Сейчас, много лет спустя, совершенно невозможно поверить, что той семилетней девчонкой, по пояс высунувшейся из форточки квартиры четвертого этажа и благим матом орущей на всю округу: “ Мамочка, не оставляй меня одну! Я боюююююсь!!!”, была я. Теперь я сама стала мамочкой и, пройдя суровую школу жизни, научилась обожать свое одиночество. Тогда же это были первые признаки детского невроза, когда неуспевшему вылупиться ребенку окружающие сразу же начинали втолковывать его обязанности перед обществом.
На самом деле я была не трусихой, а маленьким монстриком, и правил мной не страх окружающего меня пространства, а страх оказаться нелюбимой и второстепенной.
Мои первые воспоминания о себе связаны со случаем, когда я осознанно пыталась избавиться от своей младшей сестренки. Мне было около трех лет, а ей - около годика. Я отчетливо помню, как она неуверенно вскарабкалась на крышку фанерного ящика, в котором хранили муку, а я, довольная такой удобной возможностью наконец-то вернуть в свое единоличное распоряжение маму и папу, с силой выдернула эту крышку из-под нее. Сестричка моя была такая пухленькая, с льняными кудряшками, а в этом ящике она превратилась в сплошной мучной клубочек. Она отчаянно барахталась и звала на помощь, а я стояла и надеялась, что она так там и останется навсегда.
Конечно же, мне за это попало, правда этого я совсем не помню. Это здорово, что наша память избирательна, весь негатив зачастую стирается навсегда. А вот осознание того, что я - старшая и должна нести ответственность за младших, осталось навсегда. Оттуда и начали расти ноги детского невроза.
Мне везде приходилось держать марку хорошей девочки, согласно требованиям общества, чтобы не огорчать родителей и первую учительницу. Смешно признаться, но я долго считала, что она - святая и даже не ходит в туалет, и страшно завидовала ее дочке, которая училась вместе с нами в одном классе.
Первые проблески индивидуальности начали проявляться во мне годам к десяти. Возможно, я унаследовала ее от моего отца, только понимать это начала гораздо позже.
Когда я пошла в школу, папа пообещал мне купить пианино. Правда, сразу оговорился, что обещанного три года ждут, и сдержал свое слово - купил его, когда мне исполнилось ровно десять лет. Я не знаю откуда у него были такие планы на меня и подозревал ли он вообще, какую роль оно будет играть в моей жизни, но я ему за это безмерно благодарна! Только вот первое испытание, связанное с поступлением в местную музыкальную школу, оказалось и первым серьезным испытанием моей неокрепшей личности. Я не была готова понять, что принимали в ту школу только по блату, и что мест на класс фортепиано было очень мало. Блата у нас там не было, и меня не приняли. Вот тогда я приняла свое первое, взрослое решение и пошла в кружок при Дворце Культуры. Мне отчаянно хотелось научиться играть, читать ноты и удивить всех своих блатных одноклассниц, которые нехотя ходили в эту школу и были объектами зависти других. В кружке преподавала очень эксцентричная по местным меркам пожилая женщина Полина Ильинична, у которой были не просто ногти, а настоящие когти, которые цокали по клавишам громче, чем музыка. Но мне это было неважно; она познакомила меня с нотной грамотой, а я уже сама жадно начала изучать все, что попадало мне под руку. Может, это было просто уязвленное самолюбие на тот момент, но когда я пошла сдавать экзамены для поступления в вечернюю музыкальную школу, так как я уже переходила в пятый класс, и времени для прохождения семилетней программы обучения у меня уже не было, меня приняли туда без всякого блата. За эти пять лет я нагнала пропущенные два года и закончила ее вместе со своими одноклассницами с рекомендацией для поступления в музучилище.
***
Это был мой первый опыт и подтверждение того, что если чего-то очень сильно захочешь, обязательно сбудется. Нужно просто верить в себя.
А верить в себя в раннем детстве нас не учили, потому в те же десять лет меня накрыл тот детский невроз, который начинался еще до школы. Я очень сильно похудела, не могла есть, иногда падала в обморок в школе и часами сидела на балконе, закутанная в шубу, потому что на дворе лютовала зима. Врачи терялись в догадках, заподозрили признаки туберкулеза и потому гоняли меня через весь город в тубдиспансер, где снабжали мешком с разноцветными лекарствами на всю неделю. Я исправно их поглощала, но ничего не менялось до тех пор, пока я не занялась интересным делом - начала изучать азы музыки. Только спустя много лет я догадалась, что за болезнь меня тогда мучила. Это была непосильная ноша роли хорошей девочки и страх быть наказаной; и потому новое увлечение заглушило все эти страхи.
Возможно, это заложено в нас на генном уровне и что-то идет в разрез с нашим природным предназначением. Та же участь постигла и моего сына. Он рос умненьким и беспроблемным мальчиком, но его все детство преследовал тот же невроз. Его не нужно было заставлять усиленно учиться, все ему давалось легко и, вдобавок, у него была неуемная работоспособность, но все время его преследовал болезненный страх, что кто-то будет им недоволен, что все его успехи недостаточны - и планка поднималась все выше и выше. Да, он добился огромных успехов в жизни, но у меня до сих пор остался осадок на душе оттого, что я ничем не могла помочь ему с преодолением невроза.
***
Невроз по природе своей то же самое, что и пост-военный синдром, и наступает он всегда после череды неблагоприятных событий. Пост-военным он называется потому, что во время боевых действий человек мобилизует все свои силы для того, чтобы выйти из войны живым. У него нет времени на анализирование событий, и любое промедление может стоить ему жизни, потому он, даже раненый и теряющий сознание, борется за ее спасение. А когда он оказывается вне опасности, внезапно все его раны дают о себе знать, и он страдает уже от физической боли, на которую у него не было времени в той экстримальной ситуации.
То же самое происходит и с неврозом. На протяжении какого-то времени человек живет в неблагоприятных условиях, идет против своего природного назначения, терпит, страдает и просто выживает в сложившихся условиях до тех пор, пока необходимо преодолевать все эти препятствия. Как только ситуация меняется в лучшую сторону, он впадает в депрессию или страдает от невроза. Все очень просто - мозг дает отбой, говорит, что больше не надо бороться, что можно и отдохнуть, но разум еще не знает, что физическое тело полностью исчерпало все свои возможности и начинается, как это еще называют, вегето-сосудистая дистония.
Я непросто разговариваю вслух сама с собой. Всем этим гипотезам я нашла подтверждения в определенных периодах своей жизни.
***
Я вышла замуж в конце пятого курса института, гонимая страхом остаться в старых девах и никогда не стать матерью. В двадцать лет это кажется большой трагедией, тем более, что так диктовало наше общество, а про другую жизнь хриплый “Голос Америки” как ни пытался, ничего вразумительного нам рассказать не мог.
Мужа себе выбирала я не сердцем, и даже не разумом, а подсознанием и природными инстинктами: все его обличие говорило о том, что он станет прекрасным осеменителем и отцом моему будущему сыну. Прекрасное телосложение, высокий и широкоплечий, тонкие черты лица, длинные ресницы, сексуальная родинка на левой, нижней части скулы, кудрявые, русые волосы. Не хватало только нимба ангелочка над всем этим творением природы. Вместо этого была небрежная папироса Беломорканала в уголке рта - какая комбинация красивого тела и мужественности: он просто не мог не стать отцом моего ребенка!
Выбор сделан, свадьба сыграна, ребенок зачат и я оказываюсь один на один с родителями своего молодого мужа в чужом городе на Крайнем Севере. Ему еще остается два года учиться в институте, мне же выпадает бороться за сохранение своего желанного ребенка. Времени на знакомство с новыми людьми у меня нет, ребенок постоянно грозится выпрыгнуть наружу, я живу в страхе его потерять и, в то же время, понравиться и угодить соврешенно незнакомым людям - родителям моего не совсем знакомого мне самой мужа. Да и откуда взяться этому знакомству, если никогда не мелькала идея узнать друг друга хотя бы с физиологической стороны?! А она, злодейка, оказывается, может привести к такому неврозу, что мало не покажется!
Мой молодой муж наездами навещает меня во время коротких праздников и каникул, я ему уже совсем не нравлюсь в своем беременном положении: мало того я больше не тонкая и звонкая, да еще и приближаться ко мне нельзя, чтоб не вспугнуть ребеночка внутри. Терпение и понимание моего неопытного мужа-эгоиста подходит к концу, и в последний его приезд он не сдерживается и со всей силы перекидывает мое тяжелое тело через свое и роняет на пол.
Конечно, прибегают его родители, жалеют меня и заставляют его опомниться. Он клянется, что никогда так больше не будет. Он уезжает и через неделю рождается наш сын, на три недели раньше назначенного срока, но вполне здоровый и готовый к самостоятельной жизни.
Наступает лето. Мне совершенно некогда раздумывать и анализировать, все силы уходят на малютку. Вокруг меня суетятся моя мама и две сестры, вся семья моего мужа в отпуске на Украине, он сам - на военных сборах. Все, вроде бы, встает на свои места, и мы с четырехмесячным сыном едем на весь следующий учебный год в Питер к нашему молодому папе. А папа вовсе не готов к такому образу жизни. У него учеба, дипломная работа, молодая жизнь, вечеринки в общежитии - совсем нет времени на семью, желания каждый раз затаскивать тяжелую коляску на четвертый этаж съемной квартиры, ходить на молочную кухню за детским питанием и видеть все время уставшую жену. Он периодически срывается, несколько раз устраивает побои мне на глазах до смерти перепуганного ребенка, потом со слезами клянется-божится, что не хотел и больше так не будет. У меня от усталости просто нет сил и желания что-то предпринимать: куда бежать с маленьким ребенком, как признаться родителям, что произошла ужасная ошибка, что мой молодой муж еще сам незрелый ребенок?!
Мы как-то умудрились прожить этот год и вернуться в дом его родителей, от которых мы всегда были полностью зависимы. Квартира у них - обыкновенная советская хрущевка из трех комнат. Мы - не единственная молодая семья, живущая в таких условиях. О другом образе существования никто не задумывается, да и решений этой проблемы в середине восьмидесятых ни у кого нет. Я даже не догадываюсь о возможности как-то выйти из такой ситуации, как и о причинах своего странного состояния.
А состояние мое в одно прекрасное утро превратилось в постоянное ожидание каких-то спазмов в голове, головокружений и смены температуры тела; что-то типа симптомов настоящего климакса. Было пройдено бесчисленное количество тестов, сданы всевозможные анализы, но ни один доктор не видел в моем двадцати-трех летнем организме ничего подозрительного: все органы работали как часы. Этот кошмар продолжался на протяжении года, пока моя знакомая - гинеколог не отправила меня к своему другу-психотерапевту. Я помню как стыдливо прикрывала перед ним свои отощавшие мощи, он саркастически улыбался и приговаривал: “На такие кости и собаки не позарятся!” А потом неожиданно спросил: “ А что по поводу секса, нет и не надо?!”
Я окончательно смутилась и честно ответила: “ Да, а откуда Вы знаете?”
Казалось бы, ничего особенного в вопросе, и какое отношение секс мог иметь к моему состоянию? И вдруг одна деталь начала цепляться за другую, и передо мной вырисовалась отчетливая картинка всего моего ничтожного существования с того самого дня, как я остановила свой выбор на достойном производителе моего будущего ребенка. Мало того, что я руководствовалась холодным расчетом, даже не оставив и места для раздумий по поводу любви и возможных последствий от нелюбви - я еще наткнулась на эгоцентричного подростка, который во мне увидел достойную прислугу для себя любимого. Его постоянные унижения и недоверие ко мне никогда не вызывали сексуального влечения с моей стороны. И даже не это было самым ужасным в нашей совместной жизни: это были наша хрущевка, населенная двумя семьями, маленький ребенок в одной с нами спальне и....бесконечное шарканье тапочек его отца под дверью нашей спальни в самые неподходящие моменты. Он работал посменно, любил сновать из кухни в гостиную поздно вечером и очень громко шуметь. Мой муж был самым настоящим невротиком, постоянно оглядывался на дверь и приказывал мне не шевелиться и не издавать никаких звуков. Какого качества секс мог случиться у двух испуганных бревен с заткнутыми кляпами ртами?! Так я практически и сожительствовала с ним, обложившись с одной стороны страхом разбудить ребенка, с другой - страхом, что нечаянно заглянет блуждающий по ночам отец, в то время, как сверху меня прижимал своим крепким телом насильник, который едва ли разрешал мне дышать.
Доктор предложил мне таблетки, которые, почему-то, назывались “климактерин”, но уже выходя из его кабинета, я поняла, что будет лечением моего очередного невроза. В детстве меня спасло новое увлечение, а в тот период спасение было только в искоренении источников неудобств. На мою удачу ситуация разрешилась сама собой: через полгода у моей свекрови умер старенький отец на Украине, осталась больная мать, и всего за две недели родители мужа быстро рассчитались, оставили в наше распоряжение всю квартиру и уехали к бабушке.
Единственное, что до сих пор вызывает у меня улыбку, это лекарство, которое мне назначил тот доктор. Я ему, конечно, благодарна за тот наводящий вопрос, который кардинально поменял ход моего затянувшегося невроза, но его лекарство явно предназначалось для устранения следствий, а не причин. Может, он пытался искусственно возродить меня к жизни, но тогда меня спас мой логический образ мышления.
Дело в том, что почти в то же время, когда мы вернулись из Питера, я нос к носу столкнулась со своим однокурсником, который по нелепой случайности после третьего курса попал почти на пять лет в тюрьму. Это был необычайно интересный парень, который всегда был душой компании, учился играючи, всегда остроумно шутил и так глупо перечеркнул целый кусок своей молодости. Не буду сейчас описывать как и почему, скажу только, что никого он не убивал и даже не насиловал, просто попал в ненужное место в неурочный час под очень сильным алкогольным опьянением. Конечно, вернулся он потрясенным и измененным, но его мозги и правильное отношение к жизни от этого не поменялись. Он просто стал намного мудрее нас - его сверстников. Для меня он моментально стал добрым другом и соратником по несчастью. Оказалось, что у нас с ним были абсолютно одинаковые симптомы невроза, только причины его были разные, хотя в основе своей и он, и я были узниками в разных тюрьмах. Почему-то именно он вспомнился мне в момент, когда я выходила из докторского кабинета. Мне, конечно же, в некоторой степени повезло, что так сложились события и что доктор подсказал, где искать корни моих проблем. А мой друг выбрал другой путь устранения симптомов этой жестокой болезни - он обратился к алкоголю, потому что он на время улучшает общее состояние, расширяет сосуды и расслабляет мозг. Человек в это время не концентрируется на ожидании панических атак и кажется, что невроз отступает. Но это временный обман, который в конечном счете поражает не только сам мозг, но и печень. Через двадцать лет я нашла подтверждение своему полу-интуитивному решению в умных книгах про трюки нашей нервной системы.
***
А потом было огромное потрясение для психики любого нормального человека - иммиграция в Америку. Целых три года у нас шла борьба за выживание в чужой стране. Думать и прислушиваться к состоянию своего тела, а, тем более, души просто не было времени. Это были годы изнуряющей работы по десять-двенадцать часов в день с одним выходным в неделю, постоянной неуверенности в завтрашнем дне, нервных стрессов в разных иммиграционных инстанциях с бесконечными интервью и беспокойством за оставленного в России ребенка. Единственное, что никогда не удручало меня - это уникальная возможность жить в самом чудесном городе-гиганте Нью Йорке! До этого я всегда любила наш не менее чудесный Санкт Петербург, но возможности остаться и жить в нем у меня не было, поэтому такой поворот судьбы меня очень радовал и придавал сил.
Опять жизнь взяла меня в оборот, заставила потратить немыслимые физические силы и истощила нервную систему. И снова случился очень уже знакомый пост-военный синдром в виде нового невроза: как раз после того, как были пройдены самые трудные инстанции иммиграции, привезен в Штаты ребенок и получена заветная работа в американском офисе. Наступило время почивать на лаврах и ни о чем не беспокоиться, но не тут-то было!
Это случилось в Пятницу, после длинной рабочей недели, когда я неспеша вышла с работы, прошлась по вечернему Нью Йорку, порадовала себя небольшим шопингом и села в метро. Весь тот день я чувствовала какую-то усталость, но не придавала ей значения. На станции, где надо было пересаживаться на другой поезд, я вышла на платформу и на несколько секунд практически ослепла от резкого головокружения. По счастливой случайности рядом оказалась колонна, о которую я оперлась и перевела дыхание. Кровь прилила к голове, сердце заколотились как испуганный зверек в клетке и все тело покрылось испариной под теплым осенним пальто. Ждать следующего поезда долго не пришлось, но даже сидя в вагоне у меня постоянно темнело в глазах, правда уже от страха.
***
Этот невроз поимел меня на протяжении семи лет. Я практически стала жертвой американской машины и капкана, в который загнала себя сама. Согласна, что неимоверные усилия, брошенные на выживание в новых условиях, и стресс сделали свое дело, но гораздо позднее пришло еще одно очень важное открытие - все это время я жила не свой жизнью, подавляла свое природное предназначение, но об этом немного позже.
Американская система здравоохранения платоядно захватила меня в свои жернова и начала медленно перемалывать, превращая в зависимую жертву. Ни для кого не секрет, что каждый второй американец с готовностью соглашается с доктором и принимает от него первый рецепт на анти-депрессанты и транквилизаторы. Это - хорошо отработанная коммерческая индустрия, которая делает наивного обывателя почти наркоманом, потому что местные доктора на любую жалобу пациента с готовностью предлагают целый набор лекарств. Я тогда перелопатила тонны информации по всему тому, что мне предлагали и зашла в тупик - особенно когда доктор давал пилюлю и говорил: “Это для повышения серотонина в мозгу”. В следующий раз давал другую и говорил: “А это для снижения серотонина в мозгу”.
В один момент я взбунтовалась и спросила: “А какой же уровень этого серотонина у меня в мозгу?” На что он ответил: “А кто ж его знает? Вот попробуешь все лекарства, что-нибудь и поможет!”
Я послушно пробовала, все время боролась с фокусированием глаз и рассеянным вниманием, работая у компьютера, постоянно ждала каких-то побочных реакций, потому что никто до сих пор не знает, как и на что влияют эти страшные лекарства. Короче говоря, была на “игле” – а это такое состояние, когда ты не контролируешь свои эмоции, а они сметают тебя то в глубокую депрессию, то в состояние глупой эйфории, и ты панически боишься остаться без новой дозы лекарства, потому что доктор предупреждает, что резко бросать его нельзя.
Да, это была медицинская зависимость, но самое ужасное во всей этой долгой истории зависимости было то, что я добровольно закрывала глаза на реалии своего семейного существования. Раньше, в первые годы замужества, мысль о признании своего неверного выбора и холодного расчета просто перечеркивалась на корню: рос общий ребенок, которому, на мой взгляд, нужна была полная семья, условий для отдельного от родителей проживания не было и, честно говоря, было просто страшно все начинать с нуля. Да, назову это чистейшим лицемерием и приспособленчеством, но это было именно так.
Иммиграция в Америку вообще отбросила идею о каких-то других условиях жизни. Если в родной России я не могла себе позволить бросить опостылевшего мужа и вернуться, хотя бы, в родительский дом, то в чужой Америке идти было абсолютно некуда. Трудные условия, говорят, закаляют людей и испытывают их чувства на прочность. Наверное это так, если бы эти чувства были в природе! Вот и накрывали меня эти страшные неврозы один за другим, как предупреждение, что Нельзя Идти Против Законов Природы! Нельзя Жить не Своей Жизнью, подлаживаясь под других и все время играть роль хорошей девочки!
Я даже не сознавала, что медленно отравляла ядом детство своего единственного сына. Иногда мне казалось, что он был гораздо старше и разумнее своего отца, и, в то же время, таким же расcчетливым и лицемерным, как и я.
На протяжении нескольких лет повторялась одна и та же история: его отец начинал какую-то ссору со мной, по большей части за что-то меня журил и учил правильно жить, а я вяло оправдывалась. Его это не устраивало, и он хватал меня за локоть и тащил в комнату сына, который всегда отгораживался от нас наушниками и нескончаемой домашней работой. Отец требовал его отвлечься на минутку, чтобы посвятить во все детали его недовольства ко мне. Я просила оставить нас в покое и, конечно, начинала плакать. Старший уходил в другую комнату, а я продолжала плакать на плече у ребенка, ища его сочувствия и поддержки.
Какую же цену платил мой сын, принимая на свои неокрепшие плечи все тяготы семейной жизни, пытаясь отгородиться от двух неуважающих друг друга взрослых?! Осенило это меня очень поздно, уже когда сын уехал от нас на другой конец страны в Калифорнию. Тогда мне невольно пришлось остаться один-на-один с его отцом, и впервые за восемнадцать лет после его рождения я начала задумываться о самой себе и своей роли в семье. Я нашла момент и поговорила с сыном о своем грустном открытии, попросила его простить меня за все свои слабости, которые так глупо и эгоистично взваливала на него. Не думаю, что ему это легко было пересмотреть, понять и принять мои извинения - вред уже был нанесен, он как яд впитался в его психику, но я верю, что каждый человек имеет право на новый шанс и исправление своих ошибок; на то он и человек!
***
А исцеление от последнего, долгоиграющего невроза пришло не благодаря магическим анти-депрессантам, а, как раз, из-за их отсутствия.
Я пришла к выводу, что невроз случается от физического и умственного истощений, и только в самом начале наш организм дает сигналы в виде спазмов сосудов и всех вытекающих из них последствий. Дальше, даже если человек устранил все симптомы переутомления, хорошенько отдохнул и зарядился позитивом, у него остается страх ожидания первичного состояния. Вот тут, в самый неустойчивый момент, на помощь приходят услужливые доктора со своими анти-депрессантами, и человек попадает в зависимость и от лекарств, и от своих непроходящих страхов - замкнутый круг. Поэтому, по-моему мнению, только от него самого зависит, идти ли на поводу у этого страха или выбросить его из головы. Незря часто мы говорим, что все проблемы у нас в голове. В случае с неврозами так оно и есть!
На седьмом году моего невроза меня захватил водоворот экстримальных событий: я рискнула всей своей устроенной американской жизнью, высвободила себя из построенного самой себе капкана несчастливой семейной саги, пережила бурный любовный роман и оказалась в чужой стране и практически без средств существования. У меня просто не было денег на эти дорогие лекарства и я, растягивая и уменьшая дозы, свела их на нет. Выхода у меня не было, и вдруг я почувствовала, что это и был выход из долгих лет страхов и зависимости. Никакого невроза больше не существовало, потому что наступило время посмотреть ситуации прямо в лицо. Наступило время отрезвления и очищения от долгих лет лицемерия, переоценки ценностей и ощущения свободы. Это и оказалось рецептом счастья, который состоит из жизни без неврозов. Это - сама жизнь, которую я теперь принимаю без прикрас и не пытаюсь найти в ней свой удобный уголочек и терпеть все, что полагается тем, кто сидит в тех уголочках. Это та степень свободы, когда я выбираю и в ней нет места никаким страхам!