О роли личности.
Совсем недавно на просторах Прозы. Ру интересная дискуссия развернулась. На тему: «Что такое социализм, каким ему быть, и почему в нашей стране не получилось».
Автор свою точку зрения на социализм представил. Несколько отличную от общепринятой марксистко-ленинской. Оппоненты против него ополчились. Научную базу подводят, глубину знаний в этом вопросе демонстрируют. Мол, этих условий не выполнили, и тех, а здесь и вообще отступили. Но всё больше о материальной базе разговаривали, об объективных вещах. А о субъективных как-то и подзабыли.
Оно и понятно. В марксистско-ленинской теории и о роли партии всё рассказано, и о роли личности в истории подробно отмечено. Определяющей в теории является роль масс, а роль личности – она на втором плане. Мол, массы чётко определяют линию движения, а коновод, какой никакой, всё равно найдётся.
Вот только жизнь несколько иную арифметику отношений показывает. На мой невежественный (подчёркиваю) взгляд недооценка личности и субъективизма привела, скажем так, к тому, что и произошло с нашей страной.
Ещё раз хочу отметить, что это только моё мнение, составленное из моего видения происшедших событий, а приведённый ниже пример – частный случай. Но хочется думать, и оно имеет место существовать.
На мой непросвещённый взгляд, когда в конце двадцатых начале тридцатых годов прошлого века партию разрывало от разного рода дискуссий, главенствующие роли в партии захватило молодое поколение партийцев. Людей в революции по молодости лет не участвовавших, но уже понявших, что у власти находиться гораздо выгоднее, чем под властью. Опять же, нельзя не заметить, что людям творческим, талантливым и увлечённым определённой идеей некогда заниматься болтологией. Им идею продвигать нужно.
Зато бесталанным не нужно отвлекаться на идеи фикс. От них одно требуется – чётко понять, куда ветер дует, а далее, как тот флюгер, только поворачиваться носом к ветру и чутко улавливать все его колебания.
В большинстве случаев приспособленцы от партии захватили командные высоты в низовых и средних звеньях управления. А те, кто побойчее и поумнее чуть, те локоточками равных раздвинули и наверх прорвались.
Что в результате получилось? Вместо социализма получили мы партократо-бюрократическое государство с монополизмом власти, с малыми лишь элементами социализма, которые на местах и в глубинке иной раз не просто не исполнялись, а ещё и извращались.
Впрочем, все эти выкладки попытаюсь представить на простом рассказе из истории Вятского края. Итак…
Колхоз «Красная Этна» был образован в деревне Шапково Тороповского сельсовета Даровского района Вятской губернии (позднее – Кировской области). Первым председателем жителями деревни был выбран Зубарев Пётр Михайлович, один из старших братьев моего деда.
В первую мировую он воевал против немцев в армии Самсонова, был ранен, попал в плен и долгих четыре года батрачил у немецкого помещика. Имея четыре класса церковно-приходской школы, считался грамотным человеком. В плену выучил немецкий язык, познакомился с передовым укладом немецкой сельской жизни, освоил местные сельскохозяйственные приспособления и орудия труда.
Не секрет, что в сельском хозяйстве России до революции определяющей была деревенская община, отвечавшая перед помещиком или царскими чиновниками за уплату налога (а ещё раньше оброка). Возможно, не самая лучшая организация сельского хозяйства по общинному типу была, в чём-то и тормозящая развитие сельскохозяйственного производства. Но ни царь декретами, ни Столыпин реформами, ни революция, позднее, сломать этого уклада до конца не смогли.
Помещиков в наших краях почти не было, царя низвергли. Земля после революции перешла в распоряжение комбедов, а потом – сельских советов.
Община в деревне вроде бы рухнула. Коммуны из-за большой степени обобществления не прижились. ТОЗы без поддержки государства тоже были редки и слабы, пробуксовывала местная кооперация.
Вернувшись из плена, Пётр Михайлович женился, получил надел земли и зажил, в целом, неплохо. Чуть позднее скооперировался с соседями и занялся льняным производством.
Когда начался колхозный бум, быстро смекнул, что «сего зла» не избежать и нужно каким-то образом приспосабливаться. А ещё понял, что колхоз, по сути, та же община, где председатель – староста, но только земли в пользование не по жребию выдаются, и не по числу едоков, а коллективно обрабатываются. А результаты труда делятся по отношению к труду.
Одним словом, сагитировал он деревенских жителей к вступлению в колхоз, обещая, если его выберут председателем, быть честным и справедливым к колхозникам.
Года, может быть, два колхоз ничем особенным среди других не выделялся. Сдачу хлеба обеспечивал, колхозникам с голоду умереть не давал.
А вот к середине тридцатых колхоз существенно приподнялся. В первую очередь благодаря знаниям Петра Михайловича, полученным в германском плену.
Ещё в самом начале напряглись и купили племенного бычка. Общее стадо, колхозное и колхозников, бычок за два года существенно подправил. Телушки получились удойные, молоко стали на сметану и масло перерабатывать. Отстроили новый конный двор и коровник. Построили общий амбар и контору. И всё сами, без посторонней помощи.
Лошадок развели только своей, вятской, породы. Лошадка не очень сильная и большая (не ломовая), но выносливая, неприхотливая и адаптированная к местным условиям.
Угодья у колхоза небольшие, пашни чуть больше пятисот десятин (гектаров), выпасов и лугов около тысячи, полторы тысячи леса. Но на восемнадцать хозяйств колхозников и этого немало.
Кроме коров и лошадей развели свиней и овечек, а зерновые не ограничили только обязательными пшеницей, рожью и овсом. Несколько десятков десятин засаживали ячменём, гречкой и пшеном. Из овощей кроме обязательной картошки садили капусту, морковь, свеклу и турнепс (как у них называли – репу-голландку). Из технических и кормовых культур сеяли лён, клевер и люцерну. Это разнообразие позволяло вывозить овощные и мясные излишки на колхозный рынок в Даровское и Котельнич. В конторе появились деньги. Перед войной на трудодни хорошо получалось, иной год даже деньги, пусть и небольшие, выдавали.
Нет, передовым колхоз никогда не был. Кто разбирается в вопросах земельной ренты первого и второго типа, тот поймёт, в чём дело. А по простому? Колхоз от районного центра далеко расположен, около двадцати километров, поэтому расходы на сдачу сельхозпродуктов выше, с механизацией хуже, соответственно, себестоимость продуктов больше.
Да и невыгодно в советских условиях было быть самым первым. Конечно же, председателю бы тогда ордена и медали, а с колхозников при этом три шкуры драть нужно. И работать по двенадцать – четырнадцать часов.
Если кратко, колхоз чуть выше середнячков, а колхозники жили очень даже неплохо. Мама рассказывала, хорошо перед войной жилось. Ели досыта, кое-какие вещи умудрялись покупать. По окончании уборки и сдачи обязательных норм производили начисления на трудодни, потом проводили итоговое собрание и устраивали пир. «Пировали» два-три дня.
К этому времени мою бабушку, кулинарную мастерицу, обязывали сварить ржаное деревенское пиво, напечь из пшеничной муки булочек, ватрушек, коврижек, закоптить окорок и наварить холодца. Пировали ВСЕ колхозники в конторе колхоза. Там устанавливали столы и лавки, собиралась вся деревня, даже детей малых, порадоваться урожаю, приводили и приносили.
Но сразу нужно сказать, отпраздновали и снова все в работу включались, не прятались за чужие спины. Ни пьянства, ни пьяниц не было. Почему? Да пьяниц просто из колхоза исключали. И тут либо в единоличники, либо уезжай в другой колхоз. Дорожили колхозники тогда своим званием. Мама рассказывала – только один случай исключения помнит – младшего Мальцева. Он до конца пятидесятых единоличником был, еле концы с концами сводил.
Война это благополучие нарушила.
В первые дни две трети мужчин сразу забрали в армию. Петра Михайловича не взяли. Он в плен раненым попал, со сломанной ногой. Нога срослась неправильно, на всю жизнь оставив его сильно прихрамывающим.
Но и с женским, и детским коллективом первые три года войны колхоз усилиями Петра Михайловича неплохо держался. К концу сорок третьего похуже стало, особенно по осени. Но все терпели, ждали, когда на трудодни зерно раздадут.
Беда пришла неожиданно. Петра Михайловича вызвали в Даровское, в районный центр. Судя по всему, сильно его там прижали. Обвинили в саботаже, в нежелании сдать весь хлеб в заготконтору, включая семенной и на трудодни колхозникам отложенный. Припомнили, что в сорок первом пожалел отдавать лучших лошадей в армию, что был в немецком плену, а раз так, то и сам - немецкий шпион.
Расстроился Пётр Михайлович безмерно и на обратном пути умер в санях. От инфаркта, предположительно. Лошадка уже мёртвого к дому привезла.
Председателем сельского совета в Торопове до войны и во время её был Игошкин Сергей Васильевич, двоюродный брат бабушки. Оно же в ту пору и так бывало, что в деревне три-четыре рода проживали и почти все – родственники, ближние или дальние. И в окрестных населённых пунктах родственников много было.
Прославился Сергей Васильевич знатно. Он аккурат из той, молодой, поросли был, которая к власти рвалась. Отец у него из беднейших крестьян, любитель винца, а работать – не очень. В двадцатых годах в комбеде служил, занимался реквизициями. Позднее замёрз по пьяному делу.
И сын в папу пошёл. К началу коллективизации глотку драть научился лучше других. С грехом пополам закончил семь классов, поработал в колхозе, но от полевых работ отлынивал.
Отслужил в армии, вернулся комсомольцем и был назначен помощником председателя сельсовета в Торопово.
Поговаривали, в тридцать восьмом на председателя донос в район написал, мол, тот укрывательством занимается, справки фиктивные выписывает.
Забрали председателя компетентные органы, на его место Игошкина назначили. Вот тут-то он и развернулся, проявил свою чёрную сущность, попил народной кровушки. В войну особенно. Чтобы на фронт не идти, негодным прикинулся. Но лютовал.… Несколько женщин в тюрьму посадил, обреча их детей на голодную смерть. Только это другая история, Возможно и расскажу позднее.
Так вот, Сергей Васильевич подчинил почти всех председателей колхозов, которые к сельсовету территориально относились. Пётр Михайлович долго ему сопротивлялся, иной раз, правда, приходилось и на уступки идти.
В начале войны передал лучшую лошадь из конюшни сельсовету, отдавал часть продуктов, сельсоветовским работникам (чиновникам).
Игошкину этого мало показалось. Постоянно докладывал в район, что председатель колхоза «Красная Этна» Зубарев не стремится сдать весь выращенный хлеб, лошадей калечит специально.
Про лошадь – да, было. Когда мобилизацию гужевого транспорта объявили, деревенский кузнец забил штырь в копыто лошади, от которой лучший приплод был, лучшие лошадки получались. Захромала она. Выбраковали лошадку, но оставили в конюшне для разведения. Узнал об этом Игошкин и донёс куда следует.
После похорон Петра Михайловича назначили на его место младшего брата Игошкина. И всё. Кончился колхоз на этом. К зиме сдали оставшееся в колхозе зерно, и семенное, и трудоднёвское.
Быка, несколько коров, лошадку хромую, два десятка овец отправили на мясо. Хороших лошадок и сено передали в сельсовет.
Новому председателю почёт, слава и похвальные грамоты от районной власти. Колхозникам – голодная зима. Именно этой и следующей зимой от голода умерли мамины братик и сестрёнка. Маленькие были, а всё молоко председатель заставлял сдавать государству.
От бескормицы зимой пало несколько лошадей и коров колхозного стада. Весной, когда встал вопрос о посевной, засевать оказалось нечего и некем. Как ни орали районные уполномоченные, но даже половину довоенных площадей не засеяли. Посевным материалом, как ни просили, как не указывали, делиться никто не захотел. Поля засевали чем придётся – отсевом, подгнившим и старым зерном. Как результат – почти голые поля, зарастающие сорняком. К зиме председателя с треском сняли. Следующим назначили старика Мальцева, такого же пьяницу, как и сын. Он и дорушил хозяйство. Продали и пропили даже инвентарь, инструменты с кузни, упряжь.
Последовавшие десять лет происходила чехарда с председателями. Половина колхозников, правдами и неправдами получив справки, растворилась на просторах союза. В колхозе остались вдовы, старушки да пара бригадиров-пьяниц. Послевоенные годы были настолько голодными, что ели лебеду, клевер, кислицу и луговой лук.
Колхоз из руин больше не поднялся. Лишь к началу шестидесятых, когда колхоз в Шапково упразднили, а колхозников бригадой присоединили к Тороповскому колхозу «Красный Октябрь», жить стало чуточку лучше.
Такая вот грустная арифметика от действий горлодравых управителей получилась. И разве это социализм был?