Посвящаю любимому человеку,
с которой прожито более полвека,
Кожиной Дине Ивановне!
Сколько я пробыл без сознания, не помню. И вообще я ничего не помню. Только один раз появился проблеск сознания. Казалось, что я прихожу в себя после операции. До уха доходил разговор женщин. Они называли мою фамилию, но имя и отчество не мои. Потом мои имя и отчество. И говорили про фотографии. Однажды я услышал женский голос:
- Надежда Сергеевна, Владимир Александрович приходит в себя.
И тут же другой голос:
- Владимир Александрович, Вы меня слышите?
Я открыл глаза, передо мной появилось расплывчатое женское лицо. Изображение установилось, и я отчетливо его увидел. На меня глядели темно-синие глаза с каким-то внутренним светом. Они светились внутренней голубизной. Никогда в жизни не видел таких глаз.
- Где я? Что со мной? Инфаркт или самолет разбился? Ах, какая женщина! Какая женщина! Мне б такую. Милая девушка, извините, это слова песни, но я не отказываюсь от них.
Женщина засмеялась просто и радостно, словно она была моей женой и со счастливой улыбкой ответила:
- В госпитале.
- Мой самолет, что, разбился?
Мое сознание остановилось на приборной доске во время полета с Николаем Ивановичем. Но почему-то хорошо помню, как сильно сжало сердце.
- Сейчас ничего страшного нет. Скажите, Владимир Александрович, это Ваши родные?
- Да, жена, Дина Ивановна, и дети. Татьяна и Сергей. Жена и дочь живут в Автозаводском районе, а сын служит в Советской Армии. Пригласите их ко мне.
- Хорошо, Владимир Александрович, пригласим. Только немного попозже, хорошо? Сейчас Вам нужно еще поспать, чтобы организм окреп.
Врач положила в небольшую коробочку из-под крема какую-то таблетку. Рядом с таблеткой положила мою маленькую фотографию, которая лежала рядом с документами, посмотрела на меня и закрыла коробочку.
- Извините, никак Вы мою фотографию лечите?… - но досказать я не успел.
Проснулся я от тихо струящейся музыки. Она заполняла всю комнату, и мне было так приятно, как никогда я еще не ощущал музыку. Мои глаза были закрыты. Но они ощущали, светлую и белую комнату, насыщенную приятным ароматом запахов, которые вызывали приятные ощущения. Солнечные лучи заполняли комнату. Настроение было приятно радостное и приподнятое. Давно я не просыпался в таком настроении. Но глаза я не открывал, чего-то я боялся. Возможно, боялся, что вот открою сейчас глаза, и вокруг меня окажется самая обычная обстановка, какая бывает в общежитиях или незаурядных гостиницах с оборванными обоями, грязными шторами и заширканым полом. Желудок ощущал небольшой голод. Пора было вставать и отправляться в магазин за продуктами, чтобы приготовить завтрак. Денег я получил много, на два месяца, и мне всегда не только хватало такой суммы, но и еще оставалось для личных целей. Командировочные отчеты позволяли экономить.
- Куда же я приехал? На какой объект? … Да что я думаю? Сейчас встану и посмотрю коман-дировочное удостоверение.
Я потянулся, зевнул, хотел резко встать, и открыл глаза. Солнечный свет действительно заливал комнату. Это была небольшая комната, белая, белая. Потолок белый, кровать белая, стены белые, и стена, находившаяся против меня, представляла собой белый экран. Скосил глаза: рядом стояла белая небольшая и удобная тумбочка, на которой стоял графин розового хрусталя. В нем налита вода и голубые тюльпаны, которые приветливо смотрели на меня. По привычке кисти сжались в кулаки. Но боли я не почувствовал. Как не почувствовал и боли в суставах. Тело было легким и сильным. Резко поднялся и увидел себя голым. На стуле лежали майка и белые трусы-плавки. Стою и думаю:
- Что же это такое, почему я голый?...
...Стою и думаю, что же делать? И вдруг слышу женский голос:
- Ну, как, Владимир Александрович, освоились? – на пороге палаты стояла женщина с синими глазами. Какой-то внутренний огонь горел в глубине её глаз. Они завораживали и манили к себе.
- Освоился! – Буркнул я. – Где уж тут освоишься, если, кроме трусов с майкой, ничего нет. Не хватало еще, чтобы Вы меня голым видели.
- Ничего, Владимир Александрович, как будто Вы перед медицинской комиссией стояли в скафандре.
При виде этой невысокой, но ужасно красивой женщины моё сердце почему-то бешено застучало. Застучало так, что невольно я схватился рукой за грудь.
- Что с Вами, Владимир Александрович? – Забеспокоилась эта ужасно красивая женщина.
Она подбежала ко мне и взяла мою руку. И приложила ухо к груди. А я невольно обнял её и чуть прижал к себе, но она не торопилась отрывать ухо от моей груди.
- Вы… слышите…, как… оно… бьётся? Сейчас… вырвется, - хриплым голосом и почему-то шёпо-том спросил.
- Слышу…, - так же шёпотом ответила она, - но оно…не вырвется, я… рукой его придержу, можно?
- Можно! Милая, ужасно красивая женщина, скажите, как ваше имя? И откуда Вы знаете, что когда-то перед врачами я стоял голый или в скафандре? Вы пророк или ясновидящая?
- Стояли, стояли. Вам трудно поверить, но я знаю, что когда-то Вы стояли. И потом мне положено Вас всяким видеть. Зовите меня Надеждой Сергеевной, можно Надей. Фамилия Акопян, армянская, но сама я русская.
Надежда Сергеевна оторвала ухо от моей груди и смотрела мне в глаза.
- Господи, Надежда Сергеевна, ответьте мне, откуда берутся такие удивительные глаза? Вы хоть представляете, что они натворили с моим сердцем? Скажите, куда я попал? Что это за здания, что это за машины и вообще, что это все значит? Я Вас уже видел, более того, мне знаком Ваш голос, но я не помню, чтобы мы так близко знали друг друга. Я хорошо помню, что поехал в Осинки, за грибами. Как я попал в госпиталь, почему в госпиталь, а не в больницу?
- Ой, сколько вопросов! Мы ждали их. Давайте-ка, Владимир Александрович, договоримся: на все Ваши вопросы ответит сам виновник, академик Бондаренко Василий Артемович. Вы ведь тоже но-сите эту же фамилию?
Посмотрев на экран-стенку, которая тут же загорелась, и на экране появилось лицо мужчины, Надежда Сергеевна произнесла:
- Василий Артемович, не пора ли Вам составить нам компанию?
- Иду, иду, Надежда Сергеевна.
- Что это такое? – Спросил я, показывая пальцем на засветившийся экран. Как он включился?
- Коммуникационный телеинформатор. Я включила его мыслью.
- Позвольте, как это мыслью? Своей мыслью, да?
- Конечно, - женщина радостно засмеялась.
- Почему Вы смеётесь? Будет Вам, Вы мне мозги не пуд…. Нет таких приборов, чтобы они воспри-нимали мысль человека. Понимае-е-те, датчик мысли, если он и существует, в чём глубоко сомне-ваюсь, должен иметь чрезвычайно высокую сверхчувствительность. Прибор высочайшей сверх-чувствительности. Наша промышленность не способна изготовить такой прибор, ибо мысль - это фикция, понимаете Вы, ужасно красивая женщина? Фи-и-кци-и-я.
Она опять рассмеялась, и, вытирая слёзы, сказала:
- Владимир Александрович, Вы хотели сказать “не пудрите мне мозги”? Да? Что такое «не пудрите мне мозги»?
Я засмущался:
- Извините, Надежда Сергеевна мою грубость. Надеюсь, что ваши женщины так же, как и наши, желают очень нравиться мужчинам. Верно?
- Допустим.
- Так вот, наши женщины любили краситься. Подкрашивали брови, кстати, кое-кто и выщипывал их. А во время войны, да и после войны, на лицо наносили пудру, белый такой порошок с некоторым оттенком и приятным запахом. Для красоты, чтобы нравиться мужчинам. А это выражение - наш синоним.
- Такой синоним, как «не капай на мозги»?
- Совершенно верно.
- Надежда Сергеевна, а почему Вы не покрасили губки, не подвели глазки? Только…
- А зачем? Кому это нужно? Меня полюбят и такую. Вот, например, Вы, Владимир Александрович. Вы же сами сказали, “мне б такую женщину!”...
...Наши потомки свои дни рождения отмечали так же, как и мы. Легкое вино, раскрепощающее человека. Хороший стол и приятные люди. И, конечно, много музыки и танцы. Я сидел и смотрел, как танцует молодежь. Молодежью для меня были все. Мы сидели с Надеждой Сергеевной и разговаривали.
- Надежда Сергеевна, почему мне так хорошо знаком Ваш голос?
- Не знаю. Может быть, я тоже из того, Вашего, века.
- Шутите.
- Владимир Александрович, я разговаривала с Вами весь месяц, пока Вы находились в коме. Вы всё-всё рассказали мне о себе. Я знаю все ваши самые сокровенные тайны, все плохие и хорошие черты характера. Все Ваши увлечения и страсти, ваше хобби, все ваши неудачи в жизни и, почему Вы испытали их. Словом все. А теперь судите меня. Я понимаю, что не всё нужно было мне знать, но Вы сами рассказывали. И от этого я поняла, что доверились мне полностью. Я так же, как и вы, всё рассказала о себе.
Я не забыл, как Надежда Сергеевна прослушивала моё сердце, придерживая его рукой, и как я прижал её к себе, а она не хотела отнимать свое ухо с моей груди, и как шепотом мы разговаривали. Мы сидели так, что наши колени касались, но мы не замечали этого. Объявили белый танец.
- Владимир Александрович, разрешите пригласить Вас на танец, - произнесла Надежда Сергеевна тихим голосом.
Но я почувствовал какую-то особенную, неподдающуюся объяснению, интонацию.
- Пожалуйста, только вот не знаю, смогу ли, ведь прошло столько много времени!
- Сможете, сможете.
Мы вышли из-за стола, я протянул руки, и Надежда Сергеевна легко скользнула ко мне, и прижалась так близко, что я невольно прижал ее к себе еще сильнее. Я почувствовал ее сильно стучащее сердце. Она была необычайно легка в движении, но она сдерживала мое желание кружиться в вальсе. Ее глаза вопросительно смотрели на меня, манили, ласкали. Но ни одно слово не сорвалось с ее губ. Я понял ее и прижал так, что…. Я не мог прижать еще сильнее. Платье Надежды Сергеевны не ощущалось. Я чувствовал ее тугие груди и живот, упругие бедра, чувствовал ее горячее дыхание, ее раскрасневшееся лицо. Оно пылало огнем! Огонь, сжигавший Надежду Сергеевну, передался мне, и я прошептал, переходя на «ты»:
- Что же ты делаешь, Надюша? Ты играешь с огнем!
- Ты боишься меня, боишься? – Так же тихо ответила мне, - не бойся! Ты разжег большой огонь в моей душе, разжег сильную страсть, с которой я не могу совладать. Да, и есть ли необходимось её сдерживать? Ты боишься меня? Шалун ты мой! – Надежда ласково провела рукой по моим волосам.
- Нет, не боюсь!
- Я люблю тебя, Володенька, люблю очень сильно. Я так давно люблю тебя! Полюбила сразу, с первого взгляда. Нет, я полюбила тебя очень, очень давно, ещё до первой минуты, как ты попал ко мне. Я ругала себя и спрашивала, почему тебя, пришельца с того света. Спрашивала и не находила ответа. Люблю и все!...
Продолжение следует.