Вспоминаю, как у меня образовалась новая подруга. Себя она называла просто – «бабка Блюмка».
…Сидела возле супермаркета на скамеечке на самом солнцепёке странная сухонькая старушка. Сидела и беззаботно, словно девчушка, болтала ножками почему-то в кроссовках. Сидела и чему-то улыбалась. Своим мыслям, наверное. Что-то было в ней трогательное и беззащитное. В Беверли-Хиллс почти все друг друга знают. Старушка была явно залётной.
Многие на неё оглядывались, но в США не принято навязываться, поэтому никто к ней не подходил. Не могу похвалиться излишним сердоболием, но я таки подошла.
–Не надо ли вам чего, мэм? – задала я обычный в таких случаях вопрос.
–Если меня сын из своего дому выгнал, то мне уже никто не поможет, – со смешком отнекивается, а сама слезы пальчиком со щек сдёргивает. – Я вот в консульство наше обратилась, чтобы обратно на родину добраться, говорят, приходите через неделю… А жить мне негде. Как видите, язык американский я знаю, в университете преподавала его.
Оказалось, что Ева Блюм, продав квартиру в Ереване, приехала к младшему сыну, по его настоянию, на постоянное место жительство. Учился он во ВГИКе, каждый месяц деньги высылала, чтобы не тулился по общежитиям да одевался-питался хорошо. Без мужа его растила с малолетства, ушёл муж к другой, поглупее. Ну вот, пожила Ева с месяц у сына, не приглянулась невестке – манеры не те: свекрушка норовила сама по дому управляться, несмотря на прислугу. Говорила, зачем вам деньги лишние тратить на кухарок, горничных, когда я сама могу и стряпать, и в их огромном дому прибирать… Не гордая и без дела сидеть не привыкла.
Когда гости приходили, сын-кинозвезда, по поручению женушки, прятал мать в дальних комнатах – дабы не компрометировала своей простотой и услужливостью. А в один прекрасный день невестка и вовсе сказала: «Госпожа Ева, мы никак не намерены вас терпеть в доме, но можем вам снять квартиру где-нибудь в Лосе, однако к нам, мол, ни ногой».
- Ушла я от них, в чем стояла. По дороге в консульство, которое в вашем городку расположено, какой-то пацан на роликах сумку из рук вырвал и укатил. С документами и деньгами. Добралась я, значит, до консульства, рассказала про свою беду. Теперь документы будут восстанавливать, ищут благотворительную организацию, чтобы я в приюте пожила там покамест и билет на самолет мне купили обратный. А что я буду на родине делать – ни кола, ни двора, пенсия смехотворная, да и старая я?..
Короче говоря, быстренько скупившись в маркете, забрала я «бабку Блюмку» к себе. Так и жила некоторое время у меня. С её сынком я переговорила. Совесть у него не проснулась. Бездушный, как многие выбившиеся на самый верх бомонда. Только когда пригрозила, что весь Голливуд знать будет, как он с матерью обошелся, согласился приискать ей приличный пансионат, куда богатенькие своих престарелых родителей сдают, чтобы не мешали.
Консульству отбой дали. Пусть миссис Ева Блюм к новой родине привыкает. Да и здешняя диаспора очень дружная, без внимания своих не оставляет…
Навещала я Еву часто, гостила подолгу и она у меня. Веселенькая такая, не дура со мной выпить-покурить, пошухарить, даже вместе работали над моей какой-нибудь ролью, чтобы придать ей большей эксцентричности. Многими находками именно ей я обязана, светлой уже теперь памяти «бабке Блюмке».
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. Сынок «бабки Блюмки», то бишь Евы Блюм, – не Джеффри Линн Голдблюм: у того корни в Беларуси. А на иллюстрации, разумеется, не Ева Блюм, а фрик-персонаж, созданный с помощью компьютерной программы.