Лондон. Гайд-парк. Озеро Серпантин. Фото автора.
Здесь, в России, Англия мне казалась страной чопорных отношений, строгой архитектуры, страной с моросящими дождями и туманами… Не случайно мой друг шутливо попросил привезти из Англии веточку дуба, окутанную лондонским туманом.
На самом деле Лондон на каждом шагу разрушал мои прежние представления о нем. Так, в начале ноября он удивил меня по-летнему ярким солнцем - это был поистине подарок английской природы.
В один из таких дней я решила пройтись по Гайд-парку, рядом с которым находилась наша гостиница. Только я сделала несколько шагов, как совершенно неожиданно оказалась в водовороте ярких красок. Необычная процессия предстала перед моими глазами: пританцовывая, шли смуглые музыканты, играя на бамбуковых флейтах и барабанах. За музыкантами на белом коне в золотых одеждах и белоснежной чалме величественно восседал пожилой индус, перед которым в таком же солнечном одеянии сидел очаровательный кудрявый черноглазый малыш. Над ними высокий слуга держал огромный белый зонт. Нарядные индианки в розовых, бирюзовых, вишневых, оранжевых сари были похожи на яркий летний букет цветов. Замыкали колонну мужчины в строгих черных костюмах и в красных чалмах, расшитых золотом.
- Что за праздник сегодня? – спросила я у молодой индианки.
- Дивали, индийский Новый Год! – охотно ответила она.
Веселая толпа невольно увлекла меня за собой.
Перейдя оживленный перекресток, мы оказались перед девятнадцатиэтажным зданием гостиницы «Royal Lancaster», у главного входа в которую стояли также празднично одетые женщины и мужчины – выходцы из Индии. Перед встречающими закружились в танце молодые индианки, сверкая миндалевидными глазами и звеня браслетами на смуглых руках. Мгновение – и в круг танцующих влились мужчины. Еще стремительнее заискрился, запылал жаркий индийский танец.
Крепкие парни осторожно сняли «предводителя» с коня и на руках внесли в гостиницу, за ним последовали туда и все приглашенные.
Долго я еще была под впечатлением от этого яркого зрелища, так поразившего меня именно в Англии.
И вот я уже иду по Гайд-парку, который живет своей обычной жизнью. По специальным дорожкам мчат велосипедисты, бегут в наушниках, слушая музыку, спортсмены, выгуливают хозяева собак, чинно прохаживаются пожилые пары, сидят на скамейках молодые женщины, оживленно разговаривают, предоставляя полную свободу резвиться своим детям…
Неожиданно из-за желтеющих платанов открылось озеро Серпантин. Шумна, криклива на нем птичья жизнь: суетятся в воде прожорливые утки, стремительны низкие полеты черных дроздов, гортанно говорливы гуси. Только белые лебеди, как бы отрешенные от мира сего, грациозны и изящны на глади воды. Да вот еще «одна особа», которой, как и лебедям, безразличны многочисленные фотосъемки.
Черноголовая казарка, кокетливо закинув голову, замерла на одной ножке, нежась в теплых лучах солнца.
От озера я свернула с главной аллеи, чтобы насладиться осенней тишиной, шорохом разноцветных платановых листьев под ногами, игрой солнечных лучей, пробивающихся сквозь раскидистые кроны вековых деревьев.
Все чаще на асфальте стал встречаться странный знак: в центре него изображен цветок, а вокруг фраза: «Прогулка в честь принцессы Дианы». Этот своеобразный указатель привел меня к необычному фонтану: нет здесь мощных струй воды, рвущихся в небесную высь, нет символических скульптур. По своей форме он напоминает слезу или сердце, поэтому часто его называют «Слезой Дианы», а мне понравилось другое название – «Сердце принцессы».
Фонтан создан из бледно-голубого гранита, по которому навстречу друг другу текут два потока воды. Один несется по ребристому дну, поэтому бурлит, клокочет, сверкая в лучах солнца, а другой тихо струится по пологим ступеням, звеня серебряным голоском. Мне подумалось, что эти два потока олицетворяют противоречивый характер «народной принцессы»: ее добрую и нежную душу и страстное, порывистое сердце.
Вот еще несколько шагов – и я оказалась в Кенсингтонских садах, вдоль главной их аллеи растут аккуратно и одинаково подстриженные высокие тисы. Слева – уютный садик, огороженный живой изгородью из плюща, поражающего в эту осеннюю пору ярко-изумрудным цветом. Тишина и уединение царят здесь. На скамейке, где я решила отдохнуть, металлическая табличка, читаю: «Здесь викарий Антоний, умерший в 1910 году, любил предаваться философским размышлениям». И таких «именных» скамеек в саду достаточно.
Как спокойно здесь сердцу! Глаза любуются буйством плюща, синими запоздалыми цветами, лазурным высоким небом. Слух умиротворен незамысловатой песней небольших фонтанов.
Вдруг у самой скамьи появилась белка. Быстрый зверек выжидающе смотрит на меня, ждет, чем я его угощу. Протягиваю на ладони конфету. Интересно: возьмет или нет? Осторожничает, робеет, никак не отважится на решительный прыжок. Кладу конфету на асфальт – тут же она оказывается в проворных лапках. Хрустнул леденец, как орех, - и белка была такова...
И аллея Дианы, и особенно фонтан – память о ней – вызывают желание подойти к Кенсингтонскому дворцу – бывшей резиденции принцессы Дианы. К решетке с золотыми вензелями поклонники принцессы до сих пор приносят цветы и письма.
Дворец по своей архитектуре строг – это трехэтажный замок из красного кирпича с высокими окнами, обрамленными белым камнем, и только фронтон его украшен четырьмя вазонами.
И конечно, нельзя не вспомнить еще об одной давней владелице этого дворца. В свои восемнадцать лет принцесса Виктория была провозглашена королевой Великобритании (1838 г.). Об этом событии напоминает статуя юной английской королевы. Этот дворец видел ее и в радости, когда пламенно любила своего мужа принца Альберта, и в горе. После ранней смерти мужа в 42 года она уже не снимала траур и сорок лет вела суровую жизнь вдовы, оставаясь верной первой и единственной своей любви.
На границе Кенсингтонских садов и Гайд-парка она повелела воздвигнуть памятник принцу Альберту.
В ажурной открытой готической часовне, шпиль которой устремлен в небесную высь, - позолоченная статуя принца. Спокойно и красиво его лицо. Английский принц в окружении поэтов, музыкантов, художников, скульпторов, ученых (178 мраморных фигур) – это память о том, что при жизни Альберт Первый был щедрым покровителем искусства и науки. На фронтоне часовни мозаичный портрет королевы Виктории. Этот памятник говорит потомкам, что смерти не удалось духовно разлучить любящие сердца.