Когда до окончания срока подачи оставалось дня три, я решил потеребить вечно занятую Киру и испросить бумаги — надо срочно отсылать в департаменты защиты Фатерляндии. Кирка трубу не брала, и я подключил к делу жену. Вечером, довольный написанными за день объемами, подыскивал хорошую фильму. С работы явилась жена и совершенно спокойно, между делом сообщила, что Кира бумаженции мои подписывать отказалась. Так будто это была записка учительнице сына в школе, а не пакет бумаг на грин карту стоимостью в две с половинной тысячи долларов.
Настроение у меня была благое — денек хоть куда и я принял удар. Просто долго смотрел на жену и думал: «а она правда не понимает, что если меня вышлют я поеду восвояси с маленькой сумкой, а она останется с двумя детьми, не выплаченной ипотекой и дырой в кармане?»
Во избежание утечки желчи, я закинул ноут в рюкзачок и поплелся в старбакс — посижу, подредактирую написанное. Вернусь поздно и можно будет сразу залечь спать — сон это высшая форма эскейпизма. Может все и к лучшему — я собью с толку имегрейшн, они не станут меня ловить, потому что бумаги на 75 процентов одобрены. А вот идти на унизительные собеседования, и искать официальную работу с стартовой минимальной зарплаткой, которую в России правильно именуют в "мрот" тоже не придется. И присяги разным государствам давать. До последней капли крови готов сражаться, чтоб выкачать с арабов последнюю нефть и сохранить "американский образ жизни".
По дороге думал о людях и мышах. Домик наш у самого парка и особенно холодной зимой к нам забираются полевые мыши. Не много. Но достаточно, чтобы обозлить жену, которая инстинктивно защищает от заразы собственное потомство. Все мои доводы, что с наступлением теплых дней мыши сами в добровольном порядке мигрируют в парк не помогают. Жена жаждет крови. Приходится покупать мышеловки и прочие атрибуты смерти, которые меня после грибных трипов и знакомства с буддизмом повергают в тихий ужас. Мышеловки теперь делают из белого пластика, но они так же жестоко перебивают мышам шейные позвонки.
Есть еще более гуманные способы — формочки залитые клеем, который привлекательно пахнет с точки зрения мышиной эстетики. Мышка прилипает и мучается потом гораздо дольше, чем если ей просто размозжить черепушку или перебить позвонки. Я по первой даже пробовал их высвободить из клейного ада и выпустить на улице, но обычно у них просто отрываются лапки и становится уже совершенно паскудно. Приходится топить застрявших в клее мышей. Берешь пластинку с судорожно пытающейся высвободится мышкой и опускаешь под воду. Уставшие от ужаса они быстро сдаются и с пузырьками вверх отлетает невинная мышиная душа, а ты молишь всех богов простить тебя и не портить кармы.
Карма все равно портиться — написать в такие дни не удается ровным счетом ни слова.
Я захожу в вино-водки и покупаю гладкую полушку французкой водки «Серый гусь». Из всех русских водок — французская самое то.
Изначально я не планировал выпивать всего гуся. Но в онлайне был Ромчик и мы неплохо поболтали, а я регулярно бегал в туалет старбакса где лупил гуся прямо из горла и откусывал большие куски лимона. Этот крепкий старбакс кофе уже становился элементом моего нового стиля.
Водка приглушила стыд за погубленные мышиные жизни, я стал пьян и туп.
Раньше отцы семейств убивали животных пачками, чтобы продлить род людской. А сейчас я тут за мышку распустил нюню. Мне думается, что я слабак раз так горюю о мышах, а еще собираюсь на войну в случае депортации. Как же я людям стану перебивать хребет или держать под водой, пока не перестанут подниматься пузыри, так что твердо знаешь — в последнем, самом большом полетела вверх чья-то душа?
Я социопат который держит людей на расстояниях социальной сети и собственных книг, и людей убивать мне теретически будет значительно легче, чем мышей. Нас так много стало в последнее время, а делаем такое что и гордится нами можно все меньше. Нужно ли так множиться и продолжать это нашествие на планету, если мы и мышам не даем укрыться зимой, зато каждую неделю забиваем мусором не один, а два огромных бака?
Великие материи, которые не постичь даже трезвым. Чтобы род выживал постоянно нужно кого-то убивать. Иной раз — принести в жертву самого себя.
Я вошел в дом и встретился глазами с женой. Она улыбнулась и как ни в чем не бывало сказала:
- Кажется в спальне под полом завелась мышка
***
Наш дневной вертухай или «СиОу» - исправительный офицер? Воспитатель?
Короче, дневной наш - ангел тюремного панибратства. Отслужил чуть меньше чем, Нефф, но в отличии от ночного стражника, облик человеческий не утратил.
Если бы их поставил рядком и сравнил «добропорядочный обыватель», мелкобуржуазная сволочь, для которой все в тюрьме это отбросы сытого общества — выиграл бы конечно затянутый в мотоциклетную полугестаповку выбритый Нефф.
Корриган выглядел усталым. Форма редко бывала чистой или, упаси бох, отутюженной. Главным украшением были не лычки и нашивки, а разнокалиберная перхоть.
Си Оу Корриган никогда не бывал на дежурстве трезвым. Как можно утаить опиумный ступор от барака, где больше половины за эти опиаты и сидит? По указанному диагнозу мы расходились разве что в деталях: торчит ли он на рецептурных таблетках или уже перешел в стадию, когда порошок покупают на улице и сразу, не отходя от кассы, вдыхают носом?
Заступал Корриган в пять утра. К обеду, к часикам двенадцати — висел уже конкретненько, иной раз стоя. Многих вынужденно соскочивших от зависти просто корежело. Зыки полушепотом поднимали вопрос: «А чем это мусор лучше нас?». Но большинство понимали, что Корриган - дар судьбы и оберегали дубака и от добровольных стукачей и от въедливого старшего смены.
Корриган уносился в опиумные грезы как в сон внутри сна в блокбастере Нолана, а Люк ставил лоха из молодых — разбудить СиОу если нагрянет капрал или, упаси господи - лейтенант. У англосаксов четкая иерархия рубашек. Рубашка без воротника — нижний чин, черная рубашка, но уже с воротником — средний, крахмальная белая рубашка с бронзовыми бирюльками — это три раза «ку» или как принято у англоедов - «гип-гип ура».
Охранять сержанта Корригана от другой мусорской нечисти в Кендиленд не считалось за падло — мы знали, что очень скоро он очутится или на нашем месте или в дешевой ветеранской лечебнице. Но пока он творил лишь добро и мы оберегали, даже любили его как могли. Его называли не «эй, Нефф», а «Отец Корриган» - отдавая должное католическим, ирландским корням вертухая.Стокгольмский синдром.
Корриган знал, что мы знаем и платил добром. Ни разу за мои два месяца он не устраивал шмон без прямого приказа от капрала. Да и какой смысл был нам его сливать? Прислали бы нового, скорее всего черного расиста — а половина вертухаев в Кливлендской окружной ненавидят Кендиленд за неприкрытую белую сегрегацию. В тюрьме четко видно, как непрочен американский миф про «мелтин пот» - плавильный тигль, где смешиваются все расы и дают плохо пропеченный полуграмотный продукт называемый «средний джо-потребитель». Фуюшки. Тюрьма четко все расставляет на места — как война. Белый с белым, черный с черным, латинос — с латиносом. Кто и в самом деле джо потребитель, а кто просто — джо слюнки пускатель.
Однажды, правда, Корриган пытался устроить нам шмон.
Белый негр по кличке Лаки, чувак, который делал зарядку каждый день ровно по три часа, и на чьем торсе не то что каждую мышцу, каждое волокно этой мышцы можно было различить, подкрался к пиначещему Корригану сзади и громко заорал свою любимую речевку:
«Да как же задрали клятые змеи на этом клятом самолете». Сэмюэл Л Джексон орет так в фильме «Змеиный полет»(обязательно добавьте черный акцент).
Отец Корриган взвился, схватил черный гарбиджный мешок для шмона и двинул трясти наши шконари, как вдруг замер на полпути — его то ли нагнал опиум, то ли сияние душевной доброты. Он улыбнулся, махнул рукой и снова отъехал.
Если отец Корриган и не любил кого, так это извращенцев. Вот единственное условие, за что Корриган мог отлучить человека от Кэндилендского рая. Хотя не факт — может просто не хотел конфликтов в свою смену. Некоторые первоходы скрывали по неопытности свою статью по прибытии в округ. Бывалоча, что ваша сопроводиловка от вас отстает на пару дней — как например у меня — бумаги шли из Евклида неделю.
Не понятно, на что эти растлители рассчитывали. Насильников и педофилов не любят ни в одной тюрьме мира. Барак в шестьдесят шесть человек, которые месяцами из него не выходят и практически слились в единый организм. Организм нервный, потому что большинство не знает дату суда и, самое главное, его исход. Большинство видит как несправедливая система их имеет и скрипит зубами от бессилия. Некоторые обманным путем выкрутили у соседей булочки хани банз и соседи точат на них заточку.
Заточки в американских тюрьмах делают из пружины, а пружина находится внутри помпы галлоновой бутыли для дезинфицирующего мыла. Раз в два-три дня хозрабочие привозят тележку с эдакой бутылью и другой моющей канителью. Бутыль нам не положена — они прыскают дозу в суточную тару.
Пока хозрабов отвлекает ханибанзами Люк, его лазутчики извлекают из помпы пружину с ловкостью нейрохирургов. А уж наточить ее для тех кто не умеет читать и не особо жалует зарядку — наточить ее в бесконечные тюремные часы вообще дело самурайской чести.
Получается «шэнк» - заточка которой можно сделать больно или взять вертухая в заложники мягко прислонив шэнк к его соннику. Убить шэнком крайне сложно, а вот поранить, пустить педофилу кровушку — одно удовольствие для любого джентльмена в Кэндиленд. Как правило педофилы очень боятся вида собственной крови и получают мощнейшую психологическую травму.
Одним словом — Кэндиленд комок черной энергии, которому необходим клапан. И тут появляется сутулый очкарь, рассказывает будто за вождение в нетрезвом, а через день хозобслуга, что трется рядом со штабами, доносит: «мальчоныш-то надругался над малолетней племянницей своей гел-френд».
Такие новости в тюрьме это рождественский подарок, халявный кофе! Педофилам каждый судья, даже те, у кого никогда не было своих детей и им никогда не понять счастья, когда удалось подсунуть дочке отжатый в Трейдер Джузеппе морковный сок, пока она еще спит. Страдают тут только двое — сам любитель клубнички и вертухай на смене, за недогляд.
Таких пассажиров Отец Корриган чувствует нутром. Задолго до прибытия paperwork. Он подзывает подозреваемого к столу и с видом наивного кондуктора электрички, рассказывает как педофилу вбили в очко ручку от веника и скорая приехала слишком поздно, слишком поздно. Но не поздно ведь еще переехать в «сег» - сег это от «сегрегация» — типа кичи, но без наказания. Программа защиты свидетелей.
Пед в ужасе паковал свой щит и молил отца Корригана об отпущении грехов и переводе в сег.
Только один раз Корриган все же прохлопал нимфомана.
Очкастый задрот был напуган — это сразу видно любому сидевшему хоть недельку. Слышали, что собаки определяют страх по запаху?
Я уже к тому времени в Кенди освоился, взял задрота под руку, показал где душевые, туалет, какой кран на кухне дает самую горячую воду — заваривать кофе. «Не сы, тут лоу секюрити — все такие же бандиты, как ты. Выживешь, сынуля»
Показал ему два телевизора — очень удобно, один настроен на черный канал, другой на белый. На прощание, помог ему правильно застелить матрас — (это не западлоу, всем хорошо когда капралу не к чему придраться) и дал ему самую скучную книгу из коллекции Рика Мораниса «Вилоубрук Роуд». Ее осилить не мог никто. «Посмотрим, какой ты Сухов» - подумал я.
Через полчаса меня отозвал в сторонку Люк и спросил «А нахер ты, Рик, его водил в душевые?». Ну как это «нахер» - элементарное странноприимство, тебя же тоже кто-то на обзорную экскурсию в первый день водил?
«Смотри как он от тебя и твоей экскурсии возбудился» - Люк ткнул в сторону шконки Лаки, где на втором ярусе расположился мой новый знакомец. Сняв толстенные очки и не замечая, что за ним пасут, прямо среди бела дня, очкарь дрочил под одеялом. Его рука вздымалась так высоко и регулярно, что сомнений на этот счет возникнуть не могло.
«Как Паганини прям стягает!»
Обитатели Кэнди не дыша обступили задрота плотным кольцом, и затаив дыхание наблюдали. Когда он кончил, Кендиленд грохнул аплодисментами переходящими в овацию. Задрот вздрогнул, нацепил очки и пробормотал: «айм сорри!»
Корриган пробился к нему через плотное кольцо хохочащих, улюлюкющих и возмущенных пассажиров и, вырвав его из лапищ расстроенного Лаки, завопил: «Пэк йо щит нау»
Так родился мой самый знаменитый в Кенди стендап «Триумф воли». Это про джентльмена, который не изменяет своим привычкам даже в тюрьме или в Афганистане. Один раз джентльмен- всегда джентльмен.
Стендап часто просят на бис. Его не любит только Лаки — кому охота вспоминать, как прямо над тобой кто-то дрочил в мужской тюрьме?
***