Котелок Феки Лысого полон был «всякого да какового».
Ишманская чечевичка с розовой жилкой трескалась, надуваясь; выпрастывала из конусов зернышек пучки пюре.
Булькала также, плескалась тут же, и здесь же ныряла в смородиновую жижу, из которой и выпрыгивала опять же.
Превращалась в уссурийский кисель-пирог.
Пару угольков подкинутых в гущу «для аромату», немножко белых грибков, кора черемушья. Кедровые орешки да пол шишки. А запах-то какой.
Все медведи сбегались. Но Феку не трогали. Даже нехотя. Ждали ужин. Зима обуяла, снегу наколотило, затянуло белым-бело. В берлогах-то холодно. Жрать-то хочется. А тут Фека. Спаситель, как бы.
Наварит медвежьим друганам «всякого да какового». Развалит кашицу по мискам и спрячется вглубь теснин за пригорками.
Косолапые сначала потихоньку, с оглядкой, потом нагло с бахвальством, налегают на кашу-то эту. Та трещит, пенится, урчит в желудках. Косолапые друг дружке кивают.
«Мол, вкуснятина, а братцы?»
И мороз трещит конкретно. Хорошо так трещит.
Фека тогда, как только медведей-то покормит, сразу восвояси до дому. А то в прошлый раз медведи затянули песню народную, схватили Феку за рукав, хороводы стали выводить и дуть, как первосортные.
Танцы устраивали, короче. До ночи водили. Да забадался тогда Фека.
Вот драпу-то и даёт, пока есть время.
Мороз же. Хорошо!..