Зачем я? Из цикла Когда кончается детство

- Сынок, иди картошку с молоком есть!

  Это меню повторялось три раза в день, но Василёк без возражений садился за стол. В его ближайшем окружении не было тех, кто отказывался от картошки. Картошка на завтрак, картошка на обед, да и за ужином без неё не обойтись.

На столе, покрытом  пёстрой клеёнкой, купленной до войны, под вышитым холщовым полотенцем с узорчатыми кружевами пайковый хлеб на троих  едоков. Рядом  солонка с крупной серой солью, небольшая глиняная крынка с молоком, миска с тремя картофелинами среднего размера. Каждому -  по одной.

 Над миской струился парок, мгновенно растворяясь в прохладном воздухе не успевшей прогреться избы. Василёк потянул носом  запах, который узнал бы из сотни других,  и с недоумением посмотрел на мать.

-  Да, Василёк, сегодня по одной… Только два ведра в погребе набрала… Гнилой много… Не дотянули до новой…  До неё , как до Москвы пешком … Прежде чем картошку выкопать,  её посадить нужно, - мать достала из миски картофелину, посыпала солью;  прижимая к груди небольшую буханку чёрного хлеба,  вкруговую провела по ней тупым ножом, плеснула из крынки в жестяную кружку молока, так, самую малость, и отнесла в соседнюю комнату немощной бабуле.

Вернувшись, она раскрошила в мисочке хлеб и картошку, капнула молочка, зачерпнула еду ложкой, но до рта  не донесла - задумалась.  Ей казалось, что весной должен растаять снежный ком проблем, накопившихся за зиму.  Однако он не торопился превращаться  в мирно журчащий ручеёк. Неужели так будет всегда? Дарье хотелось душевного покоя. Постоянные заботы прежде времени состарили  первую красавицу в посёлке.  Одновременно потускнели и поредели волосы, под глазами залегли серые тени, набрякли веки, прикрывая потухшие, некогда  голубые глаза, превратившиеся в бесцветные…

- Мам,  правда, что картошку в Россию Пётр 1 привёз?

Дарья вздрогнула и нечаянно выплеснула содержимое ложки на стол:

- Правда, и ты хорошо об этом знаешь.

- А в России её сажать не хотели, потому что в пищу зелёные несъедобные плоды употребляли, правда? - не унимался Василёк.

- Правда, - вяло ответила Дарья и сменила тему. - Ты слышал? Землю-то нам под картошку дали ... Как семье фронтовика, десять соток…  Обещали вспахать… - она помолчала. - Посадить - посадим… А вот где картошку для посадки взять? Ты ешь, ешь… Не твоя это забота… Это я так,  к слову. 
 
Аппетит у Василька пропал. Однако ослушаться мать не посмел: в два приёма затолкал в рот остывшую картофелину, а запивать молоком не стал. У Марты - телёночек, ему оставил.

В затянувшейся тягостной тишине Василёк рассматривал  фотографии родственников в рамочке,  висящей над столом. Вот свадебная фотография матери с отцом, вот бабушка с дедушкой в молодости, вот родственники из Учума - Речкаловы, Поповы из Уяра, Фёдоровы.   Время от времени родня собиралась, чтобы сплотить ряды и вкусно поесть по случаю очередного семейного праздника. Как у всех…

- Василёк,  а что если попробовать  с Зеленовыми насчёт картошки договориться? -  Они осенью много накопали…   Зеленовы нам -  картошку, а мы за неё, как телёночек подрастёт, молоком рассчитаемся, - на оживившемся лице  матери заиграли симпатичные ямочки.

Не успел Василёк и слова сказать, как сдёрнула Дарья с вешалки фуфайку, сунула ноги в   литые всеразмерные сапоги и…  за калитку.

Вслед за ней и Василёк вышел на крыльцо… Запахло оттаявшей землёй, которая готова была принять в своё лоно семя, оно  даст  всходы, а те в своё время из тоненьких  побегов превратятся в растения, дающие  плоды.

-  Я тоже, - думал Василёк, -  сначала был младенцем, потом ребёнком, сейчас - подросток, скоро стану взрослым. В младенчестве соску сосал, ребёнком с деревянными солдатиками играл, а подростком …   Время  трудное. Отец второй год на Ленинградском фронте воюет. Мать, как рыба об лёд бьётся, чтобы семья с голоду не пропала, а он… Помогает ей,  конечно… Но мало этого, мало…

- Эй, Василий Андреевич! -  у калитки стоял поселковый почтальон дядя Гриша Брунов. -Табе письмо! И мамке тоже! Хошь-не хошь, а  плясать заставлю!

- Ура! Ура! - Василий сделал несколько неуклюжих па, которые подсмотрел у поселковых частушечниц, пляшущих перед гармонистом Игнатьичем, и засмущался.

Письмо от отца Василёк прочитал сразу: жив, был ранен, получил медаль «За оборону Ленинграда», скучает, любит, целует, надеется на помощь сына.  Второе письмо от родственников из Учума он читать не решился - мамке адресовано.

Поиграл Василёк с рыжим соседским котом, понаблюдал за ссорящимися под стрехой воробьями, передразнил каркающую ворону, проведал в стайке Марту, подложил в  ясли сенца, пару раз свистнул, высоко подпрыгнул …

А тут и мать у калитки появилась. Бросился навстречу с радостными вестями, но,  встретившись с ней взглядом,  понял всё …

- Не дали… - горестно подтвердила мать его догадку. - Что, сынок, делать будем?

- Давай, мам, для начала письма почитаем!

- Письма? - заулыбалась. Ой, счастье-то  какое! -  и полезла в карман за носовым платком. -  От отца?

Читал Василёк, а Дарья слёзы вытирала и повторяла:

- Слава Богу, живой! Слава Богу…

Подошла к калитке соседка:

- От Андрея? Что пишет? - А от моего хозяина давно писем нет, - и завыла в голос.

Дарья, у которой и без того глаза были на мокром месте, заплакала  тоже. Так радость слезами незаметно и смыли…
 
- Может, второе письмо потом, Василёк, почитаем? Пойдём в дом. Бабушку заморили. Обедать пора. Может, и ты , соседушка, с нами?

- Нет, спасибо… Моя картошка в печи томится, своего часа ждёт.

Ели картошку молча.

- Мам, а письмо от Речкаловых будем читать? - не выдержал Василёк.

- От Речкаловых? Ладно уж, читай… Глазами пробеги, а потом мне скажешь…

Отбросив с глаз длинные, давно не стриженные волосы,  чуть-чуть  шевеля губами, Василёк  стал медленно читать … Вдруг его глаза заблестели,  на щеках заиграли, как у матери,  симпатичные ямочки:

- У Речкаловых картошки полно…  Девать некуда! Пропадёт! Продать не могут! Некому! - закричал он и,  не зная, как выразить нечаянную радость, бросился матери на шею.

- Подожди-подожди…- отстранилась от Василька мать. -  А кто картошку привезёт?

- Конечно, я!

- До Учума поездом сутки ехать нужно. Где денег на билет взять?  На билет «туда» наскребём, а «обратно»?

- Речкаловы денег дадут.

- А почему ты решил, что они у них  есть? Да и картошки два мешка нужно, не меньше… Не поднимешь!

- Мам, на кого нам надеяться?

Думали, сомневались… Решили ехать. Долгие сборы - лишние слёзы.  Прост дорожный снаряд: куртка старая отцовская, отцовские «всеразмерные» сапоги, пилотка со звездой, два мешка под картошку, кусок хлеба, бутылка молока. Пересчитали деньги - на билет до Учума хватит, а там, что Бог даст.

Вышел Василёк за калитку. Попросил не провожать. Сделал несколько шагов, не выдержал - оглянулся, помахал матери рукой, поправил пилотку и зашагал на станцию.  Теперь сам за  всё в ответе.

Билет Василёк купил до ближайшей станции: вдруг у Речкаловых на самом деле денег не окажется.

На перроне суета. У вагона фронтовики-инвалиды.  Отвоевав своё, домой возвращались. Кто без ноги, кто без руки … Помогая  друг другу, они с трудом поднялись по ступенькам в тамбур. Василёк бросился помогать: занёс в купе вещевые мешки, шинели,  разложил на полках и рядом пристроился.

- А ты, паренёк,  далеко едешь? Отец на фронте, небось? - спросил усатый солдат Иван Семёнович, опираясь на костыли.
 
Для Василька  солдат, что отец родной.  Прижаться бы к небритой щеке,   доверить мальчишеские тайны, совета попросить...  Рассказал солдатам Василёк всё, как на духу, письмо от родственников показал.

- Мальчик, тебе на следующей станции выходить! - напомнил внезапно появившийся проводник.

- Не приставай! Он с нами, - прервал его усатый солдат. - Если что, на верхней полке спрячем и шинелями закидаем.

Ночью действительно пришёл ревизор. Проводник предупредил - спрятали Василька.

 - Вам тут в тылу спокойно… Билеты проверяете… Туда бы вас…- проворчал Иван Семёнович.

Ревизора, как ветром сдуло.

Ночь - тёмный погреб, в который солдатам  хотелось провалиться до утра. Не получилось. Давали о себе знать не зажившие раны. Не давали покоя мысли о семье. Васильку жалко солдат до слёз… Как дядя Серёжа одной левой рукой управляться будет? Привыкнет ли к костылям Иван Семёнович? Заживёт ли огромный шрам через всю щеку на лице дяди Гены? Будет ли сгибаться в колене его нога?  Сжался Василёк в комочек на верхней полке под солдатскими шинелями и тихонечко плачет: жалеет. Постепенно мозг заполняется липким туманом, становится обессиленным, тяжёлым … Остановилось время…  Уснул Василёк.

 Солдаты всю ночь не спали, а хоть бы что.  Утро настало - шутят, смеются, а дядя Гена песню напевает. К родным местам приблизились - серьёзнее стали. Смотрели в окно, как будто впервые увидели печальные нахмуренные хаты, требующие приложения мужских рук, сиротские срубы, брошенные в начале войны, робкую кружевную зелень берёзок, толпящихся у железнодорожного полотна, вглядывались в лица людей, стоящих на перронах, словно надеясь увидеть знакомых…

  Вот и Ужур. Попрощались.
 
- Ты, Василёк, помни: счастлив тот, кому дорога наша земля. Ты всё правильно делаешь. Трудно тебе. Но ты старайся узнать всё, что было известно до того, как ты появился на свет. Кто ты?  Откуда ты? Куда ты? Зачем ты? Тогда правильный вырастет из тебя человек! Мамку береги, - обнял мальчишку Иван Семёнович.

-Чтоб Бог тебя берёг, и люди привечали! - пожелал Васильку дядя Сергей и потрепал за ржаной вихор.

- Папку обязательно дождёшься! - заверил дядя Гена.

- Ты,  отец, довези,  пожалуйста, паренька до Учума, - попросил Иван Семёнович проводника.

Тот промолчал и недоброжелательно посмотрел на  Василька. «Надо прятаться», - смекнул мальчонка и шмыгнул в углярку. Когда поезд набрал скорость,   Василёк снова появился в тамбуре.

- Ты что здесь делаешь? Вышвырну на следующей же остановке! - закричал  проводник, но лицо у него было незлое.

Станция Учум - три дома да будка-касса. Речкаловы неожиданной встрече обрадовались, вопросами засыпали.  Василёк отвечал неохотно. Вопросы казались пустыми, никчёмными… Пригласили за стол, предложили толчёной картошки с молоком, вкуснее которой Василёк никогда не ел. Дядя Яша, крепкий, лысый мужчина среднего роста в очках на крупном висячем носу, был немногословен:

-  Мы родня. Должны помогать друг другу. Обратный билет купим. Картошки можешь взять пять-шесть мешков. Только вот как повезёшь?

- Как-как?- вмешалась тётя Ира. - С Божьей помощью да людской. Довезёт. Везде люди.

- Василёк, поиграй со мной, мне скучно, - просил семилетний Вовка. - Посмотри, какая погода стоит!

Погода и, правда, была замечательная. С утра в небе цвета глаз Василька звенели жаворонки, разбивая  звонкой песней на мелкие кусочки хрустальный воздух, переливающийся под лучами солнца радужными цветами. В соседнем  дворе слышались детские крики, весело скрипели старые качели… На столбике у ворот сладко жмурился пушистый сибирский кот. Протянул к нему руку Василёк, но тут же отдёрнул.

- Мне некогда, - отмахнулся Василёк. - Дядя Яша, можно я картошку для  посадки отберу? Сажать надо. Земля-то  высыхает. Каждый день дорог.

Не обращая внимания на расстроенного Вовку, Василёк отбирал картошку. Он бережно ощупывал каждую, стараясь не повредить «глазки», клубни отбирал средней величины, гладкие, не дряблые, чем приводил в изумление тётю Иру. Набрал два мешка. Можно и в обратный путь отправляться.

Поезд стоял в Учуме две минуты. На тележке подвезли мешки к вагону. Всей роднёй загрузили в тамбур. Поезд тронулся.

- Спасибо, родные! - кричал Василёк, высунув голову из дверей тамбура.

А родня стояла на перроне, пока поезд не скрылся из виду.

До купе мешки помогла волоком дотащить проводница. Их затолкали под лавку. Первым делом Василёк заглянул в кузовок, который дала тётя Ира в дорогу. Так и знал: картошка в «мундире» и бутылка молока. Пересчитал картофелины: пятнадцать. Разделил на три кучки: обед, ужин, завтрак - и сразу  захотел есть.  Поел -  потянуло в сон. Время от времени Василёк просыпался и ногой нащупывал мешки: «Слава Богу, не украли!»

Дед с бабкой, сидящие напротив, охраняя свои вещи, дремали по очереди. В туалет Василёк ходил, когда дежурил дед: надёжнее. К утру сон сморил его окончательно. Проснулся - в вагоне светло. Мешки на месте. Достал последнюю порцию картошки, взял одну, самую маленькую,  и выпил остатки прокисшего молока. Чтобы не спать, стоял у окна, вставал, ходил.  Как только  садился, рука тянулась к очередной картофелине. А паровоз, казалось, только пыхтел,  выпускал дым из трубы и нисколько не двигался вперёд.

- Красноярск! Красноярск! - наконец-то объявила проводница, проходя по вагону. - Готовимся к выходу! Красноярск!

Тёплая волна радости накрыла Василька.  Только теперь он понял, как соскучился по маме, бабуле, по родному дому … Слёзы потекли по его уставшему, не по-детски серьёзному   лицу.