Скамеечка.
В тех полях, где я иногда охочусь, возле старого оросительного канала, бетонный желоб которого источило, словно червь, время, присыпало землей и засеяло травами, да так, что по краям желоба тянется теперь длинная заросшая насыпь, растет такой же старый, как и сам канал, а может еще и старше, ясень. И на четыре ближайших поля это единственное дерево, в тени которого можно остановиться и передохнуть хоть крестьянину-земледельцу, хоть охотнику. А чтобы отдыхать было удобнее, соорудили добрые люди в незапамятные времена под этим ясенем скамеечку. Скамеечка простенькая – два столбика вкопанных в землю да дощечка дюймовая на них сверху прибита. Не первый десяток лет стоит тут эта скамеечка, а никто ее не ломает и мусора рядом не валяется. Может оттого, что люди тут не ходят? Хотя нет, ходят. Вот и кострище небольшое аккуратно выложено осколками бетона и битым кирпичом, значит ходят тут иногда люди. По всему видать люди эти не совсем пропащие, душу которых давно разъела злая коррозия современной нашей жизни, которые и сами ничего хорошего сделать не могут и чужого труда не ценят, а такие, о которых может и нельзя сказать, что совсем уж добрые и справедливые, и честные, и прямо с крылышками за спиной – разные люди тут бывают - но нет в них злобы бессмысленной, разрушительной. Потому и стоит тут до сих пор эта скамеечка и чисто возле нее. И люблю я на ней посидеть, пройдя несколько полей в поисках зайцев-куропаток. И пусть теперь уже совсем не лето и сброшенная ясенем по осени листва покрыта снегом, все равно тут уютно. Можно убрать из кострища снег, наломать валяющихся под ясенем сухих веток и пристроить над огнем армейский котелок, в котором заварить ароматный охотничий чай. И даже не чай, а отвар из листьев малины, мяты, ягод шиповника. А еще можно это все сдобрить коньячком из небольшой плоской фляжки. И тогда все жизненные проблемы и суета современного мира станут такими далекими и нереальными и будет очень легко думаться, а каждая мысль будет только о главном, потому что в такие моменты, о чем бы человек ни задумался – все будет главным. Вот такими мыслями и эмоциями пропитано то место, где растет ясень и стоит ветхая скамеечка. Наверное, поэтому там так хорошо отдыхать. Я всегда стараюсь посидеть на той скамеечке, даже если только начал свой охотничий маршрут. Ведь по мимо прочего, я заметил, что если посидеть на этой скамеечке, то охота будет удачной.
Вот и в тот день я свернул к скамеечке посидеть. Костра разводить не стал, так как было еще рано, и моя охота только начиналась, так посидел немного, послушал ветер, шумящий в голых ветвях ясеня, посмотрел на первую, лениво бегущую по полю порошу. И в этот миг я вдруг остро ощутил, что на несколько километров вокруг нет никого из людей и я совсем один в этих полях. И это одиночество вдруг оказалось давящим на плечи, на грудь весом. И это было странно, потому что раньше я сам искал этого одиночества, стремился в поля, где очень редко встретится такой же охотник-одиночка, с которым можно перекинуться парой-другой незначительных фраз и разойтись своими дорогами. И тогда мне было хорошо. А теперь стало как-то не так. И в чем разница? Я посидел еще немного, прислушиваясь к себе, и все понял. Все оказалось просто: раньше я бродил в полях с собаками и в полном одиночестве не оставался никогда. Ведь собака она все понимает, только по-человечьи не говорит, но и с ней происходит общение. Можно спросить у собаки: «ну, где куропатки, блин?!» а она будет смотреть по собачьи в глаза и вилять хвостом. Потом сделает небольшой круг, уткнув нос в землю и снова подбежит к хозяину, посмотрит в глаза, помахивая хвостом. И это будет означать: «нету, блин, я все обыскала!» Тогда можно будет вздохнуть тяжело, поматериться сквозь зубы, но не со зла, а так, для порядка, жалуясь на тяжкий охотничий труд, поправить лямки рюкзака и пойти дальше. А теперь я был совсем один и не у кого было спросить о куропатках. Разве что только у Хозяина. Но он ведь не ответит, только в спину ветром подтолкнет, мол, иди, ищи, может, найдешь, погудит в вороненых стволах двустволки и полетит дальше. Тогда подниму я воротник повыше и пойду дальше топтать поля. И ведь пройти нужно будет втрое больше. Я же не могу по запаху определить: сидят ли куропатки на этом поле скошенного подсолнуха, лежит ли заяц в той пахоте. Только если пройду широким челноком, осматривая каждый квадратный метр земли, получу ответ на свой вопрос. Так что засиживаться некогда, а потому встал я и дальше пошел искать охотничьего счастья.
Сколько я ни шел, кроме цепочки свежих лисьих следов, мне попадались лишь редкие воробьи или другая птичья братия. Каркнула приветственно ворона, сидевшая на одиноком диком абрикосе, выросшего на меже двух полей. Одно сейчас было под озимыми, а второе «гуляло» не засеянное.
- И тебе привет, пернатая! – поздоровался с вороной. – Зайца не видала?
Птица не ответила, только перепрыгнула с ветки на ветку и нахохлилась. Я порылся в висящем через плечо противогазном подсумке, который использую для переноски дичи, и вынул на свет божий безнадежно засохший кусочек ржаного хлеба, оставшийся с какой-то из прошлогодних, наверное, охот. Бросив сухарь под абрикос, я продолжил путь.
Впереди лежало поле с подсолнухом. Даже не поле, а так, клаптик, размером примерно сто пятьдесят на семьдесят метров. Семечку собрали, когда пришла пора и теперь из земли торчали лишь сухие стебли, перерубленные пополам. На таких полях можно встретить кормящихся куропаток и горлиц. А еще в сентябре встречал я тут молодого зайца. Потому и решил я этот подсолнух основательно «прочесать».
Не успел я пройти и нескольких десятков шагов по этому полюшку, как увидел впереди перелетевшую с места на место горлицу. Теперь нужно было подойти поближе. Когда до горлицы оставалось метров двадцать она снова снялась и села чуть в стороне. Теперь я видел уже трех горлиц! Они ходили по мерзлой земле и клевали семечки. Ружье у меня было заряжено патронами с разной дробью, а потому я остановился, быстро переменил патроны, так, чтобы в обоих стволах была «девятка» стал подкрадываться на выстрел. Но горлицам вновь вздумалось перелететь с места на место. К моему удивлению взлетели не три птицы, а добрый десяток! Я не стал стрелять, а быстро присел и позволил им спокойно сесть чуть дальше. «Где была одна, там стало три, а где было три – там стал десяток. Может быть там, где десяток, там и два?» подумал я и продолжил красться к голубям. В третий раз мешкать с выстрелом я не стал. Две птицы упали на землю, а вокруг меня на разном расстоянии стали взлетать их сородичи. По одной, по две и даже стайками горлицы срывались с кормежки и летели за край поля, туда, где росло несколько диких абрикос. Я успел выстрелить еще несколько раз и пошел собирать трофеи. А горлицы облепили деревья и настороженно наблюдали за мной. Уложив добытых голубей в подсумок, я подумал, что неплохо было бы еще пострелять. Но теперь птицы были на стороже. Стоило мне пройти пару десятков метров в строну ближайшего абрикоса, как горлицы вспорхнули и перелетели на дерево, стоявшее чуть дальше. Делая вид, что просто прогуливаюсь, я попытался снова подойти к другому абрикосу, но история повторилась. Тогда я присел на корточки и так стал красться поперек подсолнуховых рядков. Теперь если голуби и видели меня, то улетать не спешили. Однако мне мешал рюкзак за спиной. Стараясь производить как можно меньше шума и лишних движений, я, не вставая, снял рюкзак и оставил его на земле. Дело пошло быстрее. Мне оставалось каких-то десять метров до конца поля. Дальше начиналась довольно высокая трава и я надеялся по ней потом еще немного ближе. И тут в двух рядках подсолнуха впереди от меня я заметил какое-то движение. Что-то небольшое темно-серое двигалось там. Я решил, что это бродячая кошка или собака, которых в этом году развелось во множестве и снова сосредоточился на голубях. Однако пару секунд спустя любопытство все же заставило меня привстать. К своему удивлению, я увидел почти прямо перед собой тихо идущего зайца.
- ну, ни фига же себе! – сказал я громко и встал во весь рост.
Заяц подскочил от испуга на месте и пустился бежать. Как часто бывает на охоте, в моем мозгу пронеслась череда мыслей, а точнее даже образов: вот я переламываю ружье, быстро меняю патрон с «девяткой» на «двойку» и… Нет. Так не успею! – подумалось мне в завершение и я, выстрелил тем, что было. С того момента, как я полностью поднялся, до момента выстрела прошло лишь пару секунд, и заяц успел отбежать не более, чем на десяток метров. Заряд дроби настиг его почти весь. Зверек кувыркнулся, несколько раз дернулся и затих. С абрикос с шумом снимались голуби, но до них ли мне было?! Такая удача! Чуть на зайца рукой не наступил! Сколько раз в этом сезоне я ездил с коллективом на зайца и ни разу даже не стрельнул, а тут пошел на голубя, а взял косого! Это была настоящая охотничья удача. И добытый трофей был вдвойне ценнее оттого, что добыл я его, не просто бредя в цепи загонщиков, а приложив немалые усилия для поиска и скрадывания дичи.
Некоторое время спустя, отдыхая на ветхой скамеечке под ясенем, я жирно вывел в отстрелочной «сезонке» по пушному в соответствующей графе цифру «1». Полюбовался немного проделанной работой и убрал документы во внутренний карман.
Кстати говоря, пока я паковал зайца, часть голубей решила вернуться на кормежку. Так что мне удалось добыть еще несколько штук и полностью выполнить дневную норму по голубям, из которых моя жена варит вкуснейший суп. Но это тема для отдельного разговора, а пока я шел домой, нес добычу и думал о главном: горячей ванне и прохладном пиве.