ДЕВЯТЬ МИНИАТЮР "ВИЗАНТИЯ" НАПИСАНЫ МНОЮ ДЛЯ КНИГИ "РАССКАЗЫ ЮРИСТА"
ОНИ СВЯЗЫВАЮТ МОИ СЛЕДСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ И РАССКАЗЫ О МОЕЙ РАБОТЕ ВО ВЛАСТИ
Я писал уже в «Мужских играх», как неестественно, против желания своего уходил из Сахалинской прокуратуры в Сахалинский облисполком. Но работа на новом месте неожиданно обернулась интереснейшей практикой, дала новый опыт и сделала меня тем, кем я и стал - юристом довольно высокого уровня. А еще она заставила о многом задуматься... Этими мыслями и хочу поделиться, ведь большинство из вас не видело власть изнутри, тем более, советскую…
Почему рассказ назван «Византией»? А потому, что 2041 день я жил в стране «виз». Занимался в ней, как юрисконсульт, одним - визировал, то есть подписывал, бумаги власти. Моя подпись нужна была десяткам областных руководителей, и они или их главные специалисты ежедневно выстраивались под моей дверью, принося к ним свои проблемы и беды, надежды и радости. Эта страна «виз» и была как-то названа мной в шутку «Византией». Она оказалась не менее интересной, чем и одноименная средневековая империя. В ней были свои законы и обычаи, тайны и интриги. В ней жил особый народ, который мог удивить тебя, путешественника, своей красотой, как удивляли ею когда-то Абеля Тасмана туземцы с островов Фиджи и Тонга. А мог и съесть тебя ни за что этот народец, как съели обитатели Гавайских островов Джеймса Кука из-за клещей, украденных ими же у «куковского» корабельного плотника…
Знакомство с «Византией» и подвинуло меня сесть за эти воспоминания.
РУССКИЙ ЯЗЫК В «ВИЗАНТИИ»
Мое появление в Сахалинском облисполкоме стало для его аппарата проблемой. Должность юрисконсульта была вакантной, причем давно, народ расслабился и забыл, что все бумаги должны сверяться еще и с законами...
Но сначала - о Сахалине, чтобы понять то, что описываю.
Это был особый район страны. В нем не было того, чем «славились» другие края и области, особенно центральные, южные, где раз за разом гремели громкие дела типа "медуновского дела" в Краснодаре, "хлопкового дела" в Узбекистане и прочих. О взятках и поборах на Сахалине не слышали, как и об издевательствах над теми, кто шел к кому-то с «челобитной». Никто ничего не волокитил. Никто никому не платил за согласование бумаг. И вообще никто нигде ни за что не платил! Ни за визирование чего-то! Ни за продвижение по службе! Ни за получаемые квартиры! Ни за места в детсадах, школах! Ни за «утки» в больницах! Ни за то, что кто-то где-то тебя подвез! Останови на трассе кого, попроси подвезти, потом сунь шоферу трояк, и он выгонит тебя, обиженный, из машины… Остров жил своей культурой - культурой «пограничья». Ее все поддерживали и охраняли! Сегодня, увы, ее уже нет…
Эти порядки отражались на всем. Поэтому не было удивительного ничего в том, что по приходу на новую работу я получил от председателя облисполкома на глазах всего аппарата единственный приказ – не визировать то, что не соответствовало закону. И, надо сказать, за 67 месяцев моей работы в облисполкоме на меня никто никогда не давил, не заставлял подписывать то, что подписывать было нельзя! Ни разу! Мерилом всего был закон!
Но это не значит, что проблем не было! Были. Причем сразу. Но все они не были связаны с законами…
В первый же день на новом месте я опешил от неграмотности документов, которые несли на подпись. Запятые в них игнорировались как класс! О стилистике и не говорю! Отдельные места в написанном можно было толковать как угодно! И пусть за грамматику я не отвечал, как юрисконсульт, но и подписывать документы, в которых текст был типа «моя твоя не понимай» не хотелось…
- Оставляйте, посмотрю! – забрал я принесенный какой-то дамой проект решения облисполкома…
- Оставляйте! - попросил следующему посетителя, забирая и его документ…
- Оставляйте! - забрал и очередную бумагу. – Когда прийти? Завтра.
К концу дня на столе скопилось десятка два документов, и я до полуночи разбирал их, а когда разобрал, понял, что сижу на острие сабли! Нужен был «ход», который бы навел порядок в документах, но и не поднял бы бучу в неграмотном по части языка аппарате. И я его нашел! Принялся выписывать на чистые листы ошибки и непонятные фразы документов, после чего прикладывать эти листы к ним!
На следующий день это произвело эффект разорвавшейся бомбы…
Первым в кабинете появился начальник управления жилищно-коммунального хозяйства облисполкома Иван Васильевич Арзамасцев.
- Экономист оставил на подпись проект решения исполкома по жилкомхозу. Можно забрать?
- Можно, - ответил я и, отыскав в пачке бумагу, передал ему.
Он пробежал глазами документ, но не увидел внизу моей подписи в числе виз начальников и кураторов.
- Так не подписали же! – посмотрел он на меня.
- Да, - кивнул я. - В конце листок с замечаниями…
Он заглянул в конец решения и, увидев мою – от руки – выборку ошибок, принялся читать ее, наконец, остановился и, окинув меня угрюмым теперь уже взглядом, устало спросил.
- Я что-то не понял… Решение законно? Если «да» - подписывайте! Чего мне грамматикой тут тыкать?! Я не за нее, а за канализацию в области отвечаю. А ошибки править - корректор в протокольной части есть! Вот она пусть и правит их…
Мы обменялись взглядами.
- Иван Васильевич, я человек новый тут, но понимаю свою роль так. Облисполком - местное правительство, а потому нести в него бумаги с ошибками – значит, не уважать его! Так что с сегодняшнего дня все бумаги, которые будете класть передо мной, должны быть и юридически грамотными, и безукоризненными грамматически! Ищите умную дивчину в своем управлении и поручите ей проверять все, что направляете сюда. Безграмотное я не подпишу! Или просите председателя облисполкома дать мне команду подписывать все подряд - со всеми ошибками!
Он посмотрел на меня, затем на бумагу, рывком встал и вышел из кабинета.
Спустя час-два все забракованные документы были разобраны, а еще какое-то время спустя со всех сторон посыпались звонки областных начальников, возмущенных тем, что я торможу принятие важных решений…
Апофеозом всего стало появление в моем кабинете заведующего организационным отделом облисполкома Петра Васильевича Ощепкова. Его отдел был штабом исполкома, но я об этом не знал, как и не знал, что приход его может обернуться для меня бедой. Не поздоровавшись со мной, он положил на стол проект не подписанного мною решения облисполкома - оно было по итогам какого-то соцсоревнования - и не терпящим возражений голосом произнес.
- Подписывай!
Я и ему - в который уже раз в тот день - начал объяснять, что документ с ошибками, которые надо исправить, на что он возмущенно закричал.
- Слушай! Откуда ты взялся?! Где был, когда мы в палатках мерзли, Сахалин поднимая?! Подписывай давай! Хватит издеваться!
- А как Вас звать? – спокойно спросил я его... Не помню уже, на каком предмете, но нам на юрфаке рассказывали, как вести допросы, сбивать собеседника с агрессивного настроя, как ставить его в тупик. - - Извините, Вы не представились… и не поздоровались даже...
Он вперился в меня взглядом и снова – но уже не так громко – выкрикнул.
- Ощепков я! Петр Васильевич!
Ощепков? За три года следственной практики, которая уже была у меня за плечами, я и не таких «авторитетов» видел, не таких криков в КПЗ и на "зонах» наслушался... Единственным пробелом моим было в эту минуту - я не был знаком с сахалинским партийно-советским генералитетом, в который, видно, входил стоявший передо мной мужик... И что такое "орготдел" вообще?! Знал бы – давно б превратил его наскок в шутку, может быть…
- Причем тут палатки, Петр Васильевич?! Я отвечаю не за них! И не по моей вине Вы мерзли! Я отвечаю за то, чтобы исполком впредь выпускал грамотные, юридически обоснованные документы! Какие ко мне претензии?! Я Вам помогаю, а Вы кричите... Исправляйте все, и я подпишу...
- Ниииии хрена себе! – возмутился, выкатив глаза, он. - О, кадра взяли! - и в мгновение ока пропал за дверью...
Через несколько минут зазвонила вертушка «спецсвязи» на столе: по этому - обкомовскому – телефону можно было дозвониться куда угодно, а главное – он не подслушивался.
- Зайдите к Алексею Васильевичу, - раздался в нем голос секретаря приемной председателя.
Я встал, вышел из кабинета и, поднявшись на второй этаж, прошел в приемную.
- Вас ждут, - поздоровалась со мной секретарь приемной и показала глазами на председательский кабинет.
Пройдя в него, я встал у двери: посреди кабинета беседовали председатель облисполкома Шевцов и ушедший только что от меня Ощепков.
- Анатолий Тимофеевич, - обратился ко мне увидевший меня Шевцов. – Что такое?! Почему не подписываете документы? Уже третий человек сегодня жалуется! Вот и Петр Васильевич…
Я посмотрел на них.
- Не знаю, какие порядки были раньше, а потому приношу извинение, если что не так! Но первые документы, которые получил на подпись, неграмотны! Нет знаков препинания! Пропущены слова! Не понятны фразы! И просто опечаток полно! Хотел Вам об этом позже доложить, но раз Вы спрашиваете, дайте команду - как быть?! Подписывать неграмотное, обращая внимание лишь на правовые огрехи?! Или не подписывать?!
- А что там неграмотного? – искренне удивился он.
- Так я прилагаю к документам листы, где перечисляю ошибки... Можно, Петр Васильевич, проект Вашего решения?! – я взял у Ощепкова его документ и положил на стоявший рядом стол совещаний. – Смотрите! Здесь! Здесь! Здесь! Неужели трудно исправить это! Чтоб не «подставлять» Вас же! Вы подпишите эту галиматью, а в Правительстве, куда направляем копии, кто-то обобщит завтра «вашу» неграмотность и ткнет, извините, Вас в нее! А Вы ткнете уже в нее нас! Кто и что выиграет?! Смысла не пойму протестов всех! – я не раз пользовался потом этой формулой: хочешь заставить начальника сделать что-то – упомяни о гипотетической угрозе чего-то для него самого…
Шевцов принялся читать документ.
- А чего ты, Петр?! Действительно выеденного яйца не стоит это, а ты ерепенишься! Вот запятая – смотри! Правь ее, и пусть подписывает он… - после этого повернулся, улыбаясь, ко мне. – Бей бестолочей! По безграмотности! А я буду бить по безалаберности и бездорожью! Хе-хе-хе…
Это была моя первая победа на новом месте. Но облегчения она не принесла. Какое-то время я пытался писать длинные простыни с перечислением того, что «не так» в визируемых мною бумагах, однако, быстро выдохся, разочаровавшись в способностях людей составлять их... Я понял, что это беда страны и всей нашей жизни… Управленцы не знали языка, а умели лишь решать технические проблемы, закручивать гайки, воровать кирпичи со строек… А «языкастые» не могли управлять, что и подтвердила вскоре Перестройка, когда на рынок и во внешне-экономические бизнесы хлынули тысяч знатоков иностранных языков, переводчиков... Что из этого «получилось»…
Покувыркавшись, я сменил методу и вместо шпалер с замечаниями стал просто переделывать сам приносимое мне, чтобы оно уже и грамматически, и юридически выглядело б нормально.
Но если кто-то прочел написанное тут как осуждение поголовной аппаратной неграмотности, он ошибся. Во власти в то время, в отличие от сегодняшнего дня, были собраны все-таки действительно лучшие кадры. Взять тот же Сахалин. Увы, он не Москва, а потому в нем много было и не друживших с русским языком «заочников». Однако, значительная часть кадров имела все же московское и ленинградское образование, закончила вузы Хабаровска, Иркутска, Красноярска, Новосибирска и других крупных городов. Просто в стране – и тогда, и сейчас – инженерные, строительные и прочие технические кадры в массе своей не знали русского языка, не умели грамотно писать. Что не значит, что они никчемные какие-то люди. Больше того, устрой сегодня экзамен по русскому языку в аппаратах всех министерств и ведомств, а также территориальных организаций всех отраслей, на троечку б сдали его лишь единицы! Основная же масса не заработала б и двойки! Поучила б «колы»… Что не значит, что они не спецы! Спецы! Пусть и однобокие! И нагрузки в мега-паскалях в уме посчитают! И сопротивление материала учтут! И поймут, почему что-то не взлетело или упало! Только напишут об этом не совсем грамотно… Русская беда…
И еще...
Тогда я был убежден в своей правоте. А как бы сегодня среагировал на свое же «умничанье», если б был тем начальником ЖКХ? Все вокруг валится! И электросети, и водопроводы, и канализация, и теплотрассы! А какой-то умник-юрист в администрации губернатора – так сегодня называют облисполкомы - начинает мне голову морочить из-за каких-то грамматических ошибок в подготовленном мною распоряжения облисполкома, которым мне выделяются пиломатериалы, трубы, цемент и другие, нужные для этого, материалы! Да я б послал его на три буквы за это! В "сад»!
ОТКРОВЕНИЯ «ВИЗАНТИИ»
Еще одним откровением для меня стало то, как проходили заседания облисполкома. Они были сродни театральным спектаклям. Настоящие зрелища для настоящих мужчин…
Но начну с того, что такое «облисполком» и как он заседал.
Облисполком – это исполнительный комитет областного Совета народных депутатов, «областное правительство» при «областном парламенте». Сегодня это называется администрацией губернатора области.
Состав облисполкома на Сахалине в 80-х был неизменным – 13 членов:
1. председатель облисполкома;
2. первый секретарь обкома партии;
3. заместитель председателя облисполкома по строительству;
4. заместитель председателя облисполкома по промышленности и торговле;
5. заместитель председателя облисполкома по сельскому хозяйству;
6. заместитель председателя облисполкома по культуре, образованию, медицине;
7. секретарь (управделами) облисполкома;
8. председатель плановой комиссии облисполкома (облплана);
9. начальник финансового управления облисполкома;
10. начальник УВД облисполкома;
11. председатель Южно-Сахалинского горисполкома;
12. рабочий;
13. колхозница
Именно они были в президиуме на заседаниях облисполкома. Именно они – эти 13 человек, а не здание, в котором мы все сидели - и были облисполкомом. Да-да, здание облисполкомом не было, в нем просто располагался всего лишь исполкомовский аппарат, вспомогательные службы этих 13-ти человек. Аппарат помогал им готовить заседания, принимать на этих заседаниях решения и реализовывать их…
Заседал Облисполком в актовом зале. Члены его сидели в президиуме, руководители областных и районных предприятий и организаций занимали два десятка рядов в самом зале.
Заседания Облисполкома проходили дважды в месяц. На каждом рассматривалось до 40-50 вопросов, оформлявшихся «решениями» исполкома. Первыми шли общие для области экономические и финансовые вопросы. Затем – не более двух-трех - отчеты управлений облисполкома и райгорисполкомов о своей деятельности. За ними рассматривались вопросы промышленности, транспорта, связи, строительства, сельского хозяйства и иных отраслей. Наконец - это отличительная черта нашего государства – шла очередь вопросов культуры, физкультуры, образования, медицины, социального обеспечения. После этого доходила очередь до землеустроительных дел. В конце утверждались итоге соцсоревнований районов и отраслей, награждались передовики производства, признавали кого-то персональными пенсионерами местного значения, решали другие проблемы. Если на первых вопросах зал был битком, то на последних в нем оставалось зачастую несколько человек, их принимали, не рассматривая, «списком»...
Присутствуя на первых заседаниях областного «правительства», я поразился тому, как непросто было начальникам и специалистам облуправлений и райгорисполкомов отчитываться о работе, докладывать какие-то проекты. Малейшее слово – и на них наваливались заместители председателя облисполкома, доки в своих вопросах, затем - начальник финуправления, который был не меньшим докой в финансах всей области, после него - председатель облплана! И не один докладчик «плыл», путаясь в ответах и цифрах…
- Пал Палыч, - удивлялся державший все время паузу председатель, - я не понял, владеете вопросом или нет?! Что за общие слова прячетесь?! Назовите порядок цифр, чтоб мы поняли, знаете ли предмет! Сколько должны выпустит продукции в первом, втором, третьем, четвертом квартале года?
И перепуганный «товарищ» тушевался, так как помнил лишь итоговую цифру – сколько должен произвести чего-то за год…
- Да он не владеет ситуацией! – раздавался приговор президиума…
И человека снимали! Не на фотоаппарат, а с должности! С нее «снимали» лишь в трех случаях… В этом, когда он не справлялся с работой… За пьянку… И за женщин, если попался…
Отчитаться, защитить что-то в таком собрании было заслугой! И областные, районные руководители, прошедшие через «отчеты», могли несколько дней пить, что и делали, а потом несколько лет спокойно работать, так как экзамены эти устраивались не каждый год…
Ты мог быть семи пядей во лбу, но достаточно было порой обронить лишь слово на облисполкоме – и тебе подписывали приговор…
Запомнилось одно заседание... Оно подходило к концу. Остался лишь формальный отчет заведующего облсобесом Крючкова. Тот прошел к трибуне, открыл папку и начал перечислять, что было сделано за отчетный период, назвал цифру пенсионеров в области, рассказал об уровне средних пенсий, упомянул инвалидов, пансионаты для престарелых. Все шло гладко, и члены исполкома, ожидавшие, когда смогут уйти на обед, не перебивали его, чтоб не оттягивать окончание заседания…
Доклад был закончен, и Крючков приготовился к ответам на вопросы.
Зал, заполненном начальниками областных управлений, затих. Молчал и президиум. Председатель облисполкома Захаров и секретарь Грошева, в подчинении которой находился собес, переглянулись: надо было задать хотя бы по вопросу...
- Николай Иванович, о нетрудоспособных мало сказали, - нашлась Грошева. – как организуете надомный труд их? О врачебно-трудовых экспертизах два слова сказали лишь! Все ли благополучно там? И почему не упомянули о протезно-ортопедической помощи населению, об обеспечении его инвалидными колясками?
- Галина Михайловна, - бодро принялся отвечать Крючков. – Моя ошибка. Упустил. Но там все нормально. Область небольшая у нас, колясок нужно несколько штук – всех обеспечили. И о надомниках. Помогаем ли им? Да. Просто не стал отвлекать внимание на эти вопросы…
Члены исполкома оценили его находчивость и через одного улыбнулись. Председатель облплана Панфилов даже подмигнул ему, показывая, что тот правильно не затягивает доклад.
- А контроль за деятельностью общества слепых и общества глухих есть? Все там нормально? – задал вопрос председатель облисполкома Захаров.
- Да, Владимир Анисимович. Никаких отклонений от того, что требуется, - ответил Крючков.
Формальности были соблюдены, и можно было заканчивать слушание вопроса. Захаров обвел всех взглядом.
- Есть еще вопросы?
Вопросов не было. Все хотели одного – спуститься вниз, в столовую облисполкома, пообедать и разойтись.
- Ну, что ж, - подвел итог Захаров. – Принимаем отчет к сведению. Можете садиться!
И тут случилось непредвиденное - стоявший за трибуной Крючков поднял руку...
- Владимир Анисимович, можно два слова в заключение?
Захаров посмотрел с удивлением на него.
- Что еще?
Крючков снял очки, уложил их в футляр и повернулся к президиуму.
- В обкоме есть жалоба на меня, что я с женой ездил в дом престарелый, и там мне передали несколько ведер ягод и грибов, - он посмотрел на Захарова и приложил ладонь к груди. – Как на духу – не было этого! Это я так, в двух словах. Могу садиться?
В президиуме воцарилась тишина…
Захаров посмотрел на него, как отец на сына, принесшего из школы двойку, затем бросил взгляд на сидевшего рядом с ним первого секретаря обкома Третьякова. Жалоба была в обком, а потому неловко было ему, Захарову, на своем заседании оценивать ее.
Третьяков тем временем с интересом принялся рассматривать Крючкова. Он понял, почему тот захотел здесь, в своих стенах, «закрыть» жалобу, а потому поднял в удивлении брови.
- А зачем Вы в интернат с женой поехали, да еще в воскресенье?
Крючков замер…
- Петр Иванович, это вообще случайно случилось… Мы просто так поехали в те края. Ну, и завернул я в интернат, чтобы воды напиться. Типа, инспекцию, как бы, навести... – замялся он. – А жена это… рядом, в машине, была… .
Третьяков иронически посмотрел на него, что не ускользнуло от Захарова, и тот тут же нашелся.
- «Случайно случилось»… «Случайно случились»... А голова на плечах есть? Какого черта вообще поехал с женой туда, где работаешь! Да еще, – он повернулся к Третьякову и пожал плечами, - додумался у стариков ягоды с грибами взять…
Крючков опешил от такого оборота. Все было отлично: отчитался, попытался и эту кляузу заодно закрыть, а оно – вон как повернулось...
- Дело в том, Владимир Анисимович, что я не брал ягод и грибов у стариков!
Молчавший Третьяков поднял перед собой проект решения облисполкома о принятии к сведению отчета областного собеса, потряс им и, брезгливо скривившись, бросил перед собой.
- А у кого взяли?
Тут и Крючков понял, что может произойти. Не подыми он этой темы, все могло обернуться нагоняем. А сейчас – на глазах у областных руководителей – случай с двумя ведрами грибов и ягод мог превратиться в показательную для всех порку.
- Да это… - испуганно выговорил он, - заведующий домом престарелых сказал, что это его ягоды, Петр Иванович… Понимаете?! Что, мол, не надо нам за ними ехать, когда они… вот… есть уже… «Берите, - говорит, - я себе еще нарву»…
Третьяков засмеялся и повернулся к Захарову.
- Понял, что несет?! Заведующий домом престарелых, зная, что в выходные Крючков приедет к нему, поднял стариков и старух, заставил собирать в лесу ягоды и грибы! Установил норму им: ведро белых и подберезовиков, плюс ведро голубики! Старики стали на карачках собирать ягоды, грибы по лесу… Потом отдали заведующему все, прекрасно понимая, что не ему это, а «областному начальству»! Которое тут же появилось, забрало ведра и смотало удочки, не сказав людям даже «спасибо»! А сейчас придуряется, что не заставлял, мол, никого…
Уничижающий взгляд Захарова испепелил Крючкова: прокол каждого из его подчиненных автоматически становился и его проколом…
- Я думаю, Владимир Анисимович, - продолжил Третьяков, - надо укреплять собес нормальным руководителем, который будет понимать что такое «хорошо», что такое - «плохо»! Возьмите сегодняшний доклад... Промямлил что-то... Ни уму – ни сердцу... Какие-то серые, ни о чем, цифры... Останови сейчас на улицы любого старика, спроси его о собесе. Он столько скажет о нем - голова кругом пойдет! А Крючков: «Хорошо все у нас! Хорошо все у нас! Не брал ни у кого ничего!»...
Захаров сокрушенно закивал... Прошедшее хорошо заседание Облисполкома обернулось конфузом…
- Да, Петр Иванович, согласен... И я думаю, надо укреплять собес… Садись, Николай Иванович! – он повернулся к заведующей протокольной частью. – Запишите в решении так. Пункт первый – принять к сведению отчет заведующего облсобесом. Пункт второй – обратить внимание товарища Крючкова на недопустимость использования служебного положения в личных корыстных целях. Пункт третий - укрепить руководство облсобеса...
Он повернулся к Третьякову. Тот подтвердил кивком, что согласен.
- Есть предложение, - оглядел президиум Захаров. – Остальные вопросы, как проработанные всеми службами и юристами, принять списком, и на том заседание облисполкома завершить. Есть возражения?
Зал и президиум молчали.
- Принято единогласно, - заключил Захаров.
На продолжавшем стоять за трибуной Крючкове не было лица...
И таких случаев на разных заседаниях исполкома было достаточно.
БУМАЖНАЯ ЭСТАФЕТА В «ВИЗАНТИИ»
Но вернусь в свою, юридическую, часть…
Приняв ее, я обратил внимание на захлестывающее всех бумаготворчество…
Правительство СССР издавало ежемесячно сотни постановлений и распоряжений, которые спускало на исполнение союзным Министерствам и Совминам союзных республик. Те издавали приказы и постановления, которыми передавали эти задания республиканским Министерствам и Облисполкомам, плюс издавали еще и свои нормативные акты, которые тоже спускали вниз. А внизу издавали свои приказы и решения, которыми передавали все полученное на исполнение областным управлениям и райисполкомам. Эстафета эта – с передачей все ниже и ниже вышестоящих заданий – порождала бумажный вал! Тысячи лучших специалистов страны были отвлечены на одно – на переписывание спущенного свыше и согласование формальных документов в десятках инстанций!
Эстафета имела цель! Спустить задание до низового Ваньки, который потом – в случае чего – и стал бы «козлом отпущения»! В то время, как до того же можно было бы дойти уже на союзном уровне, указав в постановлении, что за что-то отвечают не союзные Министерства и Совмины республик, а именно Ванька, в лице руководителя низового предприятия или исполкома местного совета.
Была и еще одна тупость в вале бумаг.
Я, как юрисконсульт облисполкома, первым получал из Москвы все правительственные акты, регистрировал и хранил их у себя, знакомя с ними тех областных начальников, кого поручал ознакомить председатель исполкома. А те знали уже обо всем из приказов министров…
Это было чем-то! Моя помощница, а занималась этим она, звонила очередному областному начальнику, приглашала прийти, ознакомиться с правительственным документом! А он не шел! Специально или по забывчивости… Она звонила повторно, в третий, в десятый раз и так до тех пор, пока не ловила его в исполкомовских коридорах. Но и это порой не помогало! Тогда подключала меня.
- Анатолий Тимофеевич, - появлялась помощница раз за разом, жалуясь на председателя Южно-Сахалинского горисполкома Бородина Ивана Савельевича. - Зову его, а он смеется! Накопилось столько постановлений, с которыми поручено его ознакомить…
- Иван Савельевич, - обхватывал я за плечи спешившего мимо моего кабинета Бородина.- Звоним - не идете! Заходите, подписывайте московские постановления!
Бородин, тертый мужик, смотрит на меня хитрым взглядом, затем скашивает глаза влево, вправо и, удостоверившись, что коридор забит народом, громко - на публику – орет.
- Тимофеич! Что пристал?! Знаешь, сколько дел у меня?! Поссать некогда!
Я оторопело взираю на него, думая, что это случайно сорвалось у него, но когда и во второй, и в третий раз он – спустя месяц-другой - этим же объяснял «на публику» свою «недисциплинированность», взрываюсь и - тоже на весь коридор - объявляю.
- Будете и дальше дурака валять, на заседании исполкома встану и скажу, что Вы плевать хотели на постановления Правительства и объясняете это проблемами с мочеиспусканием! Идет?!
Бородин снова скашивает глаза влево, вправо, видит улыбки на лицах людей и тихо ворчит.
- Ну, чего раскричался?! Анатолий?! Пошли, подпишу!
Мы заходим в кабинет, моя помощница Людмила Белова выкладывает перед нами пачку постановлений Правительства, и он, не открывая их, расписывается на одном, втором, двадцать втором…
- А читать?! – удивляюсь я.
- Так прочел же! - улыбается он. - Вот подпись, что прочел! Видишь?!
Не приходили знакомиться с правительственными постановлениями и начальник УВД, начальник управления сельского хозяйства, который позже возглавил облисполком, руководители других ведомств.
Вал ненужных бумаг рос, спускался вниз двумя водопадами – из московских министерств и из республиканского Совмина, люди барахтались в нем, пытались выплыть, потом сдавались на волю волн и стремились лишь удержаться «на плаву». У них вырабатывался формальный подход к исполнению вышестоящих директив, и тому было логичное объяснение. Их работа оценивалась не тем, подписали или не подписали то или иное высокое постановление, а тем, как работает возглавляемое ими ведомство.
Была и еще причина во всем этом.
Все они становись начальниками областных правлений, проработав годы в партийных и советских органах, а потому спокойно игнорировали эти мелочи, имея карт-бланш на последнее свое место работы. Почему последнее? Потому что с начальника облуправления на окраине России выше прыгали лишь единицы. Да и стать начальником управления улыбалось не каждому - это венчало жизненный путь. Чтобы дойти до такой должности, надо было:
• сначала зарекомендовать себя нормальным специалистом на основной работе;
• затем стать инструктором райкома партии;
• потом подняться до инструктора обкома партии;
• затем получить должность заместителя председателя какого-нибудь райисполкома;
• с нее уйти на должность секретаря райкома партии;
• затем вернуться в райисполком – уже председателем;
• в конце – возглавить райком партии;
• и только потом тебя могли «забрать» в область, дать тебе какое-то управление…
Не всегда так бывало, но схема – вверх зигзагами – выдерживалась.
На «арапа», по «блату» или за принадлежность к какой-то «группе», как сегодня, руководить хозяйством не ставили! Будь ты хоть кум королю, а должен был пройти этот – райисполкомовский и райкомовский - путь или хотя бы кусок его, чтобы тебя могли допустить к людям…
АППАРАТ «ВИЗАНТИИ»
В аппарате облисполкома было человек сорок. Председатель и два помощника его. Четыре заместителя председателя, у каждого из которых было по помощнику и инструктору. Секретарь исполкома – сейчас их называют Управделами - с помощником. Они все вели отраслевые вопросы. С районами работал орготдел, где был десяток инструкторов. Кроме того, аппарат имел юридическую службу, службу кадров, отдел контроля, приемную по жалобам, общий отдел, хозяйственный отдел, бухгалтерию. Все службы были разрознены, а потому единым коллективом аппарат не был, хотя и проблем, конфликтов в нем не случалось. Попробовал бы кто конфликтовать… Моя служба, юридическая, вообще была в стороне от остальных. Лишь спустя год-другой мы притерлись с ними, появились личные отношения.
Становление мое заняло несколько месяцев... Это были горячие месяцы. Все время приходилось быть начеку. Меня, 29-летнего, а потом 30-летнего, 31-летнего, первое время пытались ловить на мелочах «старшие товарищи». Аппаратная система, как и армейская, была построена на «дедовщине». Кому-то приходилось годами «расти», пока он не становился «дедом» или «бабой». А специалистам моего плана было плевать на это! Меня, главбуха, инструктора по строительству или по селу заменить первым попавшимся, готовым взять под козырек, было трудно! А потому я и взбрыкивал раз за разом, демонстрируя независимость! Это не нравилось…
Первую «выволочку» мне устроили за опоздания.
На профсоюзном собрании один из «стариков», Петр Ильич Онищенко, перечисляя непорядки в дисциплине коллектива, остановился на мне.
- А новый юрист опаздывает на работу… На пять минут, десять… А несколько дней назад вообще на час опоздал… Поэтому профком и ставит вопрос о его наказании… Пусть грамотный он, как специалист, а надо пример с остальных брать…
Возмущенный услышанным, я достал блокнот, вырвал лист, вписал в него свою фамилию и передал рядами в президиум, где сидели новый председатель облисполкома Захаров и две работницы аппарата.
Закончив доклад, Онищенко сел. Начались прения. Дошла очередь до меня. Выйдя на трибуну, я окинул зал взглядом и повернулся к президиуму.
- Он прав. Опаздываю. А потому критически принимаю замечания, - я должен был сказать это, так как непринятие критики было бы ошибкой, не один сгорел на этом. – Одно только принять не могу - про час опоздания. Я был в отделе юстиции тогда: надо было подойти ко мне, узнать, где был, а не заявлять об этом здесь. Но разрешите сказать несколько слов в оправдание! Можно?
Захаров засмеялся.
- А какое может тут быть оправдание?!
Я выдержал паузу.
- Может, и нет его, но, опоздав на минуты, я ухожу с работы не в 18 часов, как большинство, а в полночь! У одних - одна нагрузка, у меня – другая! А потому это надо учитывать, критикуя! Но раз началась критика, прошу рассмотреть просьбу об увеличении штата юридической службы. Участок неподъемный! Десятки бумаг в день! Не юрчасть у нас, а проходной двор! До вечера невозможно работать с бумагами! Идут люди, идут! Лишь вечерами могу пять-шесть часов работать с документами, поднять правительственные постановления, сверить с ними требующие подписи бумаги! Вашей, кстати, Владимир Анисимович! Ни у кого таких нагрузок нет! Поэтому и прошу! Не верите, что до полуночи сижу - справьтесь у милиционеров! Мы ключи им оставляем под роспись в журнале! Там записаны часы уходов! – выдав это, я поблагодарил президиум и вернулся на место.
По рядам пронесся смешок: в мою сторону стали поворачиваться. Работавшие не первый год в облисполкоме товарищи иронично восприняли мое выступление. Где видано, чтоб на собраниях просить об увеличении штата?! Впрочем, мне, молодому, было простительно «сморозить» такое…
Теперь выдерживал паузу уже Захаров.
- А ведь верно сказано, - произнес, наконец, он. - Уходя каждый вечер в десять, я спрашиваю у милицейских, кто на работе еще… Они докладывают, что не ушел лишь один – он… И надо признать, за полгода его здесь сдвиг в правовых делах виден… Или не так?! – повернулся он к своему помощнику Смирнову Виктору Ивановичу, сидевшему в первом ряду, тот кивком подтвердил это. – И прав он, что в 18-00 уже никого нет на местах! Малейший вопрос – тупиковый, не с кем решать его, надо утра ждать! Так что, Петр Ильич, есть проблема тут! Но не такая, какую обозначили Вы… - он вдруг посмотрел на меня. - А с еще одним юристом не получится, дорогой мой! Численность утверждена Правительством! Писать туда – гиблое дело…
Я приподнялся.
- А не надо писать, Владимир Анисимович! Есть другая возможность!
Все повернулись ко мне: то, как я вел себя, выходило за рамки приличия!
- Какая? – удивился он.
- Такая! - пошел напролом я. – Моя помощница Белова Людмила закончила юридический вуз. Вот и давайте, сделаем ее юристом. Просто переименуем в «юрисконсульта»! Добавим 10-20 рублей! Рубли-то в области есть! А численность останется та же! Но будет еще юрисконсульт! Передадим часть работ ей! Я натаскаю ее! Мало ли что завтра станет со мной! А у Вас будет резерв…
Все опять повернулись возмущенно в моею сторону, а потом, с удивлением, в сторону сидевшей Беловой: та покраснела и, опустив голову, сделала вид, что она тут не причем.
Захаров показал, что предложение его заинтересовало.
- Заставку для себя делаете?! Умно! Вносите предложение! Подумаем…
Устроенная мне выволочка обернулась укреплением моей службы.
Белова стала вторым юрисконсультом, а когда пришло время менять меня в 1985 году, возглавила юридическую службу…
И это было не последним собранием, на котором «деды» пытались поставить «молодого» на место.
Запомнилось еще одно – партийное.
Секретарь парторганизации Николаев Николай Михайлович докладывал на нем о ходе подписки на периодику. Его должность ввели по приказу Москвы недавно, называлась она «уполномоченный по делам религии и церкви», хотя церквей в области не было. За неимением оных его и нагрузили партийной работой.
Выйдя на трибуну, он принялся докладывать, кто и на какие газеты, журналы подписался. Вдруг слышу, я – единственный, не подписавшийся на газету «Правда» и журнал «Коммунист». Дождавшись, когда он закончит, я поднял руку, и был первым в прениях. Пройдя к трибуне, развернулся к президиуму, где в этот раз сидели кроме Захарова еще и первый секретарь обкома Третьяков Петр Иванович, а также наша кадровичка Качесова Тамара Ивановна.
- Извините, не пойму, как он готовился к выступлению?! - я достал из кармана листок, на котором успел выписать все подписанное мною, - Но сначала хочу спросить. Николай Михайлович, а Вы подписались на «Правду»?
Все с интересом повернулись к нему.
- Да, - удивленно ответил он.
- А на «Коммунист»?
- И на «Коммунист», - подтвердил он.
- А еще на что? – не унимался я.
- Не понял… - пожал плечами он.
- Ну, на какие еще издания Вы подписались?! – не отставал от него я.
- На «Веселые картинки»… Внучке выписал… - продолжил он, улыбнувшись, не поняв моего подвоха…
Зал прыснул, а я вздохнул.
- То есть, Вы подписались на «Правду», «Коммунист», «Веселые картинки»… Докладываю всем тогда! Я подписался на «Известия», «Советскую Россию», «Литературную газету», «Советский спорт», «Молодая гвардия», «Науку и жизнь», «Вокруг света», «Юность», «Современник», «Москва», «Нева», «Иностранная литература», «Сельская молодежь», «Спутник кинозрителя», «Здоровье»! На 15 изданий! Какие, как к подписчику, вопросы ко мне, Николай Михайлович?! Этого мало?!
Николаев опешил.
- А причем тут «Сельская» молодежь?! Я о «Правде» и «Коммунисте»…
- А что с ними случилось?! – удивился я. – Все подписались на них! Несколько экземпляров и на облисполком подписано! Вот и читаю их здесь! – соврал я. – Так что укорять меня, что не слежу за партийной жизнью, не интересуюсь новостями страны - некрасиво! – повернулся к президиуму я.
Захаров улыбался... Третьяков смотрел на меня… Ему не понятно было, серьезно это все я выдал или «дурака» валяю…
- А что, трудно и на эти издания подписаться Вам, если Вы такой интересующийся всем? – спросил он.
- Не трудно, Петр Иванович, - пожал плечами я. – Но зачем? Если я могу и тут, в аппарате, их просматривать?! Зачем государство напрягать лишними экземплярами – это ж бумага! Расходы ее! А ее экономить в стране надо! Я и так их прочту?! – с серьезной миной на лице выдал я.
- Но это же – в копилку партии… - перебил меня он.
- Так и то, что я подписал – в копилку партии! – продолжал ерничать я. – «Известия» - орган ЦК КПСС и Верховного Совета СССР… «Советская Россия» - орган ЦК и Верховного Совета РСФСР… И другие издания под контролем партии… Я ведь как лучше хочу… - посмотрел я на него и улыбнулся…
- Ну, да… - улыбнулся и Третьяков. – Кто он у вас – юрист? Грамотный, однако! Что ж - «Известия» с «Россией» - тоже органы партии… Ладно… Пусть, как юрист, подписывает их…
На том и закончилась вторая «выволочка»…
Больше их мне не устраивали.
А собрание придало смелости.
Когда я слышу, что в советскую эпоху нельзя было иметь своего мнения, нельзя было быть самим собою, вспоминаю его. Не всегда и не везде, конечно, но можно было быть смелым! Нужно было даже! И я убеждался в этом не раз! Просто надо было находить силы, не бояться, и все или почти все получалось! Они – вожди партийной эпохи – ценили это даже! Не все, но многие! Им нравились «острые»! Те, которые ничего не боялись!
Написал это и улыбнулся…
Я как-то поднимался лестницей на второй этаж облисполкома. Впереди шла упомянутая уже Тамара Ивановна Качесова. Поднявшись на второй этаж, она шагнула в коридор, который вел к приемной председателя, и вдруг отпрянула назад, чуть не сбив меня с ног.
- Что такое?! – удивился я, подхватив ее.
- Захаров идет! – испуганно выдохнула она.
- И что теперь?! – удивился я, отстранил ее и прошествовал в коридор.
Навстречу мне шел председатель исполкома Захаров. Поравнявшись со мной, протянул руку, поздоровался.
- Привет молодежи!
- Здравствуйте, Владимир Анисимович! – ответил я и продолжил свой путь.
А сзади, спрятавшись за углом, стояла испуганная им Тамара Ивановна…
(продолжение - части 5, 6, 7, 8, 9 - следует)