Был летний солнечный день. Я приехал на отдых в Токсово и сразу познакомился с одним рыбаком-азербайджанцем. Его звали Гусейн. Но местные жители прибавили к его имени ещё маленькое словечко «бала»,что по-азербайджански означало «ребёнок» или маленький. Он был уже немолод. Небольшой рост, длинный рыбацкий пиджак, большая широкополая шляпа, брюки, блестевшие от рыбной слизи и чешуи, стоптанные старые башмаки – вот немудрёное обмундирование, которое он носил.
Спустившись вниз( моя дача стояла на горе), я прошёл к хозяйственному двору и увидел следующую картину: Гусейн и парнишка лет шестнадцати копали червей. Недалеко от них в траве лежали удочки, вёсла от лодки и сачок-сетка для рыбы.
- Гусейн, возьмите третьего,- попросил я.
Рыбачок посмотрел на меня снизу вверх, поправил большим кривым пальцем очки и кивнул головой в знак согласия. Потом, он шепнул что-то Виталику на ухо, и тот убежал в дом. Вернулся Виталик быстро с удочкой в руках для меня. Старик выпрямился, заботливо присыпал землю в банку с червяками и сказал: « Пошли».
Душа замирала от удивительной природы. Мы поднялись в гору.
Перед глазами вдалеке расстилался красавец-лес, потом дорога спустилась вниз, где сквозь листву деревьев просвечивала зеркальная гладь озера. Вода в озере чуть рябила.
- Всё хорошо,- сказал Гусейн,- обращаясь ко мне,- да, рыба здесь хитрая, клюёт плохо.
- Ну, у вас-то, Гусейн-бала, клюнет обязательно,- обнадёживающе произнёс Виталик.
Я с любопытством рассматривал двух рыбаков. Видно было, что они прекрасно понимали друг-друга. Виталик относился к старику как к родному, но называл его уважительно на «Вы». А Гусейн вдруг разозлился:
- Клюнет, клюнет, какое настроение у неё сегодня будет, может, она уже отобедала.
Я понял, почему за ним закрепилось словечко «бала». Несмотря на солидный возраст, он был большим ребёнком. Вдруг начинал сердиться, капризничать, но быстро отходил. Мы остановились на середине озера и закинули удочки. Прошло минут пятнадцать, а поклёвки ни одной. Виталик терпеливо ждал, покуривая сигарету.
Я тоже неотрывно смотрел на свой поплавок, а Гусейн был неспокоен. Он перекидывал удочку то на одну сторону лодки, то на другую. Прошло ещё полчаса. На озере рябь пошла сильнее.
- Что за проклятье!- в сердцах произнёс Гусейн.- Этот ветер всю рыбу разгоняет. Всё дует, и дует, и дует…
- Гусейн, поднимай якорь, давай попробуем к камышам поближе,- посоветовал я.
Он послушно стал тащить верёвку, на которой был прикреплён кирпич. Мы поменяли место. Но Гусейн стал не у самых камышей, там было мелко, а немного поодаль. У Виталика клюнуло. Он весь насторожился. Клюнуло ещё раз, потом поплавок резко скрылся под водой. В воздух взвилась небольшая плотвичка, и через мгновение она уже оказалась в лодке.
- Ну вот и начало,- сказал я, повеселев. Виталик был доволен, а Гусейн продолжал ворчать.
- Разве это рыбина? Издевательство какое-то, кошке только на один зуб.
- Гусейн-бала, перестаньте нервничать,- спокойно произнёс Виталик,- ваша акула ещё впереди.
Мой поплавок покачнулся раз, покачнулся другой, и неохотно лёг на воду. Я подсёк. Рука почувствовала небольшую тяжесть, и в лодку шлёпнулся подлещик, величиной с ладонь.
- Ну,Гусейн, теперь твоя очередь,- сказал я.
Гусейн стал неторопливо менять червяка, пошептал что-то, плюнул на него, потом закинул леску далеко, достал сигарету, закурил, посмотрел на небо и сказал:
- Опять ветер собирается.
Поклёвка закончилась. Действительно поднялся ветер.
- Вот проклятье, что это за погода у вас в Петербурге, всё дует и дует и дует…- опять в сердцах произнёс Гусейн-бала.
Мы снова переехали в другое место. И тут произошло вот что:
Как только Гусейн закинул, его поплавок лёг, потом встал, потом неохотно пошёл в сторону и скрылся под водой. Гусейн спокойно стал тащить удочку на себя. Но рыбина не спешила выныривать. Почувствовав добычу, Гусейн напрягся и…- совершил ошибку. Он поднял в воздух большого леща, а тот, показав всем своё серебристое брюхо, покачался в воздухе и шлёпнулся в воду. На Гусейна было жалко смотреть.
- Что я сделал, несчастный, надо было подводить его к лодке по воде, ведь прямо в рот ему закинул крючок, прямо в рот…
Лицо Гусейна сморщилось, он плакал. Сейчас он и впрямь был похож на маленького мальчика, которого кто-то очень сильно обидел. Мы с Виталиком не знали, что сказать, как утешить старика, а ветер стал таким сильным, что поднялись волны, они разбивались о лодку, брызги попадали на нашу одежду, дно лодки стало наполняться водой. Виталик не успевал работать черпаком.
- Сматываем удочки,- вдруг скомандовал Гусейн, как-то сразу собравшись; а то и до берега будет не добраться. Виталик, садись за вёсла.
Лодку покачивало так, что ещё немного, и мы бы перевернулись. Но Гусейн давал Виталику, я бы сказал, профессионально точные советы. В один миг он превратился из маленького мальчика в капитана на шхуне, терпящей крушение. А мы с Виталиком ловили каждое его слово.
Выйдя из зоны опасности, едва касаясь прибрежных камышей, Виталик осторожно двигал нашу шхуну к причалу. И лишь когда впереди стал виден берег, от которого мы отчаливали, Гусейн успокоился, как-то сразу обмяк и уже не говорил ни слова.
- Спасибо за рыбалку, Гусейн-бала,- сказал я ему, когда мы вышли на берег.
- Слушай, писатель,- ответил он мне, с грустью покосившись на наш незадачливый улов,- ты напиши о том, что в Петербурге очень сильные ветра, и поэтому рыба не клюёт.
- Ага, всё дует, и дует, и дует…- подхватил Виталик.
Мы все дружно рассмеялись.
- Напишу, Гусейн,- обязательно напишу,- пообещал я.