Вот ты и проснулся.
Поменять подгузник, протереть личико, зарядка – помахать твоими лапками-косолапками, размять неловкие пальчики, погладить пяточки, погладить пузико, если оно у тебя болит, пока тебе не станет легче; затем ты кушаешь и засыпаешь у меня на руках. Возмущаешься, если пытаюсь оставить тебя одного, в кроватке. Устраиваемся на диване вместе, ты на мне как на матрасе. Нам обоим так уютней. Я не знал раньше, что маленький человек – такое хрупкое существо. Настолько беспомощное, зависимое до кома в горле.
Ты еще не совсем здесь: глаза подернуты серо-голубым туманом вечности, из которой ты явился. Ты мужественно осваиваешь этот мир: дышишь, старательно присасываешься своим ротиком-с-копеечку, глотаешь, шевелишь ручками - пытаешься осознать границы своего тела в этом новом, невероятно огромном мире. Маленький космонавт в открытом космосе. Ты редко плачешь, боль переносишь на удивление терпеливо, а в одиночестве я тебя не оставляю. Не могу. До идиотизма доходит. Кто ж знал, что меня так вштырит.
Ты появился чудом. Я хотел, чтобы ты появился, но мне говорили – это не реально. И вдруг – вот он ты, настоящий, родной, упрямый и настойчивый мужичок с ирокезом на голове (даже видавшие виды медсестры изумлялись на твою причу), пыхтишь как паровоз, ползти пытаешься. И тебя страшно на руки взять, а потом – выпустить из рук, отдать кому-то…
С улицы докатывается инфернальный скрежет, словно с основы мироздания соскабливают слой реальности – это всего лишь снег чистят, масик; тебе впрочем пофигу, это я загоняюсь. Может потому, что не сплю с тех пор, как ты родился, только дремлю. Постоянно вскакиваю и прислушиваюсь – дышишь ли, или укачиваю, когда просыпаешься. Впрочем ерунда, уже привык. А помнишь, как сложно было первые дни? Как жутко от ответственности за тебя, любимый мой человечек, от своей неумелости, бестолковости, неопытности? Как самые простые вещи осваивали, словно на Эверест восхождение делали: первая отметка взята, вторая взята… Как ты истерику закатил, когда понял, что теперь чтобы поесть каждый раз сосать придется, а я поверить не мог, что такая кроха может истерить, оказывается. Как сначала часы считали, потом – дни, теперь вот уже недели…
За окном снова снегопад. Серая кисея, пыль из толстого одеяла облачности. Это одеяло накрывает мир уже так давно, что я начинаю сомневаться – светит ли еще солнце? Не свернулись ли подобно свитку небеса? Что это за полутьма охватила мир? Остановите конец света, пожалуйста, мой сын же только родился! И вообще, прекратите войны, преступления и прочие безобразия, я не хочу, чтобы он во все это вляпался…
А ведь все, совершенно все в начале были такими вот крохами. Как выжили те, кого не облизывали? Кто мог плакать до хрипоты, до икоты – и никто не приходил? Равнодушие порождает жестокость. Цепная реакция зла издревле запущена в этом мире, и он разрушается, трескаясь и осыпаясь несчастьями и катастрофами. Куда же ты попал, медвеженок, маленький отважный пришелец. Это пока я могу прижать тебя к себе, закрыть дверь в апокалипcичное «наружу»; но ты подрастешь – и дверь придется открыть.
Гррррррррррр… Грррррррр…
Хочу, чтобы ты был счастлив, но не любой ценой, не среди несчастий других - пир во время чумы. Хочу, чтобы ты выстоял, не сломался как этот мир. Сохрани в себе любовь, пусть любовь хранит тебя - и плевать, что нас ждет и сколько нам осталось.
Ты улыбнулся мне первый раз - словно благословил в ответ.