Часть 3. Крестьяне и рынок.
ГЛАВА 15. ТОРГОВОЕ ЗЕМЛЕДЕЛИЕ И СКОТОВОДСТВО.
Как же жили крестьяне-первопоселенцы на новой, только что обретенной ими земле? «В селе преобладала бедность», - писала местная городская газета в 1972 году, приводя в пример воспоминания старожилов из бывших красных партизан (Еремич А.С. Земля моя Кневичанская. // По пути Ленина. 1972. 22 июня). «Жили безбедно, всё было своё, кроме муки, сахара и одежды. Деньги на их приобретение зарабатывали извозом» - утверждала та же газета 16 лет спустя (Домницкий Л. Из воспоминаний деда и отца. // По пути Ленина. 1988. 12 мая). Так когда же газета была права? Нищей или зажиточной была до революции наша деревня? Попробуем ответить на этот вопрос, используя не только воспоминания старожилов, но и подлинную статистику того времени.
По среднему валовому доходу семьи, 6-я зона (Согласно дореволюционному районированию Приморской области, 6-й - считалась прилегающая к городу Владивостоку «Южная Подгородняя зона». (Меньшиков А Материалы по обследованию крестьянских хозяйств При¬морской области. Саратов, 1911. Т.1.)), в состав которой входили сёла на территории будущего Артема, занимала третье место (из семи) по области, причем этот показатель был больше среднеобластного. Учитывая, что средний уровень доходов крестьян — дальневосточников был значительно выше, чем у их собратьев в европейской России, можно предположить сравнительное экономическое благополучие жителей наших сел. Возможно, кому-то этот вывод покажется недостаточно обоснованным фактически. Что ж, обратимся к свидетельству цифр.
Наиболее подробные из известных нам сегодня данных содержатся в статистическом труде А.Меньшикова о старожилах — стодесятинниках Приморской области по состоянию на конец 1910 года. Анализ этих материалов показывает, что одних только денежных доходов кневичанами было получено в том году по 184 рубля в среднем на семью (Меньшиков А. Материалы по обследованию крестьянских хозяйств Приморской области. Саратов, 1911. Т. 2. С.341). А ведь почти все продукты и большую часть одежды крестьяне тогда производили для себя сами и в больших затратах на них не нуждались. И другой факт: из 114 числившихся в Кневичах семей 93 жили в домах с крышами из американского оцинкованного железа (Там же. Т.1. С. 304), что являлось в то время примером особого шика и само по себе многое говорило о благосостоянии их хозяев.
И все же, кневичане в 1910 году действительно были, в целом, беднее своих соседей угловцев, получивших в сред¬нем за год более 400 рублей на одну семью (Там же. Т.2. С.341). Сказывалась большая близость последних к основному рынку сбыта крестьянской продукции и главному потребителю их услуг - городу Владивостоку. Однако это была не единственная причина. Многое определял менталитет самих крестьян.
Дело в том, что в Кневичи подавляющее большинство переселенцев приехали из традиционно земледельческих степных районов Украины (См. Приложение 8), где почти вся торговля находилась в руках местечковых евреев, а лесного промысла и связанных с ним ремёсел не существовало в принципе.
Другое дело — Угловое или Кролевец. Там выходцы из лесных и лесостепных губерний (Черниговская и Бессарабская), а также местные уроженцы составляли к тому времени более половины населения. При этом значительная часть крестьян (40 — 50 %) вышла из великорусских и левобережных украинских губерний (Там же. Т.1. С.104), где еврейская торговля играла значительно меньшую роль или ее вообще не было (На территории великорусских губерний евреям селиться без особого разрешения запрещалось).
Неудивительно, что в этих селах процент населения, имеющего дополнительные заработки и доходы, был намного выше, чем в Кневичах (Там же. Т.2. С.342-505).
Итак, сделаем вывод: уровень благосостояния каждого села в те годы напрямую зависел, во-первых - от близости города, промышленных предприятий или железной дороги, а во-вторых, - от типов традиционных занятий и хозяйственных навыков его населения. Причем вторые медленно, но неуклонно изменялись под влиянием первого.
Владивостокский рынок экономически неизбежно подчинял себе интересы новосёлов. Откуда ни приезжали бы они, с первых же дней своего появления здесь переселенцы обращали все усилия на как можно более полное удовлетворение постоянно растущих запросов и аппетитов быстро развивающегося города, на глазах превращавшегося в крупнейший хозяйственный и культурный центр Дальневосточного края.
Даже сама природа здесь подталкивала крестьянина к ведению товарного, ориентированного на городской рынок хозяйства. Обилие великолепных лугов и недостаточное количество расчищенных и готовых к плужной обработке земель заставляло его с самого начала уделять главное внимание заготовкам сена, тем более что спрос на него во Владивостоке всегда был очень высок. Именно с этого начинали ведение своего хозяйства все переселенцы всех без исключения сёл нашего района.
Дело это оказалось настолько выгодным, что со временем почти совершенно отбило охоту к ведению пашенного земледелия, которое оказалось крайне рискованным из-за капризов неустойчивой приморской погоды, частых тайфунов и связанных с ними наводнений, а также многочисленных болезней растений, способных полностью погубить выращенный с большим трудом урожай.
Даже 12 — 14 лет спустя жители Кролевца и Кневичей по-прежнему получали от торговли сеном львиную долю своих доходов (40 % доходов кневичан и 57 % доходов кролевчан за 1910 год. (См. Приложение №4)). То же самое можно сказать и о Суражевке, а в селе Угловом сенокошение уступало по своей доходности только лесному промыслу (Меньшиков А. Материалы… Т.2. С.342, 341). (См. Приложение 4)
Увлечение сенокошением в ущерб пашенному земледелию имело своей оборотной стороной быстрый рост аренды земель русских крестьян пришлым китайским и корейским населением. Особенно много земли сдавалось крестьянами села Кролевец, получившими за счет этого в 1910 году 13 % своих доходов (См. Приложение 4). И все же, по мере роста возможностей рынка и благосостояния самих крестьян, в наших местах постепенно развивалось и земледелие, и другие отрасли сельского хозяйства. Особенно бурный рост переживало в эти годы крестьянское скотоводство.
ТОРГОВОЕ СКОТОВОДСТВО И КОНЕВОДСТВО
Принято считать, что скотоводство в хозяйстве русского крестьянина всегда играло подчиненную роль по отношению к земледелию (РГИА ДВ Ф.702. Оп.5. Д.409. Л.46). Между тем, в наших местах факты говорят об обратном. От продажи хлебов, кормов и овощей крестьяне Углового получили в 1910 году только 3 % своих доходов, крестьяне Кролевца — 1 %, а остальные вообще не продали ни пуда продукции со своих полей (См. Приложение 4). Более того, подавляющее большинство семей вынуждены были сами покупать муку и некоторые другие виды продовольствия на рынках Приморья.
В то же время, продажа скота дала не менее 10% общего количества доходов каждого из названных сёл, а в Кневичах — даже 27 % (См. Приложение 4). Сам собой напрашивается вывод, что не земледелие, а именно скотоводство играло главенствующую роль в хозяйствах местных крестьян. Кстати, согласно официальной статистике 1909 года, в Кневичанской волости на семью приходилось, в среднем, 9,4 голов скота (Подсчитано по: Данные экономического положения крестьянского населения Приморской области в 1909 г. С.46).
Но, может быть, 1910 год отличался какими-то экстремальными особенностями, вынудившими здешних крестьян избавиться от значительной части своего стада? Отчасти это действительно так, но общей картины это нисколько не меняет. В этом году на самом деле произошел довольно большой падёж скота. Кневичи и Угловое потеряли тогда около 5 % лошадей и крупного рогатого скота, а Кролевец — даже 12 %. В тоже время продано было, соответствен¬но, 13 %, 10 % и 5% (Меньшиков А. Материалы... Т.2. С.95). Таким образом, общая убыль составила в Кневичах — 18 %, в Угловом — 15 % и в Кролевце — 17 %. Много это или мало и как отразилось на хозяйстве крестьян?
Судя по таблице Приложения 5, только в Кневичах в этом году произошло значительное снижение поголовья крупного скота. Между тем, падёж там был наименьшим. С чем же это связано? Ответ дает военная история края. Именно в 1910 году через Кневичи прошли к месту своего нового постоянного расквартирования в Шкотово штаб и один из батальонов 3-го Восточно-Сибирского полка (РГИА ДВ Ф.702. Оп.2. Д.776. Л.2). Кроме того, именно в этом году в Кневичах разместилась артиллерийская батарея 1-й стрелково-артиллерийской бригады (РГИА ДВ Ф.702. Оп.2. Д.776. Л.14). Ежедневный рацион питания солдат всегда включал в себя мясо, как обязательный компонент, а покупалось оно, разумеется, у местных крестьян по вполне приемлемым для них ценам. Исчезнувшие из статистики лошади тоже могли быть проданы проходящим мимо войскам или «своим» артиллеристам.
И все же, даже такое объемное кровопускание не нанесло большого ущерба хозяйству кневичан. Параллельно с сокращением числа крупных животных здесь резко увеличилось поголовье свиней, а из 134 кневичанских семей 111 по-прежнему имели не менее 2-х голов рабочего скота (Меньшиков А. Материалы... Т.2. С.93, 94). Остальные 23 семьи жили заработками на стороне (Там же. Т.2. С.345). В то же время доход, полученный от столь масштабной распродажи скота, изрядно оттягивал карманы многих домохозяев села. Недаром они, по свидетельству А.Меньшикова, стали мечтать в конце этого года о покупке для своих хозяйств породистых дойных коров, по неопытности еще не зная, где их можно приобрести (Там же. Т.4. С.419).
Впрочем, подходящий случай подвернулся им на удивление скоро.
Оставшиеся неизвестными преступники, будто подслушав эти мысли крестьян, убивают в марте следующего года соседнего частного скотовладельца Орлова, а приехавшая через месяц его сестра за бесценок распродает всё имущество брата, в том числе и несколько голландских дойных коров. Продолжал умножаться, тем временем, и собственный крестьянский скот. Четыре года спустя поголовье не только достигло уровня 1909 года, но и превзошло его (Список населенных мест со статистическими данными о каждом поселение составленный по официальным сведениям. Владивосток, 1915. С.72).
Описанную выше распродажу 1910 года можно считать, наверное, самым ранним свидетельством зарождения товарного животноводства в хозяйствах местных крестьян. В то же время, начинают просматриваться и основные на¬правления, которые оно принимало в каждом конкретном здешнем селе.
К 1909 году они уже довольно резко расходятся. Кролевчане пошли по пути развития молочного стада, значительно увеличив процент коров по отношению ко всему остальному крупному рогатому скоту. Кневичане, наоборот, сделали ставку на увеличение поголовья мясного скота. Угловские крестьяне, после некоторых колебаний, предпочли комплексное скотоводство, а жители Суражевки и Шевелёвки последовали примеру кролевчан*.
Конечно, производством сметаны, творога или сыра на продажу занимались не все хозяйства этих сел. В 1910 году, например, 17 семей в Кролевце вообще не имели коров, а 38 семей держали только по одной. Все же остальные, в той или иной степени, отдавали дань увлечению этим направлением своего хозяйства. По-настоящему же товарный характер оно имело у тех девяти кролевецких семей, которые владели четырьмя и более головами дойных коров. В Угловом таких хозяйств было семь, а в Кневичах — только четыре. Со временем, их число постоянно росло (Меньшиков А. Материалы... Т.2. С.95).
На первый взгляд, такое разделение труда между соседними сёлами кажется не вполне понятным. По крайней мере, только особенностями менталитета крестьян, прибывающих из разных природно-хозяйственных зон, этого не объяснить.
Свою важную роль, видимо, сыграл и пример соседнего фермера — скотовода Михаила Орлова, задолго до образования Кневичей начавшего разводить здесь породистый мясной скот, строительство Сучанской железнодорожной ветки, создавшее ёмкий рынок сбыта для продукции животноводства крестьян, работы, связанные с прокладкой в долине Батальянзы сети грунтовых дорог**, постоянное присутствие воинских частей после окончания русско-японской войны, близость крупнейших населенных пунктов юга Приморья — Владивостока и Никольска — Уссурийского и целый ряд других причин.
Немалую роль в подъеме крестьянского скотоводства на территории южного Приморья сыграл значительный за¬воз сюда крупного рогатого скота в 1906-1910 годах. Дело в том, что преобладавший здесь прежде местный манчжурский и корейский скот был слишком мелок и малопродуктивен и для развития мясо-молочного скотоводства совершенно не подходил. Вот и потянулись после окончания русско-японской войны вагоны-телятники со скотом из 22-х губерний России на Дальний Восток. За достаточно короткий срок это позволило в немалой степени изменить облик приморского скотоводства, хотя полностью удовлетворить потребности местного населения и, особенно, постоянно прибывающих масс новых переселенцев до начала l-й Мировой войны так и не удалось (Советское Приморье. 1925. № 1-2. С.41).
Коневодство в крестьянском хозяйстве традиционно носило вспомогательный характер по отношению к земледелию. Лошадь была нужна крестьянину, в первую очередь, для вспашки полей, а также как основное транспортное средство. В наших деревнях это направление животноводства торгового значения, до поры до времени, почти не имело. К тому же, преобладали здесь лошади местных пород, мелкие и слабосильные.
Лишь позднее, по мере улучшения качественного и количественного состава конского поголовья, начинают расти и объемы продажи лошадей. В 1910 году на территории волости было продано уже не менее 6 % здешнего конского поголовья, причем в Угловом этот процент достигал 9 %, или 11 % от общего числа взрослых рабочих лошадей (Подсчитано по: Меньшиков А. Материалы... Т.2. С.95).
Качественное улучшение поголовья стало возможным благодаря специальным мерам, принятым правительством тогдашней России. После окончания русско-японской войны оно дало указание частям, уходящим из Манчжурии во внутреннюю Россию, оставлять на Дальнем Востоке всех лучших лошадей, годных для племенных целей. В результате, в Приморье осталось более 500 голов верхового и упряжного состава***. Вскоре была создана Никольская государственная случная конюшня, переформированная позднее в Голенковский конезавод (ГАПК Ф.Р- 182. Оп.1 Д. 16. Л.33).
Немало имелось в Приморье и частных конезаводов. Еще в 1880 году такой завод появился в имении Янковского, на п-ове Сидими (п-ов Янковского), уже с конца XIX века поставлявший для здешних ипподромов и воинских частей отличных скакунов и рысаков собственных пород (Там же). Кроме того, в разное время существовали конные заводы: Семенова на Русском о-ве, Старцева на о-ве Путятин (Там же), Шевелева на мысе Кангауз (Приморский край. Краткий энциклопедический справочник. - Владивосток: Издательство Дальневосточного университета, 1997. С.552), Стрелецкого в 8 верстах от п.Шкотово (РГИА ДВ Ф.702. Оп.3. Д.302. Л.346), Ветского на реке Песчанке (РГИА ДВ Ф.1. Оп.4. Д.2150. Л.149) и др. К началу l-й Мировой войны в Приморье было уже более 10000 чистопородных, чистокровных и полукровных лошадей, не считая улучшенных беспородных (ГАПК Ф.Р-182. Оп.1 Д.16.Л.33).
В Кневичах породистых жеребцов—производителей имели не менее пяти домохозяев уже в 1911 году (Меньшиков А. Материалы... Т.4. С.419). Местные крестьяне покупали их чаще всего в Никольск—Уссурийске, перегоняя потом домой через Каменушку. Угловчане брали их во Владивостоке, предпочитая незаменимых в извозном промысле лошадей тяжеловесных пород (Воспоминания... Ф.Ф. Гавриленко).
В годы l-й Мировой и Гражданской войн численность конского стада в наших деревнях, как и повсюду в стране, сильно сократилась. Сказались ежегодные мобилизации лошадей для армии. Однако затем она продолжала быстро возрастать, достигнув к концу 20-х годов своей максимальной величины (ГАПК Ф.Р- 182. Оп.1 Д.16.Л.33).
Из других видов домашних животных наибольшее значение в здешних деревнях имели свиньи. Коз и овец на протяжении всего описываемого периода было очень мало. Птицеводство оставалось в тех же формах и на том же уровне, что и в местах выхода переселенцев, на Украине.
Организация ухода за скотом была различной и зависела, по-видимому, не только от местных условий, но и от традиций, преобладающих среди уроженцев тех или иных мест выхода переселенцев. Если в Угловом пастухи выгоняли скот на пастбище 15 апреля, то в Кролевце 23-го, а в Кневичах — еще на неделю позже. При этом в первых двух селах скот до 9 — 10 мая пасли по сенокосам и лишь потом переводили на выгон, а в Кневичах его сразу же выпускали на выгон и по сенокосам не пасли.
Различалась и организация пастьбы. Кневичане создавали три смешанных стада, каждое - со своим пастухом. В Кролевце лошади и рогатый скот паслись по отдельности, причем за последним следил сам пастух, а помощнику доверял лошадей. Угловские быки и коровы были разделены на два стада под присмотром четырех пастухов. Без при¬смотра паслись здесь лошади и телята-сосунки.
Завершалась пасьба тоже не одновременно. Первыми, 1-го октября, загоняли скот в стоила кневичане и угловцы, а кролевчане делали это на полмесяца позже. Впрочем, на территории села скот мог пастись и до 23 апреля, и после 15 октября. Даже оплата труда пастухов была неодинаковой. Самыми скупыми в 1910 году оказались жители Кневичей, заплатив на троих лишь 270 рублей, а самыми щедрыми — Кролевчане, оценившие работу пастуха и его помощника в 300 рублей. В Угловом пастухи получили по рублю за каждую голову вверенного им скота {всего — 408 рублей).
По каким-то не вполне понятным сегодня соображениям жители Кролевца, даже спустя 14 лет после прибытия, по-прежнему продолжали держать скотину зимой в открытых помещениях, в то время как многие их соседи в Кневичах или в Угловом уже имели для этих целей закрытые от ветра сараи. Возможно, поэтому падёж скота в 1910 году был в Кролевце более опустошительным, чем в соседних селах (Меньшиков А. Материалы... Т.4. С.419-427).
Впрочем, способ содержания крупного рогатого скота зависел ещё, вероятно, и от породы животных. Местный тип, в массе своей мелкий и позднеспелый, с низкой молочностью, выведенный на базе маньчжурской (монгольской) и корейской пород (Маньчжурский (монгольский) скот на родине не имеет хлевов и стаек и круглый год содержится на подножном корму. Корейский же скот был мелок, слабосилен и привык к более тщательному уходу. (ГАПК Ф. Р — 182. On. 1. Д. 16. Л. 39)), оказался неплохо приспособлен к содержанию в холодных помещениях или под открытым небом (ГАПК Ф.Р- 182. Оп.1 Д. 16. Л.39) .
ТОВАРНОЕ ЗЕМЛЕДЕЛИЕ
Было ли земледелие здешних крестьян товарным, то есть ориентированным на продажу большей части продуктов своего труда? В полном смысле этого слова, конечно, нет. И всё-таки есть основания считать, что в последнем десятилетии, предшествовавшем Октябрьскому перевороту, в приморской деревне уже зародились и получили некоторое развитие многие элементы такого способа ведения хозяйства, обещавшие в недалеком будущем полностью изменить облик местного земледелия. Особенно это было характерно для «южной подгородней зоны», куда входили и наши села. Что же это были за элементы?
Во-первых, зарождается производство на продажу продуктов огородничества, в основном картофеля и капусты. Пионерами этого дела выступили некоторые хозяйства села Углового. Если в 1906 году здесь было посажено 1270 пудов картофеля (РГИА ДВ Ф.702. Оп.3. Д.302. Л.323), то через два года — уже 1600 пудов (РГИА ДВ Ф.702, Оп.5. Д.205. Л.504). Продано было в 1910 году 950 пудов картофеля и 145 пудов капусты, площади посевов которой тоже быстро росли.
Кролевчане того и другого сеяли значительно больше, но из-за отсутствия поблизости хорошего рынка сбыта сумели продать в том же году лишь 172 пуда картофеля и 30 пудов капусты (Меньшиков А. Материалы... Т.1. С.436). Первопоселенцы Кневичей картофель сажали мало видимо, потому, что для недавних выходцев из степной Украины он тогда еще особой роли в рационе питания не играл.
Другим свидетельством зарождения торгового земледелия можно считать начало выращивания на продажу овса и кормовых растений. В этом отношении Угловое также сильно опережало другие селения нашего района. Если еще в 1908 году количество десятин посевов овса в расчете на одну голову рабочего скота не выходило за пределы обычной для натурального хозяйства нормы, а его продажа производилась эпизодически, только соседям и случайным проезжим (РГИА ДВ Ф.702. Оп.5. Д.205. Л.475), то уже в 1910 году указанная норма была превышена в два с половиной раза, а общее количество проданного зерна кормовых хлебов достигло 830 пудов (Меньшиков А. Материалы... Т.1. С.436).
То, что этот факт не был случайностью, доказывает целенаправленное увеличение процентного соотношения посевов овса ко всему посевному клину. Если в 1906 году оно составляло 26 % (РГИА ДВ Ф.702. Оп.3. Д.302. Л.323), а в 1908 году - 38 % (РГИА ДВ Ф.702. Оп.5. Д.205. Л.475), то в 1910 году — уже 46% (Меньшиков А. Материалы... Т.1. С.432), то есть почти половину всех посевных площадей (В среднем по Никольск-Уссурийскому уезду в 1909 году было засеяно овсом 36,6 % всей площади посевов. (Данные экономического положения крестьянского населения Приморской области в 1909 г. С. 47)).
В отличие от Углового, в Кневичах его тогда не только не производили на продажу, но даже закупали овес в других деревнях, чаще всего в корейской деревне Андреевке (Дальний Восток: маршруты и описание путей Приморской области (Приложение ко 2-му тому). С.498). Причина, видимо, в том, что кневичане в данный период времени увлекались разведением лошадей, которых у них было в 1,5 раза больше, чем в Угловом (Меньшиков А. Материалы... Т.2. С.92).
То же касается и Кролевца, однако там имелся другой товарный продукт — рожь. Правда, после возникновения поблизости «конкурента» - Суражевки, населенной в основном выходцами из традиционно «ржаных» северных районов Черниговщины, посевы ржи в Кролевце стали падать и, соответственно, увеличились посевы пшеницы (В 1906 году в Кролевце было посеяно 82 десятины ржи (РГИА ДВ Ф. 702. Оп.3. Д.302. J1.323), а в 1910 г. — 26,5 десятин (Меньшиков А. Материалы... Т.1. С.432). Посевы пшеницы же составили, соответственно, 29 (РГИА ДВ Ф. 702. Оп.3. Д.302. Л.323) и 86,5десятин (Меньшиков А. Материалы... Т. 1. С.432)). В результате, в 1910 году там было продано всего-навсего 20 пудов ржи и 30 пудов пшеницы (Там же. Т.1. С.436), что, конечно же, слишком мало для того, чтобы считать эти продукты товаром.
Однако уже в следующие годы, с появлением в этом районе шахт и промышленных предприятий, товарность земледелия во всех указанных деревнях должна была, безусловно, резко повыситься, но такими же подробными статистическими данными за этот период, как за 1910 год, мы, к сожалению, пока не располагаем.
Какова же была технология, тогдашнего земледелия? Основным орудием приморского землепашца в описываемую эпоху стал железный плуг фирм Гена или Сакка (Переселенческое и крестьянское дело в Южно-Уссурийском крае. Отчет о командировке чиновника особых поручений переселенческого управления А.А. Риттиха (с приложениями). — С.-Петербург, 1899. С.42) (Это стальной плуг Ивана И.Гена марки Н.Р.Ж. и плуг Я.Гена Одесской фабрики, а также стальные плуги Сакка марки Д.7.М. и Д10.М (Переселенческое и крестьянское дело в Южно-Уссурийском крае. Отчёт о командировке чиновника особых поручений переселенческого управления А.А.Риттиха (с приложениями). – СПб, 1899. С.42-43)). Обеспеченность ими крестьян была достаточно велика. Практически каждая семья, постоянно занимающаяся пашенным земледелием, владела, как минимум, одним из таких плугов, Те же, кто не имел плуга, брали его взаймы у соседей или просто нанимали их самих на пахоту (Вспашка на инвентаре работника оценивалась в 5 рублей (Обзор 1915 года в сельскохозяйственном отношении. 1916. С.141)).
В зависимости от состояния почвы, использовалось разное количество лошадей. На участках села Кневичи, где преобладали низинные, болотные и полуболотные почвы, для вспашки уже разработанных полей впрягали в плуг четырех лошадей, а для подъёма «нови» - не менее шести (Меньшиков А. Материалы... Т.4. С.419). В районах Углового и Кролевцов, где полуболотные почвы пологих склонов предгорий сочетались с подзолистыми (Советское Приморье. 1925. №5. С.43), земля была более «легкой» и требовала для вспашки нови усилий только четырех лошадей, а на мягкой земле обходились двумя (Меньшиков А. Материалы... Т.4. С.425).
Одним плугом Гена можно было вспахать за день 0,3 десятины нови, 0,4 десятины залежи и 0,5 десятин мягкой земли (Там же. Т.4. С.419). Поскольку большинство крестьян в наших местах сеяли не более 5 десятин земли, то пахота отнимала у местного крестьянина не более 10 — 15 весенних дней. Вспашка под пшеницу начиналась, как правило, во 2-й половине апреля (В бассейне реки Батальянза пахать в 1916 году начали даже 9 апреля, а сеять – 11 апреля (Сводка лесофенических наблюдений за 1916 г. // Приморский хозяин. 1917. № 5-8. С. 52), а под картошку — в начале мая, под овес — ближе к середине этого месяца (Обзор 1915 года в сельскохозяйственном отношении. 1916.С.31 51 - Советское Приморье. 1925. №5. С.43) (все даты даны по старому стилю).
Земля была тогда достаточно урожайной. Гумусовый слой в низинах достигал 35 и более сантиметров, а на увалах — до 22 сантиметров (РГИА ДВ Ф.702. Оп.3. Д.302. Л.332). С одной десятины, без всяких удобрений, при обычном среднем урожае можно было собрать 50 — 70 пудов овса, пшеницы и ржи (Для сравнения, в Черниговской губернии европейской России в 1901-1908 годах урожаи яровой пшеницы составляли в среднем от 39 до 52 пудов с десятины, а овса – 42-54 пуда (Данные экономического положения… С.47)), 40 — 60 пудов гречихи, 300 — 500 пудов картофеля (Отчет о деятельности Приморского лесного общества. // Приморский хозяин, № 9 — 10. С. 1). Больших неурожаев не было. Иногда сельхозработы срывали затяжные дожди и наводнения. Порой, вода сносила уже убранные хлеба (В 1902 году в Кролевце было снесено наводнением 23600 снопов хлеба (боле 2 тыс. пуд. зерна), 30,5 десятин огородов и 94 стога сена. В Кневичах, соответственно, - 25980, 37,5 и 60 (РГИА ДВ Ф.1. Оп.4. Д.2173. Л.8)).
В первые годы посевы переселенцев часто страдали от грибка, вызывавшего явления так называемого «пьяного хлеба». «Пьяными» могли статьи овес, и пшеница, и рожь. Пораженный грибком хлеб совершенно не годился в пищу ни людям, ни скоту (Меньшиков А. Материалы... Т.4. С.419). Именно из-за пьяного хлеба многие семьи первопоселенцев вынуждены были покинуть наши места и перебраться в районы, где это явление не имело большого распространения (В 1907 году 13 семей уехали из с.Углового (РГИА ДВ Ф.702. Оп.5. Д.205. Л.475). В начале 20-го века около 10 семей выехали из с.Кролевец и 5 семей из Кневичей (Меньшиков А. Материалы… С.419-428). Оставшиеся приспособились к местным условиям. Зерно для посева они уже в очищенном виде покупали в других деревнях, в Шкотово или во
Владивостоке (Там же. Т. 1. С.308).
При севе никакими особыми приспособлениями не пользовались, лишь в Кневичах сеялка имелась в одном из хозяйств (Там же. Т. 1. С.432). Сеяли не только привычные овес, рожь, пшеницу, лен, коноплю, ячмень, горох, просо и кукурузу, но и некоторые местные культуры, такие, например, как чумиза {китайское просо), китайские бобы (вероятно соя) (По сведениям А,А,Риттиха, крестьяне в долине Цимухэ уже к 1898 году переняли от манз культуру китайских бобов и чередовали их с посевами хлебных культур через каждые 4-5 лет, веря, что в этом случае почва никогда не истощится (Переселенческое и крестьянское дело… С.44)), пайза, а позднее — рис («Китайские бобы» сеяли в Угловом уже в 1908 году (РГИА ДВ Ф.702. Оп.5. Д.205. Л.475), а возможно и раньше. Рис, по официальным сведениям, стали сеять в Приморье в 1917 году (Советское Приморье. 1025. № 5. С.104).
Урожай убирали вручную, с помощью серпа и косы. Жаток не было (Там же. Т. 1. С.308), да и зачем они на одной — двух десятинах посевов хлебов. Большинство крестьян обходились в жатву своими силами. Некоторые нанимали корейцев или китайцев, охотно подряжавшихся на сельскохозяйственные работы в русских деревнях (Там же. Т. 1. С.193). (См. Приложение 5) Платили здесь достаточно хорошо, причем на хозяйских харчах. В месяц выходило до 15 рублей, а сдельно: 8 — 10 рублей за уборку десятины (Обзор 1915 года... С. 153).
Жатва начиналась в июле, с уборки льна. Затем следовали различные хлеба, потом кукуруза, картофель, конопля, а начиная с 1 октября, и капуста (Там же. С.70-77). Рожь и пшеницу, по общему для всех славянских народов обычаю, жали серпами. Остальные хлеба, горох, коноплю — косой (Зеленин Д.К. Восточно-славянская этнография. М., 1991. С.65). Впрочем, уже здесь, в Приморье, серп понемногу начинал вытесняться косой (Обзор 1915 года... С. 156).
Собранный в снопы урожай хлебов собирался на поле в копы, которые затем вывозили на ток и укладывали на хранение в скирды. Ток являлся частью гумна, которое устраивалось либо непосредственно на усадьбе, если посевы были рядом, либо в поле, среди заимочных земель, если на них растили хлеба (Там же. Т. 1. С.308). Молотили первоначально цепами, но уже в 1910 году статистика зафиксировала в Кневичах 2 конных и 4 ручных молотилки (Меньшиков А. Материалы... Т.З. С.64), которые, вероятно, появились здесь еще раньше (после 1902 года).
К середине 20-х годов молотилки были и у кролевчан, причем не одна (Воспоминания Ф.Ф. Гавриленко)). Что же касается веялок, то они имелись в каждом из названных сел уже в 1902 году (в Кневичах - даже две) (РГИА ДВ Ф.1. Оп.4. Д.2173.Л.8). К 1910 году их общее число увеличивается ровно в три раза (В с.Угловом – 4, в с.Кневичи – 5, в Кролевце – 3 (Меньшиков А. Материалы… Т.1. С.308). Вряд ли этот рост остановился и в дальнейшем, вплоть до начала 1-й Мировой войны. Впрочем, подавляющему большинству здешних крестьян для провеивания зерна хватало обычной деревянной лопаты и встречного ветерка.
Наряду с уборкой посевов не меньших, а, пожалуй, больших крестьянских забот требовало кошение трав. По своим размерам покосы здесь намного превосходили площади распаханной земли (Средняя площадь пашни составляла в 1910 году 3,2 десятины на семью, а сенокоса – 9,8 дес. (Меньшиков А. Материалы… Т.1. С.432); при том что немалая часть пашни сдавалась китайцам и корейцам в аренду. Впрочем, по мере увеличения посевов, эта разница постепенно сокращалась.
Несмотря на значительные размеры покосов, сенокосилками здесь тогда не пользовались. На период сенокоса китайцев и корейцев нанимали у нас почти все хозяйства крестьян. (См. Приложение 8) Оплата была примерно такой же, как и на жатве: в среднем - 9 рублей за десятину. При помесячной оплате русский труд ценился дороже (В 1915 г. – русский получал 20,2 рубля, кореец – 16 рублей, китаец – 15 рублей (Обзор 1915 года… С.141). Уборка сена начиналась в середине июля и заканчивалась в середине сентября (Обзор 1915 года... С.60).
Урожайность трав в наших краях колебалась от 70 до 150 пудов с десятины (РГИА ДВ Ф.702. Оп.5. Д.205. Л.571). Если умножить данные цифры на указанную выше среднюю величину покосов одного хозяйства, то получим объем скошенного за сезон сена в количестве 686 - 1470 пудов. Пуд сена стоил на Владивостокском рынке 30 копеек (Обзор 1915 года... С.179). Следовательно, крестьянин теоретически мог заработать на нем почти 206 — 441 рублей. Реально же, с учетом корма скоту, он продавал, в среднем, 192,4 пуда (Приморская область в сельскохозяйственном отношении (очерк по материалам основного статистического обследо¬вания сельского населения Приморской области). — Владивосток, 1913. С.20), что составляет около 58 рублей чистого дохода.
Помимо сенокошения и товарного пашенного земледелия, немалый доход приносила крестьянам и сдача в аренду земли (В 1910 году угловцы земли не сдавали, а в Кневичах это делали не менее 50 семей, в Кролевце – 66. В обоих сёлах корейцы арендовали 435 десятин, а китайцы – 34 (Меньшиков А. Материалы… Т.1. С.434-436). Её объемы непрерывно росли по мере уменьшения количества незанятых или неиспользуемых земель. С не меньшей быстротой увеличивалась и стоимость аренды, которая, к тому же, была не одинаковой для представите¬лей русского, корейского и китайского населения Приморья (В 1910-1911 гг. русские платили 4 руб. за десятину, корейцы – 10 руб. 17 коп., китайцы – 11 руб. 79 коп. (Приморская область в сельскохозяйственном отношении… С.32). В 1915 г. Русские платили 12 руб., корейцы – 15, и китайцы – 17 руб. 50 коп. (Обзор 1915 года… С.134). Аренда сенокосов обходилась значительно дешевле (3,8 руб. в 1915 г.) (Обзор 1915 года... С.134).
Система полеводства оставалась исключительно экстенсивной, без севооборота и удобрений. Первое время преобладал перелог, когда после нескольких лет обработки землю оставляли под залежь и переходили на другой участок (Приморская область в сельскохозяйственном отношении... С.34) .
Такой способ хозяйствования нельзя считать признаком отсталости русского земледелия вообще. Он характерен для любого района мира или страны, где количество свободной, годной для пахоты земли значительно превышает возможности населения обработать её всю. Те же способы земледелия господствовали сначала и в Северной Америке, и в степях юга России, во время их освоения в конце XVIII — 1-й пол. XIX вв. Какого-либо определенного порядка посевов при такого рода ведении хозяйства не существует. Одни и те же культуры на одном месте сеют беспрерывно по много лет, до полного истощения земли.
Наши крестьяне, в этом отношении, выглядели даже более цивилизованно. По мере истощения земли под пшеницей они засевали участок овсом, а в случае появления большого количества сорных трав — гречихой (Переселенческое и крестьянское дело... С.42). Таким образом, намечалось некоторое подобие севооборота. Угловцы, например, засеивали землю пшеницей только два года подряд. Затем 3 — 4 года сеяли на этом месте овес, а потом — гречиху (Меньшиков А. Материалы... Т.4. С.425). В Кневичах до 1910 года господствовал перелог, который уже в то время привел к некоторому падению урожайности полей (Тамже.Т.4. С.419).
К концу 1-го десятилетия прошлого века запасы пригодной для обработки целины в нашем районе повсеместно сократились до минимума. Переложная система полеводства полностью исчерпала себя. Но даже после этого правильный севооборот не смог прижиться в хозяйствах здешних крестьян. Сыграло свою роль не столько агрономическая безграмотность их, сколько второстепенное, подсобное значение земледелия, характерное для этих мест.
Положение начинает постепенно исправляться в лучших хозяйствах после подворного размежевания 1909 — 1912 гг. Участки перешли тогда в вечное пользование домохозяев, что, несомненно, увеличило их заинтересованность в повышении производительности своих полей. Однако через несколько лет все карты опять спутала революция, посеяв неуверенность и страх в умах наиболее культурных и зажиточных крестьян.