15. К юбилею 1812 года - три цитаты и один коммент

               



                ТРИ   ЦИТАТЫ  И  ОДИН  КОММЕНТАРИЙ

                или  о  том,  как   автор  "Войны  и  мира"  замечал  соринки  в   
                глазу   у  А.С. Пушкина,  а  у  себя - бревна  не  заметил


I.

 Л.Н.  Толстой   в   воспоминаниях    современников              (Москва, «Художественная  литература»,  1978,     том  первый.)

                глава III –  стр.215 -218

 С.Л.  Толстой  -   «Мой  отец в  семидесятых  годах, - высказывания его  о          литературе и  писателях»   
                ______


              «Нам,  своим  детям,  отец  советовал  не  спешить   читать  шедевры  литературы,  для  того   чтобы  позднее,    когда  мы  будем  старше  и  будем   лучше  понимать  их,  не  утратился  интерес  новизны.  Поэтому  Пушкина,  Лермонтова,  Гоголя  мы  прочли  довольно  поздно…


              Помню  некоторые  отзывы  отца  о  стихотворениях  Пушкина.  Он  хвалил  стихотворения:  «Буря  мглою  небо  кроет»,  «Вновь  я  посетил  тот  уголок  земли»,  «Осень»,  «Тазит»,  «Братья – разбойники»,  «Туча»,  «Анчар»  и  др.   Он  назвал  прекрасным  стихотворением  «Тучу»,  в  котором  одно   лишь  слово   неудачно.  Он  рассказал,  что  Тургенев   предлагал  ему  и  Фету  угадать  это  слово.   Оба  отгадали.   Это  было  слово «обвивала»   в   стихе  «И  молния  грозно  тебя  обвивала».  Молния  не  обвивает  тучу.  Отец,  по  примеру  Тургенева,  предлагал  этот  вопрос  разным  лицам  и  по  ответам  судил  об  их  художественном  чутье.

   
Про  стихотворение «Анчар  он  говорил:  « По  этому  прекрасному  стихотворению  видно,  как   поэты  связаны   рифмой.  Слово  «лыки»  понадобилось   для  рифмы  к  «владыки»; а  какие  лыки  могут  быть  в  пустыне?».


В своих « Воспоминаниях»  и  в  «Круге  чтения»  он  поместил  стихотворение   Пушкина  «  Когда  для  смертного   умолкнет  шумный  день».  В  своих  воспоминаниях  он  сознаётся,  что  с  величайшей   силой   испытал  то,  что  говорит   Пушкин  в  этом  стихотворении.  Только  в  последнем  стихе – «Но   строк  печальных   не  смываю»  -  он  заменил  бы  слово  «печальных»  словом  «постыдных».


Отец  мало  ценил  поэмы  Пушкина  «Бахчисарайский  фонтан»,  «Кавказский  пленник»,  «Анджело»,  «Полтаву»,  но  восхищался  «Цыганами».  Ведь  в  «Цыганах»  культурный  человек   осуществляет  его  собственную  мечту  -  уйти  из  культурной  жизни.  В  «Домике  в  Коломне»  он  ценил  стихотворную  технику  Пушкина,  но  разумеется – не  содержание  этой  шуточной  поэмы.  По  форме  и  языку  он  очень  ценил  и  «Графа  Нулина»,  но   говорил,  что  в  этой   весёлой  пьесе   напрасно  Пушкин  упоминает  о  соседе  Натальи  Павловны,  который  особенно  много  смеялся,  о  её  приключении  с  графом  Нулиным.


Отец  в  90-х  годах,  когда  писал  свою  статью  об  искусстве,  критически  относился  к  Пушкину.  Он  говорил,  что  рабочий  народ  требует  серьёзного  и  понятного  содержания  от  писателя,  а  Пушкин  воспевает  женские  ножки  и  перси  и  упоминает  об  отживших  языческих   божествах  -  Киприде,  Вакхе,  Зевсе  и  др.


Помню,  как  он  тогда  разбирал  известный  отрывок  из  «Евгения  Онегина»:  «Зима.  Крестьянин,  торжествуя»,  и  т.д.   Он  говорил:  «Почему  крестьянин  торжествует?  В  том  нет  никакого  торжества,  что  выпал  снег.  Выражение   «как – нибудь»   в  стихе  «Его  лошадка,  снег  почуя,  плетётся  рысью  как - нибудь»  -  неправильно:  «как  - нибудь»  взято  для  рифмы  к  слову   «путь».  Это  слово  поставлено  вместо  «кое - как».


Позднее  отец  перечитывал  «Евгения   Онегина»  и  очень  сочувственно   относился  к  этому   роману.   Некоторыми  местами  «Евгения   Онегина»,  например  началом   главы VII,   «Гонимы  вешними  лучами»,  он  всегда  особенно  восхищался.   «Здесь  каждый  стих  -  верная  картина  природы,  -  говорил  он,  -  и  какое  прекрасное   сравнение:

Ещё  прозрачные  леса
Как  будто   пухом  зеленеют». 


Он  говорил,  что  иногда  действующие  лица  у  писателя  поступают   неожиданно  для  него   самого.  Как  пример  он  приводил  слова  Пушкина,  сообщённые    одним  из  современников  Пушкина:  «Какова  моя  Татьяна,  какую  штуку  выкинула!   Отказала  Онегину!».


Как  к  человеку  отец  относился  к  Пушкину  сочувственно.  Он  считал   его   человеком     искренним,  не  закрывающим  глаза  на  свои    слабости  и  если  и  шедшим  на  компромиссы,  то  на  компромиссы  лишь  в  поступках,  а  не  в  убеждениях.   Не  помню,  от  кого  он  слышал  слова  Пушкина,  сказанные  им  при  встрече  с   приятелем   на  Невском   проспекте:

  « -  Каким  подлецом  я  себя  чувствую!
   -  Почему?  -  спросил  приятель.
   -  Сейчас   встретил  Николая  Павловича  и  говорил  с    ним».





II.

 Л.Н. Толстой  -  «Война  и  мир»    
(Гос.учебно-педагогическое  издательство Министерства  Просвещения  РСФСР,  Москва,  1958 )

том  третий,  глава  XXI  (стр.97-98)
_________

Толпа  побежала   за  государем,  проводила  его  до  дворца  и  стала   расходиться.   Было  уже  поздно,  и  Петя  ничего  не  ел,  и  пот  лил  с  него  градом;  но  он  не  уходил  домой  и  вместе  с  уменьшившеюся,   но  ещё  довольно  большой  толпой  стоял  перед   дворцом,  во  время  обеда  государя,  глядя  в  окна  дворца,  ожидая  ещё  чего – то  и  завидуя  одинаково  и  сановникам,  подъезжавшим  к  крыльцу  -  к  обеду  государя,  и  камер  -  лакеям,  служившим  за  столом  и  мелькавшим  в  окнах.


За  обедом   государя   Валуев  сказал,  оглянувшись  в  окно: 

-   Народ  всё  ещё  надеется  увидать  ваше  величество.

Обед  уже  кончился,  государь  встал,  доедая  бисквит,  и  вышел  на  балкон.  Народ,  с  Петей  в  середине,  бросился  к  балкону.

-  Ангел,  батюшка!   Ура!  Отец!..  -  кричал  народ  и  с   ним  Петя,  и   опять  бабы  и  некоторые   мужчины   послабее,  в   том  числе  и  Петя,  заплакали  от  счастья.  Довольно  большой  обломок  бисквита,  который  держал  в  руке  государь,  обломившись,  упал  на  перила  балкона,  с  перил  на  землю.  Ближе  всех  стоявший  кучер  в  поддёвке  бросился  к  этому   бисквиту  и  схватил  его.  Некоторые  из  толпы  бросились  к  кучеру.   Заметив  это,  государь  велел  подать   себе   тарелку  с  бисквитами  и  стал  кидать  бисквиты  с  балкона.  Глаза  Пети  налились  кровью,  опасность  быть  задавленным  ещё  более  возбудила  его,  он  бросился  на  бисквиты.  Он  не  знал  зачем,  но  нужно  было  взять   один  бисквит  из  рук  царя  и  нужно  было  не  поддаться.  Он  бросился  и  сбил  с  ног  старушку,  ловившую  бисквит.  Но  старушка  не  считала  себя  побеждённою,  хотя  и  лежала  на  земле  (старушка  ловила  бисквиты  и  не  попадала   руками).   Петя  коленкой  отбил  её  руку,  схватил  бисквит,  и  как  будто  боясь   опоздать,  опять  закричал  «ура!»  уже  охрипшим   голосом.

Государь  ушёл,  и  после  этого   большая  часть  народа  стала  расходиться.


               
том  третий,  глава  XXIII (стр.104)
________

В  это  время  быстрыми   шагами   перед  расступившеюся  толпой  дворян,  в  генеральском  мундире,  с  лентой  через  плечо,  с  своим  высунутым  подбородком  и  быстрыми  глазами,  вошёл  граф  Растопчин.



III.

П.А.  Вяземский - Эстетика  и  литературная  критика                (  (Москва  «ИСКУССТВО»  1984)
                глава - Воспоминания о  1812   годе  (стр.265-270)
 _________


  Книга  «Война  и  мир»,   за  исключением  романической   части,  не  подлежащей  ныне  моему   разбору,  есть,  по  крайнему   разумению   моему,  протест   против  1812  года,  есть  апелляция  на  мнение,   установившееся   о   нём  в  народной  памяти  и  по  изустным   преданиям,  и  на   авторитет    русских   историков    этой   эпохи.  Школа  отрицания  и   унижения   истории   под   видом  новой   оценки  её,  разуверения   в   народных   верованиях  -  всё   это  не   ново.   Эта  школа  имеет   своих     преподавателей   и,   к  сожалению,   довольно   много   слушателей.    Это   уже   не   скептицизм,   а   чисто   нравственно-литературный   материализм.   Безбожие   опустошает   небо   и   будущую   жизнь….


Но  чем   выше   талант,  тем    более   он   должен   быть   осмотрителен.   К   тому   же   признание   дарования       не   всегда   влечёт   за   собой,   не   всегда    застраховывает   и   признание   истины   того,    что   воспроизводит   дарование…


Новые  поколения   забывчивы,   а  читатели   легковерны,    особенно   же   когда   увлекаются   талантом   автора.    Вот   почему   я,    один   из   немногих,   переживших   это   время,   считаю    долгом   своим    изложить,    хотя   бы   по   воспоминаниям    моим,   то,   что   было,   и   как   оно   было.


Начнём  с   того,   что  в   упомянутой   книге   трудно    решить   и   даже   догадываться,   где    кончается   история   и   где    начинается   роман,   и   обратно.   Это   переплетение   или,  скорее,   перепутывание   истории   и   романа,   без   сомнения,    вредит   первой   и  окончательно,   перед   судом   здравой   и   беспристрастной   критики,   не   возвышает   истинного   достоинства    последнего,   то   есть   романа.    Встреча   исторических    имён   или   имён    известных,   но   отчасти    искажённых   и   как   будто   указывающих   на   действительные    лица,   с   именами   неизвестными   и   вымышленными,   может   быть,   неожиданно   и   приятно   озадачивает    некоторых   читателей,   мало   знакомых   с   эпохою,   мало  взыскательных    и   простодушно   поддающихся   всякой   приманке.   Но  истинному   таланту    не   должно   было   бы   выгадывать   подобные   успехи    и   подстрекать    любопытство    читателей    подобными    театральными   и   маскарадными    проделками.    Вальтер   Скотт,   создатель   исторического   романа,   мог  поэтизировать   и   романтизировать   исторические   события   и   лица:   он   брал   их  из  дальней   старины.   К   тому   же   и   в   вымыслах   он   всегда    оставался   верен    исторической   истине,   то   есть   её    нравственной   силе.    Пушкин  в   исторической    своей   драме   многое   выдумал:  например,   сцену   Дмитрия   с   Мариной   в   саду.   Но   эта   сцена   могла   быть   и,  во   всяком   случае,   именно   так   и   могла   быть.   Когда    знаешь   историю,   то   убеждаешься,   что   поэт     остался   ей   верен    в    изображении  характеров    пылкого    самозванца    и   честолюбивой     полячки.    В   «Капитанской   дочке   есть   также    соприкосновение     истории   с   романом,   но   соприкосновение     естественное   и   вместе   с   тем   мастерское.    Тут   история   не   вредит    роману,    роман    не   дурачит   и   не    позорит    историю...


С   историей     надлежит   обращаться   добросовестно,   почтительно   и  с   любовью….


Воля  Ваша,  нельзя  описывать  исторические  дни  Москвы,  как  Грибоедов  описывал  в  комедии  своей  её  ежедневную  жизнь.  Да  и  в  самой  комедии  есть  уже  замашки  карикатуры.  Могли  быть  Фамусовы  и  в  Москве  1812  года,  но  были  и  не  одни  Фамусовы.  А  в  книге  «Война  и  мир»  всё  это  собрание  состоит  из  лиц  подобного  калибра.  Это  лица  вымышленные:  автор  волен  в  вымыслах  своих  -  пожалуй;  но  зачем  тогда  выводить  тут  же,  например,  Ст.Ст.  Апраксина,  лицо  очень  действительное    и   в   то   время    известное   в   московском    обществе?  К  чему  выводить  en  toutes  lettes  (франц: - без  сокращений;  здесь:  под  полным  именем – прим. ред.)  графа  Ростопчина,  лицо  ещё  более  известное  и  в  Москве  и  в  истории  1812  года?  И,  выводя  эту  энергичную  и  резко  выдающуюся  личность,  можно  ли   ограничиться  некоторыми  внешними  приметами,  как  в  виде,   выданном  от  полиции,  или  отметкою,  что  он  был  в  генеральском  мундире  и  с  лентой  чрез  плечо?  Да,  он  и  был  генералом  и,  следовательно,  не  мог  быть  иначе  как  в  генеральском  мундире.  В  чрезвычайном  собрании  и  в  присутствии  государя  был  он  неминуемо и  с  лентой  чрез  плечо,  как  и  все  прочие,  имевшие  орденские  знаки.  Что  это  за  характеристика?  А  между  тем  тут  обнаруживается  притязание  или  поползновение  придать  картине  исторический  оттенок.  Вот  что  должно  сбивать  легковерного  читателя  и  что,  по  моему  мнению,  нехорошо   и  непростительно.


А  в  каком  виде  представлен  император  Александр  в  те  дни,  когда  он  появился  среди  народа   своего  и  вызывал  его  ополчиться  на  смертную  борьбу  с  могущественным  и  счастливым  неприятелем?  Автор  выводит  его  перед  народом -  глазам  своим  не  веришь,  читая  это,  -  с  «бисквитом,  который   он  доедал» ( дальнейший  текст  в  кавычках  не   точная  цитата,  а  скорее  конспект  соответствующего   места  в  романе  - прим.ред.)    «Обломок  бисквита,  довольно  большой,  который  держал  государь  в  руке,  отломившись,  упал  на  землю.   Кучер  в  поддёвке  (заметьте,  какая  точность  во  всех  подробностях)  поднял  его.   Толпа  бросилась  к  кучеру  отбивать  у  него   бисквит.  Государь  подметил  это  и  (вероятно,  желая  позабавиться?)  велел  подать  себе  тарелку  с  бисквитами  и  стал  кидать  их  с  балкона…»


Если  отнести  эту  сцену  к  истории,  то  можно  сказать  утвердительно,  что  это  басня;   если  отнести  её  к  вымыслам,   то    можно  сказать,  что  тут  ещё  более  исторической  неверности  и  несообразности.  Этот  рассказ  изобличает  совершенное  незнание  личности  Александра  I.  Он  был  так  размерен,  расчётлив  во  всех  своих  действиях  и  малейших  движениях,   так  опасался  всего,  что  могло  показаться  смешным  или  неловким,   так  был  во  всём   обдуман,   чинен,  представителен,  оглядлив  до  мелочи   и  щепетливости,   что,  вероятно,  он  скорее  бросился  бы   в  воду,   нежели   бы   решился   показаться   перед   народом,   и  ещё   в   такие  торжественные   и   знаменательные   дни,   доедающим   бисквит.     Мало  того:   он   ещё   забавляется    киданием  с   балкона   Кремлёвского   дворца   бисквитов  в   народ  -   точь-в-точь   как  в   праздничный   день    старосветский   помещик   кидает   на   драку    пряники  деревенским   мальчишкам!   Это   опять   карикатура,  во   всяком   случае   совершенно   неуместная    и   несогласная   с   истиной.   А  и  сама   карикатура  -  остроумная   и   художественная   -  должна  быть   правдоподобна.   Достоинство  истории   и   достоинство   народа   в   самом   пылу   сильнейшего   его   возбуждения   и   напряжения   ничего   подобного    допускать   не   могут.   История  и   разумные   условия    вымысла   тут   равно   нарушены.


Не  идём   далее:   довольно   и  этой   выписки,   чтобы   вполне   выразить  мнение   наше.



IV.
                Комментарий.

            Мне   думается,   что    покажу    неуважение   к   читателю,   если   к    сказанному     дам     ещё     какие-то    свои    комментарии.