Галина Ушакова
Подарки от деда Мороза.
Вот опять пишем с шестилетним Митей письмо Деду Морозу. Чтоб прислал подарок - макет корабля «Титаник». В прошлом году дед не подвел, и Митя, хотя и говорит, усмехаясь, что в дедов Морозов уже не верит, каждую буковку выводит старательно и старательно ставит подпись: Митя Соломатин.
В слякотное декабрьское воскресенье идем с ним на почту, опускаем письмо в специальный ящик для писем Деду Морозу и начинаем ждать Новый Год.
Митина бабушка, моя мама, как раз в это воскресенье гостит у нас. Шепчет мне на ухо, помню ли я, как тоже писала письма и ждала потом заказанного подарка. Помню ли я? Еще бы! С одним из подарков Деда Мороза связано мое самое грустное детское воспоминание.
Дед Мороз подарил мне немецкую куклу, красавицу из красавиц. И глазки у куклы закрывались-открывались, и маленькие ротик жалобно пищал «мама», если осторожно надавить на животик, и стояла кукла хорошо и даже ходила, если аккуратно вести ее за ручку. Но самым прекрасным в ней были золотые кудрявые волосы, которые позволяли мастерить ей любую прическу.
В мае случился Чернобыль. Мама отвезла меня к бабушке в маленький городок в Западной Украине, где я всегда проводила летние каникулы. Почему-то считалось, что там более безопасное место, чем у нас под Москвой. Туда же привезли и мою двоюродную сестру из Киева, одногодку Галю.
Разумеется, со мной была моя дорогая кукла, и в это лето она была незаменимой игрушкой в наших девчоночьих играх.
Кончался август, и мы с Галей должны были расстаться. За ней приехала ее тетя, за мной – моя мама.
Накануне Галиного отъезда мама сказала, что ей надо поговорить со мной по секрету. Это было интересно: мама редко со мной секретничала. Я прыгала от нетерпения и - напрасно. Секрет был ужасен: мама попросила отдать мою куклу на время Гале. Мол, она чернобыльский ребенок, ее куклы из-за радиации куда-то сдали и ей теперь нечем играть. А на зимние каникулы мы съездим в Киев и заберем куклу назад.
Я сдержала слезы и молча отдала куклу. Я ничем не выдала маме мои переживания, а они были! И еще какие! Для меня моя кукла была почти живым существом, частью меня самой, моей самой задушевной подругой, которой я исповедовалась в своих прегрешениях и которая меня всегда утешала.
Отчаянье одиночества нахлынуло на меня, но я держалась. Держалась все месяцы до Нового Года. И всю жизнь потом. Мама так никогда не узнала, чего она лишила меня этим актом милосердия, этим подталкиванием отдавать другим свое самое лучшее, ибо им - нужнее.
А как мне было больно, когда я забирала свою куклу назад! Ее розовые чистые щечки были замалеваны красным карандашом, волосы всклокочены и запутаны, платье измято, пуговички потеряны.
Все же по моему лицу мама о чем-то догадалась! Она прижала меня к себе и прошептала на ухо: - Не горюй, мы привезем ее домой, вымоем, вычистим, и она станет прежней!
Но кукла прежней не стала, несмотря на все мои и мамины старания. Побывав в других руках, она и сама стала другой, и я уже не могла дружить с ней так, как раньше. В моей детской жизни образовалась пустота. Никакая другая игрушка не могла заменить мою любимицу. Но скоро куклы перестали меня волновать: я выросла.
Этот случай кое-чему меня научил, но совсем не тому, на что был рассчитан педагогический прием мамы.
Но это моя история. А вот другая, тоже связанная с письмом Деду Мороза и его подарком, рассказанная мамой « к слову» в тот декабрьский гостевой день у меня, когда нам вспомнилась кукла.
Все мамины истории о своем детстве, о прежней, советской жизни всегда были «к слову». И я, и мои сыновья, а их у меня трое, знали их чуть ли не наизусть и потому начинали морщиться, как только мама затевала разговоры о том, как жили раньше.
На этот раз, предупредив наше нехотенье, она сказала, что именно эту историю мы еще не слышали. Очень, очень давняя, военных лет, когда она ребенком жила со своей мамой и с семьей ее сестры Кати в Новосибирске.
Ну, как тут не уступить, тем более, что мальчики мои заинтересовались. Мамину маму, прабабушку Валю, они помнили.
История, которую мы услышали, касалась мужа сестры прабабушки, дяди Вани, воевавшего в Красной Армии чуть ли не с пятнадцати лет, и их сына Коли.
Шел декабрь сорок четвертого года. Прабабушка Валя, к тому времени уже вдова политрука, часто навещала семью сестры. Там она и ее осиротевшая дочь (моя мама) находили помощь и сочувствие.
От дяди Вани давно не было писем, и все волновались, не случилось ли чего плохого. Писем не было, но не было и похоронки. Новый Год приближался. На общем фоне уныния взрослых выделялась детская веселость Коли. Он готовил папе подарки в виде военных рисунков, где все, что с красными звездами, побеждало все, что со свастикой. Коля улыбался и говорил, что папа вернется домой как раз на Новый Год.
Взрослые качали головами, прятали от мальчика слезы, но не разуверяли его.
31 декабря никто, конечно, спать не лег. Поставили на столе сосновую ветку, украшенную довоенными фантиками и цепочками, вырезанными из газетной бумаги, накрыли скудный стол и сели ждать.
До Нового года оставался еще добрый час, как в дверь постучали. Взрослые насторожились, поскольку в гости никого не приглашали, а времена были, сами знаете, какие… Первым ринулся к двери Коля и, не спрашивая «Кто?», открыл.
На пороге стоял заснеженный человек в военной форме и в низко надвинутой на лоб ушанке. Коля тут же кинулся к нему на шею с криком «Папка, папка!», хотя видел отца двухлетним малышом и вряд ли мог его помнить.
Действительно, это был дядя Ваня, живой, но не совсем здоровый: левой ноги по колено как не бывало.
Когда отбили бой часы на Спасской башне и взрослые выпили положенные сто грамм, а дети – подслащенной морковной воды, Коля, обнимая отца, проговорил:
- А я знал, папка, что ты придешь сегодня, я точно это знал!
- Сон вещий, что ли видел? – пошутила мать.
- Зачем сон! Я же написал письмо Деду Морозу вождю Сталину, чтобы он остановил бои и отослал бы папку домой. Вот он так и сделал!
- Кто сделал? Что ты написал? Кому?
Коля повторил, что написал письмо вождю Сталину, который и есть самый главный Дед Мороз в стране. Чтобы Сталин остановил войну, потому что хватит воевать, мы уже победили, а дети очень скучают по своим отцам.
Несколько месяцев взрослые жили и в радости и в страхе, потому что времена были, сами знаете какие. Потом страх ушел, а радость осталась. Дядя Ваня устроился на службу в военкомат, девятого мая отпраздновали Победу, и жизнь потекла просто замечательная.
Коля же, вдохновленный успехом своего письма к вождю Сталину Деду Морозу задумал очередное новогоднее послание и крепко берег эту свою тайну.
В этом втором письме в декабре 45 года он написал примерно следующее: «Дорогой вождь Дед Мороз Сталин! Спасибо, что ты вернул мне папу живого с войны. Только он потерял там одну ногу, левую. Прошу тебя, пришли ему новую здоровую ногу, а уж бабушка сама пришьет ее. Желаю здоровья ». На конверте, естественно, вывел: «Москва, Кремль. Вождю Деду Морозу Сталину. Коля Хазин».
Но на Новый Год отцу ногу не прислали. Коля расстроился, но виду не подал. Он не знал, что думать. Прошел месяц, другой…Скрепя сердцем, мальчик решил все же открыться маме, взяв с нее слово « под салютом всех вождей» молчать о том, что он ей расскажет. Мама про себя засмеялась, охнула, но слово дала. Выслушав сына, убедительно объяснила, что после Победы Сталин снял с себя полномочия деда Мороза и теперь все пожелания детей выполняет обычный довоенный Дед Мороз. Видимо, из-за разницы адресов письмо не дошло. Новую ногу для папы сделает доктор, и скоро папа будет щеголять на двух ногах, что и случилось в канун годовщины Победы.
Кстати, о Колиных письмах. Работница почты Клавдия Ивановна, знавшая семью Хазиных, штемпелюя письма, увидела знакомую фамилию, написанную детским почерком, и, как добрая и осторожная женщина, вскрыла и военное письмо, и послевоенное. Позже она отнесла их Хазиным. Они очень благодарили Клавдию Ивановну, потому что времена были, сами знаете, какие.