Сейчас-то я понимаю, что в те годы была необходимость делать основной упор не столько на пограничную, сколько на боевую подготовку личного состава. Причём подготовку усиленную. Напряжённость на советско-китайской границе продолжала сохраняться.
С начала ноября 77-го по конец января 78-го мы проходили, как тогда говорили, учебный пункт. В городе Райчихинске Амурской области. Скажу вам, это была ещё та учебка! Мы научились собирать-разбирать «на время» с завязанными глазами автомат и снайперскую винтовку. Конечно, стрелять из них (четыре раза в неделю огневая подготовка: три раза — винтовка, один раз автомат, поскольку у нас была застава снайперов). Бросать гранаты. Освоили посадку в боевые машины пехоты и десантирование из них, развёртывание в цепь способом, именуемым «ёлочкой». Научились атаковать и преодолевать проходы в минных полях, штурмовать сопки и реагировать на команды «Вспышка слева!», «Вспышка справа!» и т.д.
Мы научились выбирать позиции для стрельбы из СВД, быстро ползать по-пластунски, сосредоточивать огонь отделения на огневых точках противника, правильно и споро перебегать по полю боя, прикрывая друг друга огнём. Короче, мы научились быть солдатами.
Но вот в чём была заковыка: нас не научили быть пограничниками практически. Нет, теоретически кое в чём каждого подковали на «ять», что называется. Мне кажется, что и сегодня, пни меня среди ночи и заставь рассказать тогдашнюю линию поведения на советско-китайской границе — я малость поднапрягусь и выдам текст в лучшем виде. Равно как и действия советских пограничников в случае «массового вторжения китайцев на советскую территорию».
Альбом «Маоизм — угроза миру» имелся на каждой учебной заставе и, снабжённый документальными фотографиями событий на Даманском, Гольдинском, Жаланашколе, вырезками из газет, производил сильное впечатление.
Виды нарядов — от зубов! Следовая подготовка в части терминологии и многочисленных примеров из жизни Карацупы, Смолина и даже капэпэшника Кублашвили — как «Отче наш». (Плюс два практических занятия, ну, может, три, за всю учебку). Да, мы ещё отрабатывали отражение нападения на заставу и ликвидацию разведывательно-диверсионных групп противника. Спецназ, да и только!
Но вот учебка закончена. Причём с оценкой «отлично». Все разъезжаемся поражать своими знаниями и навыками заставских офицеров и сослуживцев. Первые дня два-три мы на службу не ходили — знакомились с участком. Нас возили на «уазике» вдоль берега Амура, на месте старшего машины сам начальник заставы. И «В ружьё!» ночью не поднимались. Больше хозяйственными работами занимались в свободное, так сказать, время. Однако когда-нибудь всё кончается и, соответственно, начинается. Кончилась наша лафа, началась служба. Вот тогда-то сразу всё и всплыло. Оказалось, что мы ни черта на самом деле не знаем. Ну просто — ни черта!
В 19.20, строго по заставскому распорядку, встали вместе со всеми на боевой расчёт, в строю своих отделений...
Я, естественно, попал в стрелковое. Не специалист! И автомат мне дали с деревянным прикладом, в то время как спецы получили со складывающимся стальным. Ну да бог с ним…
Начальник говорил, кто куда и когда пойдёт. Меня распределили на пост наблюдения, на остров. Хорошо хоть запомнил, с кем иду. И тут начальник заставы командует:
— Сержантам провести дополнительный боевой расчёт!
Сержанты выходят из строя перед своими отделениями и начинают проводить. В принципе, ничего особенного. По команде «Пожар!» я хватаю багор и бегу туда-то. По команде «К бою!» хватаю снаряжение, вооружение, боеприпасы и оружие групповое — то есть, пулемёт. Коробки с патронами к нему потащит кто-то другой… Хватаю, значит, и бегу по ходу сообщения в опорный пункт к такому-то блиндажу. Это понятно. По команде «В ружьё!» хватаю оружие, боеприпасы, получаю в дежурке триста девяносто вторую… (чего-чего получаю?!) …и бегу к «шишиге», поскольку группа прикрытия выдвигается на ГАЗ-66. Я, как дурак, киваю головой, а сам не знаю, что такое триста девяносто вторая. И вижу, что Витька Синичкин не знает, что такое МТТ (он должен взять его… или её?). И что Генка Алгаев понятия не имеет, что такое ФАС (наверное, что-нибудь с собаками, что ли, связано?) Но главное — мы все уверенно киваем башками. А сами, как оказалось, даже не представляли толком, как надо действовать по прибытии на участок сработки системы. Ну не учили нас этому!
…Машина идёт на малой скорости, и мы по двое выпрыгиваем на накатанный зимник. Луна светит, как прожектор. Местность просматривается хорошо и далеко. Первый выезд по сработке. Первый раз на границе — настоящей! советско-китайской! — в три часа ночи. Лёгкий мороз — 27 градусов ниже нуля. Это действительно тепло для тех мест. Обычно под сорок давит. Стою, как тополь на Плющихе, и озираюсь. Смотрю — пацаны по кюветам и кустам придорожным прячутся. Тоже тогда сиганули с напарником в куст. Короче, просидели в нём, пробдили в сторону границы часа полтора, задубели, конечно. А курить нельзя, и переговариваться — тоже. Разве что шёпотом. Но на морозе все отлично слышно. Сержант из соседнего дуэта, что метрах в тридцати от нас, выразительно помаячил нам кулаком…
Приехали на заставу замёрзшие, как цуцики. Построились. Начальник заставы переговорил о чём-то с сержантами и ушёл в канцелярию. Пока автоматы оттаивают от покрывшего их инея, командиры отделений проводят с новичками разбор полётов. Сержант Салмин — мой отделенный — спрашивает крайне немиролюбиво:
— Ты что должен был взять по команде «В ружьё!»?!!
— Триста девяносто вторую… Какую-то…
— Какую-то! Охренеть! — Сержант смотрит на меня так, как будто у меня вместо носа хобот, например.— А ты что взял?!
— Вот. Трубку со шнуром…
—Трубку со шнуром! Кабздец! Слышь, мужики, он говорит — трубку со шнуром!!! — У сержанта истерика. — Ты чё в учебке делал, конь?!
Всё делал, что говорили. Я же не виноват, что ни про какую 392-ю и речи не было! А рядом чехвостят Синичкина с Алгаевым. Они тоже, значит, кони. М-да. Никто из нас даже случайно не угадал, что нужно было брать, когда дежурный по заставе быстро выкладывал на стол в комнате дежурной службы груды каких-то мешков, трубок, брезентовых кобур с длинными ремнями, толстых подсумков, раций… Все хватали своё и выметались на улицу. А я просто сцапал то, что ближе лежало.
— А какого хрена ты торчал на дороге, вместо того, чтобы немедленно залечь и замаскироваться?!
— Я же это… залёг потом…
— Залёг он! Ты хоть понимаешь, что оставил отделение практически без связи?!
Молчу. А что тут скажешь? После пятиминутного разноса нас завели в комнату дежурного по заставе и минут десять втолковывали, что есть что и для чего.
Р-392 — радиостанция. Для поддержания связи между заставой и тревожной группой, заставой и заслоном, заставой и нарядами. Между самими нарядами… Понятно?
СПШ — сигнальный пистолет системы Шпагина.
— Вы хоть сигналы-то знаете, кони? Как, например, будет «прорыв в сторону границы»?
Это теория. Это мы — от зубов!
— Ну… хоть что-то знаете…
Тревожный мешок. В нём находятся концы верёвок, чтобы вязать нарушителя. Картонки — прикрывать следы нарушителя для их сохранности и защиты от дождя, например. Запасные патроны к СПШ. Микротелефонная трубка — МТТ, кстати. Индивидуальный перевязочный пакет…
Сержанты вдалбливают нам знания в шестом часу утра. А чтобы мы уж точно всё запомнили…
— А сейчас, для памяти, ну-ка все похватали тазики-тряпки, и — на полы! Как раз за это время автоматы оттают, и можно будет чистить. Так, значит. Ты — в ленкомнате, ты — в сушилке и коридоре, ты — в умывальнике и дежурке. Вопросы есть?
Нет вопросов, одни ругательства. Про себя, конечно. И обида на учебку. Что же нас там самому нужному не научили?! Теперь-то понятно. Главное в то время было научить нас бою, а застава научит остальному. Так оно и вышло.
Мы «заплыли на полах», почистили оружие и поплелись спать. Что такое МТТ, СПШ, Р-392 запомнили, естественно, намертво. Уже по весне, перекрикивая свист ветра, я орал в резиновый кружок микротелефонной гарнитуры, уверенно нажимая на тангенту:
— Принимаю нормально! Строка прочитана-а… Да-а! Строка прочитана, ошибок нет! До связи!
То есть, на контрольно-следовой полосе следов нарушителя государственной границы не обнаружено. Потому как не было его, а вот козьи следы были. Но это не в счёт. А к концу лета мог, что называется, с закрытыми глазами найти любое линейное гнездо на участке. Как и все, кого примерно с месяц после прибытия на заставу называли теоретиками. Собственно, ни для кого из нас уже не было в заставской службе никаких секретов. Вот разве что следовая подготовка. Но это такое дело, что даже «квартирант» никогда не рискнёт назвать себя опытным следопытом.