- Значит, не обещаете? – я тронул Её руку.
- Не обещаю, - мягко отстранилась Она, - за сердце ваше боюсь. - Блики тысячеваттного сияния операционной сверкнули Её золотистой оправы очками. Брызнула шприцем: - Я ж вполсилы не смогу… - ввела мне в вену. – Со мной вам всем сердцем придётся. – Поправила на мне простынь. – А ну, как не выдержит?
- Режьте так, чтоб выдержало, - снова, было, потянулся я, но анестезиолог одёрнул:
- Больной, - покрутил колёсико капельницы. - Не дёргайтесь… руку! – Я вытянул, иголка быстро нашла вену. – Считайте!
Она отошла, я повернулся вслед:
- Мне пятьдесят пять, вам – сорок, - Она вздрогнула, обернулась. - Понимаю. У нас было мало времени, да. Но… - боже, как же трудно собраться мыслями. - Но, после смерти жены, вы… поверьте, я чувствую, вы… - веки сомкнулись, дурман анестезии уносил меня прочь. – Вы… я…
- Пять кубиков!
Она склонилась надо мной, но меня там не было.
- Ещё! – Ей вложили другой шприц, Она смотрела в рану моей разверженной груди, где красным ошмётком обмякло сердце. – Прямой массаж! – коснулась сердца рукой…
Я был рядом. Тут же, только – рядом. Невесомый, лёгкий… неживой.
Вот и всё, сказал я, но себя не услышал.
Она держала моё стынущее сердце, медлила, смотрела на него отрешённо, словно не плоть видела – душу.
Меня ж заполонила благодать: операционная осталась, а вместе с нею – все земные путы. Ушли страх, боль, я вознёсся – город, земля, вселенная – всё предо мной, о, Господи, как же хорошо…
Но – Она. Я низвергся: Она билась над моим безжизненным телом.
«Она тебе нравится?» – Жена была напротив, через стол, на котором лежало моё земное бремя. Врачи бились за то, что им казалось важным. Жена смотрела на Неё, на моё сердце, что Она пыталась оживить.
«Ты?..»
«Ты успел меня забыть?..»
«Нет. Но Она… как ты».
Жена не ответила.
«Я… мне без тебя так плохо. Очень плохо. Понимаешь?»
«Я люблю тебя…» - Жена растворилась во мне эфиром светлой грусти.
«Сынок?»
«Мама?.. Отец?..» – они были там же, напротив.
Врачи терзали тело шприцами, зажимами, скальпелем. Она им что-то кричала, сжимала моё сердце, но Её голос лишь только ухал далёким для меня отзвуком, и благодать не отпускала.
«Вот и свиделись, сынок».
«Милые мои… как же мне вас не хватает».
Сердце моё в Её руке трепыхнулось – резануло болью. На миг, я ощутил Её дыхание, близко. Но биться сердце не стало – боль ушла…
«Я умер?»
«Для тех, кто остался, - Мама смотрела на Неё, – это зовётся так».
«А для вас?»
«Твоя любовь здесь», - этот взгляд – Отец! – он объяснит, он знает как, чтоб я понял, Отец…
«Твоя любовь здесь…» - эхом отозвалась Жена.
«Здесь?..»
«Понимаешь… ты пока не знаешь, но так всё устроено. Ты всегда там, где тебя любят. Здесь тебя любят больше. Значит, пришло твоё время, сынок».
«Но как же… а сын?! Внучка? Как же они?!»
Врачи вбегали в операционную, выбегали – Она не сдавалась. С лица сорвала маску – бледная – Она командовала всеми, кто старался вернуть меня обратно.
Как же Она, всё-таки, хороша…
- Нет, не мешаешь, - Сын стоял спиною ко входу, куда спешили врачи. – Да, нет же, говорю, я тут… - он переложил трубку в другую руку и оглянулся на вход. – Не важно, в общем.
Я был позади него. Мама, Отец… здесь же, рядом.
Жена заглянула Сыну в лицо, но он отвернулся:
- Да не, - достал сигареты. - С отцом тут…
«Переживает», - кивнул я, Отец лишь грустно улыбнулся.
- Погодь, - вытянул Сын сигарету, - выйду. Шумно тут, не слышу…- Он вышел. – Сколько, говоришь?.. – донеслось из коридора. – Что так дорого?!
- Кушай, - поставила тарелку Невестка. Внучка взяла ложку:
- А дедушка не умрёт? – посмотрела туда, где был я, словно бы видела.
- Глупостей не болтай, - нахмурилась Невестка, положила хлеб. – Ешь, давай!
- Может, он уже умер? – не сводила с меня глаз Внучка. Я подмигнул, малышка улыбнулась.
«Внучка… моя малышка, она меня любит!» - обернулся я к Жене, но Жена не ответила.
«Любит…» - Мама и Отец смотрели в умилении – Внучка улыбалась кошке. Гладила, та же – ластилась.
- Что ты делаешь! – заметила Невестка. – А ну, мыть руки!
Внучка вышла, в ванной зашумела вода. Невестка набрала Сына:
- Алло… как операция?.. Понятно… По квартире узнавал?.. Завещание?.. Полгода вступление в наследство?!. Ну, ладно, ладно. Прости… Ладно, я понимаю, конечно… Держись там. Потом поговорим.
Господи… как же больно.
Как же больно, Господи!..
Лампы операционной крушили мою благодать вдребезги. Свет рвал меня на части, и так, частями, я возвращался: вижу, слышу, чувствую…
Она резала, колола – сильно, твёрдо. Губы – в нитку. Глаза… широко, настежь, отчаянно, будто видела, словно знала, каково это, возвращаться…
Монитор пискнул, ещё, ещё – Она заставила таки биться моё сердце.
- Живи… - слетело с Её добела сжатых губ.
«Не хочу… - преклонился я к родителям, Жене, - не хочу!!!»
Писк монитора замер, повис высокой нотой – Она оцепенела.
Губы Её дрогнули. Что-то тёплое капнуло мне на щёку.
«Теперь всё?» - боль отступала, я снова увидел Маму, Отца.
«Мой…» - заслонила Её Жена.
Огни операционной меркли – лишь проблеск, далёкий звук монитора, едва ощутимое тепло Её слёз…
- Отче наш… - я оглянулся: Она склонилась к телу, к голове, закрыла глаза. - Да святится имя Твоё, да придет Царствие Твоё, да будет воля твоя… - страстно шептала Она – я едва слышал, слова терялись во многоголосом переливе того и этого миров. – Как Хлеб насущный даёшь Ты нам, так… так… - шёпот зазвучал отчётливей, я ощутил Её дыхание. – Оставь его… Дай мне этого человека. Здесь, живым…
Жена отстранилась, Она же стала ближе, я снова почувствовал – щека, мокрая. Она прижалась ко мне…
- Отче, да будет Воля Твоя! – целовала Она моё холодное лицо. - Я обещаю… Скажи ему, Там, – я обещаю! С ним, и в горе, и в радости, Господи!..
Звенящая нота моей смерти оборвалась. Монитор пискнул. Ещё…
«Да будет Воля Твоя…» - Жена потеряла очертания.
«Постой», - благодать меня покидала. Больно…
«Я люблю тебя», - голос Жены тонул в резких звуках операционной.
«Я… я буду с тобой!!!» - грудь разорвало расхрипом вздоха.
«Ты будешь с Ней. А я… я люблю тебя», - Жена…
«Нет больше земной любви, сынок, - Отец коснулся моих губ – я онемел, во рту обожгло горечью жизни. – Пока есть мольба живого, смерти нет».