II
Зеленый «батон (УАЗ-452)», с красными крестами со всех сторон, мчался по направлению районного центра. В салоне скорой помощи, в шоковом бессознательном состоянии лежали: юноша лет восемнадцати и лет десяти – одиннадцати девочка. На клеёнчатые (простыни) текла алая кровь, которую остановить санитарам никак не удавалось. Парню разрезали штанину, перетянули ногу жгутом выше перелома и прибинтовали лангет. С девочкой всё обстояло намного сложнее. Ей срочно нужна была операция. Пульс у нее медленно угасал и один из санитаров постучал в перегородку между салоном и водителем.
- Тормози! Девочку можем потерять, надо капельницу ставить, не мотать же жгут на живот… - Машина остановилась, и санитары быстро поставили Манюне капельницу. Прижали к рваной ране кровоостанавливающие салфетки и скомандовали трогать.
– Поаккуратней давай, да по рации сообщи, чтобы минимум два хирурга было.
Ваську операцию делали недолго, часа три, а вот его сестренка лежала на операционном столе до самого утра. Хирурги меняли друг друга, практически уже валились от усталости, но благополучно собрали раздробленные кости в одно целое. Васёк отойдя от наркоза, бредил лежа в палате реанимации, туда же привезли и его сестренку. Аппаратура, конечно, обещала желать лучшего, но что говорить о глубинке, когда даже в городах не всегда есть средства для спасения жизни пострадавших. Даже в современное время, пациентов порой везут самолетами, вертолетами в клиники, которым посчастливилось получить новейшие разработки медтехники.
Я примчался к Ваську уже на следующий день, но меня всего лишь информировали о состоянии друга и его сестры и отправили восвояси. Приехать можно через три дня но ничего не привозить, потому как есть и пить им можно будет не менее чем через неделю. Тогда можно будет курочку отварить, съесть её за их здоровье, а бульончик привезти.
С родителями я сразу нашел общий язык по поводу проживания у друга и моей дальнейшей деятельности, они даже обрадовались тому, что их сын такой ответственный и не бросает друзей в беде. На ферме мне объяснили мои обязанности. И уже в четыре утра следующего дня я «крутил коровам хвосты».
На четвертый день Манюня пришла в сознание и потянулась ручкой к брату. Васёк чуть было не подскочил: он уже второй день пребывал в сознании и здраво осмыслил весь тот ужас, который произошёл с ним и его сестрёнкой. Хотел встать, но связки на руках и ногах не дали ему свободы действий.
– Для твоего же блага, – объяснил ему лечащий врач. - Быстрее на ноги встанешь.
На четвертый день мне разрешили проведать друга и проводили в палату на втором этаже. Зрелище, конечно, не дай Бог кому. То, что я увидел, может только присниться в кошмарном сне, но я сдержался и выдавил из себя кривоватую улыбку.
- Ну как ты братишка?
- Могло бы быть и лучше, но получилось как всегда, - отшутился он.
- Посмотри как там Манюня. Мне вставать не разрешают, а так хочется подойти и пожалеть её, дотронуться хотя бы до её ладошки.
Я подошел к девочке. Её грустные голубые глазки выражали боль, страдание и мольбу о помощи. Взяв ее ручку в свои уже натруженные ладони, стал согревать дыханием, слегка поглаживая и изредка поднося к губам – целовал. Детские глазки заискрились, губки слегка дрогнули, но что - либо сказать она была не в силах. – Рассказать тебе сказку? – Манюня медленно прикрыла глазки. Я начал про репку, потом перескочил на колобка, затем на змея горыныча и, в конце концов полностью запутавшись, умолк. – Мда, - подумал я, - Сказочник из меня никудышный. К своему изумлению, я обнаружил, что Манюня тихонько посапывая, спит глубоким сном. Дыхание было ровное, губы тронула едва уловимая улыбка. Я осторожно чмокнул её в щечку и подошёл к Ваську. – Спит. Сон это к выздоровлению. Улыбается во сне.
- Это хорошо, лишь бы ходить потом смогла, доктора говорят, что под вопросом, - с дрожью в голосе прохрипел Васёк.
- Ничо, научим! – с улыбкой заявил я, пытаясь вселить надежду другу в наилучшее будущее, еще не догадываясь, что краешком мысли - напророчил себе далёкое будущее.
Вернувшись в село, я прямиком направился в школьную библиотеку, и набрал там книжек со всевозможными сказками. – Буду каждый день учить по паре сказок, и потом рассказывать Манюне, чтобы она быстрее выздоравливала. Я не предполагал, что мне придется еще много лет, изучать и заучивать множество книг, чтобы впоследствии, она нашла своё место в жизни.
Васёк шёл на поправку семимильными шагами, и уже через несколько недель, ему разрешили встать на костыли. Манюня тоже быстро поправлялась, сказывался еще здоровый детский организм, но вставать ей не разрешали, да и её попытки это сделать, ни к чему не привели. Я каждый день рассказывал ей всё новые и новые сказки, под которые она засыпала здоровым глубоким сном. Мой голос казалось, действовал на неё гипнотически. Поцелуй в щечку на прощание стал вроде как ритуалом. Глазки её сверкали, и она шёпотом просила завтра рассказать ей что-нибудь новенькое. Ваську уже разрешили прогуливаться по коридору, но только в присутствии меня либо дюжего санитара, во избежании падения и осложнений на срастающиеся кости. В один из не примечательных ничем дней, что длинной чередой уже были в прошлом, мы решили с Васьком дойти до конца коридора, кажущимся - дорогой в бесконечность. Пройдя множество палат, и еще не достигнув окончания, Васёк вдруг резко остановился.
- Смотри!- и он кивнул на приоткрытую дверь. На табличке, что была прибита к двери, была надпись: «ОНКОЛОГИЯ п.№13».
- Мама же лежала на третьем этаже. - Мы сейчас на каком?
- На втором.
Васёк покачнулся, и я придержал его за локоть. – Пошли Васёк, ну его этот коридор, в следующий раз одолеем. Я отвел его в палату и вернувшись, подошёл к сестре хозяйке.
- Скажите, а почему в конце коридора на табличках дверей написано «Онкология?»
- А, мил- человек, третий этаж под ремонт поставили, а материалы да бригады так и не прибыли, вот и пришлось нам компоновать всё на первом да втором этажах. Так что здесь не только с травмами лежат, но и вот несколько палат с тяжелыми, неизлечимыми больными.
Ответ был более чем исчерпывающим, и я вернулся в палату – рассказать всё Ваську. Он сидел хмурый и задумчивый. Я собрался уходить, он на прощание махнул рукой, не поднимая при этом головы. Одна только Манюня участливо махнула ручкой и попросила навестить их завтра.
Следующий день был на редкость мерзопакостным. С утра лил жуткий ливень, добежав от коровника до дома, я насквозь промок. Быстро обтерся полотенцем - словно вышел из душа, оделся и помчался в больницу. Хорошо у меня был зонт, а то несдобровать бы мне. Потому как «рейсовик» увяз в грязи на «грейдере» и я буквально вплавь добирался до асфальта. С попутками добрался до райцентра. Зайдя в палату, обнаружил, что Васька нет. Наклонившись к Манюне, я задал ей вопрос о брате. Она пожала плечами и кивнула на дверь. В коридоре его тоже нигде не было. Пришлось обратиться к сестре хозяйке. Она заохала и побежала проверять все палаты. Дойдя до последней, с силой шлёпнула себя по внушительным бёдрам и ринулась к телефону. Я остановил её.
- Подождите несколько минут, я догадываюсь где он может быть, – сказал я, и направился в сторону выхода.
Так и есть, временно сваренная калитка на третий этаж была приоткрыта. Света в холле третьего этажа не было, но свет от запыленных окон всё равно просачивался, и в густом полумраке было сносно видно. Поднявшись, я пошёл по коридору, пытаясь вспомнить палату, в которой был только один раз. Вдруг где-то рядом кто-то всхлипнул. Я рванул на звук и очутился у двери с номером тринадцать. Открыв дверь, увидел Васька. Он сидел на сетке поржавевшей кровати около окна и тихо плакал. Я присел рядом, обнял его за плечи, и не говоря ни слова помог ему встать. Подав ему костыли, жестом указал на выход. Он вытер слёзы обшлагами рукавов, и громко опуская костыли на деревянный пол, медленно побрёл к выходу. Казалось, что на ржавой сетке этой старой кровати осталось лежать его сердце, и пар надежды и скорби от него, вылетал через разбитую форточку. Васькины слезы в тот день я видел в первый и последний раз за всё-то время, что мы были вместе.
Через некоторое время в больницу прибыла комиссия в составе профессоров и ведущих хирургов области, для детального обследования Манюни. Вердикт был неутешительным. Ходить без посторонней помощи она никогда не сможет. Со временем произойдет полная атрафация и парализация нижних конечностей. Это приведет её к пожизненному сидению в кресле каталке. Васька помрачнел, и скрипя зубами вышел из палаты. Он уже ходил с тросточкой, но аппарат с ноги еще не сняли. Я вышел следом, чтобы утешить его, но он пожелал остаться один. Следующие недели, до выписки моих друзей, я занимался поиском кресла на колесиках для Манюни. Чтобы она могла находиться на воздухе и не чувствовать отчужденности от окружающего её мира. При помощи военкома, из одного из госпиталей округа нам привезли вполне сносную коляску. И вот наступил день выписки. Перед парадным входом, собрались все кто мог ходить. Пришли даже врачи и санитары не находящиеся в данный момент на дежурстве. Я вынес Манюню на руках, Васёк почти не хромая, но иногда опираясь на трость, вышел сам. Осторожно усадив девочку в кресло, я снял коляску с тормоза, и мы медленно двинулись в сторону остановки «рейсовика». Внушительная толпа провожающих молча махала нам руками. Женщины утирали слезы марлевыми салфетками и шептали: «Помоги им Господи, помоги им Господи, Господи помоги им…»
Несмотря на то, что Васёк был уже почти здоров, я жил у него ещё некоторое время. Помогал по хозяйству, оставался с Манюней, пока он ходил на ферму. Да и веселее было втроём. Каждый день к Манюне приходила учительница, занималась с ней и год для девочки не пропал даром. Она «Ударницей» перешла в пятый класс! Это была для нее несказанная радость. Казалось, что малышка от радости сейчас подскочит и побежит рассказывать про это подружкам. Не все бывшие друзья после выписки стали приходить к ней, некоторые чурались калеки, но благодаря учительнице, да и я не остался в стороне, Манюня успокоилась и перестала думать о той несправедливости, что царит в общественных взаимоотношениях. Она могла стоять несколько минут на одной ноге, если её придерживать, но это единственное, что ей давалось. Вторая нога, в полусогнутом состоянии болталась плетью, и не реагировала даже на пощипывания. Приходилось возить её на прогулки. Сама она еще не могла управляться с тяжёлой коляской. Ей удавалось только крутиться на месте. Оставаясь на время одна, она пользовалась тем, что ей удавалось – меняла угол обзора. Вела наблюдения – как менять пейзаж местности, находясь на одном месте. В былые времена девочка просто бегала посмотреть то, что её интересовало. К своим одиннадцати годам, Манюня уже великолепно читала, и получилось так, что мы поменялись ролями (сказочников). Теперь она читала мне на ночь сказки, а по окончании тянула за рубашку и целовала в щечку. После чего зардевшись румянцем, поворачивалась к стенке и засыпала.
В эти моменты, во мне просыпались какие-то отеческие чувства к девочке, которая еще в подростковом возрасте стала практически сиротой, и мне хотелось вложить хоть чуточку тепла в ту пустоту, которая образовалась волею судеб в её сердечке. Жизнь сурово обошлась с невинным созданием, но я видел блеск и решимость в детских глазах, верил в неё и дал клятву, что поставлю Манюню на ноги.
продолжение следует:
http://www.proza.ru/2012/02/01/1709