НА СНИМКЕ (из Интернета): у станции Свеча (современный снимок).
* * *
Перед переездом в Глушки мама успела помочь Эте вспахать под зябь наш содомский огородный участок. Но ручками плуга растёрла себе руки, и на одной из них, на правой ладони, образовался внутренний нарыв, очень болезненный.
В Глушках, в сельсовете, мы разместились так: на ночь мама и я легли в каморке, а все остальные – в просторном чулане. В каморке было теплее, но именно здесь таились целые полчища клопов – столько сразу мне ни раньше, ни в последующие годы видеть не приходилось. Всю ночь мы промучились – голодные клопы, как стаи волков, набросились на нас. Пришлось снять с керосиновой лампы стекло и, обирая с постели, бросать их прямо в раскалённую горелку. Мы буквально ни на минуту не сомкнули глаз. Не помню, какие меры были приняты, но такое больше не повторялось.
Чулан не отапливался, и вскоре спать в нём стало уже невозможно. Тогда в крохотной комнатёнке поместилась вся семья – напомню, что нас было СЕМЕРО, а площадь каморки – не больше пяти квадратных метров, если считать только площадь пола. Но там ведь была и лежанка печи, топившейся с нашей стороны, но обогревавшей и служебную комнату сельсовета, и маленькие полати под самым потолком…Как-то все разместились: четыре женщины, девочка и два мальчика.
В первый же день новоселья большое удовольствие мне доставил сбор остатков урожая с огуречных грядок. При сельсовете был чей-то огород, уже полностью убранный, но в огуречнике ещё оставалась молодая завязь. Председатель сельсовета милостиво предложил нам собрать её, и мы с Зорей это сделали с готовностью, получилось около ведра крошечных огурчиков, Этя их засолила, и уже через несколько дней мы все хрустели аппетитными малосольными огурчиками. Ещё запомнилась зелёная курчавая муравушка, которой буквально выстелена была наша глухая, тупиковая улочка. По ней и ездили-то редко, - может, оттого село и называлось Глушки?..
Живя там, я не учился (но, может быть, потому, что тогда учебный год начинался в октябре?) и занят был различными хозяйственными заботами. Ходил, например, в магазин за хлебом и, стоя в очереди, мечтал, как убегу на фронт. Убегать я не собирался, но мечтать было сладко. В силу такой сосредоточенности на своём заветном - совершенно отвлекался от реальности, и какая-то женщина , стоявшая позади, с интересом спросила меня однажды:
- Мальчик, отчего ты такой задуманный?
Иногда ходил к Гите на мыловарню. Гита в качестве инженера-химика Свечинского райпромком-бината варила мыло для беженцев всего района. Её вызвал какой-то руководитель и спросил:
- Можете ли вы организовать производство мыла для эвакуированных?
-Могу,- ответила Гита – выпускница Московского Химико-технологического института имени Менде-леева. – Мыло – это соль жирных кислот. Жирные ки-слоты есть в животных организмах, но чтобы из них сделать мыло, нужна каустическач сода.
- Каустик найдём, - ответил начальник. – с жирами похуже, но выкрутимся. Как вы относитесь к дохлым лошадям?
К живым Гита относилась лучше, но из живых мыла не сваришь… Так она начала варить мыло из павших кляч Свечинского района. Дохлыми они становились ещё задолго до своей кончины: на конское кладбище свозили старых одров, околевших от мара-зма. Сала в них не было уже до войны. Гита доложила начальству: мыло – соль жирной кислоты. А без жира не быть и соли… Хорошее мыло из этого сырья не выйдет…Но он замахал на неё руками:
- Делайте, как получится!
Получалось – что-то непонятное: крайне тягучая, крайне вонючая, чёрная вязкая масса. Но даже за нею выстраивалась очередь. А тут ещё Гита догадалась – или кто-то её научил – добавлять в эту дрянь некоторое количество канифоли. Это отшибало вонь, но варево получалось твёрдым, как стекло – куски приходилось откалывать зубилом. Словом, мыло вышло на славу, и у него был лишь один недостаток: оно… не мылило.
Салотопка, или мыловарня, находилась возле кон-ского погоста. Здесь работал сторожем Николай, быв-ший заключённый, на вид страшный, а в жизни смир-ный. К нему-то и поступала дохлятина – он её свежевал, разделывал, закладывал в котёл, ненужное закапывал в могильники. У котла они орудовали вдвоём. Вонь сто-яла страшная от дохлого мяса, но вскоре обнаружились и некоторые выгоды Гитиного нового поприща.
Однажды к ним принесли тушу поросёнка. Хозяева объяснили, что он не околел от какой-нибудь болезни, а пал благородной смертью: напоролся животом на тын. Хозяин повёз раненого к ветеринару. Но по дороге поросёнок испустил дух. Теперь ветеринар из пере-страховки велел сдать его на мыло и привезти от мыловаров справку. Хозяин уговаривал Гиту выдать ему фиктивную справку, а кабанчика поделить пополам.
- Просто жаль, понимашь! – сетовал колхозник чуть не плача. – Хошь и всё, понимашь, себе заберите, а на мыло грех переводить: свинина чистая!
- Бери, Обрамомна, - подмигнул Николай, - раз-делим!
Так Гита принесла домой взятку - четверть поро-сячьей тушки. В другой раз волк задрал лошадь, и Гита опять не устояла – принесла домой конину. Мы впервые ели конское мясо, и мама его поругивала. Но Гиту от предрассудков начисто избавила блокадная Ленин-градская зима. Она вновь притащила конину, а маме сказала, что это телятина. Мама, с аппетитом съев обед, сказала:
- Вот теперь совсем другое дело! Всё-таки одно дело – конина, а другое – телялина!
И была очень смущена, когда Гита не без неко-торого злорадства сообщила, что мясо, всё-таки, опять было конское!
После нашего отъезда для маминых сестёр наступили и вправду чёрные дни. Поросята перестали натыкаться на тын, а жеребята и кони – на волков. Голод ещё не наступил, но «проголодь» обозначилась. И Гита отправилась со своим каустиком по деревням – ведь мыло нужно было не только эвакуированным, а у местных жителей могло найтись (и находилось) некоторое количество животных жиров. Это уже не была дохлятина, и мыло получалось сносное.
В одной деревне хозяйка избы, где Гита остано-вилась на ночлег, спросила, умеет ли гостья гадать. Пе-ред этим она сама о себе много рассказала, и Гите было легко предсказывать этой женщине её «судьбу». По-сулив ей много счастья и пригрозив возможным несчастьем, Гита тут же приобрела репутацию настоящей гадалки, и к ней потянулись другие местные женщины, неся под полой натуроплату: хлеб, крупу, мясо. Но она не стала этим промышлять, а устроилась воспитательницей в школьный интернат, где жили дети, эвакуированные из Ленинграда. Она взяла с собой Зорю, чтобы Эте легче было перебиваться с хлеба на квас.
Но всё это произошло уже после нашего с мамой отъезда.
*
Уехать нам отсюда было очень непросто. Первое, что мешало – это мучивший маму нарыв на ладони. Надо было от него избавиться, а – как? Врач велел лечь в больницу на операцию и в самом лучшем случае сулил лишь медленное выздоровление. А уже подступала ранняя северная зима. Выручила маму бабка-ведунья, жившая в одной из деревень района.
- И-и-и-и, милая, это у тебя змеевича (то есть, «змеевица», «волос»), - сказала бабка. И сварила пластырь, наказав приложить его на всю ночь к нарыву, замотать руку тряпкой и набраться терпения: болеть будет – нестерпимо. Но на утро нарыва не станет…
Мама за всю ночь не сомкнула глаз, и я вместе с нею… Но утром, сняв повязку с пластырем, мы увидели «змеевичу»: толстый, чуть ли не с полпальца толщиной, гнойный стержень. Легко удалив его и промыв рану, мама перевязала ладонь, и потом очень быстро всё прошло.
Но как всё же уехать? Поезд на Свердловск остана-вливался на несколько минут. Но взять билеты было невозможно: окошко кассы штурмовала дикая толпа. Как пробраться к нему женщине с рукой на перевязи, с ребёнком, пускай уже и не маленьким – одиннад-цатилетним?
Тогда-то я и услыхал впервые вырази-тельное слово взятка. Кто-то подсказал маме, Эте или Гите, что станционный кассир Шашмурин (однофамилец или даже родственник Матрёны) любит выпить. А у нас от «обменного фонда» сохранилось ещё несколько поллитровок…
Мама отправилась к кассиру, сумела с ним встре-титься наедине и объяснила своё положение, рассказав, что одна, без мужа, с ребёнком, а тут ещё и последствия «змеевичи». Попросив помочь, не забыла произнести и сакраментальную фразу: «Мы будем вам очень благо-дарны!» Пьяница Шашмурин молча выслушал и обе-щал помочь, велев ждать его у входа в кассу – то есть как раз по другую сторону окошечка.
Тут три сестры стали готовить ему гостинец. В две холщовые сумки из-под противогаза сунули бутылки с водкой. Сумки надели на меня крест-накрест – и велели не зевать, а быть готовым подбежать к маме по первому её зову.
Мы несколько дней ходили на станцию с вещами, но напрасно: билетов на поезд не было. Наконец, в очередной такой поход дверь кассы отворилась, Шашмурин вышел с билетами к маме, мама мне подмигнула, я подбежал… Но Шашмурин замотал отрицательно голо-вой, заслонился руками, сказал: «Не надо, ничего не надо!» - и юркнул обратно в кассу. Бояться ему было некого: поблизости никто не появился. Так что помощь его оказалась полностью бескорыстной – приятно вспомнить!
Так по-отечески заботливо проводил меня тогда край,. который считаю куском своей родины, своего естества.
Перед лицом отчуждения, бессмысленной и звериной юдофобии, перед лицом тех, кто считает или воспринимает нас как чужаков, я склонен настаивать на своём еврействе: это бушует внутри меня дух противоречия, человеческая гордость и достоинство. Но наедине с собой я лелею в себе то русское, что получил с ласками няни, с говором толпы, с природой мест, где родился и рос. И вот тут-то год, проведённый в Содоме, Юме, Глушках и Свече, оказывается самым существенным в моей жизни. Всё русское, что есть во мне, рвётся навстречу этой памяти, этой привязанности и любви.
Прощай, Вятская земля, – «уже за шеломянем еси»: ты уже за бугром… Всю жизнь буду потом стремиться к тебе – но обстоятельства жизни мне никак в том не помогут. Не хватает денег, свободы от дел, не хватает беспечности.
Недавно в припадке ностальгии написал письмо в Свечинскую районную газету (она, как оказалось, и до сих пор носит название «Ленинский призыв»): просил прислать мне несколько номеров этой «районки». Хотелось припомнить названия, прочесть знакомые фамилии… Но там, в редакции, по-своему истолковали мой порыв: напечатали выдержки из моего письма – и прислали мне по почте денежный перевод: три рубля гонорару.
Читать дальше Шестое интрмеццо "Узе на козе" http://proza.ru/2012/01/27/48
УВАЖАЕМЫЙ ЧИТАТЕЛЬ! В ГРАФЕ "РЕЦЕНЗИИ" НАПИШИ НЕСКОЛЬКО СТРОК О ПРОЧИТАННОМ: МНЕ ВАЖНО ЗНАТЬ ТВОЁ МНЕНИЕ И ЗАМЕЧАНИЯ! Спасибо.