятьдесят миллионов потеряли потому, что расстреляли Тухачевского, что Сталин — палач, что Троцкий просто орёл, вдохновитель и организатор, а Император Николай Второй, вообще — святой...». Этот дурень сначала запылил, мол «кто не чтит цитат, тот - ренегат и гад, тому на задницу наклеим дадзыбао», и поторопились все осмелившиеся думать, что лампочку Ильича изобрёл вовсе не Ильич, а какой-то Эдисон. Но увидев в глазах присутствующих иронию пополам с недоумением, развёл руками и бухнул, что, дескать, не было сигнала, инструкции, изменения в программе. Вот будет — и будем вас учить «по-новому». «Ветер переменится», короче говоря… Мдя-я-я-я... Действительно: год спустя, следующему курсу этот козёл, патетически заламывая руки, рассказывал о «миллионе расстрелянных только лично Сталиным».
А тогда, буквально тем - же вечером Саша брякнул что-то подобное соседу Николаю Борисовичу, и тот, в две минуты роздал «сёстрам - по серьгам». Может, излишне эмоционально, но – что называется «в масть». Учить надо не «по-старому» или «новому». Учить надо просто «смотреть и думать». И не надо инструкций и программ. Дела и биографии всех «спорных» фигур уже были доступны. Вот смотрите, думайте и делайте выводы... Действительно, репрессировали. Действительно - цвет нации. Крестьянство, рабочих, инженеров, офицеров, поэтов, да просто - «людей»... Стреляли в подвалах, загоняли «на Колыму», морили рабским трудом, голодом и боевыми газами. В Войну положили, не считая, миллионами. После войны — отучали думать, обесценивали знания и труд, отнимали веру... Имена их, кроме тех, что были вашими родственниками и знакомыми вам не известны. А те, чьи имена на слуху — как раз всё это и затеяли...
Успокойтесь, Николай Второй не Святой. И не столько Кровавый, сколько Бестолковый. Человек, последовательно угробивший Державу, семью и самого себя. Не напяль на голову корону — может, и обошлось бы. Причем, для всех. Занимался бы сыном и дочерьми-красавицами. Которые «в свое время были немного перестреляны, отжили за ненадобностью свой век, да и потеряли популярность в народе».
Красиво сказано? У вас есть дочери? А, кто это у нас такое брякнул? Коленька Бухарин брякнул... По ходу дела, в своих «Злых записках», где он давал «хорошенький залп по есенщине». Есенина-то уже в живых не было, так хоть добить «есенщину». Вам ещё жалко это «человечище»? Конечно - «человечище»! «Любимец всей Партии», теоретик, академик АН СССР и просто «душка». А ещё он считал, что «... принуждение во всех сферах, формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью... является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи». Это его программа. И попадись вы только под неё! Материал несчастный. Что, не хотите? Вы его уже ненавидите? Ну, так Сталин его и того... Выработал... На то он и палач...
Тухачевский — великий стратег и безвинная жертва? Это в Польше во всей красе проявился его полководческий дар? Где он пять недель «искал» неприятеля, пока не уткнулся с размаху лицом в кулачину. Жаль, что не своим. Или в начале 1930 года, когда представил доклад с расчётами, предусматривающими производство ста тысяч танков в год «военного времени». Тогда уже было, что выпускать в таком количестве? И какая экономика это мероприятие потянула-бы? А сколько танков за всю Великую Отечественную слепили? Мы «всего-то» около ста десяти тысяч, немцы — вдвое меньше вместе с самоходками, а прикурить – «о-го-го», как давали... Может дело не в количестве? И где проявилась его безвинность? В Кронштадте? Там, говорят, матросню под лёд загоняли. То-же, «безвинных» - авангард революции в полосочку. Ветер сеяли в семнадцатом? Пожинайте на здоровье! Или под Тамбовом, когда Михаил Николаевич приказал «леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами, точно рассчитать, чтобы облако удушливых газов распространилось по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось». Что-что? Сталина в студию? Зачем, простите? Ах, на бис...
Вот, смотрите и думайте... Может и дойдёт до вас, что Лейба Троцкий, стесняющийся своих настоящих имени-фамилии, просто горлопан и живодёр, для которого Россия не огромная страна с живыми людьми, а лишь «вязанка дров в костёр мировой революции». Затейник, который крутил мутные гешефты то-ли с заокеанскими дельцами-финансистами, то-ли, вообще, непонятно с кем. Что он мог только разрушать, а когда попробовал созидать, да ещё не в теории, а на практике, то позорно обделался со своим «Московским Комбинированным Кустом». Уже и ледорубом – мало?
Что Никита Хрущёв со своей поддержкой мирового коммунизма в каждой дыре, да ещё в ущерб своей стране — всего лишь идейный продолжатель дела Троцкого. Перемазанный кровью не меньше тех, кого так лихо разоблачил. Это его Сталин урезонил то-ли телеграммой, то-ли резолюцией «Уймись, дурак!», когда тот бешено раскрутил маховик репрессий на Украине. Вдобавок, действительно - изрядный дурак, за короткое своё царствие накосячивший так, что страна на колени рухнула и по сию пору ноги разъезжаются. Едва не накрывший всех нас «медным тазом», когда чуть-чуть не развязал ядерную войну. Ну, не принято уже было ледорубом… времена не те…
Коммунисты во всём виноваты? Ну... Не обольщайтесь на счёт белых. Там аресты запрещали лишь в пользу расстрела и виселицы. Если и не по плечи руки в крови, так уж по локоть — точно. И уж никак не радугой питались, и бабочками гадили. («Рабочих арестовывать запрещаю, и приказываю расстреливать или вешать... Приказываю всех арестованных... повесить на главной улице и не снимать три дня.» Это из приказа некоего бравого есаула из воинства атамана П. Н. Краснова в бытность комендантом Макеевского района. Хотя и не программа, а истерика - всё равно впечатляет.)
Так, что, смотрите, Сашенька. Смотрите и думайте... И больше общайтесь с детьми, собаками и кошками — это помогает не потерять веру в «хорошее» и остаться человеком. Это сложно – остаться человеком. Искушений вам достанется не меньше, чем нам. И «правильно» жить, не менее сложно, чем «красиво» умереть. А ещё – смейтесь! Это полезно - от всей души смеяться в компании хороших людей. Будете меньше стареть, и не сопьётесь раньше времени.
Интересный был дядька… Жаль, что понимаешь такие вещи слишком поздно. Умер Николай Борисович по-весне. Саша его знал лишь как соседа по подъезду, то-есть, почти и не знал. Знал, что раз в полтора-два года его клали в больницу – доставали осколки. Уже потом узнал, что с этими осколками, которые получил ещё в сорок втором под Ржевом, угодив под миномётный обстрел, он закончил войну в Праге, и работал до пенсии и ещё после неё, без всяких скидок «на здоровье». При жизни видел на его груди только две «Красных Звезды». А когда хоронили – вынесли целый «иконостас». Видел его закаменевшее лицо в августе 91-го. Знал, что оно такое не потому, что «не получилось». А потому, что не могло «получиться». Не делают таких вещей с похмельной мордой и трясущимися руками. И уже не было ТАМ людей, способных это сделать «правильно».
- Что задумался, Шурка? - отвлёк его от грустных мыслей Викторович, - Пришли уже. Пойдём сначала в цех к этим косоруким, а потом — покажу тебе здешний «цветник»...
Общение в цеху много времени не заняло. Кстати, обозвав здешних работяг и мастеров «косорукими» Викторович, мягко говоря, покривил душой. Работали здесь мастера своего дела, у которых было чему поучиться. Хотя, всё познаётся в сравнении, и возможно, в сравнении с теми, с кем он работал ранее, эти «спецы» котировались не столь высоко.
Потом они поднялись на этажи административного корпуса и, заглялув в «планово-диспетчерский», нагрянули к технологам. До конца рабочего дня оставалось всего-ничего, и там уже витали соответствующие настроения.
Познакомились с начальником бюро. Саша с интересом посмотрел на человека, по слухам - успешно управлявшегося со здешним коллективом. На девяносто процентов – женским. Вдобавок, половина из них – молодые девчонки, смышленые и за словом в карман не лезущие. Пока Викторович представлял его, Сашка окинул взглядом присутствоваших. Не обманул, действительно — цветник. Один его знакомый говорил, что когда видит красивую, но «окольцованную» девушку, чувствует себя ограбленным. Глядя на Аню с Лёлей, Саша почувствовал себя ограбленным дважды. Увидев Таню, действительно ахнул. Когда она встала и сделала шаг — испугался, что сейчас её перевесит вперёд, и она упадёт. Бывает же такое чудо, когда всё «здоровье» во что-то одно уходит. А эта - вот, рядом с Аней, похоже, ещё та цаца. Губки поджала…Красивая… Лицо, только, немного осунувшееся, и глаза усталые — как после болезни. Саша нахально оглядел её «с головы до ног», и снова подняв глаза, уткнулся в огромные серые глазищи, которые также спокойно и с холодком разглядывали «сверху-донизу» его самого.
- В гляделки, что-ли, с Дашкой поиграть решили? - Таня напористо схватила его за рукав и поволокла к своему столу, заваленному чертежами. «Даша, стало быть...» - впечаталось в голове. Они быстро разобрались, что к чему. Саша с улыбкой попенял, что можно было всё сделать самостоятельно, и получил в ответ томно-укоризненный взгляд.
Внезапно Саша почувствовал, что на него смотрят и, развернувшись, снова успел увидеть Дашкины глаза, неторопливо отведённые в сторону. Что-то говорившая Даше Аня вдруг спрятала лицо в ладошки и чихнула, уткнувшись ей в плечо. Та и «глазом не повела»:
- Спасибо, дорогая! Душ я не заказывала!
Лёля тоже спрятала лицо в ладошки и расхохоталась, откинувшись на спинку стула. Аня так и стояла, уткнувшись Даше в плечо, спина её содрогалась. «М-м-м, не иначе, как девушка рождена под знаком рыб. Хотя … здорово подколола!» - мелькнула мысль.
- Хорошо у вас, однако нужно поработать! – Сергеевич встал и кивком поманил Сашку.
- Ты, что – же, дружище? Такая барышня с тебя глаз не сводит! - принялся отчитывать его, спускаясь по лестнице, ведущей в грохочущий цех. Похоже, Дарье он откровенно симпатизировал.
- Бледненькая она какая – то…Исхудамшая… - с ходу «отмазался» Сашка.
- Дурак - ты, Шурка! «Бледненькая». Она болела с месяц. И нельзя оценивать женщину по размеру задницы…впрочем…тут ты дважды - дурак, она действительно, немного отощала, но уж когда наверстает…
- О-о! Тогда – не по Саньке шапка!
- Ну! Ну, вот почему красивые, хорошие люди попялятся друг на друга и разбегутся! Двигай вперёд! За спрос – не бьют и денег не берут! Откажут – не умрёшь, хотя, кто такому орлу откажет!
Связываться с этой самоуверенной глазастой особой с острым, как бритва языком он побаивался. К своим двадцати трём Саша назнакомился и насмотрелся на других, что называется «от смешного и - до смешного». Бывал свидетелем на свадьбе, и был свидетелем «великих обломов». Ухмыльнулся, вспомнив, как в общаге, где он частенько ошивался у друзей – сокурсников, известная нескладёха обломила известного бабника (слово «мачо» тогда ещё известно не было): распахнулась дверь, мимо Сашки пробежала, застёгивая молнию на кофте растрёпанная Ритка, а в дверном проёме застыл кавалер, ошарашенный настолько, что развёл руками и выдавил: «Свадьба у неё… через три недели…до трусов раздел…». Слегка неудобно было всем. Вспомнил и школьного друга, который рассмотрев приглянувшуюся девушку, скользнул взглядом по кольцу на левой руке, и выдал:
- Пани — католичка?
- Пани — разведёнка...
Ничего, что «разведёнка». Живут - крика не слышал ни разу. «Поднялись» - квартира огромная, правда - в старом доме и убитая… но занимаются, машина - старенький «жигуль»… но ведь всё ещё впереди. Ребёнка ждут. Говорят, что на одном не остановятся... Он вернулся назад, Дарьи уже не было, зато снова «была» Татьяна:
- О! Вернулся! А, у меня тут ещё вопросик нарисовался!
«Вопросик» оказалсяещё более простым, чем предидущие и, вдобавок, преждевременным. От дальнейшего общения Саша ловко и тактично увернулся. Он потихоньку «подрулил» к сидевшим в уголке Ане и Лёле.
- А… где?
- А… всё! – хором ответили обе, почувствовав возможность слегка и беззлобно поиздеваться. - Нет больше! Испугался? То-то! В бухгалтерию пошла, сейчас вернётся.
Откланявшись и одарив красавиц чистосердечной улыбкой в сорок четыре зуба, Сашка помчался вниз, решив устроить засаду на лестнице, и думая, что сказать. Дождался быстро.
- Даша! Хотел сказать вам пару комплиментов… - а в голове крутилось: «Что за девушка! Где были мои глаза!»
- Ну… попробуйте, - Дарья поправила платок на плечах.
- Потом подумал – красивой девушке комплименты говорят сто раз на день, можно я вас провожу? До дома? На такси, пешком - погода нелётная, дождик собирается, но... можно и романтическую прогулку.
- А комплименты, стало быть, зажали. На других надеемся… - Даша наклонила голову и снова, но уже критически осмотрела приставалу с головы до ног. В глазах её блеснула хитринка:
- Пешком, кстати, далеко. А на такси – дорого…
Сашка смотрел на неё уже с нескрываемым восторгом: «Какая, к чёрту, рыба! Тигра… рысь, с мышью играющая!»
- Даша, хоть на вертолёте!
- Обманете с вертолётом. Уж не аферист-ли вы, брачный?
- Если и аферист, то совсем чуть-чуть! И совсем не брачный!
- Так…о свадьбе тоже речи нет, - Дарья отрешенно устремила взгляд вперёд, словно спрашивая «ну, и на кой нам сдался этот поц», но по губам её скользнула улыбка.
- Ну, Дарья! – Сашка закрутил головой: - Вот, просто, убили... Так я буду ждать у проходной?
- Ждать, конечно, можно… - она кокетливо рассмеялась.
- Хоть до бесконечности!
- Не надо до бесконечности! В четыре – пятнадцать устроит?
Судьба благоволила, и он успел не только поймать тачку, но и сгонять за вполне приличным букетом, с которым теперь и ждал. Погода – тоже, кстати, уже разгуливалась. Всё шло просто прекрасно, но… сначала показалась Татьяна, которая не поленилась подойти, посмотрела на цветы, и криво улыбнувшись, выдала с ехидцей:
- Уломал, что-ль, Дашку-Недавашку?
- А ты ей завидуешь? – яду у Сашки своего было – хоть отбавляй.
- Тебе я не завидую…
Она отвернулась и пошла к остановке, задрав подбородок и картинно виляя бёдрами. Сашка посмотрел ей вслед со смешанным чувством злости, досады и грусти...
***
…Через несколько дней, колонна бронеакадемии снова вытянулась на марше. Они уходили домой. Снова присыпанное снегом шоссе, одиночные бревенчатые дома и деревни по его сторонам. Кот, то скучал сидя внизу, то подменял заряжающего и бдительно следил поверх установленного у его люка пулемёта за своей стороной дороги. Командир следил за своей. Ухо во время марша приходилось держать востро: иногда ещё постреливали из кустов по проходящим колоннам. Ловлей стрелков занимались и армейцы, и безопасники, и стражники. В том числе и местные. Запоздалые подвиги «из-за угла» уже никому нужны не были. Всё равно – вчера сожгли бензовоз, а три дня назад обстреляли из пулемётов колонну грузовиков, были и убитые, и раненные.
Часа через два они свернули на какую-то дорогу и остановились, в какой-то немаленькой деревне. Где уже торчали БТРы мотострелков — тех куда-то перебрасывали, и на уходящих «домой» курсантов солдаты-срочники поглядывали с лёгкой завистью. На центральной улице стало тесновато. Привала, однако, не объявляли. Командиров машин собрали у командирского БТРа. Кот устроился на командирской башенке, свеси ноги вниз, и они с Турго принялись за карту местности, пытаясь определить, где они находятся, и куда двинутся дальше. Мимо их машины прошмыгнул-было Олмер. С ним был ещё один парень, кажется, Кунто - со «счастливой семёрки»: ни одного попадания за всю заваруху, хоть и за машины и спины других не прятались.
- Стой! Смирно! Куда собрались, что привал объявили? - рявкнул Кот, подражая командирам. Не прокатило - Олмер глянул на него снизу-вверх и прокомментировал своему товарищу:
- Весна пришла, коты разорались. Смотри Котяра – запустит кто-нибудь кирпичом.
- Кирпичом? Ну-ну!
Кот любовно погладил пулемёт перед собой, проведя ладонью по прикладу, и похлопал его по крышке ствольной коробки. Кунто рассмеялся и пояснил Коту:
- За нуждой мы, за малой!
Они крикнули что-то стоявшей на крыльце дома хозяйке, та — им в ответ, и бронерщики скрылись за дверью пристроя, в дальнем углу которого, согласно местным обычаям, «нужда» и располагалась.
- Придурки, заборов, что-ли мало, - буркнул Турго, и полез вниз, чтобы показать результат их изысканий сидевшему за рычагами Карту. Грохнул выстрел. Незнакомо, с оттягом. Кот нырнул в башню. Через секунду — ещё один выстрел. Ещё через одну трижды щёлкнул карабин. Загомонила живность во дворе, куда вошли Олмер с товарищем. Все вокруг похватали оружие, метнулись в поисках убежища. Стало тихо. Только двигатели бронеров и транспортёров молотили на холостых оборотах. «Олмер!» - пронеслось у высунувшегося назад Кота в голове. Он крикнул Турго, чтобы тот «смотрел в оба», загнал патрон в патронник ствола «своего» пулемёта, выдернул оружие с кронштейна и скатился с бронера. Посыпались вопросы: «кто стрелял, где стрелял?» А Кот, собравшийся было объяснить, по-крайней мере «где», вдруг отчётливо вспомнил про дом, в котором они останавливались, и про второй выход из пристроя, ведущий на задворки. Наверняка, здесь - также. В огород, к соседям, и далее — через небольшое поле в близкий лес. Кот помчался узким проулком, надеясь догнать стрелка, припустившего огородами хотя-бы пулемётной очередью. Он был уверен, что стрелок непременно попытается «сдёрнуть» в лес. Раздались команды, несколько транспортёров дёрнулись с места, чтобы взять в кольцо место стрельбы и отсечь пути бегства — не одному Коту пришла в голову мысль о лесе. Кот подбежал к преграждавшему вход в поселение бревну, лежавшему в стойках из связанных накрест дрынов. Впереди маячила спина убегавшего человека в коротком полушубке, который резво бежал по натоптанной тропе. Кот перехватился рукой за сложенные под кожухом ствола сошки и с рук ударил ему вслед — может остановится, сдаться захочет? Хотя, на его месте... Тяжёлую «стрелялу» повело в сторону. Беглец обернулся и выстрелил ответно в никуда, тоже не особо целясь. Кот присел. Ещё выстрел, тоже с полуоборота в пространство. Бежать ему было ещё долго. Сбоку раздалось рыканье транспортёра. Кот глубоко вздохнул и примостил пулемёт на рогатку. Прицелился и аккуратно потянул спуск. Беглец кубарем полетел в снег. Кот выпрямился. Снег вокруг лежавшего стрелка взметнула очередь с БТРа. Увязая в снегу, Кот выбрался на ведущую через поле к деревьям тропинку и пошёл к упавшему с пулемётом наперевес. Когда добрался - подъехавшие на транспортёре уже окружили тело, перевернули на спину - готов. Попали все: и Кот, и пулемётчик с транспортёра. Убитый оказался парнем ещё младше и Кота, и окруживших пехотинцев. Кудрявый и светловолосый. В снегу валялась охотничья двустволка.
- Из гранатомёта, похоже, где-то стрелял, гадёныш. Морда опалена, - зло сказал лейтенант, рассматривая парня. Снова перевернул его, как куклу, крикнул стрелку с БТРа.
- Пожалуй, бронерщика добыча: в спину навылет... Как на стрельбище... Твои - уже в бок лежачего.
Кот повернулся и посмотрел назад, на место, откуда он стрелял: парень, действительно не снайпер. Хороший стрелок отсюда мог уговорить преследователя не стрелять в спину. Потом, правда, всё равно пришлось бы погибнуть под гусеницами: с охотничьим ружьём на броню не ходят. Кот побежал к домам, хотя сзади кричали что-то про ружьецо, как сувенир на память. Он вернулся назад, к колонне — там уже грузили в БТР раненного. Олмер был жив и здоров, а вот дела Кунто, были не очень. Сходили за малою нуждою… Парень, выскочил из-за какой-то кучи хлама и разрядил ружьё в Кунто, которого швырнуло в загон с живностью. Олмер бросился в сторону, и спрятался за каким-то комодом, который разобрало вторым выстрелом. Олмер перекатился, стреляя в ответ на удачу, не особенно и надеясь попасть. Кунто лежал ни жив-ни мёртв, стрелявший точно испарился. По открытой двери, Олмер понял, что тот уже бросился наутёк, и занялся Кунто. Кунто был бледен, слабо дёргался и пытался что-то сказать. Подбежали ребята, командир экипажа, начали срезать и сдирать расстёгнутую куртку, разрезать уже напитавшийся кровью комбез. Раненный закричал. Когда вернулся Кот, над Кунто уже колдовал медик. Его бинтовали, вколов обезболивающее. О чём-то спрашивали, он, морщась от боли что-то шелестел в ответ.
Подбежали мужики из местной стражи и помощники-добровольцы, с красными повязками на рукавах тулупов. Они матерились и размахивали руками. Судя по интонациям и жестам, они и сами были готовы прибить односельчанина, только, вот поздно уже было. В кольцо взяли уже всю деревню, стражников и дружинников разоружили и вместе со всеми остальными погнали в какой-то здоровенный амбар. Мать убитого Котом соседи с трудом оторвали от тела сына, понесли на руках. Она была уверена, что её оболтус, вернувшийся на днях, смирнёхонько сидит в подполе избы. А, ружьё, оставшееся от давным-давно сгинувшего в лесах мужа, снова висит себе мирно на стене. БТР с раненным помчался назад, в город, где был развёрнут полевой госпиталь. Кунто просто повезло, хоть и стреляли в упор. Но, всё равно плечо разворотило. С большой кровопотерей. Едва довезли. А навстречу БТРу уже летели другие БТРы и грузовики с безопасниками. Приехали они быстро, и по пустым домам и сараям начался шмон. С одновременным допросом выдёргиваемых из амбара жителей. Закончили ещё до темна. Безопасники уехали назад, в город, забрав с собой всех мужчин, включая стражников и дружинников, с которых даже не сняли наплечники и повязки. Перспектива их скорого возвращения была туманна. Выстрел деревенского дурачка обошёлся дорого и своим-же соседям. Кто-то предложил спалить дом, командир плюнул и отрицательно покачал головой – мол, не стоит, свои-же теперь могут спалить, и первой-же ночью.
Их бронеры начали «сыпаться» почти перед границей Пантара. Скорость марша упала. Но, вот мимо останков той, первой ушедшей за реку и разгромленной, колонны они прошли не останавливаясь. Правда там и смотреть уже было почти нечего. То, что было пригодно к быстрому восстановлению, с шоссе утащили мятежники (с этим-то и хлестались), остальное, достойное внимания, уже уволокли на разделку «похоронные» команды. По кюветам ещё валялись заметённые снегом остовы сгоревших грузовиков, вездеходов и лёгких бронемашин. Впечатление всё равно осталось удручающим.
В расположение они уже просто «вползли». Если сравнительно неприхотливых «кирасиров» ещё можно было уговорить двигаться дальше при помощи кувалды, лома и крепких матюков, то некоторых «стрельцов» уже просто волокли волоком собратья.
Выехавший встречать колонну начальник академии с ходу отверг предложения мэра города пройти по улицам парадным маршем. Какое-там… и так едва дотащились…
На курсантов, принимавших участие в бовых действиях, остальные парни смотрели с лёгкой завистью. Особенно – «первокружники». В какой-то мере, отношение к ним озвучил Торн, который хоть и не позабыл их разговор в карцере по-поводу «отработать на спарринге» за обидные подозрения в стукачестве, но «навтыкал» ему легонько и скорее для соблюдения чести, чем из горячего желания. А потом вполне дружески хлопнул по плечу: «Хватит, ты у нас теперь герой!»
Герой, не герой, но в числе ещё нескольких курсантов и наставников, Кота наградили. «Скрещёнными Мечами». Как было сказано в приказе - «за проявленные храбрость и мужество», хотя вернее было-бы «за способность оказаться в «нужном» месте, и при этом остаться в живых». Погибшие в стычке получили ордена посмертно. Парней ещё и произвели в сублейтенанты. Орден скромный, и по статусу, и внешне — чернёное серебро и бело-красная лента. Паркетные хлыщи частенько называют его «орденком для начинающих», и подлетают на дуэли. «Скрещёнными Мечами» награждают только за военные заслуги. И не за выслугу лет, или к очередному юбилею, а за участие в «деле». И это вам не «Служба и Верность», который часто раздают пригоршнями, как военным, так и штатским. И называеют не иначе как «На! И отвяжись!». И уж, точно, не какая-нибудь, «Медаль Достижений Стосемнадцатой Береговой Батареи», как у Запроливников-Алтаранцев, где старшие офицеры увешаны цацками с головы до ног, как рыба чешуёй. В общем — распирало. Понятно было, что это «подарок» от мастера Монда — удачно, видать, Кот схватил кого-то за ноги. Но, всё равно — распирало...
Ещё большей наградой стала последовавшая сразу по сдаче весенних зачётов и экзаменов аудиенция у начальника академии, когда Кота чуть-ли не с порога спросили, верны-ли сведения о том, что курсант Кетмар Донгару лелеет мечту о поступлении в академию лётную. Коту, которого точно копытом в лоб лягнули, оставалось только ответить «так точно» - спрашивать генерала, откуда тот знает, было-бы немного неприличным. Оказалось, что к скорейшему осуществлению мечты существует более краткий путь: курсант, отучившийся четыре года, в принципе может держать экзамен на патент флагмастера, и, получив скромный наплечник, пытать счастья в лётной академии. И, терять дальше время, смысла нет никакого. Потому, что звание лейтенанта каких-то особых преимуществ перед флагмастером и кавалером «скрещённых мечей» уже не даст.
Экзамен особой сложности не представил — речь шла о вещах хорошо знакомых и очевидных. Примерив новый мундир с наплечником флагмастера, и показавшись в нём перед курсантами, Кот уже плохо понимал, кем он здесь сейчас приходится. Парни готовились к выезду «в поля». А ему достался ещё один, пока последний, «подарок»: недельный отпуск, по окончании которого он должен был прибыть назад, в академию. Чтобы сразу-же быть откомандированным уже в столицу княжества - славный город Тавергас. Один из «образующих» городов Империи. Точнее — в расположенную там лётную академию. Кот, когда ввязался в это мероприятие, о таком повороте дел и не мечтал. И, честно говоря, ждал подвоха, на предмет «расплаты» за посыпавшиеся сюрпризы...
Более того: последний «подарок» оказался «двойным»: получилось так, что его родители, вместе с бабушкой, жившей с ними после смерти деда, приехали в Залесье навестить родственников. Ведавшее канцелярией начальство, правда, немного побухтело, ища злой умысел - прошлые отпуска он мотался к родителям в одно дальнее княжество, и убеждая, все нервы всем вымотал, а сейчас, вот опять непонятно к кому собрался. Тем, не менее, убедив их и в этот раз, Кот получил возможность, не только повидать родителей и родственников, но и встретиться со своими друзьями, которых не видел четыре года, просто побродить по улицам небольшого города, вспоминая бесшабашное детство. Его узнавали, друзья-приятели были ему рады. Вряд-ли многие пришли бы в восторг от его мундира, да ещё с наплечником флагмастера. Одни цену наплечника знали, и были бы сдержанны. Другие были бы откровенно удивлены и разочарованы: у них чин флагмастера вызывал ассоциации лишь с непроходимой тупостью выпускников училищ пехотных, и неистребимой вороватостью выпускников училищ интендантских. Однако, вместе со «скрещёнными мечами» и «битой мордой» его вид вызывал неподдельный интерес и допросы с пристрастием, по окончании которых на него смотрели уважительно и хлопали по плечам, как бы извиняясь, что «принимая по одёжке» плохо о нём подумали. Кот, однако, уловил витавший среди бывших друзей общий настрой: «стоило-ли ради этого так корячиться и подставлять башку под пули». На второй день пребывания в Залесье, Кот облачился в подходящие цивильные шмотки, и, общаясь с приятелями, попытался найти Нарчен — случайно проходя мимо дома, где она жила, он увидел там совершенно незнакомых людей. Смешливая девчонка никогда не сидела у него занозой в сердце, он и планов-то на её счет особо не строил — сопли зелёные. Всё так... хи-хи, ха-ха. Подруга детства. Повзрослев, они редко оказывались в одной компании, но, почему-то именно Нарчен была последней, с кем он простился уезжая. Кот потом частенько размышлял, как она в тот день оказалась на той дороге через ферму братьев Борг – это Кот любил там ходить на аэродром (Кунто Тамгор тогда взялся его подбросить). И, вспоминал её потом Кот чаще, чем остальных друзей и подруг. Узнав, что Нарчен уехала из города примерно через год, после его поступления в академию, почему-то загрустил. Сам не знал, зачем ему встреча с Нарчен, а, вот, поди-же ты...
Особо расстраиваться Кот не собирался - впереди у него было самое важное дело: взять на местном лётном поле несколько полётов с инструктором, чтобы восстановить навыки пилотирования. Начал Кот с визита к Кунто Тамгору - не навестить его Кот просто не мог, и ему повезло – тот был в городе. Вот уж кто ему обрадовался. Для него Кот был если и не «герой» то уж точно – «молодец». Узнав, что Кот одной ногой курсант летного училища – Тамгор сначала искренне пожелал удачи и обещал весь следующий месяц, в течении которого всё должно было решиться - держать пальцы скрещенными «на удачу». А, узнав, что Коту нужно несколько полётов – не только договорился с одним из знакомых на три полёта по весьма умеренной цене, но и сам течении трёх последующих дней смог устроить Коту ещё четыре тренировочных полёта. Кот был просто счастлив – у него всё получалось!
А потом, вдруг, нашлась Нарченмира: как-то вечером тётя Тамра упомянула вскользь, что в городок на днях снова приехал по-делам Тонто Хонвек, прихвативший с собой племянницу («помнишь, наверное, Нарчи-вертихвостку») - подруга детства жила и воспитывалась даже не у деда с бабушкой, а вообще у каких-то дальних родственников. Кот сначала подумал, что ослышался. Он переспросил, и тётя подтведила, и даже сказала, где они остановились. Делать было совершенно нечего. Кот подумал, и решил не откладывать визит на завтра. Он не торопясь собрался, причем – надел форму, и пошёл «прогуляться».
Дома Нарченмиры не оказалось. Кот мило побеседовал с открывшей ему дверь хозяйкой, и выяснил, что Нарчен, по всей видимости, в парке «снова парням головы дурит».
Уже темнело, Кот прошёлся по аллеям, поздоровался с несколькими знакомыми, постоял несколько минут с одной компанией, выпил предложенный ему стакан вина - в другой, попутно расспрашивая про Нарчен. Её он нашёл в самом конце одной из аллей в компании ребят со Второй Молочной улицы. Лавки, на которых они разместились, были как раз под фонарём, и Нарчи Кот приметил издалека. Подруга детства повзрослела и, как Коту показалось – похорошела. В компании Нарчен вела себя так, точно жила в этом городе постоянно, и виделась со всеми каждый день. Увидев подходившего Кота, она вскочила, и радостно замахала ему рукой. Остальные присутствовавшие восторга не разделили. Кот подошёл и поздоровался.
- И вам – тоже «здравствуйте», - поздоровались с Котом, с интересом его разглядывая.
- Опа! «Скрещёные»! Пантар, не иначе как? – один из сидевших на лавочке парней обратил внимание на тускло блеснувший орден.
- Он самый, - ответил ему Кот. Парень был заметно старше Кота, и сидел, развалившись, с видом человека, пользующегося в этой компании немалым авторитетом. Кот мельком осмотрел его, но не увидел ни значков, ни колец или браслетов, ни татуировок, которыми иногда украшают себя и свою одежду отслужившие, и принимашие участие в боевых действиях. Знакомиться, или просто продолжать разговор парень не пожелал, а Кот не стал навязываться.
- Ой, ребята! Это – мой друг, Кетмар! - представила его Нарчен компании. Восторга это не вызвало, а Нарчен вежливо попрощалась и добавила, что её, наверное, уже «потеряли» дома. Девчонки попрощались в ответ. Большинство парней промолчало, и Кот уже прикидывал, сколько из них сейчас может «возмутиться». Драки он не очень-то боялся, потому, как мордобой в таких случаях происходил по определённым правилам и весьма «корректно», и преимущество было-бы на стороне подготовленного бойца, способного раскидать противников по кустам без особого членовредительства. Сидевшие на лавках это тоже понимали, и разбухать не спешили. Кот взял Нарчен за руку, и они не спеша пошли по аллее.
- Э! Брат, постой!- окликнули сзади. – Некрасиво как-то получается, ни посидел с нами, ни о себе ни пол-слова…
Кот с готовностью обернулся: всё-таки, видать, нашёлся ухарь. Действительно – нашёлся. С лавочки поднялась габаритная фигура, и вразвалочку направилась им вслед.
- Ой! – Нарчен ойкнула скорее игриво, чем испуганно, и посмотрела на Кота. Кот улыбнулся ей в ответ, снял кепи и надел его на голову Нарчен. Чтобы не мешало, а ещё - была в армейской среде такая манера «столбить» девушек. Бывало, правда, что подруга пропадала вместе с головным убором. Нарчен «подарок» приняла охотно, и кокетливо его поправила, надвинув козырёк на нос. «А, ведь хороша девчонка! Но, глаза – уж больно шкодливые!» - отметил Кот ещё раз, шагнув навстречу «неприятелю».
- Слышь, Уртам, остынь! – с лавочки поднялась ещё одна фигура, в которой Кот признал того парня, что «заценил» его «Мечи». Парень моментально догнал пожелавшего разобраться с Котом, и с силой обнял его за плечи, одновременно разворачивая назад, к лавке. Кот остановился, Уртам – тоже. Парень усилил натиск, и повёл компаньона назад, одновременно махнув рукой Коту, дескать – идите, и побыстрей. Кот и Нарчен упрашивать себя не стали, и пошли в противоположную сторону
- Тебе, действительно, пора домой? – спросил Кот.
- Надо зайти, сказать, что у меня всё хорошо. А, потом, мы можем посидеть во дворе. Ну, давай, рассказывай о своих подвигах…
Во дворе дома, где остановились Нарчен с дядей, они просидели почти до рассвета, пока не начал накрапывать дождь, и не стало ясно, что пора сделать небольшой перерыв на сон.
Утром, войдя во двор дома, Кот застал Нарчи играющей в бадминтон с девчонкой лет пяти – Тальго, младшей дочерью хозяйки. Игра у них явно не ладилась по причине неопытности Тальго, которая пытаясь попасть по летящему воланчику, стояла на месте и отчаянно махала ракеткой, держа её обеими руками. Всякий раз - промахиваясь и делая чуть-ли не полный оборот вокруг своей оси. Увещевания Нарчи и крутившегося тут-же Рута – соседского мальчишки чуть постарше Тальго, большого успеха не имели. Девчонка попалась упрямая и продолжала гнуть своё. Лишь когда к ним присоединился Кот, количество начало перерастать в качество, и у Тальго что-то начало получаться. Нарчи вдруг позвали в дом, и она отдала ракетку Коту: «Займитесь ребёнком!» Появилась она минут через десять, и что-то пошептав Тальго на ушко, взяла у неё ракетку.
- Готов? – крикнула она Коту, ударяя по воланчику.
- Всегда готов! – Кот отправил его назад. Игра пошла и они, обмениваясь шутками, долго и азартно гоняли воланчик под восхищенные комментарии детей. Пока Нарчен со словами «хватит, я устала» не протянула ракетку Тальго, которая охотно в неё вцепилась, предвкушая поединок с Рутом. Кот отдал тому свою. Расставшись со спортинвентарём, Кот, как настоящий кавалер, протянул руку Нарчи, приглашая её на прогулку.
- Ф-ф-ф-фу! – Нарчен поправила чёлку, которая посмела-было упасть на глаза. - Куда мы идём?
- Куда вы хотите, прекрасная дама?
- Незнаю… слушай, Кетмар, ты мог бы идти куда-нибудь, не думая, куда тебя приведёт дорога?
- Легко, если есть время, и возможность вернуться.
- А, если без условий?
- Ну…
- Странно, я думала, что ты романтик, - она улыбнулась. - Может быть один из последних.
- Почему?
- Романтик? Потому, что живёшь мечтой. Последний? Потому, что романтики почти вымерли… Кстати, когда ты уезжаешь?
- Двадцатого утром.
- Ну-у-у… Ещё полно времени.
- Это только кажется. Времени всегда мало.
Дом, в котором остановились Нарчен с дядей, был на окраине городка, и вскоре Кот с девушкой оказались сначала на дороге, а потом и на тропинке среди деревьев. Лесом это назвать было трудно, но грибы и земляника попадались и здесь. А ещё здесь можно было просто погулять, послушать птиц и полюбоваться прямыми, устремлёнными ввысь стволами сосен и причудливой игрой солнечных лучей между ними. Тропинка привела их сначала на пригорок, а потом и пригласила в низину, прямо к огромному сеновалу, стоявшему посереди луга, заставленного стогами сена. Так, что в том, что потом закономерно произошло между Котом и Нарчен, можно было обвинить не только их моральную неустойчивость, но и выбранную ими «дорогу».
Потом Кот лежал на спине, поглаживая волосы Нарчен, и глядя на метавшихся под досками крыши бабочек. К ощущению триумфа от достигнутой победы примешалось лёгкое разочарование – Нарчен его «не дождалась». Кот улыбнулся и крепче обнял прижавшуюся к нему подругу. Та примостила голову ему на грудь:
- Скажи мне что-нибудь… только не надо «я тебя люблю»…
- У тебя попа сердечком…
- Эх… как треснула-бы сейчас! – Нарчен даже привстала. - Ну, почему ты всё время пакостишь, а? Руки убери, нет тебе прощения!
Вскакивать и убегать, одеваясь на ходу она, однако, не спешила.
- Всё равно, прости, я пошутил.
- Дурак! А, сердечком тебе нравится? – она извернулась, разглядывая свои прелести.
- Нравится, - Кот усилил натиск, и крепость снова пала…
Последующие дни они тоже развлекались на этом сеновале, и для Кота стало полной неожиданностью, когда утром своего последнего дня пребывания в городе он забежал за Нарчен, и… застал её собирающей вещи. Кот опешил.
- Я тебя опередила! – улыбнулась ему подруга: - И уезжаю первой, прямо сейчас. Хорошо, что ты успел. Прости, так получилось.
- Именно сегодня?
- Да, дяде нужно ехать, и я должна быть с ним.
Вошёл Хонвек, поздоровался с Котом, и сказал Нарчен, что у него всё готово, и они могут отправляться.
- Нарчен, скажи твой адрес, - Коту не хотелось расставаться, снова вычёркивая её из жизни на неопределённый срок.
Нарчен отрицательно помотала головой.
- Мы часто переезжаем. Проще мне тебя найти: Летная Академия в Тавергасе одна, и вряд-ли там будут два Кетмара Донгару, - Нарчен чмокнула его в щёку. - Жди весточки. Мне пора. Не грусти. Мы обязательно встретимся…
Кот, не то, чтобы влюбился в Нарчен, но хотел сохранить отношения и расстаться с ней собирался немного по-другому. Расстроенный и озадаченный Кот ещё немного побродил по городу, и потихоньку начал собираться сам. Нужно было ехать, чтобы закрыть свои последние страницы пребывания в Орвайской Бронеакадемии, и потом отбыть в Тавергас, «Подбросить» в этот раз Кунто Тамгор его не смог, и снова идти на аэродром через ферму Боргов Коту не пришлось: поезд уходил со станции на другой стороне города.
Выйдя в последний раз за ворота академии, Кот с трудом удержался, чтобы не оглянуться, одёрнул форменный китель и зашагал вперёд - пути назад уже не было, если только с самого начала и на общих условиях...