Апрель. В Абакане цветут ранетки, множество бело-розовых кипенных деревьев. Люба сидит в садочке при институте, удалилась от всех. Только что услышала известие о гибели космонавта Комарова. На душе опустошённость. Как так может быть? Мы первые покорили космос. В этом не было сомнения. Это было логическое подтверждение предсказаний фантастики И.Ефремова. В детстве «Туманность Андромеды» открывала недалёкие горизонты будущего. На земле коммунизм, корабли достигают глубин вселенной. Начало уже есть. Полёт Юрия Гагарина. Ликования от полёта первого космонавта не было. Просто радостно. А тут такая боль, как будто погиб близкий родственник. И так нелепо: разгермитизация, уже на подходе к земле. Почему? У нас же самая передовая техника.
Боль была почти такой же, как от смерти любимой бабушки Наташи. Баба Наташа упала в подпол, не заметив открытого дедом люка. Она сломала ребро, и в больнице врач, старый и ворчливый, сказал, что за ребро нечего беспокоиться, а вот шарики в подмышке нужно показать специалисту. «Фу! Ерунда какая! - отмахнулась Наталья Николаевна. – И не болит нисколько!»
А через год обнаружили у неё лейкемию. Люба посетила бабушку в больнице. Всё тело бабы Наташи было в язвах, лопалась кожа, вытекала межклеточная жидкость, как у одной красавицы из романа японского писателя. Прогулочная яхта в океане попала среди лета под странный снегопад. Белые сухие хлопья от атомного взрыва падали с неба, и юная девушка кружилась под ними, ловила губами сухие «снежинки». А потом умирала от лучевой болезни. Страх от впечатления преследовал Любу всю жизнь. И вот бабушка тоже умирала. Это было ясно. Когда Люба приехала на похороны, во дворе первым она встретила отца. Они молча обнялись и заплакали. И так была понятна эта общая боль, что дочь не удивилась слезам Николая. Сердце щемила безысходная тоска, как и тогда, год назад.
В глубине сада её разыскивает Маринка. Они только что сдали зачёт. Увидев подругу в слезах, она удивляется объяснению. Марина была практичная, добродушно-медлительная девушка. Училась старательно, но не всегда успешно, делала даже грамматические ошибки. На практике в школе просила проверить запись на доске: были ошибки. Построила стандартный урок по шаблону, спокойно провела и получила «5». А отличница Люба старалась пооригинальничать в плане урока, очень нервничала и еле наскребла «четвёрку».
Сейчас Маринка сложила свои красивые крупные губы и выдохнула:
-Фу-у! Ты что, дура?
- Конечно, дура! – засмеялась сквозь слёзы Люба.- Сама не понимаю. Так жалко!
- Ну, Мотя! Точно, Мотя! – засмеялась и Марина.
Девчата ещё в первый год проживания вчетвером на квартире придумали себе клички. Люба была Матрёной из-за рассеянности, привычки везде опаздывать.
Марина звалась Кутя- кутея из-за медлительности. Жили они в проходной комнатке, где помещались две узенькие кровати с продавленной панцирной сеткой, прикрытой досками. Худенькие девчата помещались на кроватях вдвоём только боком. Во сне они поворачивались на другой бок одновременно, не просыпаясь. Когда не было хозяев дома, они кидались подушками, прыгали по кроватям и большому, канцелярскому столу, танцевали какие-то папуасские танцы и рассказывали друг про друга дурацкие истории. Старшекурсницы Неля и Фая изображали разбитных парней Митю и Петю и кричали: «Мы вас в ресторане подобрали, из жалости позвали жить. Где бы вы без нас были!» Кутя с Мотей в ответ кричали: «Ах, раз подобрали, то должны наряжать нас в шубы и жемчуга!» Выдвигались чемоданы, и в воздух летели тряпочки одежды, обзываемые шелка и меха. В довершение всего разлетались трёхрублёвые денежки, которые Люба копила на сапоги, в доказательство, что парни осыпают их деньгами. Заказ меховых сапог стоил тридцать восемь рублей в ателье, и деньги складывались в красную сумочку, которая висела над кроватью, пока пьяница хозяин не повадился таскать по трёшке на выпивку. Хозяйка их отругала и дала ключ от ящика письменного стола. Но хозяин был не глуп, он ломиком приподнял столешницу и забрал всю сумочку, потом подбросив её пустую в огород. Весёлое было время!
Когда девчата на следующий год сняли двухкомнатную времянку, Дворец Съездов, то в морозную зиму, имея индивидуальные полутораспальные койки, снова спали по двое, укрываясь от холода матрасами. Вода замерзала в умывальнике. Однажды Люба, будучи дежурной-кочегаром, явилась на занятия в саже. Нечем было умыться.
Ах, студенчество! Беспечность и веселье! На четвёртом курсе Марина и Люба получили койки в общежитии. Неля с Фаиной закончили институт и работали по распределению в деревне под хакасским названием Биджа.
В комнате на четвёртом этаже было пять кроватей. Кроме Марины и Любы, с ними жили одногруппницы Алла Бормоткина, умная, эрудированная, скрывавшая еврейское происхождение девушка, Надя Левосик, уже вышедшая замуж за одноклассника, теперь солдатика, и Аннушка Потехина, маленькая и скрытная девчушка. Марина тоже собиралась замуж за офицера, как и мечтала. В их городе Ужуре был военный городок, где молодые лейтенанты привлекали местных девчат на танцы возможностью завязать серьёзные отношения.
На первом этаже, на доске объявлений, девчата поместили объявление: «В связи с выходом замуж продаются платья и туфли. Обращаться в комнату 421» На розыгрыш посыпались покупатели вполне серьёзно. На кроватях, на столе, на лампочке лежали, стояли, висели Маринкины вещи. Они не продавались по причине отсутствия хозяйки. Когда Марина пришла из читального зала, уже на первом этаже её атаковали охотники на её красивые туфли и отрезы на платье. Следующий розыгрыш устроили Любе в отместку на её приступы пения. Дело в том, что раза два в год у неё наступало такое настроение, что она предупреждала девчат, что будет петь, что не может не петь, и предлагала или потерпеть, или уйти куда-нибудь. Она заливалась соловьём два-три часа, пока не осипнет. Пела от популярных песен до арии Сольвейг Грига, арий из оперетт Кальмана, как женских, так и мужских. Однажды придя в общежитие, она увидела в коридоре чью-то кровать. «Белят что ли девчата?»- подумала она. Но кровать была её при близком рассмотрении и подписана была: «Для певиц!» Она раскрыла дверь и встречена была громогласным хохотом подруг.
Часто фотографировались, придумывая сюжеты то спортивных занятий, то танцев, пьяных песен. На самом деле жизнь вели скромную и целомудренную. У Аллочки, Анниньки и Любиньки (последние называли так себя из-за героинь «Господ Головлёвых») не было даже дома женихов. Единственный педагогический институт назывался в городе «девчачий монастырь». Своих молодых людей было по два-три-четыре на группу из двадцати с лишним человек, даже на физико-математическом факультете. На танцах во Дворце культуры господствовали старшеклассники, и будущим учительницам там нечего было делать. А на своих танцах, как в песне: «Стоят, девчонки стоят, в сторонке платочки в руках теребят…»
На втором курсе на революционной вечеринке по поводу 7 Ноября Люба познакомилась с одноклассником местной девочки Гали Мащенко. Она дружила с Юрой маленьким, а с ним пришёл Юра большой со знаменитой тогда фамилией хоккеиста Рагулин. Он был не просто большой, а худющий, двухметрового роста очкарик и сгибался над мелькавшими двадцатью девчатами в быстрых танцах, а на медленные почему-то выбирал Любу. Она на цыпочках танцевала с ним, как когда-то в детстве с отцом. Он учился в Красноярске, краевом центре, в политехническом институте, и полгода они переписывались. Потом переписка замерла. На четвёртом курсе они встретились на Новогоднем институтском карнавале. Сердечко её дрогнуло. Юра проводил Любу в общежитие. Они впервые целовались в пустой комнате (девчата разъехались по домам). Но осторожность победила затуманенный мозг. Вместо скромного мальчика через два года предстал нагловатый донжуан.
Общежитие уже закрыто. Внизу сидят бабушки-блюстители нравственности и порядка. Показаться нельзя: придумают, разнесут.
Люба пошла к однокласснику Мише, который из-за армии учился на два курса младше. Миша подозрительно посмотрел на её распухшие губы и с удовольствием выпроводил незадачливого кавалера по запасному мальчишескому пути.
Из окна второго этажа на крышу чёрного хода, а оттуда до земли длинному гостю не составило труда спуститься. Но и подняться не составило труда. Пять раз ребята выводили ухажёра, и четырежды он стучался к ней в дверь и даже в соседнюю комнату. Как объяснили ему в пятый раз неприличность поведения, Люба не знала, а Миша сказал, что не очень больно.
Чего только не было в студенческие годы! Не было скуки. Не было голода, как боялись родители, как традиционно думают некоторые. Мальчишки, конечно, прогуляв, пропив и проев стипендию, ходили к девчатам, собирая где полбулки хлеба, где крупы, где картошки. Девчат было много, жалели, ворчали, но помогали.
А Любу заносило то в студенческую агитбригаду, то в студенческий строительный отряд. Строили в степи для совхоза водопроводные коммуникации, попросту рыли канавы в каменистой земле и клали кирпичные коллекторы – развязки на поворотах. Парни работали отбойными молотками, а девушки лопатами выбрасывали щебёнку из ям на два метра вверх. Получили огромную для них сумму, по 90 рублей. Можно купить туфли, кофточку и даже меховую песцовую шапку-шляпку, которую она видела в универмаге.