роман-трилогия «COR HUMANUM»
книга первая «НЕВЕДОМЫЙ ГОРОД»
часть вторая «PROFILER»
отрывок
В общем, вот так вчера весь день и пробегал, — закончил Николай рассказывать.
— И что, ты думаешь, это он? — спросил Ивлев.
— Разумеется, это надо будет ещё проверять.
— Да, а диагнозов-то у него!.. — произнёс Егор, просматривая принесённые Николаем из психиатрической больницы выписки из истории болезни подозреваемого.
Ивлев молчал, обдумывая всё, что рассказал Гридин.
— Пока такой уж большой уверенности нет… — с сомнением начал он. — И потом, как мы докажем, что этот мужчина был в квартире Вороновой?
— Есть тут одна деталь. Я когда был в её квартире вместе с соседкой, и поговорил с той… Так вот, следователь там подушку изъяла как вещь-док. Да не ту подушку она изъяла!
— А с чего ты решил, что не ту подушку?
— Соседка, с которой дружила Воронова, — стал пояснять Николай, — когда я спросил у неё про цветастую диванную подушку, была ли у Вороновой такая, ответила, что раньше она эту подушку у неё не видела.
— Воронова, может, накануне купила эту подушку, а соседке об этом не сказала, — возразил Ивлев.
— А ты сам подумай. Две бабки общаются, ну что им ещё делать, как не делиться друг с другом всеми радостями и печалями, в том числе и кто, где, что купил?
— Это точно! — вступил в разговор Егор, вглядываясь в неразборчивый мелкий почерк, тянувшийся от края к краю листа словно верёвочка, в амбулаторной карте подозреваемого, которую Гридин захватил из поликлиники. — Мои бабки, когда собираются вместе, так хоть всех святых выноси! Пока они друг другу всё перескажут: кто как спал, да что ел, да как в туалет сходил…
— Подушку эту принёс тот, кто придушил Воронову, — продолжал Николай.
— Ну-у! — с недоверием произнёс Ивлев. — С чего бы это ему на месте преступления оставлять принесённую с собой вещь? Это же улика! Это кем надо быть?
— А вот судя по этим выпискам, — Николай кивнул на листки, которые просматривал Егор, — у него как раз с головой то, о чём ты подумал.
— Да тут много чего написано… — проговорил Егор, — только я здесь ни хрена не понимаю, термины одни. Ну, шизофрения это ещё понятно.
— А мотив? — продолжая сомневаться, спросил Ивлев. — Какой мотив этого преступления? Что, просто так из сострадания?
— Вот психоаналитик нам и расскажет, — взглянув на часы, ответил Николай, — какой у него был мотив.
— К которому часу она обещала подъехать? — тоже посмотрев на часы, спросил Ивлев.
— Да должна уже… Наверное, скоро подойдёт.
— А ты что, Ольге звонил? — спросил Николая Егор.
— Сами мы тут не разберёмся, — произнёс Ивлев, раздумывая над всем этим. — Непонятно всё это.
— Тогда надо бы к чаю чего-нибудь, — предложил Егор.
— Да, кстати, не помешало бы перекусить, — согласился с ним Николай.
— Может, на тортик сбросимся, а? — спросил Егор сослуживцев, — А коллега-то наша, женщина ничего!
— Ну, вы сходите, купите чего-нибудь, — сказал Ивлев. — А я следователю звонить буду. Пусть ещё раз приезжает, подушку изымать.
Через некоторое время Гридин и Шишкин вернулись в кабинет. В руках у Николая была коробка с тортом. Ивлев беседовал с Ольгой. Она была в костюме тёмно-серого цвета и белой шёлковой блузке с кружевами.
— Здравствуйте! — поздоровался с ней Егор.
— Здравствуйте!
— Мы тут вот к чаю решили… — показывая на коробку, сказал Николай.
Она оценила этот знак внимания с их стороны, улыбнулась.
— У вас, наверное, все дела с чаепития начинаются.
— А как без этого! — открывая коробку, и тоже улыбаясь, ответил Егор.
— Нож-то есть? — спросил Ивлев. — Торт-то чем резать?
— Есть! — деловито, ответил Егор. — И нож есть, и тарелочки найдём.
Николай принёс в графине воды, наполнил чайник. Егор разложил на тарелки аккуратно нарезанные кусочки торта, разнёс и поставил тарелки на столы перед каждым. Также он обслужил всех, когда был готов чай. Попили чай, поговорили о разных мелочах.
— Спасибо за угощение! — поблагодарила Ольга мужчин. — Я так поняла, у вас ко мне есть вопросы, — сказала она, посмотрев на оперативников.
— А это Николай сейчас расскажет, — кивнув на Гридина, ответил Ивлев.
— Собственно говоря, у нас есть подозреваемый… — начал Николай.
Он вкратце рассказал о том, что случилось с Вороновой.
— Это амбулаторная карта из поликлиники, — говорил Николай, открывая папку, в которой лежала потрёпанная самодельная книжица и листки. — А это выписки из истории болезни. Саму историю болезни в больнице, где этот мужчина проходил стационарное лечение, мне не дали, я уж упросил их сделать мне ксерокопии.
Он встал и, подойдя к столу, за которым сидела психоаналитик, положил перед ней папку. Ольга сначала взглянула на листки с историей болезни, потом пролистала амбулаторную карту из поликлиники.
— Так, хорошо, — просматривая записи, произнесла она. — Я сначала почитаю, потом мы над всем этим подумаем.
— Может, ещё чаю налить? — предложил ей Егор.
— Да, можно ещё…
Ольга начала изучать документы.
— Пожалуй, я тоже ещё выпью чаю, — сказал Николай.
Встав из-за стола, Гридин подошёл к столу Егора, на котором стоял чайник.
— Следователю звонил? — спросил он Ивлева, наливая чай в свою чашку и заодно в Ольгину.
— Да. Завтра обещала приехать. Сказала, что сегодня не сможет.
— Торопиться некуда, — проговорил Егор. — Старушка подождёт ещё немного.
— А при чём здесь старушка? — спросил его Николай.
— Да это я так, — ответил Егор, взяв чайник, он налил себе чаю. — Кусочек остался. Будет кто? — оглядывая коллег, спросил он.
Ивлев отказался.
— Я не хочу, — отказался и Николай.
Психоаналитик была занята изучением истории болезни подозреваемого, ей медицинские термины о многом говорили.
— Я уж тогда доем его, — сказал Егор, забирая себе оставшийся кусочек торта.
Ольга оторвалась от чтения и посмотрела на оперативников.
— В общем и целом, картина понятна, — заговорила она. — И учитывая все эпизоды, о которых вы мне рассказали, этот человек мог совершить это преступление.
— А мотив? Какой мотив? — спросил у неё Ивлев. — Нам, по сути, сейчас ему и вменить-то нечего. И с доказательствами тоже пока не ясно, что там с подушкой-то будет.
— Сейчас попробуем разобраться с мотивом…
Ольга отодвинула папку, сложила руки на стол, сидя так, она стала похожа на старшеклассницу-отличницу за партой.
— Можно сказать, что этот случай классический, прямо как из учебника, — начала она.
— Шизофреник? — спросил Егор.
— Шизофрения многолика. Чтобы описать всю клинику этого заболевания, одного тома будет мало, а если брать все психические расстройства, то это уже целое собрание сочинений.
— А вот говорят, что все творческие люди шизофреники. Это так? — продолжал интересоваться Егор.
Ольга, чуть улыбнувшись, взглянула на Шишкина.
— А люди вообще все — творческие. Не совсем правильно думать, что творчество удел немногих. Почему-то считается, что только те, кто занят в сфере искусства, проявляют творчество.
— Это всякие там писатели, музыканты… — сказал Николай.
— На самом деле каждый человек, независимо от рода занятия, способен на творчество. И чем бы человек ни занимался, он всегда что-то создаёт. Кто-то проявляет творчество в трудовой деятельности, а кто-то и в своей частной жизни, — Ольга с улыбкой посмотрела на мужчин. — Вас тоже можно назвать людьми творческими. Разве можно раскрыть преступление, не проявляя творчества?
— Да, пожалуй, — согласился с этим Ивлев. — Творчества тут хоть отбавляй! Вот и Николай проявил творчество.
— Тогда и преступники тоже люди творческие, — сказал Егор.
— В своём роде — да. И творчество можно направить на осуществление и преступных замыслов. А вообще сам акт творчества это тайна.
— В смысле, как тайна? — спросил Николай.
— Процесс творчества, его механизмы уже давно изучаются, — стала пояснять Ольга. — Есть методики, с помощью которых специалисты могут помочь человеку развить в себе творческий потенциал. Запустив эти механизмы можно пробудить в любом человеке дремлющее желание к акту творения. Но вот, что является источником, откуда человек черпает идеи для создания качественно нового продукта, отличающегося своей неповторимостью, уникальной оригинальностью, что ли… — она на секунду замолчала. — Всё это ещё не изучено, и пока даже не поддаётся изучению.
— Надо же! — удивился Егор. — Как это всё интересно!
— Наука, конечно же, делает попытки проникнуть за этот занавес, — продолжала Ольга. — Но эта тайна так просто себя не даёт познать.
Психоаналитик посмотрела на оперативников, они с большим интересом слушали её.
— Да и не создали ещё таких инструментов, с помощью которых можно было бы заглянуть туда.
— А где это находится — куда заглянуть? — спросил Николай.
— Это тоже тайна, — ответила Ольга, улыбнувшись.
— Сплошные тайны и загадки! — сказал Николай. — И как жить?
— Как-как! Преступников лови, — ответил ему Егор. — Творчески!
— Работать надо, вот и всё творчество, — сказал Ивлев.
— А за творческий подход, вроде как, надбавки должны быть, — Егор глянул на Ивлева как бы с намёком.
Николай с усмешкой поглядел на Егора.
— Будут тебе надбавки! Вот раскроешь кражу — значок получишь, грабёж раскроешь — медаль. А если убийство!.. так и орден могут дать.
— Ага, дождёшься. То-то уже вся грудь в орденах. Хоть бы премию дали.
— Кстати, насчёт премии, — не глядя на коллег, произнёс Ивлев. — У нас три трупа.
— У-у! — разочарованно протянул Егор. — А я уж и карманы приготовил.
— Давайте ближе к делу, — начальственно сказал Ивлев.
— Да, к этому нашему шизофренику, — закивал Егор. — Он вон тоже к своему делу подошёл творчески.
— Да нет, скорее типично… — произнесла Ольга, глянув на лежащие перед ней листки, — по классическому сценарию. Клиника таких психических расстройств давно известна и описана.
— Кем, Фрейдом? — спросил Егор. — У него же там всё с сексом связано.
— Что говоришь-то! — Николай с улыбкой посмотрел на Егора. — Бабку же не изнасиловали.
— Фрейд не только такими вопросами занимался, — тоже улыбнувшись, ответила Ольга.
— А может, у этого мужчины раздвоение личности? — спросил Николай.
— Да, вот кстати! — вспомнив что-то по этому поводу, заговорил Егор. — Я как-то фильм смотрел, там у одной женщины было такое. Одна личность обычной была, а вторая мужиков убивала.
— Для режиссёров психиатрия излюбленная тема, — сказала Ольга. — Да, есть такое расстройство, диссоциативное расстройство идентификации называется. Отождествление себя сразу с несколькими личностями, которые как бы существуют одновременно, но с периодическим доминированием каждой, и поэтому у больного по разному определяются взгляды, поведение и отношение к самому себе, другие личности при этом не проявляются.
Ивлев строго посмотрел на Егора.
— У нас тут своё кино. Давайте мы про нашего исполнителя главной роли поговорим.
— В данном случае, всё гораздо проще, — продолжила Ольга, снова заглядывая в листы. — Здесь очень подробно описана вся клиническая картина. Это зависимое расстройство личности.
— И что это за расстройство? — поинтересовался Николай.
— Чрезмерная потребность в заботе со стороны окружающих, — стала пояснять психоаналитик, — что приводит к возникновению покорного и зависимого поведения. И причина этого расстройства — семейный конфликт.
— Он же не женатый?
— Всё дело в матери.
— В матери? — переспросил Николай.
— Да, авторитарная мать. Это такой тип женского поведения, в чём-то тоже нездоровый. И возможно, причиной её такого отношения к сыну стало то, что у неё не сложилась личная жизнь. И поэтому мать с самого начала, с момента появления сына отвергала его.
— И что, все дети воспитанные такими матерями душителями становятся? — спросил Егор.
— Нет, конечно, — ответила Ольга, посмотрев на Шишкина. — Никаких правил здесь быть не может. И далеко не все женщины с неудавшейся личной жизнью переносят свою неприязнь к мужчинам на ребёнка.
Психоаналитик посмотрела в амбулаторной карте на какую-то запись, сделанную мелким неразборчивым почерком.
— Скорее всего, причиной такой неприязни к сыну, — продолжала она, глядя на оперативников, — стало то, что отец ребёнка бросил её, скажем, когда она была беременной. И эта травма у неё приняла форму чрезмерной опеки. Способы воспитания сына были необоснованно жёсткими. И все предъявляемые к нему требования, были направлены не на то, чтобы он состоялся как самостоятельная личность, а напротив, стал бы покорным исполнителем её воли. Как правило, дети, которых так воспитывают, повзрослев, становятся социально пассивными, и у них начинают возникать трудности в повседневной жизни, в плане принятия собственных решений. Без помощи или убеждения со стороны они не могут сделать свой собственный выбор. Соответственно стремятся переложить всю ответственность на других. И если по началу они и пытаются выражать своё несогласие, то со временем из-за страха утраты поддержки принимают всё, что им скажут. Стремление же к заботе со стороны окружающих приводит к тому, что такие люди добровольно выполняют действия, которые не доставляют им удовольствия. И из-за преувеличенного страха перед неспособностью позаботиться о себе впадают в депрессивные состояния. Естественно, мужчине, который боится самостоятельной жизни, трудно найти себе жену.
— Да кому он нужен, такой муж! — сказал Егор.
— Думаю, что мать поспособствовала тому, чтобы у сына не было своей семьи. А если у него и были попытки создать семью, то мать манипулировала им, и не принимала избранниц сына. Постарев, она сменила тактику, начала взывать к его жалости. Как правило, такие мужчины сентиментальны.
— А при чём здесь Воронова? — спросил Ивлев. — Зачем ему её убивать?
— Здесь на лицо внутренний конфликт, — взглянув на него, ответила Ольга. — Глубокая депрессия, развившаяся в тяжёлое заболевание. Но возможно, были и врождённые предпосылки. Шизофрения, по большей части, заболевание наследственное, и генетическая предрасположенность здесь имеет большое значение.
Она посмотрела на листки с выписками из истории болезни, потом снова на оперативников и продолжала:
— А вообще, люди с диагнозом шизофрения могут жить и вполне достойно. Болезнь можно контролировать, и это даже в какой-то степени поддаётся лечению, но зависит это, конечно, от тяжести заболевания. Многие такие больные, осознавая свою болезнь, тем не менее, живут как полноценные люди. Вернее, они и есть полноценные люди, только вынуждены бороться со своим заболеванием, и в этом нет ничего необычного.
— Вот же считается, что многие великие люди как бы, не от мира сего, — сказал Егор. — Это тоже шизофрения?
— Для великих людей это не правило, — ответила ему Ольга. — Но такое бывает, — добавила она улыбнувшись.
— И что это всё означает, — Ивлев снова вернул разговор к теме. — Внутренний конфликт привёл его к старушке, и он её убил?
— Именно так. Внутренний конфликт.
Подумав немного, психоаналитик продолжала:
— Ему уже за пятьдесят, к тому же он мужчина. Социально он должен был бы уже давно состояться, иметь свою семью, жену, детей. В общем, всё как у всех. Но, как мы видим, ему это не удалось. Естественно, в этом он винит мать, но эту мысль вытесняет из сознания. А вот подсознание ему об этом постоянно напоминает, и отключить его невозможно. Это сознание можно переориентировать или заглушить, например…
— Бутылочкой! — вставил Егор. — Ноль пять и всё в порядке!
Ольга улыбнулась.
— Ну, в общем, это один из способов.
— Сон тоже лекарство, — сказал Николай. — Есть такие — чуть что не так, сразу спать!
— Такой сон скорее вызван ленью, — взглянув на Николая, ответила Ольга. — Но и в том и в другом случае это будет уход от неприятных мыслей. И всё же это не избавляет от постоянной внутренней тревоги. Некоторые избирают другой способ, например болезнь.
— То есть, как избирают болезнь? — спросил Николай. — Сами хотят болеть?
— В какой-то мере, да, — ответила Ольга, снова взглянув на Гридина. — Чрезмерная потребность в заботе со стороны окружающих делает болезнь желаемой для таких людей, и они, порой, сами не замечают, как действительно серьёзно заболевают.
— Получается, что люди сами хотят болеть, — обдумывая услышанное, сказал Егор. — И что, они потом по настоящему заболевают?
— В данном конкретном случае, по всей видимости, так и было.
Психоаналитик быстро пролистала лежавшую перед ней амбулаторную карту, нашла нужную страницу.
— Вот здесь можно проследить изменения личности, происходившие в результате прогрессирующей депрессии, — пролистнув, она просмотрела другую страницу. — Потом это развилось в дисфорическую депрессию со злобной раздражительностью и с агрессией к окружающим.
Ольга внимательно посмотрела на оперативников и продолжала:
— Мать для него святое, поэтому он вытесняет из сознания все связанные с ней негативные чувства, в том числе и чувство мести за сломанную жизнь. Это всё кипит в подсознании. Зачастую, маньяк, убивающий женщин, так мстит матери. И конечно, всё то, что находится в подсознании, никогда не осознаётся.
— Значит, он убил Воронову вместо своей матери, — продолжил мысль Николай.
— Интересная картина, получается! — сказал Егор. — Это как бы я со своей матерью поругался, а задушил бы тёщу!
Ольга задумалась о чём-то, помолчав немного, начала говорить:
— Знаете, подсознание это как оборотная сторона Луны, которую мы не можем видеть. Сознание это лицо человека, которым он повёрнут к миру, по этому лицу мы судим о нём, и можем считать его вполне приличным человеком. Но мы не видим оборотной стороны, а там, порой, происходят страшные вещи.
— Стало быть, мать… — продолжал рассуждать Николай, — из сына сделала убийцу. Поучается она тоже, в своём роде, убийца, и шизофреничка.
— О его матери сказать что-либо не могу, я только предполагаю. Вот история болезни и вот преступный эпизод, какую-то связь между всем этим можно усмотреть.
Ольга взяла один из лежащих перед ней листков, посмотрела в записи ещё раз.
— У него это может быть связанно с потерей контроля над побуждениями, — продолжала она. — Есть такое расстройство психики, когда человек не способен противостоять импульсивным желаниям совершать опасные для себя и окружающих действия. Или данный эпизод можно отнести к эксплозивному расстройству. Бывает, что больной человек теряет контроль над агрессивными импульсами, и в таком состоянии он может совершить жестокое насилие, но потом у него последует раскаяние.
— Нужно старушке это его раскаяние! — усмехнулся Егор.
— Раскаиваться он будет не перед старушкой, — заговорил Ивлев, — а в суде.
— Скорее всего, в психиатрической больнице, — предположил Николай.
— Безусловно, сначала будет проведена психиатрическая экспертиза, — сказала Ольга.
— Вот вы как специалист, что бы вы про него сказали? — спросил у неё Егор. — Вменяемый он или нет?
Ольга ненадолго задумалась.
— Судя по этой истории болезни… — она посмотрела на выписки, — он, конечно же, психически не совсем здоровый человек. Но это не значит, что он не осознавал своих действий.
Ольга раскрыла амбулаторную карту.
— А вообще, — продолжала она, листая, — для того чтобы сказать, вменяем человек или нет, надо с ним лично беседовать. Нужно обследование, наблюдение, тестирование, а это всё не в один день делается. Это долгая процедура и совсем не простая.
— То есть, ещё неизвестно, вменяемый он или нет? И вы сейчас ничего не можете сказать?
— Выводы делать ещё рано, — несколько строго ответила психоаналитик. — И тем более какие-либо заключения я выдавать не буду.
— Если он принёс с собой подушку, значит, он планировал это убийство, — сказал Николай. — А значит, не такой уж он и больной.
Посмотрев на Николая, Ольга улыбнулась:
— Да, у психически больных людей, в некоторых случаях, желание совершить что-то противоправное бывает сильнее рассудка, но и психически нездоровый человек может планировать, и порой очень даже изобретательно подходит к делу.
— Вон они, их изобретения! — кивнув на шкаф с документацией, сказал Егор.
— А как насчёт подушки? — спросил Ивлев. — Зачем ему понадобилось душить эту пожилую женщину подушкой, принесённой из дома?
— Над этим можно поразмышлять… — психоаналитик помолчала, подумав. — Во-первых, это самое подходящее по простоте орудие убийства. Во-вторых… это как бы такая мягкая смерть, с его точки зрения, разумеется. Из чувства жалости, если можно так сказать.
— Ничего себе жалость! — усмехнулся Егор. — Собственно, какая тебе разница, чем тебя убивают, когда убивают…
— Но он, видимо, посчитал, что это более гуманный способ. Бескровный, — улыбнувшись, добавила Ольга. — И потом, ну не всегда же можно знать, какие мысли бывают у больных в такие минуты. Я могу только предполагать, а вероятность сходства моих предположений с тем, что на самом деле было у него в голове, сами понимаете… — она пожала плечами.
— А почему он оставил улику на месте преступления? — снова поинтересовался Ивлев.
— Думаю, он, конечно же, осознавал, что творил. Но отказаться, от своего замысла, по-видимому, не мог. А, оставив улику… — Ольга посмотрела на оперативников. — Для него это такой способ остановить себя. Он оставил на месте преступления подсказку для сыщиков.
— В смысле, что значит подсказку? — спросил Ивлев.
— Это значит, что он ещё кого-нибудь захочет убить, — ответила Ольга, глядя на Ивлева. — И остановить себя он не может, и он это понимает.
— Не понимаю! — произнёс Егор. — Как так — человек знает, что он делает, и знает, что это ужасно, то, что он делает, и остановиться не может?
Ольга взглянула на Егора и улыбнулась:
— А вы? Вы всегда способны контролировать свои поступки? Вы, и в здравом-то уме находясь, не всегда можете адекватно оценивать то, что делаете. Потом, наверное, ещё и сожалеете о сделанном. Разве с вами такого никогда не было?
Егор соглашаясь, закивал.
— Или ещё как говорят… — продолжала она, — настроение было не то. Эмоции вещь сильная. Что уж тут говорить о человеке больном. Вот, например, при сумеречном помрачении сознания, это когда сознание сужено, человек начинает испытывать беспричинную тревогу, становится эмоционально неустойчив, ещё и галлюцинации могут быть. И тут такой больной может потерять контроль над собой. Что, разве человек виноват в этом?
— Этак вы всех так можете оправдать! — сказал ей Егор. — Мол, не виноватая я, он сам пришёл. Затмение на меня нашло, бес попутал!
— Нет, не всех, — сказала Ольга, посмотрев на Шишкина серьёзно. — Есть действительно больные люди, и это причиняет им страдания. А бывает, что человек выбирает зло, оправдываясь тем, что он болен. Но такой человек свой выбор делает всегда осознанно.
— Это как вот этот? — спросил Николай, кивнув на листки с историей болезни.
— Думаю, что, да, — тоже посмотрев на листки, ответила Ольга. — А что ему мешало в своё время покинуть мать, встать и совершить такой поступок? Да, трудно было бы. Надо работать, учиться, в жизни добиваться чего-то, преодолевать трудности. А он все эти решения переложил на других, вот и получил то, что выбрал.
— Так вы говорите, что он больной, — сказал Егор, — поэтому и не может сам ничего решать.
— Не думаю, что в молодости он был настолько болен, что не мог сделать свой выбор. Судя по истории болезни, его заболевание начало развиваться после тридцати лет.
— То есть, вы хотите сказать, что он сам выбрал себе такую жизнь? — спросил Николай.
— Да, пошёл по пути наименьшего сопротивления, — Ольга снова посмотрела на листы. — В целом же, это типичная картина для людей с подобной жизненной ситуацией. Да, стартовые условия жизни разные, — помолчав, продолжала она, — но это совсем не значит, что если не повезло в плане здоровья, или с родителями, то не надо бороться за себя. Я знаю много случаев, когда люди выбирались из более трудных жизненных обстоятельств. Может, они и не имели больших достижений, но, по крайней мере, сохранили человеческое достоинство.
— Да, пожалуй, такое бывает, — согласился с этим Ивлев.
— А за свой выбор всегда приходится расплачиваться… — Ольга на какую-то долю секунды задумалась о чём-то своём. — Иногда сразу, а иногда через годы, — добавила она.
— И от чего это зависит, что в одной и той же ситуации один человек так выбирает, а другой по-иному? — спросил у неё Николай. — Хотя, казалось бы, сделать надо было так же — как тот, первый?..
— Ну… это по разным причинам бывает, — Ольга пожала плечами. — Это, пожалуй, тоже самая большая тайна, — глядя на Николая, улыбнувшись, добавила она. — Этому пока нет чётких научных объяснений — почему человек выбирает так или не иначе, и чем выбирает.
— Что ж, это всё хорошо, — сказал Ивлев. — Вот только, нам всё-таки нужны доказательства, а не предположения. Да, это многое объясняет… — раздумывая, он стал потирать лоб. — В принципе, его можно допросить… Вот только что мы ему сейчас сможем предъявить? Подушку? Скажет, что не его. А экспертизы когда ещё будут готовы. Да и мать будет защищать сынка, не признает подушку.
— Всё равно надо ехать и задерживать его, — настаивал Николай.
— И что мы ему скажем? — спросил Ивлев.
Егор усмехнулся:
— Здрасте я ваша тётя, скажем.